Глава III. Подготовительная военная и политическая работа в Берлине
Закончив все свои дела по расформированию Либавского отряда, ротмистр фон Розенберг вместе с небольшой группой офицеров выехал в Берлин, куда и прибыл 17 января 1919 года.
К этому времени социалистическое германское правительство с большим трудом справилось со спартакистским восстанием, но положение его было весьма шаткое и твердая власть отсутствовала. Благоразумие некоторой, сохранившей еще дисциплину, части германских войск взяло верх, и вооруженное выступление кучки дезертиров, организованных на большевистские деньги, было подавлено. Однако впереди вставали новые затруднения, связанные со сложными вопросами внутренней и внешней политики, и разрешение их требовало от Германии напряжения всех ее здоровых сил.
Ознакомившись с положением в Германии, ротмистр пришел в уныние и было отчего. В помощь «союзников» он не верил, и в этом отношении после переговоров с англичанами в Либаве у него не было никаких надежд, а Германия, которая должна бы была идти сейчас навстречу сближению с Россией, сама была больна той же революционной болезнью и с теми же характерными признаками большевизма. Во главе стояло безвольное социалистическое правительство, а рядом работали солдатские советы, эти гнезда большевистского производства.
При таких обстоятельствах трудно было начинать совместную работу, так как отсутствовали и с той и другой стороны правомочные лица, которые могли бы взять на себя ответственность, а главное, имели бы достаточно власти, чтобы провести свои планы в исполнение.
Переговоры ротмистра с некоторыми, по преимуществу военными, германскими кругами всегда были очень утешительными, и с их стороны он встречал полное понимание настоящего момента и важности совместной работы. Однако они советовали несколько выждать, хотя бы до того времени, пока определится то лицо, к которому можно будет обратиться с предложением, имея уверенность, что оно в состоянии будет осуществить задуманное на деле.
Ввиду всего этого он решил заняться изучением общей обстановки, а также ознакомиться с положением русских военнопленных в германских лагерях.
Как мной было указано выше, в Берлине начала функционировать русская миссия Красного Креста во главе с генералом Потоцким, который, после пережитых неприятностей во время восстания спартакистов и ареста, всецело перешел в стан «союзников», под покровительством военных миссий которых он и открыл свою деятельность в лагерях русских военнопленных.
По настоянию союзников лагеря были переданы в его ведение, и для руководства ими генерал Потоцкий создавал канцелярию и подбирал себе необходимый штат служащих. На все это он получил средства от союзников.
Ротмистр фон Розенберг, совершенно не зная генерала Потоцкого, а также и его намерений, решил все-таки пойти к нему и доложить о положении в Прибалтийском крае, а также поделиться с ним своими соображениями и планами на будущее. Он шел к нему с открытой душой, как к русскому генералу, надеясь встретить с его стороны полную готовность и желание работать в интересах своего отечества. Одновременно он надеялся, что генерал будет в состоянии помочь ему получить разрешение на проезд в Финляндию, куда он хотел съездить для получения необходимых полномочий на продолжение своей работы от генерала Юденича. Однако все попытки в этом направлении не увенчались успехом, и финляндский посланник на все запросы со всевозможными пояснениями получал неизменно от своего правительства вполне определенный отказ в визе.
Выслушав доклад ротмистра о его деятельности в Прибалтийском крае, генерал Потоцкий предложил ему, как офицеру Генерального штаба, место начальника канцелярии и совместную работу по приведению в порядок лагерей военнопленных.
Ротмистр поблагодарил за доверие, но предложение отклонил, объяснив свой отказ тем, что его в данный момент не может удовлетворить канцелярская работа и что он рассчитывает на другом поприще принести большую пользу общему делу в борьбе с большевизмом.
Он вполне откровенно рассказал генералу Потоцкому свои планы относительно создания добровольческих войск в Прибалтийском крае и образовании там значительного по силам антибольшевистского фронта.
