Глава 2
Третье повеление
Вечером 28 февраля Благово сидел в кабинете директора департамента полиции на Фонтанке, 16, и угрюмо молчал. Так же молчал и Плеве. Найденные Павлом Афанасьевичем письма лежали на столе; казалось, от них исходит какая-то недобрая сила.
– Да, – пробормотал, наконец, Плеве, – ну и гадюшник вы разворотили. Теперь у нас сразу три версии смерти Макова. И одна хуже другой…
Благово взял в руки лист голубоватой бумаги с императорской короной наверху, развернул его и прочитал ещё раз. Это была записка великого князя Николая Николаевича Младшего, адресованная жене генерала Оржевского. Из неё явственно следовало, что парочка находилась в любовной связи. Заведывающий полицией именовался в записке старым козлом…
– Не понимаю! – воскликнул директор. – Великому князю двадцать семь лет, а ей уже сорок четыре. Что он в ней нашёл?
– Ну, Наталья Ивановна дама всё ещё видная и притом весьма бойкая. Полагаю, это она окрутила нашего гусара, а не он её. Притом учтите: в Николае Николаевиче двенадцать вершков росту[3]. Многим это нравится. К тому же георгиевский кавалер, полковник лейб-гвардии Гусарского полка, а главное, двоюродный брат государя. Есть чем увлечься увядающей женщине.
– Но он-то, он-то куда?
– У них это в обычае, – ответил вице-директор.
И Плеве, и Благово хорошо знали, сколь развращена императорская фамилия. Николай Николаевич Старший первый подавал сыну хороший пример: он уже много лет жил с бывшей балериной Числовой и имел от неё четверых детей. Жена его, великая княгиня Александра Петровна, не стесняясь никого, путалась в это же время с киевским викарием. Супруга младшего брата императора, Владимира Александровича, заразила мужа сифилисом! Она открыто изменяла ему со всеми по очереди адъютантами и, кстати, состояла в давней связи с тем же Николаем Николаевичем Младшим. Жена великого князя Михаила Николаевича, Ольга Фёдоровна, спала с воспитателем своих семерых детей генералом Петерсом, а её муж прижил на стороне незаконную дочь от некоей девицы Серебряковой. Не отставал от родни и брат государя великий князь Алексей Александрович. Будучи холостым, он сильно увлекался балеринами и имел вдобавок сына от знаменитой своим цинизмом фрейлины Жуковской, дочери известного поэта.
– Ну, эта версия наименее вероятна, хотя и её мы обязаны проверить до конца, – сказал Благово. – У нас ведь есть люди в окружении Николая?
– Как не быть. Я распоряжусь, чтобы их прислали к вам для беседы. Согласен, это маловероятно, но нужно убедиться. А вот другое письмо…
Благово взял второй лист, и лицо его приняло брезгливое выражение. Короткая записка была написана рукой Екатерины Михайловны Долгорукой, жены покойного государя. Адресатом оказался германский посол генерал Швейниц. Юрьевская предлагала в этой записке купить у неё за пятьсот тысяч рублей секретный протокол о заключении между Россией и Францией оборонительного союза! Светлейшая княгиня сообщала, что её супруг забыл документ в их спальне в день смерти, и она оставила его себе «на всякий случай».
– Я сегодня же повстречаюсь с графом Ламздорфом[4] и выясню, насколько это серьёзно, – пообещал Благово, и добавил ехидно: – Не удивлюсь, если наши дипломаты не заметили пропажи столь важной бумаги.
– И, наконец, третья версия, – Плеве подтолкнул своему вице-директору неопрятный лист гостиничной почтовой бумаги, исписанный мелким писарским почерком. – Что скажете на сей предмет?
Это было письмо некоего Рупейто-Дубяго Павлу Демидову князю Сан-Донато. Один из богатейших людей России, князь профессионально бил баклуши, не будучи занят на государевой службе. Корреспондент именовал его «братом второй степени» (?) и просил разрешения «тряхнуть тут, в Москве, одного рогожца, что дружит с террористами, а деньги сдать в кассу Дружины".[5] Помимо самого разрешения на акцию, автор письма требовал прикрытия от московской полиции, причём в весьма развязном тоне.
