Выходя за рамки лучшего: Как работает социальное предпринимательство. Часть I. Преобразование во благо (Салли Осберг)

Иоганн Гутенберг родился в самом конце четырнадцатого века, как раз в те времена, когда Европу захлестнула волна перемен. Континент восстанавливался после века, омраченного смертью и разложением, когда голод и чума объединились, чтобы лишить жизни и родного дома более трети своего населения. Это были времена социальных волнений и, как тогда казалось, бесконечной войны. Но теперь жизнь людей стабилизировалась, благополучие восстанавливалось и сменялась политическая власть. Начинала вновь развиваться торговля, расширялись гильдии, начиналась эпоха исследований. На Востоке расцветала Оттоманская империя, а хватка Священной Римской империи в Европе ослабевала. Но все эти перемены меркли по сравнению с новым положением вещей, причиной возникновения которого стал Гутенберг.

Ранняя его карьера не предвещала того, что впоследствии он станет проводником перемен. Будучи сыном обеспеченного купца, он не был удачлив в своих ранних предприятиях, наиболее примечательным из которых стало производство сувенирных зеркал, приуроченное к выносу мощей Карла Великого. Хорошо отполированные зеркала предназначались для паломников, чтобы ловить «священное сияние», исходящее от мощей. Однако замысел провалился, когда наводнение задержало вынос мощей и толпы покупателей в конечном итоге так и не появились. Разоренный и преследуемый партнерами по бизнесу, Гутенберг обещал удовлетворить их претензии, но не деньгами, а с помощью своего изобретения: эффективного процесса печати с использованием подвижных литер.

Подобно большинству изобретений, печатный пресс Гутенберга не являлся совсем новой идеей: подвижные литеры были изобретены в Китае несколькими веками ранее, а затем медленно распространились по Азии и оказались в Европе. Но Гутенберг изменил существовавшие технологии так, что процесс печати стал гораздо быстрее и надежнее и впервые позволял печатать значительное количество страниц. Изобретение касалось не только самого пресса с подвижными литерами, но и процесса литья шрифтов, средств для выравнивания и расположения шрифтов и даже специальных чернил, которые допускали возможность цветной печати.

Печатный пресс Гутенберга обладал потенциалом, способным перевести производство книг с использования труда ремесленников на использование машин, снижая тем самым затраты и повышая производительность. Печатный пресс мог бы так и остаться лишь многообещающей новой технологией, уподобившись другим многочисленным изобретениям, если бы не те события, которые вскоре произошли. Гутенберг и его единомышленники начали производить печатные материалы и выпускать их в широкую продажу. Это в итоге привело к тому, что печатное слово стало гораздо доступнее, чем в любые предшествующие времена. Предоставив доступ к печатному слову, предприятие Гутенберга подготовило почву для широкого распространения грамотности и, тем самым, для демократизации знаний.

До момента появления Гутенберга и его пресса знания на Западе были доступны немногим: газет и журналов еще вообще не существовало, а книги создавались в единичных экземплярах и были феноменально дороги. Создавались они в основном монахами, которые уделяли часы кропотливого труда каллиграфическому письму и иллюстрациям. В результате лишь церковь и наиболее состоятельные люди могли позволить себе владеть собственными книгами. И они были единственными, у кого имелся доступ к знаниям в письменном виде.

Весь остальной мир обменивался информацией в устной форме. Простолюдины практически не имели возможностей научиться читать, но причина здесь заключалась не в отсутствии интеллекта или интереса к учебе, а в том, что у них попросту не было доступного материала для чтения. Занятые сбором урожая крестьяне, описанные на страницах «Великолепного часослова герцога Беррийского», не имели ни малейшей возможности увидеть эту рукопись или хотя бы узнать о том, как их труд там изображен. Они учились навыкам обработки земли у родителей, трудясь вместе с ними, а затем, в свою очередь, устно и конкретными примерами передавали полученные знания собственным детям. Они не имели доступа к печатной Библии и о ее содержании знали лишь из проповедей и бесед со священниками.

Дороговизна и недоступность книг обусловили то, что не только знания, но и власть, которой они наделяют, оставались вне досягаемости для народных масс. Представители церкви, дворянство и гильдии процветали и извлекали пользу из существовавшего статус-кво, позволявшего им поддерживать и усиливать свое превосходство над большинством. Остальные же могли либо безропотно подчиниться своей жизненной участи, либо вести напрасную борьбу против укоренившейся системы.

