Вырастающие сказки. От 140 знаков до повести. Небольшое выращивание. Раздел третий (Виктор Кротов)

Раздел посвящён сказкам-крошкам, которым недостаточно было оставаться в границах ста слов, положенных этом жанру, и они решили кое-что уточнить. Автору пришлось им в этом посодействовать.

Здесь можно увидеть, как распускаются новые подробности происходящего в сказке, как пробиваются дополнительные особенности характеров героев и детали событий… А если присмотреться, становится даже заметно, как сказка сама себя обдумывает и старается понять: что же и зачем в ней происходит. Но тут уже нужна твоя помощь, читатель.

Вёз воз целую гору можностей. Да наехал на нельзяшку и стал на бок заваливаться.

Возница соскочил, за голову схватился. Ну, думает, сейчас все можности разобьются вдребезги…

А можности не падают. Летают по воздуху, как воздушные шарики, над нельзяшкой смеются.

Нельзяшка даже треснула с досады.

Воз можностей

Ехал себе воз. Вёз этот воз целую гору можностей. И такие там были можности, и этакие. В общем, самые разнообразные. Да наехал воз на нельзяшку. Нельзяшки, конечно, тоже разные бывают. Но эта была крепкой, и просто так проехать не позволила. Вздрогнул воз, замер на мгновение – и стал на бок заваливаться.

Возница соскочил, за голову схватился. Ну, думает, плохо дело. Сейчас все можности на землю попадают и разобьются вдребезги. А ведь сколько их! И такие разнообразные! Беда, беда…

Рядом прохожий человек оказался. Вроде отскочить бы ему скорее, чтобы не придавило грузом с воза. А он наоборот: ближе шагнул, руки в стороны расставил, как будто всё удержать хочет. Гора можностей над ним нависла, вот-вот рухнет и раздавит. Возница даже глаза от страха закрыл.

Да только не падают можности. Замерли в воздухе, а потом и вовсе над возом взлетели. Летают по воздуху, как воздушные шарики, над нельзяшкой посмеиваются.

Треснула нельзяшка с досады и в труху рассыпалась. Качнулся воз обратно, встал на все четыре колеса – и покатил дальше. Можности на ходу в него погрузились, и возница еле запрыгнуть успел.

А прохожий человек пошёл в другую сторону, улыбаясь каким-то своим мыслям и откидывая с дороги всякие вредные нельзяшки.

Полетел путешественник Иар на воздушном шаре вокруг света.

Когда он взлетал, сынишка Иара выпустил свой воздушный шарик и крикнул:

– Лети с ними.

Шарик и полетел. Не угнаться бы ему, да зацепился ниткой за обшивку шара и полетел рядом.

Пожалел шар шарика, от ветра и холода защищает, летучим газом делится.

Так вместе и облетели земной шар.

Шар и шарик

Полетел путешественник Иар на воздушном шаре вокруг света.

Провожать его собралась огромная толпа народа. Все с флагами, с воздушными шариками, в майках с портретами Иара. Но близко никого не подпустили, только жену Иара с сынишкой. А когда шар стал уплывать в небо, сын Иара выпустил свой воздушный шарик и крикнул: «Лети с ними!». Шарик и полетел.

Уж конечно, не угнаться бы ему за большим шаром по всему свету.

Да только шарик этот так быстро взлетал, что чуть не обогнал большой шар, – и зацепился ленточкой, которой был завязан, за обшивку. Вот рядом и полетели.

Сначала удивился шар шарику, потом пожалел его, потом защищать его стал. От ветра загораживает, от холода бережёт, летучим газом с ним делится. Рад шарик такому другу, а сам по сторонам глазеет, удивляться не успевает. Заразился шар его восторгом, почувствовал, как в нём тоже детская радость просыпается. Пиару тоже их настроение передалось. Даже ветры, казалось, им сочувствовали: несли их мягко, плавно и как раз куда надо.

Так и облетели они вокруг Земли – легко и весело. А когда приземлялись, шар шарика прямо в руки Пиару переправил. Так он и вылез из корзины: с шариком в руках. И вернул его сыну.

С тех пор шар и шарик только вместе всегда и летали. Сначала Пиара с собой брали, потом и сына его – когда тот подрос немного. Всё-таки опасно маленьким высоко забираться.

Изобретатель Вент сконструировал стального человечка, который мог ходить без мотора и батарейки. Так сразу и зашагал, как сделали.

Только на месте: ногами перебирает, а ни на шаг не сдвинется. Уж Вент его регулировал-регулировал, а он всё на месте вышагивает.

Вздохнул Вент:

– Жаль, разобрать придётся.

Тут в человечке что-то щёлкнуло – и как зашагал он вперёд, только его и видели!..

