Высшие кадры Красной Армии. 1917–1921 гг.. Раздел III. Подавление левоэсеровской альтернативы (С. С. Войтиков, 2010)

В 1990-х годах началось активное изучение небольшевистских партий времен Гражданской войны, в частности, временных попутчиков большевиков во власти – Партии левых социалистов-революционеров (ПЛСР).

Опубликованные в 1990-х – начале 2000-х годов документальные сборники о левых эсерах[384], а также документы Российского государственного военного архива (РГВА) и Российского государственного архива социально-политической истории (РГАСПИ) позволяют восполнить этот серьезный пробел.

М.А. Спиридонова в «Отчете по крестьянской секции» подчеркнула, что на заседании III Всероссийского съезда Советов (февраль 1918 г.) все представители армии разделяли программу ПЛСР по социализации земли[385].

Большевики и левые эсеры, придя к власти, почти сразу начали готовиться к расторжению своего временного союза. Еще до марта 1918 года у левых эсеров на словах было модно, по выражению члена их ЦК С.Д. Мстиславского, «большевикоедство»[386]. Комитет по делам военным и морским, избранный II Всероссийским съездом Советов, состоял из трех большевиков. В результате его организационной эволюции в коллегию Наркомвоена не мог не встать вопрос о включении в эту коллегию, по крайней мере, одного левого эсера: нужна была хотя бы видимость совместного с ПЛСР контроля над военным ведомством. Бюро фракции левых эсеров ВЦИК решило ввести в состав СНК в качестве наркома по военным делам левого эсера С.Д. Мстиславского, но 17 или 18 ноября 1917 года это решение было опротестовано Я.М. Свердловым и В.И. Лениным[387]. В итоге в состав коллегии Наркомвоена ввели левого эсера П.Е. Лазимира. Выбор Лазимира большевиками понятен: с одной стороны, он уже доказал свою солидарность с ними, будучи председателем бюро Военно-революционного комитета, с другой – не имел реального веса и авторитета в ПЛСР, что сделало возможным его мгновенное отстранение от руководящей работы в Наркомвоене[388]. Согласие левых эсеров на включение в советское военное руководство Лазимира свидетельствует о том, что на данном этапе руководство этой партии не придавало особого значения собственному контролю над вооруженными силами – в отличие от большевиков. Еще до кооптации П.Е. Лазимира в высшее военное руководство один из членов Комитета по делам военным и морским Н.В. Крыленко передал по прямому проводу Е.Ф. Розмировичу при обсуждении вопроса о конструкции руководства военного ведомства и введению в коллегию Лазимира: «Я не вижу необходимости ограничения представительства (левых эсеров в коллегии Наркомвоена. – С.В.), и единственным мотивом, говорящим против, признаю только эсеровскую опасность»[389].

События показали, что «опасность» осознал не один Крыленко. Назначения в военном ведомстве из рук Льва Троцкого получали заведомые противники левых эсеров. Партия левых социалистов-революционеров, в свою очередь, пыталась поставить политику большевиков в Наркомвоене под свой контроль. Об этом, в частности, свидетельствует выявленное в фонде Н.И. Подвойского (РГАСПИ) письмо М.А. Спиридоновой, в котором лидер ПЛСР просила Подвойского «в короткое время разобрать доклад Мисуно[390], он член кр[естьянской] секции и наш верный человек. Доклад идет о Журбе, комиссаре летучего отряда г. Котельничи Вятской губернии, которому Вы и Троцкий опять (!. – С.В.) дали мандаты, и он ими оперирует вовсю. Журба – крупнейший авантюрист, вор, разбойник и грабитель [неразборчиво] из большевиков. Назвался анархистом. Терроризировал крестьян Вятской губ[ернии] и города [Котельничи]. Крестьяне, услышав, что в деревню пришел «большевик», в панике бегут, куда попало. Ведь это беда. Телеграфируйте быстро о недействительности Ваших мандатов. Материалы о нем у Мисуно громадные и от комитетов большев[иков] и лев[ых] с.-р., которые Вятской губ[ернии] г. Котельничи. Не давайте так легко Ваших мандатов»[391]. В письме-приложении М.А. Спиридонова предлагала справляться в левоэсеровской фракции ВЦИК «и в кр[естьянской] секции об отдельных лицах, т. к. в ЦИК и у нас есть представители всех губерний»[392]. Безрезультатно!