Изобретение Гутенберга перевернуло все. Скорость и надежность печатного пресса снизили затраты на производство в достаточной степени, чтобы существенно большее количество людей могло позволить себе покупку печатных материалов. С этого момента начались стремительные перемены. Магазин Гутенберга, расположенный в немецком Майнце, стимулировал развитие новой индустрии – к концу пятнадцатого века появление типографий было зафиксировано примерно в 270 городах по всей Европе. Впоследствии возникли эпоха Просвещения и Протестантская Реформация, появившиеся исключительно благодаря новому доступу к письменному и печатному слову.

По многим параметрам Гутенберг был предпринимателем. Он стремился преуспеть в мире посредством создания коммерческого предприятия. Он искал насущную потребность и пытался найти наилучшее из возможных решение, чтобы ее удовлетворить. Он разработал надежный способ, позволяющий удовлетворить насущную потребность, и на его основе создал свой бизнес. Он не просто изобрел печатный пресс, а основал печатное производство с целью (которая по большей части так и осталась недостижимой) обогатиться на собственном изобретении.

Тем не менее влияние Гутенберга оказалось куда большим, чем он мог изначально себе это представить. Он фундаментальным образом изменил принцип, по которому работала окружающая его реальность. Его изобретение изменило мир, потому что оно относилось не только к индивидуальным потребностям, но и к гораздо более масштабному социальному равновесию. Несмотря на то, что сам Гутенберг вряд ли сформулировал бы это подобным образом, он сумел продвинуть мир вперед, создав механизм, успешно заменивший несправедливое равновесие на новое.

Вспомните, что система находится в равновесии тогда, когда она стабильна и сбалансирована. Подобные системы, как правило, масштабны, устойчивы и способны на самоусиление. Это вовсе не означает, что они оправданны, справедливы или честны. Системы с устойчивым равновесием могут восприниматься как нечто естественное и даже неизбежное, как положение вещей, которое всегда было таким и таким же и останется.

Представьте ситуацию в области знаний, имевшуюся до прихода печатного пресса. Лишь небольшое количество людей владело информацией и контролировало ее. Состав этих элит с течением времени мог меняться, но доступ широких народных масс к знаниям оставался прежним. При помощи печатного пресса Гутенберг изменил стабильное положение вещей. Он сделал возможным более широкий доступ к информации, создав условия для роста общей грамотности и более быстрого и эффективного распространения знаний. Первая газета появилась уже через шестьдесят лет после изобретения Гутенберга.

Доступ к печатному слову проложил путь к революции в человеческом мышлении, поскольку тезисы Мартина Лютера и работы философов эпохи Просвещения, таких как Локк, Юм и Вольтер, могли читаться и распространяться с гораздо большей легкостью, чем это могло бы происходить в прошлом. Издатели, последовавшие за Гутенбергом, распространили его влияние, помогая устанавливать и усиливать новое мировое положение.

Зародилось новое и превосходное равновесие – не сразу, но шаг за шагом, потому что большие перемены зачастую встречают жесткое сопротивление до тех пор, пока не возникнет равноценно стабильное, но более совершенное положение. Следует отметить, что новое равновесие не было идеальным. Как вы помните из истории Эндрю Карнеги, рассказанной во вступительной части, печатный пресс не обеспечил равного и беспрепятственного доступа к книгам. Но он сумел изменить мир, в котором царили условия, согласно которым лишь небольшая группа людей имела доступ к печатному слову, превратив его в иной, где печатные материалы были в широком доступе для народных масс. Но, несмотря на всю широту доступа, его нельзя было назвать действительно всеобъемлющим. Спустя столетия после прихода печатного пресса книги все еще были более доступны богатым, чем бедным. Таким образом, преобразование Карнеги, по старой традиции, было построено на плечах гигантов, которые ему предшествовали.

Природа социального преобразования

Социальное преобразование, под которым подразумеваются позитивные, основательные и долгосрочные изменения сложившихся условий жизни общества, практически всегда является результатом успешного вызова, брошенного существующему равновесию. Отдельные люди или группы людей нацеливаются на конкретный статус-кво, предпринимая попытки к его смещению в сторону нового и более совершенного положения вещей, в котором сложившиеся условия для большинства людей будут существенно и неуклонно улучшаться. Путь к подобным преобразовательным переменам, даже в случае вроде бы вполне готовых условий, далеко не неизбежен и не всегда проходит гладко.

Чтобы понять, как именно происходят подобные социальные преобразования, будет полезным сделать шаг назад и взглянуть на преобразования в абсолютно другой области: в мире науки. Стандартное повествование о научном прогрессе выглядит примерно следующим образом: научное понимание приводит к стабильному, пусть и не всегда прямому пути, на котором каждый ученый работает, опираясь на труды своих предшественников, добавляя к ним новые данные и обогащая всеобщее понимание сути вещей.

