В железных лапах мотылька. Глава 1 (Надежда Лиманская)

Глава 1

Забившись в угол, несколько пар детских глаз с опаской смотрят на него. Лайковые туфли матово мерцают в полутьме. Шаги отбивают знакомый, несущий ужас звук. Он неторопливо, который час обходит по периметру комнату, где находятся они – мальчики и девочки от пяти до четырнадцати лет. В тонких музыкальных пальцах его цветок. На длинном стебле крупная лохматая голова – белые лепестки ромашки. Обходительный, интеллигентный пожилой человек тепло, обезоруживающе улыбается им. Изредка, кое-кого гладит по голове. С улыбкой глядя в детские лица, отрывая один за другим лепесток, повторяет:

– Люблю тебя! Не люблю тебя!

Дети в ожидании нового кошмара всё теснее жмутся друг к другу. Последний лепесток, словно предупреждение, – оборван, – плавно опускается на пол. Его улыбка гаснет. Взрыв неожиданной жестокости. Пожилой человек, цепко, крепкой рукой вырывает одного из них. Детский крик, почти животный вопль. Интеллигентный пожилой мужчина начинает с удовольствием искусно, умело и злобно мучить, постепенно убивая очередную жертву – невинного ребёнка. Медленно и нарочито, чтобы видели они все, – мальчики и девочки. Это составная часть его программы. Он искренне верит: всё, что происходит в этой комнате – ради великой цели. Ребёнок в его руках – не человек, – кукла, висящая на ниточках, управляемая только им, его властью. Он виртуоз, маг и волшебник. Перед ним – великая цель, итог эксперимента – расщепить, растворить личность на несколько, – абсолютно чуждых, – подчинённых только его воле…

Недовольно, даже с ненавистью, вот уже битый час она бессмысленно рассматривала свою небольшую коллекцию. Уставившись на фигурки животных, олицетворяющих каждый год по восточному китайскому календарю, пыталась развеять тяжёлые мысли. Кролики, мыши, собаки, коты, тигры, собранные за последние шесть лет, приобретённые в разных странах и городах, отличались качеством исполнения, – удивительно, – их озорные мордочки сейчас не вызывали ничего, кроме тоски и неясного, взявшегося непонятно откуда, тупого раздражения.

Короткая, холодная, совсем незаметная весна пролетела. Снова лето. И эта неотвратимая жара. Беспросветно нависшая над городом, она, подчиняя себе людей, равно как от стужи, заставляет замирать всё вокруг. Где-то читала: вибрации земли в этой части света летом вызывают сонливость, лень и неприсущее активным натурам, вроде неё самой, равнодушие ко всему. Летний зной с самого утра отрывает от дел, вынуждает отсиживаться под кондиционером. Страшно не хочется покидать прохладную квартиру. Возможно, сказывается хлопотная прошлая неделя, а впереди – деньки покруче. Переезд. Дел невпроворот. Представила лишь один шаг в эту плотную завесу летнего марева. Даже озноб прошёл по всему телу. Усталость. От жары, забот. И ещё. Тревога. Очертить, установить, хотя бы её границы. Но, нет! Не получается. Выше сил. Что и говорить, как водится, вся эта канитель, так принято, – молча и безоговорочно, – на её плечах.

Солнечный тонкий луч прорезался через жалюзи, упал на стол. Протянув руку, не глядя, провела по столешнице. Улыбающиеся мордочки полетели одна за другой в коробку.

– Вот так!

Встала из-за стола. Порылась в карманах лёгкого кардигана, нащупывая пачку сигарет.

Придирчиво осмотрела стены, бросила взгляд на опустевшие полки шкафов, – всего, что было частью их когда-то уютной квартиры. Внезапно навернулись не прошенные слёзы. Поспешила на балкон, налетела на пирамиду коробок и ящиков. Чертыхнулась. Дрожащей от волнения рукой, попыталась открыть раму. Интересно, кому из них первому пришла в голову эта странная, казалось, бредовая идея? Мужу или ей? Не вспомнить. Хотя, всё правильно. Каждому из них нужен простор. «Своя» территория. Задумалась. Она с мужем, взрослая дочь – студентка и ещё эти родственники. Дальние.

Очень пожилые. Откуда-то внезапно свалились на голову. Уголок рта непроизвольно дёрнулся. Стала неприятна самой себе. Что ж поделать, когда-нибудь и она будет старенькой.

