Ваня Луковка
Ваня Луковка – его как будто и не было в этом мире, в этой жизни. В нашей жизни… Каждый раз, когда мы с интернатовскими, при встрече вспоминаем школу и ребят, которые с нами учились, то этого белобрысого мальчика никто не помнит. Его, парня с добрым веснушчатым лицом, чуть вздернутым носиком, как и не существовало!
Ванька попал в интернат в возрасте десяти лет. Его отец, как и у многих детдомовских ребят, отбывал наказание в исправительной колонии, и каждый раз, после очередного освобождения, видя родного сына, говорил: «Какой ты, Ванька, у меня большой!» – и не проходило месяца, как он снова возвращался в тюрьму. Мать Вани, как и у тысяч интернатовских детей, была лишена родительских прав за жестокое обращение с ребенком, за систематические запои, аморальное поведение. Только повзрослев, я стал задумываться о том, что делают родители сотен тысяч детей в то время, как их чада сталкиваются с одиночеством, страхом и болью, – ведь именно эти чувства они испытывают, попадая в такие спец учреждения, как детдома и интернаты.
Помню тот день, когда Ваньку привезли в нашу школу и познакомили с классом, с ребятами, с которыми ему предстояло жить. Помню его – грязного, неопрятного, с заплаканным лицом, стоящего в коридоре у окна во время школьной перемены. Вокруг него кто-то играл в «трусилки» с монетами, кто-то носился взад и вперед, а большинство детей стояли и смеялись над ним. Тогда еще проскочила мысль о том, что Ване всегда будет трудно в интернате. Его слезы, плач, переходящий в истерику, очень быстро начали раздражать и ребят, и преподавателей. Слабых в этой системе не терпят. Начались унижения, избиения. Старшие ребята заставляли Ваню стирать чужие носки и выдумывали всякие издевательства, которые с каждым разом становились все чаще и извращённей, и никто не мог его спасти: пожаловаться – означало сделать свою жизнь в интернате абсолютно невыносимой.
Каждый вечер, после отбоя, из того крыла, где жил Ваня, то и дело доносился плач, крики боли и жестокий смех детей. Ранним утром и поздним вечером он боялся заходить в туалет, потому что именно в это время там собирались старшие ребята, и попадаться им на глаза было нежелательно. У запуганного ребенка отбирали еду, постоянно наказывали. Тряпкой без швабры, беззащитный Ваня вымывал каждый день целый этаж школьного или спального корпуса, а по ночам я видел его в уборной, стирающим свои вещи. Можно лишь догадываться, что чувствовал одинокий ребенок, прогибаясь под жестокой иерархией интерната. Детскому сердцу было тяжело принимать такие правила жизни. Ваня, словно ежик, фыркая и щетинясь, прятался от детей и воспитателей. Да, он научился стирать, научился заправлять постель, убирать за собой, но мальчик никак не мог привыкнуть к издевательствам, избиениям и полному отсутствию поддержки со стороны преподавателей.
Однажды, в столовой воспитатель била Ваньку при всех ребятах. Таким способом она пыталась научить его правильно вытирать стол. Мальчик, конечно, расплакался и крикнул, что он не хочет жить в интернате, что хочет к маме. В столовой на мгновение наступила полная тишина. Воспитатель, преподаватель и, в первую очередь, женщина крикнула ему в ответ: «У тебя нет мамы! Твоя мать – алкоголичка, и ты никому не нужен, поэтому ты и в интернате!» Эти слова задели всех детей в столовой. Не каждому ребенку сироте можно было сказать такое, а порой это было даже опасно. Но этот беззащитный мальчишка промолчал, а его крик и плач сменились на стоны, полные отчаяния. Утирая слезы, он глазами искал того, кто мог бы за него заступиться, но таких не оказалось ни среди учеников, ни среди преподавателей…
А в это самое время в доме, где родился Ванька, уже давно существовал притон. Всего в ста километрах от сына, мать, не просыхающая от алкоголя, смеялась, шутила и радовалась своей никчемной жизни. Ни на миг, не вспомнив о сыне, все пила и пила. При этом, любимая Ваней мама и не подозревала, что просто убивает ребенка, ибо она – его жизнь, счастье и вера. И мальчик не переставал молиться за нее. Людям, как правило, трудно представить себе то, чего они не чувствовали и с чем не сталкивались. Поэтому, мало кто знает, что происходит в стенах детских домов, а особенно интернатов. Дети, которые попадают в такие заведения, остаются одни, и для них очень важно, кто будет рядом, кто из взрослых сможет поддержать и подарить тепло. Воспитатели и преподаватели – это те самые люди, среди них очень много искренних и добрых профессионалов. Но, к сожалению, с детьми годами работают и обозленные, ненавидящие их «наставники», калечащие детские жизни. И как часто руководство учебно-воспитательных учреждений делает вид, что не замечает насилия и жестокости…
Вот и маленький Ваня все плакал и плакал, не находя ни поддержки, ни тепла. Казалось, что издевательствам и мукам не будет конца. Когда я проходил мимо этого несчастного мальчика, он лишь на миг поднимал свои постоянно опущенные глаза и вновь замыкался в себе. От этого взгляда мне становилось стыдно, ведь он говорил только об одном: «ты такой же, как и все, ты не поможешь мне, ты – трус». Я как будто понимал его мысли, и на мои глаза наворачивались слезы.
Важно сказать, что всем детям было тяжело в интернате, ведь у каждого была своя особенная – непростая, а часто даже трагическая история. Ребята, которые избивали его, возможно, «гасили», таким образом, свою собственную боль. Ване было сложнее других: жизнью его мамы был пьяный угар, но в свои десять лет этот добрый, смышленый мальчик не мог принять и понять тот факт, что он ей просто не нужен. Через несколько месяцев Ваниной жизни в интернате я заметил в нем перемену. Как и прежде, его унижали, били, но теперь он каждый раз пытался постоять за себя, дать сдачи. К сожалению, ребята были значительно сильнее Вани, поэтому все заканчивалось, как всегда, его слезами.
Как-то вечером я дежурил в школьном корпусе. Убирая класс, вдруг услышал смех нескольких ребят, который быстро сменился на громкий хохот. Затем донесся одинокий крик и плач, после чего понял – опять издеваются над Ваней. Не помню, о чем думал, но в полной решимости взяв швабру, пошел на крики. Мне открылась такая картина: Ваня, очевидно, вырвался из рук обидчиков и успел добежать до конца коридора, но там его настигли двое старшеклассников. Теперь он лежал в темноте и с криками отбивался руками и ногами. Когда я подбежал, Ванины мучители, не поняв, что случилось, остановились. Мне сложно описать то, что происходило дальше, но на следующий день вся школа говорила о том, что ученик седьмого класса зверски избил шваброй двоих девятиклассников. Конечно, я не рассказывал преподавателям всю правду о драке, поэтому был наказан. Нужно сказать, что в тот вечер после драки я протянул ему руку, которую он неумело пожал, слегка касаясь своими пальцами, и мы вместе пошли в спальный корпус.
Конец ознакомительного фрагмента.