В 1962 году Томас Кун в своей книге «Структура научных революций»[12] подверг подобный взгляд сомнению. Он утверждал, что развитие научного знания идет не в стабильном и ритмичном движении от одного великого мыслителя к другому, а происходит путем потрясений. Он говорил о том, что великие мыслители, безусловно, играют немаловажную роль, но не такую, как мы считаем. Они не столько выстраивают свои работы на трудах предшественников в той степени, сколько ставят эти труды под вопрос и пересматривают их заново. Он объяснил свою теорию на контрасте между двумя существенно отличающимися друг от друга моделями прогресса: нормальной науки и научной революции.

Нормальная наука во многом соответствует традиционному взгляду в стиле «медленно, но верно». Здесь научное сообщество функционирует в устоявшейся парадигме, и работа ученого заключается в том, чтобы ее расширить и укрепить. Ученые принимают основополагающие идеи определенной теории и развивают ее. Такой прогресс вполне эффективен и создает возможности для более глубинного понимания сути с течением времени. Но он имеет и значительные ограничения, так как требует приверженности определенным школам, теориям и знаниям. Если кто-то ставит их под вопрос или предпочитает работать вне сложившейся системы взглядов, то он считается идущим по ошибочному пути: его могут высмеивать, подвергать остракизму и даже наказывать, потому что он воплощает в себе нежелательный вызов, бросаемый общепринятому статус-кво. В результате существующая парадигма лишь укореняется и становится еще более доминирующей даже в том случае, если она имеет серьезные недостатки.

Согласно Куну, глубина исследований в области существующей парадигмы рано или поздно приведет к возникновению сомнений в правильности ее самой: появятся данные, которые будут казаться аномальными или труднообъяснимыми в ее контексте. По мере накопления подобных данных существующая парадигма будет все больше ослаблять свою хватку и неизбежно окажется ввергнутой в состояние кризиса. Порой кризис может быть устранен путем дальнейших исследований в рамках все той же парадигмы (иными словами, путем нормальной науки). Но зачастую он приводит к тому, что правильность парадигмы ставится под вопрос. Некоторые ученые начинают сомневаться в ее фундаментальных положениях, выдвигать новые парадигмы, отличные от предыдущей, способные объяснить аномалии и при этом существенно изменяющие основную общепринятую структуру знания. Кун называл этот этап революционной наукой. Он описывал ее как фундаментальное изменение, при котором конкретная область разворачивается в сторону нового понимания и нового подхода. Переписываются учебники. Изменяются стандартные процедуры. Теряются репутации. Изгои становятся центральными и уважаемыми фигурами. В итоге новая парадигма устанавливается, общество адаптируется и возвращается к практике нормальной науки в условиях нового контекста. И так продолжается до новой революции.

Рассмотрим пример, знакомый любому школьнику, – революцию Коперника. В течение веков укоренившиеся взгляды научного сообщества говорили о том, что Земля находится в центре Вселенной и представляет собой неподвижный объект, вокруг которого вращаются Солнце, планеты и звезды. Нормальная наука, построенная на ключевых теориях Птолемея, обозначенных во втором веке, моделировала траектории движения небесных тел вокруг неподвижной Земли. Однако к середине шестнадцатого века возможности по отслеживанию траекторий движения звезд были уже развиты до такой степени, что модель Птолемея стала трещать по швам. Оказалось, что движения небесных тел никак в нее не вписываются.

В 1543 году астроном и математик Николай Коперник опубликовал свой труд под названием «Об обращении небесных сфер», где выдвинул новую космологическую теорию, согласно которой Солнце находится в центре, а Земля является одной из вращающихся вокруг него планет. Идеи Коперника были отвергнуты большинством отчасти потому, что его математические расчеты не подтверждались в действительности. Идея была верна, но данные оказались ошибочными, так как он использовал инструментарий нормальной науки – модели, унаследованные от Древней Греции, – чтобы с их помощью зафиксировать траекторию движения планет вокруг Солнца.

Положение вещей так и оставалось неизменным до тех пор, пока примерно через полвека итальянский физик Галилео Галилей не сформулировал новую теорию движущихся объектов. Он восполнил пробелы в идеях Коперника, выдвинув гипотезу о существовании внешней силы, которая заставляет двигаться планеты не по прямой, а по изогнутой траектории. За эти взгляды он был объявлен еретиком. Однако современник Галилея Иоганн Кеплер, а впоследствии и Исаак Ньютон, стали развивать его идеи и в конечном итоге создали новую парадигму понимания законов движения планетных тел. Произошла научная революция. Нормальная наука была заново переутверждена. Ученые приступили к работе, исследуя вопросы в рамках новой парадигмы, которая преобладала в течение последующих трех столетий.