Эти планы в общих чертах сводились к следующим задачам: 1) поддержать всем, чем только возможно, русские добровольческие войска в Эстляндии (большая часть Северной армии под командой полковника фон Нефа) и в Латвии (отряд ротмистра князя Ливена, созданный, как было указано выше, из меньшей части Северной армии); 2) пополнить отряд ротмистра князя Ливена новыми добровольцами из числа русских военнопленных и интернированных в Германии; 3) соединить обе группы в одну под общим командованием генерала Юденича.
Генерал Потоцкий согласился с важностью образования Прибалтийского добровольческого фронта, но не разделял намерения ротмистра осуществить весь этот план с помощью германцев.
По его мнению, германцы совершенно бессильны и сами находятся накануне большевизма, а кроме того, их революционное правительство ищет сближения с большевиками и не пойдет на борьбу против них. Единственные, по его глубокому убеждению, кто может помочь в этом деле, были «союзники» и главным образом французы. Он показал несколько писем, адресованных ему главой французской военной миссии генералом Дюпоном, в которых последний заверял в готовности Франции пойти во всем навстречу, что касается борьбы с большевизмом. Письма были действительно весьма дружеского содержания и неизменно начинались: «Моп cher general».
Далее генерал, под условием строжайшей тайны, сообщил, что «союзники» обещали ему помочь в создании добровольческой армии в 200 000 человек из русских военнопленных в Германии. Содержание и обеспечение всем необходимым этой армии «союзники» брали на себя и, кроме того, обещали свое всесильное содействие при организационной работе и в деле транспорта на ближайший большевистский фронт.
На возражения ротмистра и его указания на поведение англичан в Либаве генерал ответил, что это недоразумение, происшедшее из-за того, что не было достаточно доверия к командному составу Северной армии, созданной при содействии германцев.
В данном же случае все руководство формированием армии будет в его генерала Потоцкого руках и потому о затруднениях не может быть речи, так как он пользуется полным доверием «союзников».
Ротмистр ответил, что если на деле действительно все окажется, как это предполагает генерал, то ничего лучшего желать нельзя, и он готов поэтому, оставив вопрос об ориентациях в стороне, работать совместно для приведения всего плана в исполнение.
По его мнению, необходимо было немедленно установить полную связь с добровольческими группами в Прибалтийском крае, и он предложил для выполнения этой задачи свои услуги.
Генерал Потоцкий согласился на поездку ротмистра (без расхода от казны) в Либаву и, если будет возможно, то в Эстляндию и Финляндию, и дал ему следующие задания: 1) выяснить общее положение в Прибалтийском крае и, в частности, в новообразовавшихся республиках Эстонии и Латвии; 2) подробно ознакомиться с состоянием обеих русских добровольческих групп в Ревеле и Либаве и с отношением к ним англичан; 3) посвятить начальников в планы на будущее; 4) организовать связь.
Вскоре после этого ротмистр фон Розенберг вместе с лейб-гвардии Артиллерийской бригады полковником фон дер Ховеном выехал из Берлина в Либаву. Вот как он сам описывает это путешествие в своих частных воспоминаниях:
«4 февраля в 9 час. вечера я выехал по поручению генерала Потоцкого в гор. Либаву, чтобы там на месте собрать все сведения о положении в Прибалтийском Крае вообще. Вместе со мною поехал полковникфон дер-Ховен.
Эта поездка очень интересовала меня, так как давала мне возможность подробно узнать о судьбе Северной армии, с которой я чувствовал себя духовно связанным и устройство будущего которой я считал своим нравственным долгом.
В Берлине на вокзале было много народу, стремившегося куда-то уехать – картина хорошо мне знакомая и вообще всем нам русским. Мы ее могли наблюдать у себя на Родине с момента начала революции – и у нас все желали уехать, рассчитывая в других местах найти лучшее и потому все железные дороги были непомерно перегружены. И здесь солдаты также бесцеремонно лезли в вагоны всех классов, побуждаемые единственным желанием поскорее вернуться домой и забывая обо всем другом. Серые шинели также преобладали в толпе и эти фигуры также неприязненно встречались взглядами окружающих. И тут солдат, бывший во время войны самым дорогим для истинного патриота, с момента революции, потеряв свой воинский вид, начал приобретать всеобщую ненависть.