3 марта 1918 года член ЦК ПЛСР П.П. Прошьян стал одним из двух комиссаров высшего военного коллегиального органа – Высшего военного совета, и поначалу члены левоэсеровского ЦК принимали участие в работе Совета, но уже 18 марта решением ЦК РКП(б) (!) Прошьяна вывели из состава Высшего военного совета: большевики воспользовались демонстративным выходом левых эсеров из СНК − устранения контроля последних над Вооруженными силами Советской России. Решение левоэсеровского руководства о включении в состав Высшего военного совета именно П.П. Прошьяна вообще достаточно показательно. Парадоксально, но Прошьян был убежденным противником создания массовой регулярной армии, высказываясь в том духе, что «боевые дружины как постоянные учреждения в партии существовать не должны»; левые эсеры, которые «должны защищать партию вооруженною силою, могут и должны обучаться военному делу, не отрываясь от своей обычной жизни», от своей профессии[393]. Пожалуй, единственным свидетельством осознания Прошьяном необходимости создания вооруженной силы левых эсеров представляется его признание, что чистоте партийных лозунгов не грозит привлечением в дружины непартийных работников – т. е. признание целесообразности расширять ряды дружинников за счет «сочувствующих»[394] (пользуясь большевистской терминологией).

Это свидетельствует о том, что, даже пытаясь курировать Красную Армию, левоэсеровский ЦК не отказывался от линии, навязанной большевикам на IV Всероссийском съезде Советов (14–16 марта 1918 г.) и декларировавшей создание и повышение обороноспособности страны «на началах социалистической милиции» и всеобщего военного обучения. Работе в Высшем военном совете левоэсеровское руководство уделяло огромное значение – на это указывает фрагмент выступления Прошьяна с «Политическим отчетом ЦК» на Втором съезде ПЛСР (вечернее заседание 17 апреля) об участии ПЛСР «во всех крупных учреждениях и комиссиях», среди которых первым назван Временный исполнительный комитет СНК, выделенный 20 февраля для обеспечения непрерывности работ СНК во время наступления германских частей[395], а вторым – Высший военный совет, куда были направлены представили ПСЛР[396]. М.А. Спиридонова осознала, что выходом из СНК левые эсеры «значительно подкосили себя»[397].

В начале апреля 1918 года левые эсеры пошли на уступки большевикам, и 10 апреля Прошьяна вернули в состав Высшего военного совета, членом которого он и оставался вплоть до «левоэсеровского мятежа»[398]… формально: 4 мая ЦК ПЛСР принял весьма легкомысленное решение, предоставив П.П. Прошьяну отпуск, но не введя в Высший военный совет на время отпуска заместителя Прошьяна (на временное введение другого левого эсера в совет не соглашался его председатель Л.Д. Троцкий)[399]. Не понятно, как левые эсеры рискнули лишиться – пусть, даже ненадолго – своего единственного представителя в высшем военном органе Советской России на фоне все нарастающего противостояния с большевиками (кстати, членами высших военных коллегий левые эсеры более не будут). Это особенно удивительно, принимая во внимание заявление М.А. Спиридоновой от 19 апреля 1918 года о необходимости «тесного сотрудничества» с большевиками для предотвращения измены Советской власти социальной революции[400]. «Огромный вред задачам нашего крестьянства» и ослабление ПЛСР вследствие выхода левых эсеров из Совнаркома[401], Спиридонова осознавала[402], а вот то обстоятельство, что неучастие в Высшем военном совете может обернуться потерей контроля над армией, ни Спиридонова, ни Прошьян в мае 1918 года почему-то не просчитали. И это несмотря на апрельское пророчество А.Л. Колегаева: если съезд примет резолюцию о выходе левых эсеров из центральных государственных органов, то ему придется отказаться «от военной власти, и не только от власти в Совете народных комиссаров»[403].