– «Брат второй степени». Хгм… Вячеслав Константинович, это что, пресловутая «Священная дружина»?
– Увы, она самая.
– Как мог Пашка Демидов занимать там начальственную должность? Он же глуп, как бревно. Кто ему доверил?
Плеве молчал.
– А ещё говорят, у них Боби Шувалов ходил в штаб-офицерах?
– От нашего министерства дружину курировал Оржевский. Полагаю, он и даст вам все необходимые разъяснения, – сухо ответил директор.
Благово, как человек очень осведомлённый, знал, что в 1881 году было создано добровольное тайное общество по защите особы государя. Инициатором выступил личный друг Александра Третьего граф Воронцов-Дашков, нынешний министр двора. В общество, названное «Священной дружиной», вошло несколько сот человек, преимущественно служилое чиновничество и военные. Время тогда было смутное, силы террористов преувеличивались, и за жизнь помазанника Божия всерьёз опасались. В таких условиях в дружину вступило немало порядочных людей, разуверившихся в законных способах борьбы с крамолой. Павлу Афанасьевичу тоже предлагали членство, но он отказался. Позже до него стали доходить слухи о том, что «Священная дружина» быстро выродилась в объединение проходимцев вперемешку с недотёпами. Великосветские дилетанты увлечённо принялись играть в тайных агентов; жулики всех мастей примазались к секретным фондам. Сведения о дружине просочились в печать, поскольку горе-конспираторы рассказывали о «тайном» обществе даже извозчикам… Злоязычный Салтыков-Щедрин публично высмеял добровольных охранителей, назвав их «Клубом взволнованных лоботрясов». Начались скандалы. Какие-то тёмные личности разъезжали по стране, приходили к губернаторам, показывали им странные бумаги и требовали отчёта и денег. В конце концов ситуация сделалась невыносимой и, усилиями Победоносцева и графа Толстого, дурацкое общество было ликвидировано. В ноябре 1882 года государь распорядился закрыть «Священную дружину» и произвести ревизию её расходов (на которые сам в своё время выделил миллион из собственных средств). Мог Маков в период активности лоботрясов подцепить, путём перлюстрации, какую-нибудь серьёзную тайну? Конечно, мог. Народ там был гнилой; версия ничуть не хуже двух предыдущих.
– Итак, – резюмировал Плеве, – подозрения об убийстве бывшего министра мы должны немедленно донести до сведения его сиятельства. Не сомневаюсь, что он столь же быстро доложит наши соображения его величеству. Поскольку по одной из версий проходит супруга Оржевского, придётся держать эту линию расследования от Петра Васильевича в тайне.
– Слушаюсь.
– Вы уверены, что петербургское сыскное не зацепило ничего серьёзного?
– А они и не искали. Виноградов человек опытный; думаю, он заметил отсутствие нагара на халате Макова, но ничего об этом не заявил. Зачем ему нераскрытое убийство, уводящее в столь опасные высшие сферы? А тут такая удобная версия: проворовался, попался и… Но если бы вы видели его молельню!
– А бумаги, изъятые Виноградовым из несгораемого шкапа? Вдруг там ещё с полдюжины подобных писем?
– Тогда мы скоро узнаем это от градоначальника. Но я сомневаюсь. Иначе не нужен был бы тайник.
– Будем надеяться, что не появится с той стороны новой грязи; будет нам и этой вдосталь. Что у вас сейчас на главном плане, Павел Афанасьевич?
– На главном плане – два высочайших повеления: о фальсификации мяса и об убийствах в Конногвардейском полку.
Плеве пригорюнился. Действительно, оба дела, уже порученные им Благово, находились на столе у государя и он торопил с их расследованием. Первое касалось великого княжества Финляндского. Общеизвестно, что по всей Финляндии издавна существовал нехороший обычай. Как только у крестьянина там падало животное – всё равно, корова или лошадь, и всё равно, от болезни или старости – как его тот час же покупали и везли в Петербург. Существовал целый преступный промысел по поставке мяса павших животных в колбасные заведения столицы. Всё великое княжество участвовало в нём без зазрения совести, а следствием было развитие в Петербурге пищевых отравлений и заразных болезней. Когда под Рождество захворало на Охтах сразу более пятидесяти человек и следы опять привели к финской падали, терпение государя лопнуло. Видя, что градоначальство не справляется с этой напастью, он поручил дело департаменту полиции. Благово уже съездил в Гельсингфорс, переговорил с тамошней полицией и сейчас шерстил наиболее нетребовательные из колбасных заведений. Оказывалось так, что заправляли всем русские, а точнее ярославцы, составляющие в столице самое влиятельное землячество.