Ходок на месте

Изобретатель Вент сконструировал стального человечка, который мог ходить без мотора и батарейки. Ноги его двигались прямо от космической энергии, которой повсюду полно. Только Вент последнюю гаечку закрутил, как тут же человечек зашагал бодро и неутомимо. Вент даже спохватился, что не успел ещё отрегулировать его и запрограммировать, чтобы знал, какие поручения выполнять.

Только вот странность: шагал-то человечек на месте. Так резво ногами перебирает, а ни на шаг не сдвинется. Уж Вент его регулировал-регулировал, программировал-программировал – и туда пойти задавал, и сюда, – а человечек всё на одном и том же месте вышагивает.

А зачем же нужен ходячий человечек, пусть даже без батарейки и без мотора, если он на одном месте шагает?

Вздохнул Вент:

– Жаль, конечно, но ничего не поделаешь: разобрать придётся.

Однако стоило ему это произнести, как в человечке что-то щёлкнуло. Задрожал он, потом подпрыгнул – а потом как зашагал вперёд быстрым шагом, только его и видели!..

С тех пор встречали этого человечка то тут, то там, но никто не видал, чтобы он где-нибудь надолго задерживался. Кстати, к Венту он частенько заходил и все его поручения выполнял исправно. Безо всякой регулировки и программирования.

Леп был препом. Сына он назвал тоже Лепом. И хотел, чтобы сын стал тоже препом.

Но сын стал прюпом.

– Все Лепы были препами! А ты? – кричал Леп.

Тогда сын взял другое имя: Люп. Ещё больше рассердился Леп.

А потом понял: глупо быть препом, если ты прюп. И они снова подружились.

Преп Леп и прюп Люп

Леп был препом. Как вам объяснить, что такое преп? Чтобы стать препом, нужно долго учиться, прочитать много книг, выучить много языков и сдать много экзаменов. Если непонятно, тут уж ничего не поделаешь. Станьте препом – поймёте.

Сына Леп назвал тоже Лепом. Леп Лепович – это так красиво звучит… А если сказать «преп Леп Лепович», будет ещё красивее… Всё дело в том, что Леп хотел, чтобы его сын обязательно и непременно стал бы тоже препом.

Только вот сын этого не захотел. Как ни старался отец, не хотел – и всё тут. И так Леп заманивал его в препы, и этак, но ничего не получилось.

Это ещё пол-беды. Не стал препом, стал бы ещё кем-нибудь вроде этого. Повздыхал бы Леп, да и смирился бы. Но Леп-младший стал прюпом! Как вам объяснить, что такое прюп? Если вы поняли, что такое преп, то насчёт прюпа вам всё будет понятно. Это просто совсем наоборот, чем преп. Совершенно наоборот! Ну, а если не поняли, тут уж ничего не поделаешь.

– Все Лепы были препами! А ты?!.. – кричал Леп. Ух, как он бушевал и топал ногами!

Тогда сын взял другое имя: Люп. Чтобы отец его так не попрекал.

Сначала Леп ещё больше рассердился. Сердился, сердился, потом вдруг подумал: а ведь глупо быть препом, если ты прюп. Пошёл к сыну и сказал ему об этом. И они снова подружились.

Да и «Люп Лепович» тоже звучит неплохо…

Был у Ка стоколёсный велосипед. Ездил он медленно, зато никогда не падал.

Захотела Ка ездить быстрее, стала понемногу колёса откручивать. Семьдесят осталось, сорок, десять… А уж как она на одном колесе носилась!

Потом вдруг забросила велосипед – сидит, мечтает.

– Ты что не ездишь? – спрашивают.

Ка отвечает:

– Я совсем без колёс научилась кататься. Со скоростью мысли.

Стоколёсный велосипед

Девочка по имени Ка была очень осторожной. Когда ей купили трёхколёсный велосипед, она и садиться на него не стала, чтобы не упасть. Хорошо, что отец у неё был изобретателем. Пришлось ему изобрести для дочки стоколёсный велосипед. Ездил этот велосипед медленно, зато никогда не падал. Где угодно могла Ка на нём проехать, не покачнувшись.

Но шло время, Ка подрастала, и захотелось ей ездить быстрее. Но её стоколёсный велосипед как раз так был устроен, что у него можно было колёса откручивать. Всего семьдесят колёс Ка сначала оставила, потом всего сорок, потом десять… В конце концов остался у неё велосипед с одним-единственным колесом. Зато как уж она на нём гоняла: весь двор любовался.

Потом вдруг – раз! – и забросила Ка велосипед. Всё сидит, мечтает о чём-то. «Что же ты совсем не катаешься?» – спрашивают её подружки во дворе. А она отвечает: «Да я теперь совсем без колёс научилась кататься. Со скоростью мысли.»

Только ещё какое-то время прошло, и Ка опять на своём бывшем стоколёсном велосипеде появилась. Теперь у него два колеса было, как и у всех прочих. И ездила она уже не тихо, не быстро, а самым обычным образом.

