Еле вырвались
– Вам что же: серебром выдать, золотом или банковыми билетами? – спросил меняла, любуясь на новую сторублевую бумажку.
Николай Иванович замялся.
– Да куда же все серебром-то? Это уж очень много будет. У меня и в кошелек не влезет, – отвечал он. – Дайте золотом, серебром и билетами.
– А по скольку? Здесь в Белграде курс разный! На золото один, на серебро другой, на кредитнова билеты третий. Золотом дают сегодня за сто рублей 263 с половиной динара, серебром 266, а билетами 270.
– Бери билетами и серебром. Ведь это же выгоднее, – сказала мужу Глафира Семеновна и спросила менялу: – А билеты везде берут?
– Везде, везде, мадам. Как в России ваши кредитные билеты везде ходят отлично, так точно здесь билеты сербского банка. Разумеется, вам и билетами выгоднее платить. Я вам дам так: на десять рублей серебром, а на девяносто билетами, – обратился меняла к Николаю Ивановичу. – И так как вы мой соотечественник, то и серебро и билеты буду считать по 270 динаров за сто. Это я делаю для того, что люблю русских.
– Ну, давайте.
– Едан, два, три… – начал отсчитывать меняла, звеня серебряными динарами. – Седам, осам, девет… еданаест, дванаест, тринаест… двадесять, двадесять и едан, двадесять и два… Тут вот есть с маленькова дырочки, но в Сербии и с дырочки серебряные динары ходят, – сказал он и, отсчитав серебро, полез в ящик прилавка за билетами.
Вскоре сербские деньги были отсчитаны. Меняла дал на два динара и цинковых разменных монет по двадцати, десяти и пяти пара, объяснив, что в динаре содержится сто пара.
– Как во Франции во франке сто сантимов, – сказала Глафира Семеновна. – Понимаем.
– Да ведь динар тот же франк, но только сербский. Здесь французскова система, – кивнул меняла. – А теперь, если вы любитель старинных монет, не желаете ли вы купить у меня самаво редкова монет от Бизанц?.. – обратился он к Николаю Ивановичу. – Есть от император Теодосий, есть от Константин.
– Нет-нет. На кой они мне шут!
– Для своего русского соотечественник я дешево бы продал.
– Бог с ними. Прощайте. Поедем, Глафира Семеновна, – стал звать жену Николай Иванович.
– Постойте трошечки, ваше превосходительство, – удержал его еврей. – Тогда часы английскова с музыкой не хотите ли купить?
– Не надо. Ничего не надо, – махнул рукой Николай Иванович.
– А то самый древний кадильница есть от Бизанцский царства?
– Нет-нет. Не затем приехали.
– Да вы посмотрите прежде. Такова кадильница в парижском музеум нет!
И еврей-меняла вытащил из-под прилавка какую-то решетчатую серебряную чашку с крышкой и с изображением на ней креста.
– Спасибо, спасибо. Мы приехали не покупать, а погулять. Пойдем, Глаша!
Николай Иванович направился к двери.
– Но вы посмотрите хоть, каково у меня перстень есть с большого аметист от царь Палеолог, – загородил ему дорогу еврей-меняла.
– Спасибо, спасибо. Мы путешественники, а не собиратели редкостей.
– Тогда, может быть, для мадам сшить чего не надо ли? Моево жена портниха и по последнево парижскаво мода шьет. Ривке! Да что же ты стоишь! Покажи благороднова даме своя работа, – крикнул еврей-меняла на свою жену.
Та бросилась было в комнату за лавкой, но Глафира Семеновна крикнула ей:
– Не трудитесь показывать! Я все наряды в Вене для себя закупила.
Супруги вышли на улицу к экипажу. Еврей-меняла выскочил за ними, усадил их в экипаж и стал расспрашивать о чем-то возницу по-сербски.
– Трогай! – крикнул Николай Иванович вознице. – Айда!
Лошади помчались. Еврей-меняла покачал головой и крикнул:
– Ай, какова вы экономный генерал!
При слове «генерал» Николай Иванович самодовольно улыбнулся.
– Вот неотвязный-то жидюга! – сказал он жене. – А удивительное дело, Глаша, что за границей меня многие за генерала принимают. Должно быть, моя физиономия…
– Брось… – махнула ему рукой Глафира Семеновна. – Ты видишь, что еврей тебе льстит, в душу влезает, а ты уж сейчас и за настоящую монету принимаешь. Ну, однако, я есть хочу. Надо отыскать какой-нибудь ресторан, – переменила она разговор.
– Да и у меня в животе словно кто на контрабасе играет, – согласился супруг и приказал вознице: – Братушка! Теперь вези нас в ресторан. Но чтобы добре ресторан, самый добре… Понимаешь?
– Есте, есте, господине. Добре гостионица треба, – отвечал возница, погоняя лошадей.
Проехав две улицы, Глафира Семеновна увидала еще двух нарядно одетых дам и девочку и раскритиковала их накидки, будто бы уж старомодные. Наконец возница завернул за угол и остановил лошадей около белого каменного дома.
– Эво гостионица… – сказал он.
В окнах нижнего этажа виднелись сидевшие за столами усатые и бородатые мужчины.
– Смотри, братушка, добре ли этот ресторан? – проговорил Николай Иванович вознице.
– Наиболий[24] ресторан, господине. Излазти[25].
Супруги вышли из экипажа и вошли в ресторан.
Ресторан представлял собой большую комнату со стойкой, за которой стоял совсем белокурый человек с реденькой бородкой, резко контрастируя с сидящими за столиками смуглыми и черноволосыми, как вороново крыло, мужчинами. На стойке стояли две запыленные искусственные пальмы в горшках, а среди них помещалась группа бутылок, лежали на тарелках оливки и копченая рыба, а также стоял пивной бочонок на подставках, окруженный пивными стаканами. Накурено было до невозможности. В стороне помещался французский бильярд без луз и два человека: один коротенький в гороховом пиджаке, а другой длинный в сером пиджаке – играли на нем карамбольную партию. Мужчины за столиками больше пили пиво или сидели за маленькими чашками кофе, чем ели. За двумя столами играли в карты.
– Да это портерная какая-то, – сказала Глафира Семеновна и остановилась, не зная, идти ли дальше, но к супругам подскочил белокурый человек, выскочивший из- за стойки, и заговорил по-немецки:
– Битте, мадам, битте, мейн герр…[26]
– Дас ист ресторан? – спросила Глафира Семеновна.
– О, я, мадам, о, я… Битте…
– Ессен-то гут здесь? – в свою очередь задал вопрос Николай Иванович, мешая русские и немецкие слова.
– Аллес вас нур инен гефелиг…[27]
И белокурый человек стал усаживать супругов за столик.
– Митаг-то есть у вас? Хабензи? – сказал белокурому человеку Николай Иванович.
– Нет, нет. Не стану я есть митаг[28], – перебила его Глафира Семеновна и отдала приказ: – Бульон и бифштекс…
– О, я, мадам, – поклонился блондин.
– Ну а я съем чего-нибудь эдакаго сербского, посербистее, – проговорил Николай Иванович. – Надо же сербскую кухню попробовати. Гебензи карте.
Блондин придвинул ему карту и отошел к себе за стойку, приставив к супругам черномазого слугу в светлом запятнанном пиджаке и в зеленом коленкоровом переднике.
Николай Иванович стал рассматривать карточку, как вдруг над его ухом раздался возглас:
– Сретьян дан![29] Велику радость има видеть вас, господине и мадам.
Перед супругами стоял брюнет в очках, сосед их по вагону, и улыбался, скаля белые зубы.