Глава 3
Жизнь капала в его ладони, а он держал пальцы не плотно, и она сочилась мимо него….
Не было у него ни жены, ни детей, сказать так, что б собачонку рядом с ним кто приметил или другого какого-нибудь зверька – некому, так как ни с кем он и не водился. Поговаривали, что он ведет переписку с кем-то из-за границы, но никто этого «кого-то» никогда и не видел….
Жил он просто: стол, стул, кровать да лампа, которая горела у него на столе и днем и ночью. Она озаряла его комнату удивительно мягким светом ночью, придавая комнате мистичности и вдумчивости. А днем она создавала необычную атмосферу за столом, оттеняя его желтым от белой комнаты. Одевался он вполне обычно, так же, как и все. Старался есть обычную еду, пить обычную воду из-под крана, хотя дотошные врачи-алкоголики настоятельно рекомендовали не делать этого, так как считали это вредным для здоровья.
Он обычно, как и все, не расчесывался по утрам, а просто приминал волосы руками, обычно незаметно от посторонних глаз локтем поправлял сползающие брюки, обычно во время дождя вдыхал влажный полный озона воздух в себя и радовался свежести, обычно, читая книгу, старался дочитать до следующей главы, а если не получалось, то до ровного абзаца на начале страницы слева. Так же, как и все, он старался незаметно сплевывать чаинки, которые попали в рот, обратно в чашку, так же старался убираться редко, но основательно, так же обычно не любил своих соседей, как и они не любили его. Но вот что действительно ему удавалось делать необычно так это то, что все свое время, где бы то ни было, он претворялся словом «НЕУДОБНОСТЬ».
При одном только взгляде на него это сразу становилось понятно, но, все же, этого было мало. Если он садился на стул, где-нибудь в публичном месте, то это было так неудобно, что люди, которые это замечали, нехотя привставали и садились более прямо на стуле, так же косо поглядывая в его сторону. Иные вообще раздраженно вставали со своих мест, чтобы пройтись или сделать что-нибудь неважное, но чтобы до этого неважного нужно было пройтись!
Когда он присоединялся к какой-либо из своей немногочисленной компании, то все в ней очень быстро становились неуклюжими и безмолвными, как чужие. Как люди, которые, находятся вместе, но не знают о чем поговорить друг с другом, в тоже время и не хотят разговаривать. Иногда доходило до того это молчание, что сигареты, дымившиеся между пальцев в руках курящих, полностью обрастали пеплом, который никто не решался струсить в открытую. И они так и догорали, не доставив никакого удовольствия курильщикам.
Абсолютно все люди в городе просто невероятно приходили в раздражение и даже бешенство, когда оказывались с ним вместе на одной улице. Выражали свое недовольство не громко, в его присутствии, но по мере удаления от нашего героя говорили все громче и громче, и, в конце концов, переходили на крик и ультразвуковой писк. По этому, с легкостью можно было определить, где находиться наш герой претворяющийся словом «НЕУДОБНОСТЬ».
Он также продолжал свою переписку с кем-то из-за границы. Это происходило очень интересно. Он писал письмо каждую неделю, да и отправлял, сразу же, не медля. Адрес был указан заграничный, даже другого континента, занимавший подробным описанием улицы, района, города, региона, провинции, области и так далее половину конверта. Единственное что, так это тот интересный факт, что такой улицы и такого дома и вовсе не существовало…. Письмо туда шло почти месяц и, не найдя своего получателя, отправлялось обратно отправителю тоже почти месяц. Получив это письмо через два месяца с кучей новых штампов заграничного вида, он читал его сызнова, как-будто впервые видел. Очень возмущался или радовался событиям, описанным в письме, и тут же писал ответ!
Никакое поведение или реакция окружающих никак его не задевала, и он также продолжал притворяться словом «Неудобность», выражая его всей своей сущностью. Зачем он это делал, спросите вы? Об этом знал только он сам, и никому не доводилось его даже спросить об это, а ему и не доводилось отвечать на такой вопрос. Однако, не смотря на все эти странности нельзя было не признать его актерское мастерство перевоплощения.
И вот, наш актер, который непреклонно продолжал притворяться словом «Неудобность» так же по воли случая жил в Городе из Нарисованных Слов. Многие жители, встречая его на улице, желали пожаловаться в городское управление полиции на него за то, что он настолько безобразный. И в полиции и в городской администрации уже давно знали про него и каждый раз, встречая жалобы жителей, громко и уверенно обещали покончить с ним раз и навсегда и просто вышвырнуть его из города. Но никто даже не решался к нему приближаться, так как многие просто боялись, что он заразный и что эта «Неудобность» может перейти и на них.