– Что, надоело со скоростью мысли разъезжать? – захихикали подружки.

– Да нет, не разучилась, – говорит Ка. – Как бы я без этого знала, куда мне на велосипеде ехать?..

К учителю жизни Огуму пришёл человек по имени Рунд, который никак не мог ни с кем подружиться.

– Тебе нужен би-порошок, – сказал Огум, – но собрать его трудно. Каждую крупинку надо вдвоём отыскать. Если хочешь, возьми напарником Бунда, у него такая же проблема.

Много лет Рунд и Бунд собирали би-порошок по крупинке, а набрали всего щепотку. Отдали они её Огуму и говорят:

– Пусть этот драгоценный порошок кому-то ещё поможет, а мы уже и так подружились.

– Спасибо, – кивнул Огум.

А когда они ушли, высыпал би-порошок в окошко.

Собиратели би-порошка

Учитель жизни Огум прославился тем, что каждому старался помочь в его трудностях. Поэтому к нему и пришёл человек по имени Рунд, который никак не мог ни с кем подружиться. Очень он этого хотел, да не получалось.

– В этом деле может помочь би-порошок, – сказал Огум. – Это редкая вещь, у меня его нету. Его можно собрать, только это нелегко. Каждую крупинку придётся отдельно разыскивать. Да к тому же ни в коем случае не одному, а хотя бы вдвоём.

– Я на что угодно готов, – соглашается Рунд. – Только с кем же мне это делать?

– Если хочешь, позови Бунда, – посоветовал Огум. – Ему тоже друг нужен.

…Много лет Рунд и Бунд собирали би-порошок по крупинке, а набрали всего щепоть. Принесли они Огуму драгоценный порошок в хрустальном флаконе и говорят:

– Вот, набрали мы би-порошка, сколько могли. Прими его в знак нашей благодарности. Пусть он кому-то ещё поможет. Понимаешь, мы-то уже и так подружились.

– Рад за вас, – кивнул Огум. – А за би-порошок спасибо. Это очень ценное вещество.

Распрощался он с Бундом и Рундом, подождал, пока они скрылись из вида, улыбнулся каким-то своим мыслям – и высыпал би-порошок в окошко.

Много всего по космосу летает. Вот и этот метеор летел себе, пока не надоело. Собрал всё своё упрямство – и соскочил с траектории.

– Привет! – окликнуло его Солнце. – Теперь вокруг меня вращаться будешь.

Нет, не хотел метеор всю жизнь вокруг какой-то звёздочки крутиться. Напрягся – и спрыгнул с орбиты.

Улыбнулась Земля:

– Здравствуй, новый спутник! Осторожно, тут и ракеты летают.

Но вокруг планеты он тоже вертеться не хотел. Дёрнулся, попал в атмосферу – и сгорел.

Такой уж характер.

Был.

Метеор с характером

Сколько же всего летает по космосу! Галактики, звёзды, планеты, кометы… И так у них всё точно рассчитано: кто, куда и как движется. Хотя бывают и неожиданности.

Вот и этот метеор летел себе по своему космическому маршруту, пока ему не надоело. Собрал он всё своё упрямство – и соскочил с траектории. Произошло это как раз в нашей Солнечной системе.

– Привет! – окликнуло его Солнце. – Поздравляю с прибытием. Теперь вокруг меня будешь крутиться. У нас тут очень даже неплохо.

Но нет, не хотел метеор всю жизнь вращаться вокруг какой-то жёлтой звёздочки. Были на его пути звёзды и поярче, да вот он даже их миновал на третьей космической скорости. Напрягся метеор как следует – и спрыгнул с орбиты.

– Здравствуй, новый спутник! – улыбнулась ему Земля. – Осторожно, тут у нас и ракеты летают. Не столкнись с ними. А жители мои тебе рады будут. Они любят ночным небом любоваться. Ты хорошо выглядишь, на тебя непременно внимание обратят.

Но нет, вовсе не хотел своенравный метеор летать вокруг местной планетки среди всяких там ракет. Подумаешь, какие-то людишки будут им любоваться. Дёрнулся он ещё раз – и попал в атмосферу. Вспыхнул от возмущения – и сгорел. А люди, глядя на падающую звезду, загадывали свои земные желания.

Да… Какие уж там космические законы, если такой характер!..

Был.

Жил на животе у Даши пупок. Утром Даша ему говорила:

– Привет.

Но вот однажды не сказала. Обиделся пупок и пошёл куда попало.

Заплакала Даша: где пупок? Услышал он – и поскорее вернулся.

– Привет! – сказала ему Даша, и оба были рады.

Пупок

Жил на животе у Даши пупок. Утром Даша, когда обтиралась холодной водой (такой вот она была умницей), говорила ему:

– Привет.

Пупок очень радовался этому моменту. Ведь весь остальной день Даша ходила одетой. Она, знаете ли, не любила выставлять свой пупок напоказ.