Ехать пришлось в 3-м классе, хотя билеты у нас были взяты 2. В вагоне было душно и сильно накурено.
Просидевши всю ночь, к 10 час. утра 5 февраля прибыли в Кенигсберг и около 12 час. дня в Инстербург, где пересели в другой поезд. Пересадка прошла благополучно и мы снова получили места, но попали в не отопленный вагон и потому пришлось, чтобы не замерзнуть топать ногами и заниматься гимнастикой.
В этом милом занятии провели время до прибытия в Мемель, где снова пришлось пересесть в другой поезд, причем этот последний был нечто ужасное. Окна в вагонах почти все выбиты и завешаны тряпками; сиденья грязные, а во втором классе сукно ободрано. В таком отвратительном виде отбыли из Мемеля в 5 час. дня и с этого момента начались наши действительные мучения: холодно, как в поле, вагон полон жидами-спекулянтами. Не раз наши мысли возвращались к революции и ее прелестям в виде грязи, хамства и полного беспорядка. Неужели в культурных странах свобода должна пониматься, как безнаказанность, равенство, как равнение на худшее и братство, как символ хамства.
На границе нас продержали три часа и только в 9 час. вечера поезд двинулся дальше. Эта задержка была для нас совершенно непонятна, так как таможенный осмотр был весьма поверхностный и занял не более получаса, а затем наш поезд начал свистеть, маневрировать по заржавленным рельсам запасных путей, толкать вагоны и вообще проделывать весьма загадочные манипуляции.
На следующей станции повторилась та же история и так до самой Либавы, куда мы прибыли в 2 час. утра, пройдя, таким образом, расстояние в 120 километров в 13 часов – надо сознаться, что скорость довольно умеренная. Объясняли нам подобное движение тем, что ночью было небезопасно и были случаи нападения на поезд местных большевиков, которые, кроме того, неоднократно пробовали испортить железнодорожный путь.
Измучились мы конечно сильно и замерзли основательно, а потому по прибытии в Либаву в гостиницу «Петербург» заснули там мертвым сном до 10 час. утра.
Пробудившись пошли в местное германское военное командование, где нас встретили старые знакомые германские офицеры, которые с удовольствием поделились с нами своими сведениями.
В общем положение на фронте вокруг Либавы было серьезное и представлялось в таком виде: на севере большевики 1 февраля заняли кавалерийским отрядом в 300 коней гор. Виндаву и затем продвинулись оттуда в направлении на Ливабу, от которой в настоящий момент находились в 30 километрах; на западе большевиками была занята станция Муравьево, а южнее их части появлялись в разных местах приблизительно в 25-ти километрах от железнодорожной линии Прескульн – Скундия.
Оборона Либавы велась весьма разнообразными по национальности войсками, которые можно было разделить на 4 основные группы: 1) германские добровольческие части; 2) прибалтийский ландесвер; 3) русский добровольческий отряд ротмистра князя Ливена; 4) латышский добровольческий отряд полковника Баллода.
Все эти войска были объединены германским военным командованием в Либаве и в оперативном отношении подчинялись его штабу. В хозяйственном же и казарменном отношении были более или менее самостоятельными.
Наиболее устойчивыми в бою были части прибалтийского ландесвера и русский отряд, затем германские и последними латышские. Такого рода классификация была понятна, так как ландесвер и русский отряд имели в своем составе прибалтийских уроженцев, главным образом дворян, которые защищали свои родные гнезда и которым большевики несли смерть. Германские части были деморализованы революцией и будировались своими советами, что же касается латышей, то у них было национальное тяготение к большевикам.
Командира русского отряда ротмистра князя Ливена мне повидать не пришлось, так как он находился на фронте и притом в постоянном передвижении. Главным его помощником по организации отряда был князь Кропоткин, который, узнав о моем приезде, зашел ко мне и сообщил много интересных сведений о всем том, что произошло после моего отъезда из Либавы.