Поэтому актер мог спокойно гулять везде, где ему возжелается. В этом городе было очень много мест для прогулок, как в вечернее время, так и нет. Прелести перевоплощения в разные образы города днем и ночью поражали своим талантом актера. Он восхищался, как город может быть чист и невинен, светел и просторен днем, как он жарит людей своими солнечными скважинами между домов, а потом заманивает их отдохнуть в тенистые уголки безлюдных улиц. Как копоть от машин в жаркие дни развивается над дорогой, искажая при этом дальние картинки в танцующую анимацию. И как в то же самое время, точно такой же город, будто подмененный злым братом близнецом, перевоплощается в логово таинств, криков молодежи, темных улиц изредка заманивающих прохожих показаться в фонарном освещении. Для того чтобы словить такие моменты актер гулял весь день, с нетерпением ожидая смены дня ночью. Он так боялся пропустить это овечерение города, что выходил гулять заранее – с утра. Он очень сильно любил город. Даже не смотря на то, что это был Город из Нарисованных Слов, и никто в этом городе не выполнял свои обещания.
Утренний город открывал ему еще и небывалые знакомства со своими тайнами. Например, только рано утром и только на улице Вечной возле пешеходного перехода можно встретить гитариста, еще не успевшего толком разложиться и настроить свой инструмент. Поэтому для разминки и настройки он играет не всеми узнаваемые мелодии, которые приелись с момента их появления, а какие-то свои очень приятные необычные произведения. Часто утром встречаешь бездомных, которых подкармливает легким бутербродом или просто кофе без сахара повар ночного ресторана, который только собирается закрываться. Вообще много бездомных он замечал именно с утра. Проходя по пересечению улицы Вечной и улицы Старокофейной, он заметил спящего паренька на прохладном утреннем асфальте. Паренек был слегка не побрит уже несколько дней, но вовсе не выглядел, как бездомный. Паренек вызвал в нем интерес, но он решил его все-таки не будить. Солнечная полоса опускалась к его голове все ниже и собиралась ослепить его собой меньше, чем через час. Поэтому, актер написал ему записку и положил ее перед ним под камень:
«Уважаемый бездомный, или просто заблудившийся человек, если вы голодны, то постарайтесь не опоздать на раздачу горячего кофе без сахара и легких вчерашних бутербродов у задней двери ночного ресторана напротив. В противном же случае, вы всегда можете прийти ко мне домой по адресу Улица Малоизвестная, дом 1, и угоститься немногим, что у меня есть. Или же, если вам что-нибудь нужно, вы можете написать мне по этому адресу письмо. Я очень люблю письма. Не переживайте, я весьма скоро отвечаю и, для общего сведения, даже веду переписку за границей. Всего доброго!»
Хоть актер и доставлял неудобства и неприятности городским жителям, ему всегда хотелось радовать людей, какими-нибудь мелочами. От того, что он делал приятно другим, ему самому становилось приятно, так он и помогал людям и делался счастливее.
Вслед за этим он заметил очередную вещь, которую он замечает каждый день, что недалеко от того самого паренька, власти города уже второй год обещают поставить памятник, но кому конкретно, зачем и когда именно никому не сообщают. Хранитель города или городской глава – Мэр, во всех своих обращениях к народу просто стоит на трибуне и молчит, поэтому сложно понять, в чем именно причина. Какая-то мысль по поводу всего этого проскользнула мимо него, но тут же потерялась, так как показалась ему абсурдной.
Солнце постепенно заливало город светом, и он шел к нему, пытаясь отдаться теплу, чтобы согреться. Машины увеличивали поток себя на дорогах, люди делали бесполезные утренние пробежки, а рабочие бурили асфальт для тех, кто именно сегодня взял выходной и хотел выспаться. В нем проснулось удивительно бодрое желание посетить какое-нибудь интересное место, такое, чтобы отвлечься от шарахающихся от него повсеместно людей. Вся эта реакция никак не могла повлиять на него или заставить перестать делать то, что он делает, но с другой стороны, в такие моменты он всегда себя чувствовал безумно одиноким. Ему становилось грустно и казалось, что он никому не нужен, что он один….
В такие моменты человек обычно вспоминает о тех, кто когда-то его радовал. О каких-то забытых старых друзьях или знакомых, о людях из прошлых жизней, о холодных родственниках. Но даже такого человека не нашлось бы, если б он решился поискать. Единственное, что его всегда радовало – это искусство. Он очень любил его. Поэтому, актер решил пойти в небольшой молодежный художественный центр, находящийся не далеко, где по утрам проводят выставки молодых художников, еще не знаменитых или уже потерявших стремление к славе.