Но вот однажды Даша очень торопилась в школу. Холодной водой она всё равно обтёрлась (ведь тут важно ни одного дня не пропускать), а вот поздороваться с пупком забыла.

Обиделся пупок – и ушёл от Даши. Пошёл куда попало.

На следующее утро обтирается Даша водой, глядь – нет пупка! Да что же это такое? Родной пупок пропал. Она прямо заплакала. И вспомнила, что накануне ему «привет» не сказала. Зря, конечно, не сказала, но она ведь не знала, что он у неё такой обидчивый.

А пупок ходил-бродил где попало, несчастный и одинокий, до самой ночи. Потом подумал: «Глупо как-то получается. Если я без Даши останусь, мне совсем никто никогда не скажет: привет. Да ещё кто-нибудь увидит меня бесприютного – и как сделает мне пирсинг! Ужас какой!..»

Взял да вернулся.

Когда Даша назавтра пошла обтираться холодной водой (ведь закаляться надо, даже если от тебя обидчивый пупок убежал), тут-то она его и увидела. И вздохнула с облегчением.

– Привет! – сказала она, и оба были очень рады.

Летом на курортной набережной торговал картинами старичок-художник.

Он не любил рисовать красками. Птиц он изображал с помощью перьев. Горы делал из мелких камушков (с той самой горы, которая на картине). Цветы, травы, кусочки дерева – всё шло у него в ход.

– У вас всё как настоящее, – похвалил его один курортник.

– Почему как? – обиделся старик.

Наклонился к своей картине – и вошёл в неё. Помахал оттуда рукой и скрылся за холмом.

А картины собрала внучка, чтобы унести домой.

– Дедушка часто там гуляет, – объяснила она.

Природные картины природы

Летом на курортной набережной торговал картинами старичок-художник. Необычные у него были картины. Красками он вовсе не пользовался. Птицы у него были из настоящих перьев. Горы он делал из мелких камушков. Да ещё брал их обязательно с той самой горы, которую изображал на картине. Цветы мастерил из цветов, травы из травинок, деревья – из кусочков древесной коры. Такой вот он был мастер.

Один отдыхающий как-то стоял-стоял возле его картин, разглядывал-разглядывал, даже губами от удовольствия чмокал. Потом говорит:

– Хорошенькие у вас картинки. Всё прямо как настоящее.

– Почему ж это «как настоящее»? – обиделся старик. – Всё на самом деле настоящее. Я ничего не подрисовываю.

Наклонился он к своей картине – и вошёл в неё. Помахал оттуда рукой всем, кто возле картин толпился, и скрылся за холмом.

Те, кто там был, просто рты открыли от удивления.

Тут подошла девочка, которая неподалёку сидела, и стала картины укладывать, чтобы домой отнести. Это внучка была, которая помогала деду с картинами управиться.

Люди заволновались: что же с художником-то будет?

– Ничего страшного, – успокоила их девочка. – Дедушка часто там гуляет. Уйдёт в картину, а домой уже по другой дороге приходит. Такой вот он чудной у нас. Мы привыкли.

Паук Пафнутий и паук Пихнутий плели в сумерках каждый свою паутину. Не заметили они друг друга, вот их паутины и перепутались.

Ох, и путаница пошла! Добыча улетает, пока они спорят: чья она? Дети не тому папе на шею бросаются. Гости не туда попадают. Называть пауков стали то Пифнутием, то Пахнутием. Ужас!

Пришлось этим мастерам плетения учиться расплетению. Бывало потом, что их и другие пауки на помощь звали.

Перепаутиница

Паук Пафнутий и паук Пихнутий решили плести свою новую паутину неподалёку друг от друга. Оба они были великолепными мастерами плетения. И раз уж рядом, каждый старался изо всех сил, чтобы не проиграть в сравнении.

Так увлеклись они оба, что не обращали внимания, что сумерки сгустились, что ночь настала. Только когда столкнулись в темноте раз, другой, третий, поняли: что-то странное произошло.

Взглянули наутро – и поняли в чём дело. Каждый своё дело сделал мастерски, только паутины у них оказались вплетёнными одна в другую. Да так красиво они вплетены были, что рвать не станешь. Ладно, и так уживёмся, подумали Пафнутий с Пихнутием и их семьи.

Но путаница началась неописуемая! Пока Пафнутий с Пихнутием выясняют, чья добыча в паутину попала, добыча выпутывается и улетает.

Дети не туда домой возвращаются, не тому папе на шею бросаются. Гости не туда попадают. Даже с именами неразбериха. То Пифнутием кого-нибудь из них назовут, то Пахнутием. Кошмар!..

Пришлось мастерам плетения учиться искусству расплетения. Что ж, и этим они овладели в совершенстве. И когда их паутины засверкали каждая сама по себе в солнечных лучах, просто невозможно было на них налюбоваться. А если на одну насмотришься, тут же тянет снова на другую взглянуть. Красота!..