Эта закономерность, как утверждает Кун, повторяется в каждой области научных исследований. Нормальная наука – принятие парадигмы и работа в ее рамках – преобразуется революционно-радикальными и кардинальными переменами в научном понимании сути вещей. Научный прогресс, по его словам, – не последовательная эстафета от одного мыслителя к другому, а резкие скачки. Работа Куна стала одной из самых влиятельных книг двадцатого столетия, она изменила наш взгляд на историю и прогресс в научной среде.

Чему может нас научить новое понимание научного прогресса, как оно может обогатить наше видение сути преобразований? Насколько распространена модель Куна за пределами научного мира? Как мы можем видеть, образ мышления, описываемый Куном, оказывается полезным во множестве ситуаций. Разве история искусства, общественных наук – фактически любая область человеческого интереса и устремлений – не обладает подобной закономерностью, складывающейся из ортодоксальности, вызова, революции и перезагрузки? Моне и Пикассо, Мария Монтессори и Джон Дьюи мало чем отличаются от Коперника и Галилея. Помимо объяснения принципов научного развития Кун описывает важные процессы, благодаря которым мир быстро движется вперед во многих областях человеческой деятельности. Эти процессы свойственны любому прогрессу в любой ее сфере.

Общественная среда тоже развивается скромными темпами по мере того, как мы оттачиваем и усовершенствуем существующую модель, принимая текущую парадигму и продолжая работать в ее условиях. Мы принимаем экономическое неравенство как неизбежное и концентрируем усилия на снижении его негативных проявлений при помощи социальных программ. Мы принимаем тот факт, что неэффективные рынки – это одна из характерных особенностей мира, и создаем бизнесы, использующие эту неэффективность, вместо того чтобы создавать организации, направленные на ее искоренение. На этом этапе наш подход к переменам оказывается сродни подходу, практикуемому в нормальной науке: мы принимаем текущее равновесие, которое остается в целом стабильным, пусть при этом и неудачным. Как мы уже отметили ранее, это вовсе не означает, что прогресс, достигаемый в этой фазе, обязательно оказывается бесполезным. Зачастую отдельные лица и организации могут снизить самое неблагоприятное воздействие, оказываемое текущим положением вещей, и сделать жизнь немного лучше для тех, кто находится в наименее привилегированном положении.

На этапе нормальной фазы действующие лица принимают статус-кво, существующую парадигму, как по большей части естественное и нормальное состояние. Правительства вносят поправки и адаптируют законодательство в намерении улучшить положение вещей и тем самым укрепляют равновесие, не давая ему пошатнуться. На волне кризисов, угрожающих экономике США, к примеру, были приняты такие законы, как закон Сарбейнза – Оксли и Додда – Франка, с целью предотвратить действия со стороны бизнесов, аналогичные тем, которые привели к многочисленным разрушениям на финансовом рынке. Точно таким же образом и предприниматели находят способы извлечения выгоды из статус-кво, как, например, в ситуации, когда трейдеры выстраивают сложные количественные модели для использования мизерных арбитражных возможностей на неэффективных рынках капитала. Благотворительные, религиозные организации и организации из области социальных услуг стремятся снизить негативные эффекты существующего равновесия, накладывая лечебные повязки на раны, улучшая доступ к системе здравоохранения и к дешевым услугам, обеспечивая продовольственные банки и предоставляя другую помощь тем, кто самостоятельно не может обеспечить себя самым необходимым, и так далее. Жизнь идет своим чередом, становясь немного лучше, чем прежде. Но целостное преобразование – переустройство финансовых рынков, выстраивание новых способов создания благосостояния, помимо торговли, реструктуризация социального порядка для перераспределения преимуществ – по большей части находится вне рабочей повестки. Вместо этого социальные институты просто пытаются выжать самое лучшее из плохой ситуации.

Однако время от времени общество, движимое революционным, а не нормальным мышлением, совершает скачки вперед, к принципиально новому равновесию. Былой статус-кво остается позади даже в том случае, если он стабильно существовал на протяжении веков, и несмотря на глубокую вовлеченность в него множества влиятельных людей и организаций. Эта революционная форма деятельности находит новые эффективные способы для структурирования систем, принципиально изменяя их рабочую структуру и то влияние, которое они на нас оказывают.

Возникают новые правительства или новые предприятия, предлагающие существенно иные ценности и функционирующие по абсолютно другим принципам. Укореняется новое положение вещей, которое изменяет, а не смягчает существующие условия. Фундаментальная перемена может представляться в качестве скачкообразного движения, как это проиллюстрировано в схеме 1-1.