Политика англичан, как это можно было уже предполагать по первым с ними переговорам, выразилась в том, что их эскадра, крейсируя между Ревелем и Либавой, поддерживала непосредственную связь только с правительствами Эстонии и Латвии и способствовала развитию их самостоятельности и укреплению их престижа. Для достижения последних целей, в первую голову, необходимо было создать в обеих республиках национальную вооруженную силу, а потому англичане энергично принимаются за формирование и организацию эстонских и латышских частей.
Особенно успешно в этом направлении работа пошла в Эстонии, где в короткий сравнительно срок была создана прочная военная организация и прекрасно снабженные эстонские войска. Однако все это было сделано в ущерб находившейся там русской Северной армии, которая в это время стояла на позициях и раздетая, голодная, без достаточного вооружения охраняла границу и спокойствие указанной республики.
Эти сведения были переданы князю Кропоткину прибывшими морским путем в конце января из Ревеля полковниками графом Паленом и Бибиковым, постоянной же связи с Северной армией не было, так как она была совершенно изолирована от внешнего мира и эстонцы очень подозрительно относились ко всяким ее попыткам завязать сношения помимо их посредничества.
Вместе с указанными полковниками в Ревель выехал возвратившийся из Мемеля полковник Родзянко, что очень обрадовало ротмистра князя Ливена, так как полковник все время вмешивался в дело формирования русского отряда.
Несколько иначе положение сложилось в Латвии, где, с одной стороны, склонность латышского населения к большевизму мешала созданию у них значительной вооруженной силы, а с другой стороны, присутствие германских военных властей позволило, после отказа в помощи англичанами, ротмистру князю Ливену сформировать небольшой, но очень сплоченный русский отряд, содержание которого взяло на себя германское командование в Либаве[4].
Отряд этот состоял из эскадрона в 100 коней, пулеметной команды в 125 человек и роты в 250 штыков при 8 пулеметах и 2 орудиях. Отряд был вполне обеспечен оружием и военными припасами, а также отлично обмундирован в германскую форму, но с русскими погонами, петлицами и кокардами. Довольство было вполне достаточное, а содержание выдавалось, при всем готовом, офицеру 18 мар. и добровольцу 11 мар. в сутки.
Кроме того, создавшаяся тяжелая обстановка на Курляндском фронте дала возможность ротмистру князю Ливену получить согласие от всех властей, то есть от англичан, германцев и латышей, на увеличение своего отряда путем вербовки новых добровольцев из числа военнопленных в Германии.
Такого рода благоприятное положение надо было сейчас же использовать и тем самым увеличить борющиеся против большевиков добровольческие части. Если пока нельзя было говорить о создании армии, то необходимо было ограничиться формированием небольших отрядов, которые впоследствии могли легко быть объединены под общим русским командованием.
Князь Кропоткин вполне разделял мои взгляды на это дело, и потому мы быстро сговорились и наметили ближайшие действия, которые выразились следующими основными двумя задачами: 1) немедленно пополнить отряд князя Ливена до возможности большей численности, 2) начать переговоры с германским правительством о поддержке формирования русской добровольческой армии в Прибалтике.
В виду изложенного решения я отправился в германское военное командование и там заручился бумагами, на основании которых мне предоставлялось право при содействии Балтийского вербовочного бюро в Берлине (Werbebüro Baltenland) отправлять из Германии в Либаву транспорты русских военнопленных, выразивших желание поступить в отряд ротмистра князя Ливена.
После этого я повидался еще с англичанами, которые мне ничего нового не сообщили, но подтвердили, что они согласны на увеличение отряда князя Ливена и в данном случае никаких препятствий чинить не будут.
То же самое мне заявили и местные латышские власти.
На другой день, 6 февраля, я вместе с полковником фон дер Ховеном выехал обратно в Берлин».
Конец ознакомительного фрагмента.