С тех пор, если у кого из пауков случались жизненные сложности, они старались непременно обратиться за помощью к Пафнутию или к Пихнутию, великим мастерам плетения и расплетения.

В одной семье был старинный сундук. Все туда складывали свои самые любимые из полученных подарков. Ещё бабушки и дедушки складывали. И мамины сокровища там хранились, и папины.

Но как-то мама сказала:

– Всё, что есть в сундуке, я отдала бы за дочку.

– Да и я бы отдал, – сказал папа.

Бабушек и дедушек рядом не было, но и они бы поддакнули.

Тут крышка распахнулась – и вылезла весёлая девочка Ка.

– Ура! – крикнули мама с папой, хотя в сундуке больше ничего не осталось.

Дочка из сундука

В одной семье был старинный сундук. Все туда складывали свои самые драгоценные сокровища. Ещё бабушки и дедушки складывали. А сокровища, чем древнее, тем драгоценнее становятся. Поэтому сундуком этим очень в семье дорожили.

Так жизнь сложилась, что в семье этой постепенно осталось всего два человека – муж да жена. Вот только детей у них не было. Не рождались, и всё тут.

Как-то однажды жена поглядела на сундук и сказала:

– Всё, что есть в сундуке, я отдала бы за дочку.

– Да и я бы отдал, – сказал муж.

А бабушки и дедушки глянули с фотографий на стенке и тоже закивали: мол, и они бы отдали.

Увидели это муж с женой и обрадовались: значит, никто из хозяев сундука не возражает.

Тут крышка сундука распахнулась – и вылезла оттуда девочка, которую звали Ка. Поморгала глазами, улыбнулась фотографиям на стенке и спрашивает:

– Это вы тут за меня все свои сокровища хотели отдать? Вот я и явилась.

– Ура! – крикнули счастливые родители.

А в сундуке и впрямь больше ничего не осталось.

На празднике у реки запускали модели самолётов. Управляли ими по радио.

Вдруг из одной модели выпал приёмник. Она обрадовалась – и давай летать по-своему. За людьми гоняется, всю праздничную толпу разогнала.

С другими моделями хотела поиграть, да их приземлили… К птицам в стаю замешалась: разлетелись птицы…

Увидела рыб в реке – и к ним. А что? Превратилась в модель подлодки и плавает с тех пор под водой. Никто ведь ей не указ.

Одичавшая модель

На празднике у реки запускали модели самолётов. Модели весело жужжали моторчиками и выделывали фигуры высшего пилотажа ничуть не хуже настоящих самолётов. Управляли ими по радио, но этого никто не видел, и казалось, будто они летают сами по себе, радуясь жизни. Впрочем, они и в самом деле радовались – и полёту, и тому, что ими так умело управляют.

Но что-то там расшаталось в одной из моделей, и на резком повороте из неё вдруг выпал приёмник, получавший команды с земли.

Неожиданной свободе эта модель обрадовалась ещё больше, чем умелому управлению, – и давай летать по-своему.

Нацелилась на праздничную толпу – у-у-у!.. Люди такие смешные, разбегаются. Не понимают, что в последний момент можно свернуть и взмыть в небо. Ну вот, никого уже и не осталось.

Может, с другими моделями поиграть? Почему-то все тут же приземляться стали. Ах да, они же обычными остались, управляемыми!..

Зато вон птичья стая в небе резвится. Почему бы не присоединиться? Эге-гей, птички! К вам лечу. Уж я вам покажу, как летать надо. Вам без моторчика далеко до таких скоростей. Эх вы, сразу разлетелись. То ли соревноваться не решаются, то ли за свои пёрышки испугались.

О, а вон рыбки в реке плавают. Не отправиться ли к ним? А что? Хорошо, когда уже никто тебе не указ. Почему бы не стать моделью подводной лодки и с рыбками не поплавать? Ого-го, рыбки! Я к вам!

Буль-буль-буль…

Забрёл Вэк в какой-то санаторий. Там подбегает к нему человек, кричит:

– Крокодил в кустах!

Глянул Вэк в кусты: нет никого.

Тут врач подошёл, говорит:

– У всех наших пациентов страхи. Просто так их не видно.

Брызнул в кусты особым аэрозолем, и там крокодил обнаружился. Понёс его врач в зверинец и Вэка туда привёл.

– Мы тут все страхи собираем, – объясняет, – чтобы пациенты привыкали их не бояться. Я вам всё покажу. Только вон в ту клетку без меня загляните. Там мой страх сидит, я его и видеть не хочу.

Зверинец страхов

Вэк отдыхал у моря. Он был очень любопытным, вот и забрёл однажды в парк при каком-то санатории. Ходит, цветы на клумбах разглядывает.