– Нет уж! Не заставишь! – Именно такой была реакция ещё каких-то дней десять назад на предложение мужа переехать из бабушкиной квартиры в центре города, что досталась ей по наследству, в дом на окраине, нет, скорее на дальние – дальние выселки.

Немного успокоилась. Вздохнув, погасила окурок в крошечной пепельнице, спрятанной за широким цветочным горшком. Помахала рукой, разгоняя сигаретный дым, заранее зная, – не поможет. Муж и так унюхает. Да и пусть! Она тоже не робот. Вон сколько всего навалилось сразу. Ну, всё, довольно! Уж слишком увлеклась этой проклятой жалостью к себе. Потёрла виски, плавно убрала золотистую прядь со лба. А вот хорошая чашка кофе не помешает! Сидя на кухне, подперев голову рукой, вяло прикидывала:

– Эту рухлядь под названием «мебель» в новый дом не потащу. Купим всё новое. Жалко выбрасывать, но комнату стариков обставлять старой мебелью неудобно, да и некрасиво. Сделав хороший глоток, огляделась, вздохнув, вслух произнесла:

– Кто знает, может и правда, всё к лучшему!

Подумала немного, вспомнив. Откровенно говоря, – призналась себе, – дом понравился. Замечательный дом. Наполовину бревенчатый, как в стародавние времена, наполовину стилизованный современными конструкциями. Со вкусом, очень гармонично. А природа? Просто чудо! А воздух? Чего уж там! Не сравнить!

В десяти метрах от дома – сосновый бор. Приятно удивило и особенно порадовало её, – мало ли как сложатся отношения с новыми членами семьи, – так это вход в дом. Вернее, целых три входные двери. С разных сторон. Переделывать ничего не надо! Опять же, поиск рабочих и всё остальное легло бы на её плечи. В первый приезд, осматривая дом, услышала: – Собаку заведём! Ты ведь мечтала! Будем жить большой семьёй, – улыбаясь, заявил муж, – вроде вместе, но с преимуществом, видишь, – три входа! Можем неделями их не видеть, – грустно глядя на жену, добавил, – если захочешь!

– Ванюша! – возмущённо воскликнула тогда, прямо взглянув ему в глаза, – не ожидала! Тебя послушать, так я просто эгоистка, изверг какой-то!

– Извини, дорогая, не хотел! Просто, твоё лицо говорит о…, – встретил возмущённый взгляд, – извини, Меня! Ну, правда! – Стал умолять, взял за руку. – Прости, идиота! А? Фимочка!

Фима, Фимочка – так звал её муж и знакомые. Назвать её настоящим сложным церковным именем – Филумена, довольно странным и редким в наше время, ни у кого язык не поворачивался. Иногда муж звал её просто Меня, с ударением на «е». И только в эту минуту вдруг осенило: почему именно Филумена? С какой стати, родители наградили её столь редким именем.

Взгляд упал на жёлтую фарфоровую чашку с лягушонком на ободке. Любимая чашка дочери. Недавно они страшно поругались. Причина – трижды проклятый Филуменой этот самый переезд. В голос, с неожиданно-резкими нападками друг на друга, так ругались впервые. Маша не желала ничего знать, лишь кричала: почему квартиру не оставили ей, была ли необходимость продавать.

– Ведь у вас есть деньги! – аргументировала по-своему Маша. – А я здесь выросла, привыкла! Или я не в счёт? Так, избалованная, мамина дочка, да? Эдакая девочка – студенточка. Вещь, одним словом! Мама, да у тебя сеть салонов. Далеко не дешёвых, кстати, услуг! У отца – консалтинговая фирма, компьютерные услуги… И насколько я поняла, а я, знаешь сама, далеко не дура, даже в жуткий кризис, ваши конторы не простаивали! А учёба? Прикажешь добираться на перекладных часа два или сколько там?!

– До ближайшей станции метро, – Филумена изо всех сил, во что бы то ни стало, пыталась взять себя в руки, – на маршрутке всего минут десять, а там… Ну, Машенька! Совсем, чуть-чуть, немного раньше будешь вставать! К тому же, на своей машине… – Не выдержала. – Забыла, как в пробках торчала?

– Забыла! Да! – огрызнулась Маша. Осколок крошечного бриллианта – пирсинга яростно сверкнула в ноздре. – Всё равно, не понимаю! Рушить все, из-за каких – то там… Мы их даже не знаем!