Даже в апреле 1918 года, во время второго пришествия П.П. Прошьяна в Высший военный совет, центральный орган ПЛСР печатал на первой странице статью о вреде наемной армии, на которую тратятся «колоссальные» средства, и пользе «бесплатной народный милиции»[404].

19 апреля, еще во время пребывания П.П. Прошьяна в составе высшего военного руководства, командующий 4-й армией Украинского фронта левый эсер Ю.В. Саблин в докладе на Втором съезде ПСЛР о военном положении на юге, упомянув о недоверии фронта Наркомвоену, политика которого приводит к «упадку духа» войск, заявил: с упадком духа «необходимо бороться, а бороться…трудно, потому что когда борешься с этим, тогда говорят, что ты борешься против Советской власти»[405]. Таким образом, критика руководства Наркомвоена приравнивалась большевиками к наступлению на Советскую власть. Примечательно, что на этом же заседании левоэсеровского съезда член ЦК ПЛСР И.З. Штейнберг упрекнул в слиянии «понятия Советской республики с понятием большевиков» саму М.А. Спиридонову[406].

«Военным отделом» ПЛСР ведали члены ЦК партии: первоначально С.Д. Мстиславский (приблизительно до второй декады марта 1918 г.), затем Д.А. Магеровский[407]. При этом Мстиславский еще в 1905–1907 годах был одним из организаторов и главой первой офицерской политической организации, субсидируемой партией эсеров[408], здесь Мстиславский получил своеобразный организационный опыт – правда, по большей части негативный[409]. Отход Мстиславского от руководства «военным отделом» был, вероятно, связан с назначением комиссаром созданного 7 марта 1918 года Высшим военным советом Штабом партизанских формирований и отрядов. Штабу ставились следующие задачи: 1) учет и объединение под своим руководством всех возникших ранее партизанских формирований; 2) формирование сотен, отрядов и снабжение их всем необходимым через военные отделы местных советов; создание при районных штабах партизанских формирований инструкторских курсов для обучения переменного состава инспекторов (из числа бывших офицеров, солдат и граждан, не проходивших военной службы), предназначаемых на командные должности в партизанских формированиях; 4) инспектирование через доверенных лиц (военных экспертов) целесообразности производимых на местах формирований и правильности работы на инструкторских курсах; 5) учет всех военных материальных средств в районах партизанских формирований. Таким образом, левый эсер – представитель партии, выступавшей против Брестского мира – ставился во главе подготовляемого на случай возобновления войны со странами Четверного союза партизанского движения[410]. Согласно «Инструкции для формирования партизанских отрядов» целью их создания признавалось «сильнейшее организованное сопротивление внешнему врагу в продвижении его по территории России, давая Российской Республике создать для победы над германским империализмом новую армию»[411]. В апреле 1918 года Мстиславский начал работу в революционном правительстве Советской Украины – «Девятке», в составе которой Мстиславский числился народным секретарем по военным делам. Новая деятельность Мстиславского была связана с подпольной и разведывательной работой в зоне германской оккупации[412]. Активная деятельность разведывательного отдела Штаба партизанских отрядов на Украине в этот период, судя по воспоминаниям С.Д. Мстиславского, находилась «под колпаком» германской контрразведки[413]. Сменивший Мстиславского Д.А. Магеровский вряд ли мог организовать вооруженные силы левых эсеров: военным вопросам он придавал недостаточное для руководителя военного отдела партии значение, судя по докладу «о политической программе» на Втором съезде ПЛСР. В нем Магеровский выделил 3 этапа захвата и уничтожения «аппарата буржуазной власти». На последнем этапе советские учреждения, по словам Магеровского, «присваивают себе функции государственные», переживая при этом «определенный болезненный процесс»: доставшиеся от старого режима органы государственной власти «были приспособлены для специальных боевых действий и были боевым ударным аппаратом»[414] – таким образом, Магеровский представлял себе будущее органов военного руководства примерно так же, как Николай Подвойский. Сходство налицо, только в марте 1918 года Подвойский за упорство в проведении своей «программы» слетел, а Магеровский получил возможность претворять догматы в жизнь.