Вдруг подбежал к нему человек, кричит:

– Там крокодил в кустах прячется!..

Заглянул Вэк в кусты, куда человек показывал: нет никого. А человек на пустое место пальцем тычет, трясётся весь и твердит:

– Крокодил! Крокодил!..

Тут подошёл врач в белом халате, спокойный такой, объясняет:

– Такой уж санаторий у нас, психо-неврологический. У всех наших пациентов страхи. Свои, персональные. Чтобы страх всем был виден, надо вот что сделать.

Побрызгал он в кусты особым аэрозолем – и там в самом деле крокодил обнаружился. Только застывший уже, как чучело.

Взял врач этого крокодила под мышку и позвал Вэка посмотреть их зверинец. Много там было всяких замороженных страхов в клетках.

– Мы их тут специально собираем, – объяснил врач, – чтобы пациенты привыкали их не бояться.

Повёл он Вэка по зверинцу. Все страхи ему показал. Но одну клетку показывать не стал, только рукой на неё махнул.

– Туда, – говорит, – сами загляните, если хотите. Там мой страх сидит. Я его и видеть не хочу. Никак к нему не привыкну.

Возле маленького шапито бегала в загоне лама Лайма.

Каждый день Сюша приходила кормить её липовыми листьями. Когда они подружились и разговорились, Сюша спросила, почему Лайма не выступает в шапито.

– Ночью узнаешь, – пообещала лама.

Ночью Сюша увидала во сне Лайму, села на неё, и помчались они по бескрайним просторам. Ах, как это было замечательно! Только устали обе к утру.

«Да, – поняла Сюша, – какие уж после этого дрессировка».

Она и сама наутро отказалась идти в школу.

Недрессированная лама

Возле маленького шапито в городском парке бегала в открытом загоне лама. Её звали Лайма, и толпа любопытных пыталась её угощать всем, чем попало. Но Лайма ни у кого ничего не брала. У неё было одно только любимое лакомство: липовые листья. Но об этом никто не знал, кроме девочки Люши. Каждый день Люша прибегала сюда после школы, когда народа у шапито ещё не было, и кормила ламу липовыми листьями.

Не удивительно, что они подружились. А потом и разговорились. Ведь всякое животное умеет говорить, только не всякий человек его понимает.

– А почему ты не выступаешь на представлениях в шапито? – спросила однажды Люша. – Там так весело.

– Фррр! – фыркнула Лайма. – Там же выступают только дрессированные звери. А я… Ладно, погоди. Сегодня ночью всё узнаешь.

Ночью Люше долго не спалось. А когда она наконец заснула, то увидала во сне Лайму. Люша села на неё, и они помчались по бескрайним сказочным просторам. Никогда ещё Люша не видала таких цветущих лугов, таких замысловатых гор, таких разноцветных морей, таких поющих водопадов… Это было замечательно.

Но до чего же они обе устали к утру! Не так-то просто путшествовать по внутренним мирам, да ещё в ночное время.

– Понимаю, конечно, – сказала Люша на прощанье Лайме. – Какая уж после этого дрессировка!..

Она и сама наутро отказалась идти в школу.

Был у мамы с папой сынок Еря, который вырос большим-большим.

А мама с папой стали маленькими-маленькими.

Еря их очень любил. Чтобы реже расставаться с ними, он сажал маму в левый нагрудный карман, а папу – в правый.

И если Ере нужен был совет, мама или папа вылезали на плечо, вставали на цыпочки и шептали ему в ухо.

Нагрудные родители

В одной семье рос сын Еря. То ли его хорошо кормили, то ли очень любили, но вырос Еря большим-пребольшим. А мать с отцом стали тем временем уменьшаться в росте (бывает такое с возрастом) – и оказались они маленькими-премаленькими.

Еря очень дорожил родителями. Чтобы реже расставаться с ними, он сажал маму в левый нагрудный карман, а папу – в правый. Всё, что им ни захочется, тут же в карман опускал. О цветочках для мамы не забывал, и о свежей газетке для папы.

Родителям эта нагрудная жизнь очень нравилась. Да и сыну они в любой момент могли помочь. Если кто-нибудь его расстроит, мама выбиралась из кармана и гладила Ерю по щеке, пока он снова не начинал улыбаться. А если Ере совет был нужен, достаточно было отцу на плечо выбраться, а Ере к нему ухо наклонить.

Правда, Еря всё продолжал расти, а родители всё уменьшались. Со временем он уже их ни разглядеть не мог, ни расслышать. Хорошо, что в нём много уже накоплось и ласки, и подсказки. По-прежнему Ере казалось, что он мамину руку на щеке чувствует и отцовские советы слышит.

Так что он всё равно никогда не забывал опустить цветочек в левый карман и положить свежую газетку в правый.

Путешествовал Янз по дремучему лесу. Услышал он однажды хруст, топот – и вышел на поляну странный человек. Огромный, горбатый.