Две пышные, уставшие от своей легкой работы дамочки в искусственных париках, так как это был дом искусств, стояли у входа и проверяли наличие билетов стандартной фразой: «Билет, пожалуйста», произнося ее ярко накрашенными фиолетовыми губами. Эти губы постоянно подкрашивались грубыми движениями довольно жирным слоем, так как в свободное время от спрашивания билета они занимались рассказами друг другу интересных новостей местного производства – сплетен.
При виде актера, который притворялся словом «Неудобность», они просто отошли в сторону и дали ему пройти, потому, что хорошо знали из местных новостей местного производства – сплетен, что его лучше не трогать. Провожая его взглядом, они сильно и безумно неудобно прижались к входным дверям и стояли так, пока тот не скрылся за поворотом коридора.
Галерея была очень просторная и широкая. В ней находилось множество работ разных стилей и характеров, размеров полотен и мастерства. На окнах преобладали красные шторы из бархата и стены тоже были покрыты бархатными обоями. Поэтому организаторы очень строго относились к аренде мест и своевременной уплате за продажи картин. Удивительной ее особенностью было нахождения художников рядом со своими картинами. С ними можно было пообщаться, задать какие-то вопросы, которые покажут, что у вас есть деньги, а у автора – желание продать картину.
Например, один из постоянных посетителей данной галереи мистер Бен, прославленный среди местных художников по прозвищу мистер Носок, всегда задавал одни и те же вопросы художникам, важно поправлял свой галстук, который вовсе не подходил к его единственному светло-желтому костюму и единственным синим носкам. После долгой беседы с художником он всегда обещал купить какую-нибудь его картину, если не найдет лучше в этой галерее, шел дальше и так же дико восхищался или критиковал следующего, но никогда не сдерживал своего обещания. Однажды уборщица этой галереи зашла убираться в мужской туалет и увидела, как мистер Бен поправляет дырку на своих единственных синих носках так, чтобы дырка была зажата между большим и средним пальцем на ноге. Так мистер Бен стал мистером Носок. Именно его встретил наш актер при входе в главный зал.
Организаторами были, вполне похожие на контролеров у дверей, две дамочки преклонного возраста в светлых коротко стриженых париках, с красными губами от помады и с глубокими морщинами от вредности. Напудренные бледные лица оттеняли их красную помаду, поэтому казалось, что они слегка в неважном состоянии здоровья. Несмотря на их внешний вид, хитрости и уловки им удавались сполна. Даже в таком чистом, на первый взгляд, месте, где искусство молодых, не нуждающихся во славе талантов, просто желает зрителя, они умудрились построить коммерческую прибыль. Мало того, многие художники были не совсем обучены мастерству, и зрители часто жаловались на качество картин, выставляемых в галерее, так как платили за билеты. Поэтому дамочки придумали такой ход: в день выставки, через несколько картин среднего качества вставлять картины ужасные, вообще не требующие внимания – тогда посетители или в их понятии покупатели будут смотреть на ужасные картины, ужасаться и говорить на картины среднего качества, например: «А они еще ничего…» или «Ну это уж куда лучше, чем та…». Расчет этот работал почти всегда безукоризненно.
Глухота помещения заставляла только смотреть по сторонам и думать в себе. Он так и делал. Художники не обращали никакого внимания на него, как на не совсем обычного человека, им было неважно кто перед ними, если этот «кто-то» купит картину. Его мысли заняло интересное наблюдение: большинство художников выражали в своих работах одно и то же – родной город, какая-то загородная природа, узнаваемые места. Люди покупают эти картины, вешают их на свои стены, потом идут на работу. Они едут по городу и видят то, что у них висит на стене, они работают и из окна работы видят то, что они видят каждый день по дороге на работу, а когда они после рабочего дня возвращаются домой, то они видят на своих стенах то, что видят каждый день из окна и то, что они видят каждый день по дороге туда, где они видят каждый день то, что висит у них на стене.
С другой стороны, люди сами в этом виноваты. Они просто стали настолько типичными, что художник, который хочет продать картину, чтобы заплатить за аренду, должен угадать, что именно понравиться покупателю, его вкус. А так как он почти у всех типичный и одинаковый, то они и не стараются делать чего-нибудь изощренного. Но, несмотря на то, что многие ряды были безумно похожи тематикой, идеей и даже тонами и красками, все равно находились такие художники, которые наряду с посредственными работами выставляли работы для истинных ценителей искусства.
Очень интересно было наблюдать, когда актер, проходя среди всех этих рядов, резко остановился и, даже чуть было, не потерял свою роль от того, что увидел, но, будучи актером, он собрался с мыслями и сдержал себя. В самом конце коридора, где заканчивались красные шторы и бархатные красные стены, где стоял старый никому не нужный потертый шкаф, на фоне белой плохо выкрашенной стены стояла маленькая девушка, а рядом с ней стояла на стуле, а не на пюпитре, ее маленькая картина. Она: и девушка, и картина, кардинально отличалась от всех остальных чем-то особенным и малоуловимым….