У руководителей ПЛСР весной 1918 года отсутствовало даже единство взглядов по вопросу о будущем собственной партии, не то что о создании вооруженных сил – об этом свидетельствует стенограмма Второго съезда партии (апрель 1918 года). На съезде разразилась дискуссия необходимости сохранения мира с Германией, о роли ПЛСР в осуществлении социальной революции и о взаимоотношениях с большевиками (может ли ПЛСР стать «гегемоном социальной революции», т. е. свалить большевиков и взять власть в свои руки?)[415]. Левых эсеров объединяла, пожалуй, уверенность в том, что их сила в аграрном вопросе, а «не в военной мощи, не в боях на границе, не в добровольческих отрядах»[416]. Военному вопросу придавалось второстепенное значение: на дневном заседании 21 апреля И.З. Штейнберг предложил организовать следующие комиссии съезда – организационную, литературно-издательскую, политическую и по выработке Советской Конституции, аграрную, по экономической (и рабочей программе)[417]. Один из делегатов обратил внимание на необходимость создания специальной военной комиссии, считая «в высшей степени» важной организацию военного дела на местах – глас вопиющего в пустыни: делегату возразили, что военная организация отнесена к организационным вопросам[418]. На предложение о создании военной комиссии отдельные делегаты заявили, что «время не наступило, доклада нет» (доклад должен был сделать, но не сделал член ПК ПЛСР М. Ярустовский[419]); собрание большинством голосов отложило вопрос, как его сформулировал И.З. Штейнберг, «о военной боевой работе»[420]. В итоге военный вопрос был сведен к обсуждению «Отчета боевой организации», представленного Петроградской боевой дружиной[421].

Наиболее догматично мыслящие партийные работники считали, что партия должна озаботиться не созданием армии, а осуществлением социальной революции (М.А. Натансон, М.А. Спиридонова, А.М. Устинов и др.)[422]. Эта часть левых эсеров, как и левые коммунисты в партии большевиков, рассчитывали на скорейшее осуществления революции в Германии и окончательное разложение частей Четверного союза[423]. Спиридонова и Устинов после заключения Брестского мира выступали даже против формирования партизанских левоэсеровских отрядов, действующих в тылу у германских частей и на фронте: такие отряды отождествлялись с подготовкой к партизанской войне и фактическим срывом мирного договора[424] (М.А. Левенсон в полемическом запале даже назвал Устинова и Спиридонову «большевиками»[425]). Натансон считал предметом особой гордости левых эсеров разрушение «старой империалистической армии»[426]. Следует отметить, что Устинов в апреле 1918 года вышел из состава ЦК ПЛСР вследствие «принципиального расхождения» по вопросам об уходе из СНК и Брестского мира[427].

Настроенные менее догматически, но, на данном этапе[428], радикально к большевикам левоэсеровские деятели – Д.А. Черепанов, И.З. Штейнберг, Б.Д. Камков, А.А. Биценко, член ПК ПЛСР Д.Л. Сапер – продолжали отстаивать «партизанскую войну» с Германией (выражение А.М. Устинова), и критиковать «великодержавные идеи [большевиков] о создании миллионной армии со старым генералитетом и офицерством во главе» (выражение Д.А. Черепанова)[429]. Более сдержанной в этой группе оказалась А.А. Биценко, присоединившаяся к негативной оценке ««армии», которую организуют большевики», но также констатировавшая: большевики делают большие успехи в организации вооруженных сил, чем левые эсеры[430]. Сапер, выступив против объединения с большевиками, напомнил, что ПЛСР выражает интересы не только Советской России, но и интересы оккупированных немцами местностей бывшей Российской империи, поэтому «форма партизанской борьбы необходима для наших товарищей», находящихся в зоне оккупации[431]. Выступивший в прениях по политической программе А.А. Шрейдер обратил внимание на вопрос, обойденный Д.А. Черепановым и Д.А. Магеровским – об отношении к армии в контексте «коренной ломки самого понятия государства»[432]. Шрейдер заявил о необходимости коренной ломки постоянной армии как политического института и допустимости лишь «волонтерской армии» (которая, впрочем, также непременно «превратится в преторианскую армию вольнонаемников, которая будет так же одиозна, как и всякая другая»)[433]. Д.Е. Синявский, идя дальше А.А. Шрейдера, предложил ставить как принципиальное положение «всеобщее вооружение народа, определенное, сознательное», так как «волонтерство по существу в наших условиях, при безработице [и] голоде, мало чем отличается от принудительности»[434].