– Ты откуда? – спросил Янз.

– Здесь живу, по чаще брожу, – прогудел великан.

– Один? – посочувствовал Янз.

– Почему же один?

Снял великан свой горб, а это и не горб оказался, а маленькая избушка. Вышли оттуда жена и дети. Весёлые, хлопотливые. Стол накрыли, чаем с пирогами угостили. Папу Любоношу расцеловали – и снова в избушку.

Распрощался Любоноша с Янзом и пошёл дальше сквозь чащу ломиться.

Любоноша и Другонос

Шёл Янз по дремучему лесу. Вдруг слышит такой хруст и такой топот, будто слон через заросли пробивается. Не испугался он. Стоит на поляне, дожидается. Тут вышел на него странный человек. Огромный-огромный, горбатый-горбатый.

– Ты откуда? – спрашивает Янз.

– Здесь живу, по чаще брожу, – прогудел великан.

– Один? – посочувствовал Янз.

– Почему же один?

Снял великан свой горб – а это вовсе и не горб оказался, а маленькая избушка. Выпорхнула оттуда жена, повыскакивали дети. Все весёлые, хлопотливые. Папу Любоношу расцеловали, Янзу поулыбались, стол накрыли, чай с пирогами устроили.

Тогда и Янз расстегнул свой рюкзак с окошечком.

– Вылезай, Энз! – говорит. – Тут все свои.

Вылез из рюкзака маленький человечек. Сам взрослый, а ноги у него не выросли. Сам далеко ходить не может, вот Янз и взял его с собой в путешествие. Тут же Энз с детишками игру затеял, в этом он мастер был.

Долго ли, коротко ли, настало время прощаться. Спряталось семейство Любоноши в избушку, и пошёл тот дальше сквозь чащу ломиться.

Посмотрел Энз им вслед и говорит Янзу:

– Отличный парень этот Любоноша. Не зря у него это прозвище именем стало. Пожалуй, я теперь тоже буду тебя Другоносом называть…

Забрёл один путник, Ист его звали, в незнакомые места. Глухая чаща, а там вдруг вывеска «Зоолес» – и касса.

Заплатил Ист, и тут же лесник схватил его и посадил в клетку на колёсах. Испугался Ист, кричит, а лесник посмеивается и везёт его по лесу.

Кого только там не было: и львы с носорогами, и зубры с медведями, и слоны с лосями. Такой лесной жизни насмотрелся Ист, какой и по телевизору не видал. Теперь он порадовался клетке, страшно ведь…

– Без клетки никак, – кивнул лесник. – Я ведь своих зверей беречь должен.

Зоолес

Забрёл один путник, Ист его звали, в незнакомые места. Шёл он спокойно по широкой дороге, да только дорога вдруг упёрлась в лес – и кончилась.

Стоит Ист перед глухой чащей, и видит: на двух соснах вывеска прикреплена, и написано на ней одно только слово – «Зоолес». А рядом будка небольшая с окошечком. Это касса оказалась.

Ну и дела! Наклонился Ист к окошечку, купил билет. Тут из будки лесник вылез. Лохматый мужик такой, здоровенный, как медведь. Ни слова ни говоря, схватил мужик Иста в охапку и, как тот ни брыкался, засунул его в клетку на колёсах, которая за кустами была спрятана. Испугался Ист, кричит, а лесник только ухмыльнулся и повёз его по лесу.

Всяких чудес намотрелся Ист в том лесу. Кого только там не было: и львы с носорогами, и зубры с медведями, и слоны с лосями. Да каждый зверь такого вида необычного, что и название не сразу на ум приходит. Такой лесной жизни Ист и по телевизору не видал. И уж такие когти у зверей там были, такие копыта, такие пасти, такие клыки, что Ист сто раз порадовался, что в клетке сидит.

Вернулись они обратно. Вылез Ист, ноги разминает.

– Спасибо, – говорит, – за такую экскурсию удивительную. И за клетку спасибо. Даже в ней мне страшновато было, а уж без неё бы…

– Да уж, без клетки никак нельзя, – кивнул лесник. – Я ведь своих зверей беречь должен. Они-то человека не тронут, а вот пострадать от какого-нибудь любознательного туриста могут запросто.

Птица Эрра летала в земле, как другие птицы в воздухе. Так и жила глубоко в земле.

Услышала она как-то от учёного крота про небо. Выбралась наружу, глаза от света вниз опустила и стала перепархивать от куста к кусту.

Скоро устала Эрра и навсегда в подземный мир вернулась.

Но стала с тех пор очень важной. Ещё бы: теперь она была не только земляной птицей, но и небесной.

Земляная птица Эрра

Птица Эрра жила глубоко в земле. Крылья у неё были небольшие, но прочные. Она ими землю раздвигала и так перелетала с места на место.