Схема 1-1

Конечно, не все революционные преобразования бывают успешными, и они не всегда означают шаг вперед. Некоторые направления научных исследований приносят больше вреда, чем пользы, – то же самое может происходить и в социальной сфере. В такие моменты общество может пошатнуться и отступить назад. Какие-то перемены оказываются неустойчивыми, и мир регрессирует к прошлой форме существования, по крайней мере на какое-то время. Например, в период войны и экономических потрясений прогресс, достигаемый веками, может быть уничтожен в одно мгновение. Но определенные изменения способны выжить, приобрести необходимый масштаб и создать гораздо более выгодное равновесие, которое будет существовать в течение длительного времени.

Большая часть работы, выполняемой обществом, вписывается в модель нормальной науки. Мы делаем мир немного лучше в контексте существующей парадигмы. Это справедливо для многих субъектов нашего общества: правительства, поставщиков социальных услуг и даже бизнесов. Многих бизнес-лидеров вполне устраивают существующее положение вещей и работа в его условиях. Они принимают имеющиеся принципы работы рынков, потребности покупателей и возможности предприятий. Следовательно, они ведут свою работу и создают любые инновации в заданных рамках, со временем лишь слегка изменяя ситуацию. Однако некоторые из них, подобно Гутенбергу, ставят под сомнение общепринятые правила и предпринимают попытки к полной смене условий игры. Они стремятся к революции. Но к такой революции, которая обладает потенциалом сделать их богатыми!

Революция может иметь много движущих сил, но мы считаем, что полезно обозначить наше собственное понимание социального преобразования, рассмотрев две силы, которые способны привести к преобразованию в четко обозначенной форме: правительство и бизнес. Правительство генерирует преобразующие перемены через политические инновации и путем внедрения новых правовых основ, в то время как бизнес делает это через предприятия, создающие новые рынки и изменяющие условия на уже существующих. В обоих случаях люди и организации ведут борьбу с неудачным равновесием для того, чтобы добиться масштабных и устойчивых перемен.

Преобразования с помощью правительства

Организующая институциональная система, руководящая страной, может иметь разные формы правления. На протяжении долгой истории человечества государственные органы были монархическими (например, управляемые королем или императором), религиозными (например, под управлением папы римского) или родоплеменными (например, под управлением вождя). И лишь сравнительно недавно мы стали наблюдать широкое распространение государственных органов, избираемых демократическим путем. Но независимо от того, получает ли система управления права на власть в результате выборов или по наследству, ее законность зависит от социальной договоренности с гражданами страны. В ответ на право возглавлять правительство обязано руководить, защищать и управлять государством и его жителями. Эта необходимость ярче всего проявляется в условиях демократии, но даже и в условиях диктатуры лидер обязан удовлетворять определенные потребности граждан, или же он рискует быть свергнутым. Подобная договоренность требует диалога между государством и его гражданами. Многие государственные преобразования возникают как прямое следствие подобного диалога; правительство совершает революционные перемены под воздействием отдельных людей, которые зачастую представляют собой организованных общественных активистов, ведущих борьбу за эти перемены от лица своих сограждан.

Одним из наиболее ярких примеров подобной смены парадигмы, инициированной государством, служит история, в которой фигурирует «Великая хартия вольностей» (Magna Carta) – документ, подписанный королем Англии Иоанном в ответ на интенсивное давление со стороны представителей богатых землевладельцев. Говорят, что она ввела светское верховенство закона. До нее даже самые влиятельные представители знати находились в неблагоприятном положении в условиях существовавшего в те времена статус-кво, согласно которому вся действующая власть была сконцентрирована в руках правящего монарха. Подобно мафиозному боссу, король был наделен полномочиями, дающими право уничтожать неугодных, – король Иоанн неоднократно их использовал для того, чтобы очищать ряды своих приближенных от тех, кого опасался. Король также обладал правом захвата любой собственности по своему усмотрению, что плохо сказывалось на экономике страны. Зачем вкладываться в строительство чего бы то ни было, если все, что привлечет внимание короля, может быть тут же им и отобрано? Это было неудачное равновесие, в условиях которого король обладал всей властью и с легкостью пользовался ею способами, тормозящими экономику и загоняющими в тупик рост социального благополучия.

При этом недовольные бароны, епископы и аббаты не хотели идти общепринятым путем свержения действующего короля, чтобы заменить его на того, кто будет более лоялен к их интересам. Подобный бунт был бы принятием фундаментальной структуры существовавшего равновесия. Он свидетельствовал бы о попытке сглаживания ситуации, хотя в конечном счете лишь усугублял бы ее. Высшая фигура сменилась бы новой, но поддерживающая ее структура осталась бы прежней. И никто не мог знать, как повел бы себя следующий король, и следующий за ним, и так далее. Вместо этого, подвергнув собственные жизни немалому риску, верхние эшелоны английской знати обозначили иной путь, чтобы изменить равновесие путем защиты собственных прав.