– Не смей! – медленно покачала головой мать, хотя сама не успела привыкнуть к этой мысли. На душе и так кошки скребли: было тревожно от неопределённости. И, тем не менее, повторила громче: – Не смей так говорить!

Затем, присев на краешек стула, нервно впилась тонкими пальцами в колени, обтянутыми джинсами. Последние десять дней джинсы стали для неё второй кожей. Кроссовки и джинсы. Что и говорить, комфортно, удобно решать вопросы. Все. За всех! Опустила голову.

– Да пойми ты! Машка! Неужели не видишь? Мне самой тошно! Нелегко мне! Понимаешь?! Но отца твоего я поддержу, потому, как… – Не договорила. Твёрдо глянула на дочь.

– Хорошо, ладно! Осенью, в начале курса, я переселюсь в общагу, к своим! – услышала язвительное. Дочь выбежала из комнаты.

– Через мой труп! – закричала вслед мать.

Маша вскоре появилась, чуть сутулясь, подняла лицо, жалобно взглянула на мать:

– Ну, признайся, мам, это несправедливо!

– Ты удивишься, – задумчиво проговорила Филумена, протянув к ней руку, чтобы обнять, – но мне кажется, всё, что не делается, – к лучшему! Правда! Зря ты думаешь, – осеклась, – мы с папой давно хотели перебраться куда-нибудь на природу, но всё как-то дела, дела. А тут такое предложение. Кстати, твой хронический бронхит. Я уверена, что…

Раздался звонок. Филумена вскочила, подбежала к двери. Маша услышала звук открывающихся замков. Снова дверь захлопнулась.

– Телеграмма! – Чуть улыбнулась мать. – Через неделю приезжают наши э… Видишь, какие деликатные люди! За неделю предупреждают о приезде!

– Ещё бы, ясный перец! Хотят понравиться! Больше, чем уверена, – не парься, – папа, вряд ли и сам точно знает, кем они ему приходятся! Короче, готовься! Встречай дорогих гостей, мамуль!

Услышав от дочери несвойственную той словечки, а также иронию в голосе, нахмурилась.

– О, Господи, Маша!

– Да шучу я! Уж и покривляться нельзя, – засмеялась дочь. – Не обижайся! Давай лучше, – встала, потянулась к полке, – как ты всегда делаешь! На!

Маша положила перед ней лист бумаги:

– Расписывай по пунктам «что» и «как» сделать, а я «подсоблю»!

Маша снова хмыкнула. Они улыбнулись друг другу. Когда расписали все дела и покупки, Филумена мягко обратилась к дочери:

– Маня, ты и, правда, права. И если хочешь жить самостоятельно, или всё же…

Девушка обняла мать и весело произнесла:

– «Или», конечно, «или»! Просто, у нас на курсе, ну, ты знаешь много ребят из других городов. – Чмокнула мать в щёку. – Так вот, я сообщила им, что переезжаем, они…

– Вот оно что! Боже мой, какая же ты маленькая ещё!

– Ты знаешь, мамуль, я тоже попробовала. Ну, как ты, все дела расписывать по «пунктикам». Хотя бы один день. Сама удивилась.

– И как успехи?

– Представляешь, работает!

Отставив чашку с недопитым кофе, Филумена с изумлением поймала себя на мысли: множество вопросов, по-прежнему, без ответа, блуждают вокруг этого самого переезда. Ко всему прочему, эти слова дочери, будто подтверждение её мыслей. Маша права. Ведь и она столько времени боялась, наконец, признаться себе, мучаясь вопросом: кто они такие, эти родственники, ради которых Иван готов пойти на такие жертвы? А сколько хлопот ещё предстоит?

Взглянула на часы, пора бежать.

Когда Филумена выбежала из подъезда, с удивлением обнаружила, – закапал редкий дождь. С надеждой глянула на небо. Так хотелось прохладной свежести. Ничего не произошло. Ещё каких-то две-три минуты, и собранные ветром дождевые облака так же внезапно рассеялись, как и появились, беспощадный солнечный свет, и марево снова обрушились на землю.

Плавно выехала со двора, в уме не переставая подсчитывать, сколько ещё времени и денег уйдёт на обустройство их нового места жительства. Испуг и паника по поводу новых перемен давно прошли. Слава богу, и с Машей удалось прийти, как говорится, к общему консенсусу.