Однажды столкнулась она под землёй с кротом. Обычных кротов она и раньше встречала, но это был космический крот. Он в космическом пространстве ходы себе рыл. Ведь это только кажется, что в космосе много пустоты, а она ведь вся плотно-плотно всякими излучениями заполнена. Крот в них ходя себе и прокладывал. Встретил на пути нашу планету, не стал сворачивать, вот в землю и зарылся.

Рассказал он Эрре про космос, полный планет и комет, рассказал про небо, где другие птицы летают. Решила Эрра тоже в небо отправиться. Замахала крыльями в ту сторону, куда крот показал, да и выбралась из земли. Хорошо, свободно, только светло слишком. Но если вниз смотреть, то можно и привыкнуть.

Опустила Эрра глаза в землю, отдохнула немного – и принялась летать. На высоту одуванчика взлетала! От куста до куста перелететь могла! Когда устала, зарылась в землю (так привычнее) и заснула с радостной мыслью: вот я и по небу полетала.

Проснулась она среди ночи и снова наружу вылезла. Черно вокруг, только звёзды светят. Вот я уже и в космосе, думает Эрра, так о нём космический крот и рассказывал. Полетала снова от куста до куста на высоте одуванчика, а потом скорее назад к себе, в землю, пока не рассвело.

Стала Эрра снова жить под землёй, только важности у неё прибавилось. Она же теперь была не только земляная птица, но ещё и небесная, ещё и космическая.

Жила-была девочка. Такая крошечная, что заблудилась в собственных волосах. И забрела внутрь головы.

Оказалась она там одна-одинёшенька. Ходит и отражается в своих мыслях, как в зеркалах.

«Ой, как здесь скучно…» – затосковала она. И вдруг догадалась: «Надо о других подумать!».

Тут же появились и другие. Кстати, и выбраться ей помогли.

Заблуждение в голове

Эльмия была совершенно очаровательной девушкой. И поэтому, естественно, очень сама себе нравилась. Вот только росточка она была небольшого. Прямо говоря, миниатюрного. Зато волосы были у неё длинные-длинные, и она укладывала их на голове в пышную прическу.

И такая Эльмия была миниатюрная, а волосы такие длинные и пышные, что как-то раз она заблудилась в собственных волосах. Представляете? С трудом? Вот ей тоже трудно было такое представить, но ведь заблудилась!

А дальше ещё пуще. Бродила, бродила – и забрела внутрь головы.

Странно так внутри головы. И почему-то всюду одни зеркала. Ходит Эльмия и отражается в них. Наверное, это у неё такие мысли зеркальные оказались. Приятно, конечно, собой полюбоваться, только скучно ей стало. Да и выбраться никто не поможет.

«Хоть бы Мурка моя здесь оказалась», – подумала Эльмия, и тут же к ней откуда-то выскочила её любимая кошка. Правда, какая-то не очень осязаемая, но тёплая и ласковая.

Обрадовалась Эльмия, и стала всех своих родных и знакомых вспоминать. Как о ком подумает, он тут же из лабиринтов мыслительных появляется. Скоро такая компания собралась, что не заскучаешь.

Кстати, они ей помогли и наружу выбраться. А сами внутри остались. Только руками махали и кричали:

– Приходи почаще!..

В одном большом доме посреди квартиры стоял маленький дом.

А в нём братец построил сестрице её особый домик.

А в нём сестрица сделала дом для кукол.

А из него был выход на свободу…

Но никто в большом доме об этом не знал.

Дом в доме в доме

В одном городе была ровно тысяча домов. Огромные были дома. В каждом была ровно тысяча квартир. Да и квартиры были не маленькие.

И вот в одном таком доме, в одной такой квартире жили-были братец Эге и сестрица Угу. Точнее говоря, целая большая семья жила в этой квартире, но все остальные были взрослыми людьми и с ними ничего примечательного не приключалось.

Когда братец Эге и сестрица Угу совсем соскучились среди этих взрослых, взялись они за дело и соорудили себе посреди одной из комнат свой собственный дом. Стены из стульев, крыша из одеяла, а всё-таки дом как дом. Можно жить своей молодой жизнью.

Вот только взрослые… То и дело в комнату зайдут и давай в дом заглядывать. Даже разрешения не спросят.

Взялись братец Эге и сестрица Угу снова за дело и построили внутри своего дома домик поменьше. Стены из коробок, крыша из пледа, а всё-таки дом как дом. И жить можно, и взрослые заглянуть не дотянутся.

А ещё сделали они внутри этого домика дополнительную дверь. И когда им совсем всё надоедало, открывали её – и выходили на свободу. Там-то и начинались их настоящие приключения…

Правда, они просили меня не рассказывать про эти приключения взрослым. Те всё не так понимают. Иначе строили бы не большие дома, а маленькие, лишь бы с выходом к свободной жизни.