Со временем принципы, выдвинутые в «Великой хартии вольностей», привели к глобальному преобразованию основополагающих правил английского общества. Будучи сводом новых требований, принятых в качестве закона, она заставила короля отказаться от своих неограниченных полномочий, распределила новые права между высокопоставленными членами феодального общества Англии и тем самым заложила основы распределения долгосрочной выгоды, получаемой жителями в последующие столетия.

В качестве более современного примера правительственных преобразований можно привести Закон о гражданских правах США от 1964 года. Всем известно, что Соединенные Штаты основаны на понятии равенства и одинаковых возможностей для всех своих граждан. При этом страна была построена и на труде рабов, которые приравнивались к собственности, не способной обладать базовыми правами. Даже после гражданской войны, ставшей наказанием для страны, и отмены рабства по всей ее территории, несправедливое равновесие существовало еще одно столетие. Государственные законы и социальные нормы были таковы, что афроамериканцы (и некоторые другие меньшинства) оставались бедными, малообразованными, экономически ущемленными и никак не могли выбраться из низших слоев общества. Равные права и возможности по-прежнему оставались для них фикцией, особенно на сегрегированном Юге.

Активисты гражданского права, включая Мартина Лютера Кинга и Малкольма Икса, в течение длительного времени упорно сражались за перемены и в конечном итоге сумели создать общественное движение такой силы, которую государство уже не могло игнорировать. В результате был создан «Закон о гражданских правах», который привел к пошаговым функциональным переменам в несправедливом равновесии, запрещая расовую, этническую, религиозную и половую дискриминацию, включая расовую сегрегацию в государственных школах. Он также положил конец дискриминационному применению требований к регистрации избирателей, впервые наделив афроамериканцев полноценными правами на участие в выборах. Конечно, работа, необходимая для обеспечения всеобщего применения гражданского права в Америке, никогда по-настоящему не завершится (что подтверждают недавние битвы за однополые браки, права иммигрантов, справедливость уголовного права и т. д.), но тогда был совершен очевидный скачок в прогрессе, который и помог достичь нового равновесия.

Разумеется, правительственные преобразования не обязательно должны происходить на федеральном уровне. Местные правительственные органы могут преобразовывать, и в действительности преобразуют свои сообщества путем таких политических решений, как, например, решение о вторичной переработке отходов или об инвестициях в инфраструктуру, которые изменяют образ жизни, пути передвижения и способы взаимодействия жителей местных сообществ.

Независимо от географического охвата подобных преобразований, последствия перемен могут широко распространяться, при этом польза (а заодно и расходы) будут затрагивать все общество в целом. С другой стороны, преобразования с помощью бизнеса могут трансформировать и улучшать качество нашей жизни, но только до тех пор, пока покупатели будут готовы платить за инновации.

Преобразования с помощью бизнеса

Бизнесом занимаются люди и организации, вовлеченные в торговлю товарами, услугами или тем и другим, с привлечением покупателей и, как правило, в обмен на деньги. С исторической точки зрения инновации в бизнесе не представляли собой важного социального феномена до относительно недавнего времени; роль бизнес-предприятий как катализаторов социальных преобразований повысилась лишь с приходом Индустриальной революции, когда бизнесы начали расти и становиться гораздо больше, чем это было возможно ранее. С появлением большого масштаба сложился позитивный цикл, где одна инновация (к примеру, паровой двигатель) стимулировала создание преобразующей индустрии (заводы, железная дорога), способной изменить жизнь общин и обществ.

Хотя объем производства экономических благ и служит лишь одним из способов определить степень развития общества, его важность нельзя недооценивать. В реальном выражении производство во всем мире росло довольно вялыми темпами на уровне 0,22 процента в год на протяжении тысячи лет, предшествовавших 1820 году, ознаменовавшему середину первой Индустриальной революции. В течение последующих 180 лет рост увеличился десятикратно, и мир продвинулся к отметке в 2,2 процента среднегодового роста. Это означало, что за последние 180 лет производство (товаров и услуг) во всем мире выросло в 50 раз, в то время как за предыдущую тысячу лет они выросли всего лишь в семь раз. Этот небывалый скачок был в основном результатом возникновения инноваций в бизнесе, которые сыграли роль положительной преобразующей силы.

Каким же образом преобразования с помощью бизнеса ведут мир вперед? Обратимся к знакомому всем примеру – к истории Томаса Эдисона и лампы накаливания. 150 лет назад все жили при свете свечи. Она коптила, была опасна из-за открытого пламени, ненадежна, потому что ее могло задуть дуновением ветра, и относительно малоэффективна в качестве источника света, а ведь именно к этому и сводилось ее основное предназначение. Слегка улучшенный аналог в виде масляной лампы снижал риск возникновения пожара и случайного затухания и производил меньше копоти, к тому же лампа была сконструирована таким образом, что давала больше света и могла гореть в течение более длительного времени. Однако, по сути, это была все та же усовершенствованная свеча – наилучший источник света, доступный человеку после захода солнца.