Второе поручение было ещё хуже первого. На Успенье в подвалах цейхгауза Конного полка, что возле Почтамта, было обнаружено при ремонте печей сразу восемь разложившихся трупов. При одном из них, женском, оказался молитвенник на английском языке. Это сразу навело сыщиков на мысль, что в числе убитых состояла и та молодая англичанка, что пропала в столице год назад. Следствие двигалось медленно из-за сопротивления полкового начальства, которое поддерживал командующий округом великий князь Владимир Александрович. Выявились страшные вещи: конногвардейцы уже много лет по ночам открыто грабили и убивали прохожих возле своих казарм, торговали потом вещами со своих жертв, а офицеры это покрывали! Руководили делом прожжённые сверхсрочнослужащие вахмистры. Будучи в фаворе у начальства, они держали в кулаке весь полк, а не хотевших молчать душили. Когда кольцо несчастной англичанки обнаружилось в ломбарде и хозяин его показал на конногвардейцев, государь повелел не церемониться ни с кем. Было арестовано десять человек и появились уже первые признательные показания, но до завершения следствия было ещё далеко.
– Что ж, Павел Афанасьевич, – горько пошутил Плеве, – Бог троицу любит. Не могу я никому перепоручить уже ведомые вами дела; а уже и третье на подходе. Чую, ждёт нас ещё одно высочайше повеление. В вопросах же сыска вы наиболее опытны из всего состава департамента. Кто везёт, на того и валят… Но обещаю полное содействие!
– Тогда дайте Лыкова мне в помощь. Он сейчас ничем особым не занят, а в этом деле пригодится.
– Да чем же? Тут кулаками махать не предвидится.
– При расследовании убийства, Вячеслав Константинович, никогда не знаешь наверное, что предвидиться. Лыков мой ученик, он умный и уже весьма опытный оперативник с большим будущим. И умеет он не только кулаками махать, как вы думаете. Алексей поедет в Москву. Ведь именно там, помниться, замышляли «трясти» рогожца. Как раз по его части: связи с этой средой у него имеются ещё с Нижнего Новгорода. И потом, уже пора готовиться к коронации, а тут без него точно не обойтись.
Последний аргумент убедил Плеве окончательно, и он устно распорядился перевести титулярного советника Лыкова в полное распоряжение Благово. Дело в том, что вопрос с коронацией наконец-то решился. Александр Третий затянул её, опасаясь покушений на свою жизнь, которые так удобно совершить в толпе. Сейчас выяснилось со всей определённостью, что террористы обескровлены и силы их подорваны окончательно; можно ехать в Москву. Долгожданное событие было назначено на май. К этому времени предстояло «почистить» Первопрестольную от всякого тёмного элемента. Воронцов-Дашков предложил привлечь к делу охранения священной особы государя силы московских старообрядцев. В МВД сразу вспомнили следствие о завещании Аввакума, с блеском проведённое четыре года назад в Нижнем Новгороде. Герои этого дела – Благово и Лыков – ныне служили в департаменте полиции и были, следовательно, под рукой. Им и поручили начать предварительные переговоры с влиятельными московскими староверами, преимущественно рогожцами. Значит Лыков, пусть и на своём, невысоком, уровне, но мог уже официально заниматься этим вопросом. Пусть уж заодно и убийцу Макова отыщет!
Умный Плеве не ошибся в своих опасениях. Вечером первого марта, вернувшись с молебна в память царя-мученика, его вызвал к себе граф Толстой. И передал очередное повеление императора: найти и арестовать злодеев, лишивших жизни бывшего министра внутренних дел. Он хоть и мошенник, но стрелять безнаказанно никого нельзя. Тем более действительных тайных советников…