Наконец, ряд левых эсеров, занимавших, отметим, важные посты в армии (В.И. Киквидзе, Ю.В. Саблин), считал создание вооруженных сил необходимостью[435]. Когда И.А. Майоров подчеркнул, что большевистское правительство «стало на…точку зрения, что большую часть расходов нужно произвести не на сельское хозяйство, а на военные нужды», из зала раздался голос: «Правильно»[436].

В принятых съездом тезисах И.З. Штейнберга по текущему моменту, естественно, есть пункт о «содействии народу в его классовых восстаниях против внутренней контрреволюции и иностранного империализма»[437], т. е. по сути, о партизанской войне и мировой революции; а в резолюции съезда по политической программе (тезисы, предложенные главой «военного отдела» ПЛСР Д.А. Магеровским) зафиксировано, что одной из особенностей советского строя является «вооружение лишь трудящихся»[438]. Как видим, большинство левых эсеров на съезде высказались за уничтожение постоянной армии. Однако 12 мая фактически точка зрения Киквидзе и Саблина одержала победу – произошел настоящий поворот в военной политике левых эсеров: их ЦК решил созвать совещание военных специалистов – это постановление убежденных, как считается, сторонников «партизанщины»! – и предложить членам партии занять «ответственные посты по формированию Красной Армии»[439] (проведение в жизнь такого решения никак не устроило бы большевиков). Поздно! К июню 1918 года сосуществование большевиков и левых эсеров в органах государственной власти стало обоюдонетерпимым. Большевики фактически оставили идею власти Советов и последовательно шли по пути государственного централизма, им были нужны не временные попутчики, а дисциплинированный исполнительный аппарат для проведения идей центра. Сформирование продовольственной армии означало объявление войны крестьянству, заигрывание с ПЛСР путем привлечения их представителей в правительство закончилось[440]. Левые эсеры и максималисты 11 июня 1918 года на заседании ВЦИК резко осудили продовольственную политику большевиков (создание комбедов) и пригрозили РКП(б), что «против проведения вредных мер, заключающихся в декрете (об образовании комбедов. – С.В.) и против всех вообще мер, ведущих к неестественному разделению трудового крестьянства, они будут бороться самыми решительными мерами как в центре, так и на местах».

Две правящие партии – ПЛСР и РСДРП(б) – приготовились к открытому противостоянию[441]. На V Всероссийском съезде Советов левые эсеры и максималисты распространили среди делегатов воззвание, в котором прямо призвали, в том числе, к изгнанию из Красной Армии старого генералитета «со всеми их черносотенными штабами»[442]. 6–7 июля 1918 года состоялось так называемое «выступление левых эсеров», в начале которого члены ЦК ПЛСР были убеждены, что СНК не найдет достаточно войск, чтобы разбить их силы[443], а в Штабе партизанских формирований и отрядов (том самом, что формально подчинялся Высшему военному совету) лишь «некоторые…товарищи, более знакомые с военным делом…настаивали на использовании момента и переходе в наступление, пока большевики не оправились от внезапности»[444]. Основная заслуга в подавлении «мятежа», как известно, принадлежит «латышским стрелкам»[445]; в подавлении выступления ПЛСР также активно принимали участие отряды МВО[446] – определенный показатель того, что в июле Красная Армия преимущественно контролировалась большевиками.

Конец ознакомительного фрагмента.