В 1879 году Томас Эдисон изобрел коммерческую электрическую лампу накаливания. Обратите внимание на то, что он не изобрел электрический свет: это сделал Гемфри Дэви в 1800 году, но изобретение Дэви не вышло на уровень коммерческого производства. Точно так же ни одна из конструкций, производящая электрический свет, созданная за последующие семьдесят девять лет, не получила коммерческого применения: это демонстрирует нам тот факт, что техническое изобретение само по себе не преобразует равновесие.

Лампочка Эдисона была лишь частью его инновации. Подобно Гутенбергу, Эдисон искал возможности использования своего изобретения в бизнес-предприятии, создавая необходимую инфраструктуру для производства и продажи собственного устройства. Он построил электрическую компанию, а после того как его бизнес окреп и стал приносить прибыль, запустил в продажу безопасный, чистый и эффективный источник света. С экономической точки зрения его изобретение и предприятие были всецело преобразующими. Они позволили фабрикам работать на своем дорогом оборудовании непрерывно по системе рабочих смен, что существенным образом увеличило их продуктивность. В домах же электрический свет создал новый ритм жизни, продлевая вечер сколь угодно долго.

Предприятие Эдисона бросило вызов неприятному равновесию и создало новые возможности для тех, кто мог за это заплатить. Из получаемой в результате выручки создавалась прибыль, за счет которой предприятие его росло и процветало. По сути, продолжив свое развитие, оно превратилось в один из крупнейших и наиболее успешных бизнесов мира – General Electric Corporation. На сегодняшний день GE неизменно в числе компаний с самой высокой капитализацией в мире. Инновационное изобретение и компания Эдисона изменили неблагоприятное равновесие – закопченный темный мир, существовавший при свете свечи – на лучшее, и по сей день приносящее огромную пользу индустриальному миру.

Более поздний пример из области преобразовательных инноваций с помощью бизнеса зародился в калифорнийском городе Купертино, и им мы обязаны Стиву Джобсу и Стиву Возняку. Впрочем, первая преобразовательная перемена к этому моменту уже свершилась. Разработанные в течение первой половины двадцатого века и получившие широкое распространение в его второй половине компьютеры представляли собой достижение, изменившее равновесие. Но достижение пока не слишком совершенное, ведь эти массивные, дорогостоящие и размещаемые централизованно машины несли в себе лишь информацию тех организаций, в зданиях которых они были установлены и для которых работали. Сотрудники организаций имели входные терминалы доступа к центральному компьютеру, дававшие весьма ограниченные возможности контроля, кастомизации и гибкости в использовании. Вся реальная сила заключалась в центральном компьютере и обслуживалась специальным персоналом. Безусловно, даже на этой стадии технология приносила значительную пользу, но ее нельзя было назвать приятной в использовании или продуктивной.

Персональный компьютер, способный самостоятельно обрабатывать данные и обладавший возможностью хранения информации, мог освободить пользователя от оков, связывающих его с центральным компьютером, а главное – неизмеримо повышал доступность его возможностей для самых широких слоев населения. Именно это и обеспечили Джобс и Возняк. Пара этих одержимых компьютерами самоучек в 1977 году создала первый в мире коммерческий персональный компьютер Apple II. Как и лампочка Эдисона, их изобретение не было на тот момент единственным в мире устройством подобного типа. Первым персональным компьютером был комплект Altair, вышедший в 1974 году. Да и сам Apple II не был самым первым персональным компьютером Apple. Но именно он оказался тем устройством, которое получило широкое коммерческое распространение.

Apple II провозгласил становление эры нового, более продуктивного равновесия в области компьютеров, находящихся под контролем пользователей. В сравнительно короткие сроки вся экосистема аппаратных средств, программного обеспечения и поставщиков периферийного оборудования была выстроена так, чтобы обслуживать любую пользовательскую прихоть в условиях нового равновесия. На сегодняшний день трудно представить, как можно жить, не имея в собственном распоряжении (а фактически в собственном кармане, спасибо Apple) огромного арсенала компьютерной помощи.

Джобс и Возняк улучшили мир, но цель их предприятия заключалась не только и не столько в социальных изменениях и в общественной пользе, сколько в создании собственного жизнеспособного и рентабельного бизнеса. Они стремились изменить мир (или, как однажды сказал Джобс, «немного изменить вселенную») и при этом заработать себе на жизнь[13]. Они избавились от неблагополучного равновесия коммерческим путем в надежде на получение прибыли. Подобно Эдисону, они продвинули мир вперед, сделав это иначе, нежели король Иоанн и его бароны, или Линдон Джонсон и гражданские правозащитники, но с не менее значимым эффектом.