Ее голова была повернута вправо и вниз, а взгляд опущен в никуда и еще немного в сторону. Она задумчиво печалилась и слегка краснела, так же, как и краснела еще буквально перед началом выставки в кабинете двух организаторов преклонного возраста в светлых коротко-стриженых париках, с красными губами от помады и с глубокими морщинами от вредности. Дамочки упорно ругали ее, заставляя ее горло сдерживать глоток, который мог проявить слезы.
– Ну, что это?! – Громко и властно говорила первая дамочка. – Что это такое?! Разве это картина? Что это? – И она потрясла ею перед лицом девушки, а потом развернула картину к себе и еще раз посмотрела на нее. – Облако….
– Без всякой идеи и смысла вы срисовали облако, просто…, просто, которое даже ни на что не похоже! – Завопила еще более противным голосом вторая дамочка.
– Вы… – Хотела что-то возразить девушка, но не успела поднять своего взгляда в их сторону, как ее прервали.
– Художник, – заговорила первая дамочка, начав при этом не спеша расхаживать по кабинету, – художник должен вкладывать в картину смысл…! Вы его вложили? – Она остановилась и бросила морщинистый взгляд в молодое лицо девушки. – С позиции моего опыта работы в культурных заведениях, с высоты моих знаний, которые я приобрела, соприкасаясь с искусством, я могу сказать вам только одно:…
– Нечего ей говорить, раз она такая бестолковая! В нашей галерее выставляются такие замечательные картины….
– Вот именно, что выставляются, а не продаются! – Наконец выхватила слово девушка. – Значит они не такие уж замечательные….
– Что?! – В один голос пропищали дамочки.
– Если моя картина продастся хотя бы за неделю, то я отдам вам всю плату и, в следующий раз, буду иметь свое собственное место в галерее, а если нет…, – ветерок сомнения колыхнул ее накипевшую злость выражаемую уверенность, – а если нет, то я все равно отдам деньги за аренду за всю неделю!
– Конечно, отдашь! Куда ты денешься! Иди! Номер места 327!
– А… – показала она рукой на пюпитр для картины, которых было куча в их кабинете.
– Они все арендованы, – сухо произнесла вторая дамочка. – Можешь взять стул….
И она опять отчаялась от такой вражды к ней и опустила свою голову так же вправо и вниз, а взгляд опустила в никуда и еще немного в сторону, когда актер подошел к ее номерку 327. Так как она смотрела вниз, то перед глазами у нее постоянно появлялись только мужские грубые ботинки и женские аккуратные туфельки на маленьком тонком каблучке, какие были особенно модны в этом городе. Они подходили, не останавливаясь на месте, делали разворот и уходили из ее поля зрения.
Она уже подумывала о том, что не стоило ей сюда приходить, не стоило ругаться с организаторами, не стоило быть столь уверенной…. Как часто пыл уверенности, вызванный импульсивным поведением или предвзятым желанием доказать что-то другим, губит людей, оставляя их ни с чем…? Но с другой стороны, она и не могла поступить иначе, она не могла просто не писать картину и просто не любить искусство, и просто не мечтать с детства создавать новое, которое просто не будет никому нужно, ибо это все и есть она сама. Человек часто делает что-то творческое не потому лишь, чтобы прославиться или заработать на этом денег, или стать знаменитым, или все это одновременно. Он просто делает это потому, что это и есть частичка него, того человека, которого не знают остальные. Без этого рассказа, или мелодии, или рисунка, или стиха, или песни, или модели, или платья, или скульптуры, или шутки, или представления, или образа, или танца, или чего-либо еще, что делает человек, это уже будет не он….
Но еще одна причина, по которой она пришла в эту галерею, это ее задолженность за маленькую комнату, что снимает эта маленькая девушка в маленьком доме, расположенном совсем недалеко: всего в получасе езды на автобусе, часе езды на электричке и пятнадцати минутах ходьбы от того места, где выставляется ее картина.
Она стояла и думала об этом, и совсем не заметила, как в поле ее немного размытого зрения, как при задумчивости, вошли обычные мужские грубые ботинки и остановились. Актер стоял и смотрел на картину очень внимательно, неудобно при этом почесывая свой подбородок одной рукой. Он всматривался и представлял себе, представлял себе и всматривался…. Потом он перевел взгляд на девушку, которая так же стояла, когда он подошел к ней. Помимо того, что у него была тяга к художественному искусству, он еще и обладал поразительной способностью «читать» картины. Нельзя сказать, что он это делал превосходно, но можно сказать, что ему просто это нравилось, и что без этой способности он не был бы самим собой.
Конец ознакомительного фрагмента.