Подобно правительственной инновации, инновация с помощью бизнеса не является исключительным уделом крупных и влиятельных организаций. Эдисон, Джобс и Возняк начали работу над преобразованием равновесия еще до того, как их предприятия достигли существенных размеров. Любая организация, чьи представители видят неблагоприятное равновесие и работают над его изменением при помощи механизмов коммерции, вовлечена в преобразование с помощью бизнеса независимо от своих размеров или размеров ее рынка.

Другой путь

Преобразования с помощью правительства и бизнеса определяют два пути к изменению равновесия. При помощи своих характерных институциональных форм правительства и бизнесы способны вести мир вперед. По сути, они могут выступать в роли агентов социальной революции. Оба эти пути бросают вызов ортодоксальности, представляя миру новый способ мышления и внедряя модель, отличную от прежней. Впоследствии начинает преобладать нормальное общество, подобно тому, как в своей области преобладает нормальная наука. Этот нормальный период может продолжаться в течение короткого или длительного времени, но он представляет собой стабильный способ существования, который может быть по-настоящему нарушен лишь с приходом новых революционных изменений статус-кво.

Подобное преобразование по историческим меркам происходит относительно редко. По своей природе это сложная для выполнения задача, и зачастую ей требуется толчок извне – преданные делу гражданские активисты или возникающие угрозы конкуренции – способный положить начало изменениям. И в этом заключается определенный смысл: в конечном итоге правительство и бизнес крайне зависимы от текущего положения вещей и «связаны» существующим порядком. Очевидно, они склонны сопротивляться разрушительным изменениям, обращенным на них же самих. Это помогает объяснить феномен гражданского общества, которое формирует институциональные формы, включая те, что относятся к правозащитной деятельности, для того чтобы граждане страны решали вопросы собственных интересов при участии правительства и все в большей степени при участии бизнеса, как, к примеру, в ситуации с топливной промышленностью. В целом чем стабильнее положение, тем большую силу оно приобретает. По этой причине инновации в бизнесе, как правило, чаще внедряются новыми предприятиями и новыми предпринимателями, глубоко не увязшими в существующем положении вещей. Но при правильном руководстве и должном образе мышления это может происходить также и с укрепившимися в своей среде организациями.

В течение последних 250 лет с момента начала Индустриальной революции преобразования с помощью правительства и бизнеса процветают, благодаря чему мы живем в эпоху невиданного развития человеческих достижений. В наилучших своих проявлениях оба способа создания перемен взаимно усиливают друг друга, как, к примеру, правительство, которое когда-то изобрело, а сейчас контролирует Интернет, и бизнес, который расширяет и распространяет плоды этого изобретения. Но необходимость в преобразовательном социальном прогрессе по-прежнему существует, и сейчас она ощущается даже сильнее, чем когда бы то ни было.

Две модели показывают два пути к преобразованию, во многом противоположные друг другу. Может показаться, что вся работа заключается лишь в выборе наиболее удачного пути с учетом контекста и вытекающих из него действий. Однако в нашем сложном мире существуют проблемы, которые вряд ли можно решить при помощи одной из этих моделей. Инновации с помощью бизнеса будут полезны в области определенных и конкретных преобразований, в то время как инновации государственные будут эффективны в других областях. У каждой из этих моделей есть собственные ограничения. При этом многие существующие потребности находятся в области, расположенной между этими двумя путями. В подобных случаях возникают люди и организации, которые ищут способы задействовать элементы, присущие обеим моделям, в собственной работе, направленной на изменение равновесия. Они «меняют курс» и, ставя под сомнения старые теории, предлагают новое видение, используют новые способы решения проблем. Они стремятся подтолкнуть общество к переходу из нормальной фазы к фазе революции, и в своем стремлении используют все доступные им принципы, структуры и инструменты, позволяющие вызвать наиболее эффективные перемены. Этот новый, все еще формирующийся подход, хоть его и нельзя назвать абсолютно новой силой, в течение последних тридцати лет приобрел особую значимость. Он называется социальным предпринимательством.

1970-е были особенно тяжелым периодом для Бангладеш. Муссонные наводнения и голод убивали сотни тысяч людей и разрушали и без того хрупкую экономику. Беднейшее население страны, проживавшее в сельских областях, приняло на себя самый сильный удар. И без того пребывавшее в нищете и почти не имевшее возможностей из нее выбраться, оно лишилось практически всего.

Конец ознакомительного фрагмента.