Выкуп. Глава 10 (И. Н. Глебова, 2010)

Глава 10

Всю жизнь Соледад не забывала ни своего родного языка, ни города, где родилась – с ажурным готическим собором и красивым старинным мостом Пальмас. Её отец был учителем математики и убеждённым республиканцем. Ещё в 36-м он ушёл в республиканскую армию. А в 37-м, когда бои шли под городом, во время бомбёжки погибла мать. Вдвоём с дочкой они бежали через улицу к ближайшему дому… Когда Соледад очнулась, у неё были перевязаны голова и рука, позже ей сказали о смерти матери. От отца не было никаких известий, и её, вместе с другими детьми-сиротами с миссией Международного Красного Креста вывезли во Францию. Там её спросили, в какой стране она хотела бы жить. Можно было бы остаться во Франции, поехать в Англию, Америку, Голландию… Соледад решительно сказала: «Хочу в Советский Союз!» Ей было 12 лет – взрослая девочка. И она хорошо помнила восторженные рассказы отца о стране, где все люди равны и счастливы… С Советским Союзом была договорённость о приёме испанских детей-сирот. И скоро Соледад с другими ребятами ехала через всю Европу в далёкую страну.

Навсегда она запомнила, как в Москве, на вокзале, их поезд встречал оркестр, играющий родные испанские мелодии, и много-много людей махали им руками, кричали: «Ура!» и «Салют!» Соледад плакала одновременно от горьких воспоминаний и от радости. Из Москвы их почти сразу повезли к Чёрному морю в лагерь Артек. Там юную испанку приняли в пионеры. Когда ей повязали красный галстук, она поцеловала кончики шёлковой материи, вскинула руку в приветствии: «Всегда готов!», а потом сжала кулак по-республикански: «Но пасаран!» Сюда же, в Артек, за ней приехали её приёмные родители и повезли в большой город, где отец работал главным инженером на машиностроительном заводе.

Она их сразу стала звать «папа» и «мама» – по-русски. И хотя смысл этих двух слов означал то же, что «padre» и «madre», но различное звучание как бы разделило их в сознании девочки. Для неё «падре» и «мадре» остались там, в Испании, и других таких никогда не будет.

Но своих новых родителей она сразу полюбила. Потому что и они любили её по-настоящему. Они были не молоды, и у них был взрослый сын Саша, курсант военного училища. Как и положено курсантам, Саша жил в казармах, летом – в военном лагере, домой приходил только по выходным. И всегда приносил своей названной сестрёнке шоколадку, или апельсин, или круглую коробку леденцов. Соледад, заслышав его голос, стремительно выбегала навстречу, с разбега бросалась, обнимала за шею. Парень смеялся, кружил её, говорил восхищённо:

– Вот чего мне всегда не хватало, такой бойкой сестрёнки! Тише, Олечка, тише!

Он называл её Олей. Соледад привыкла быстро, так же быстро она научилась говорить по-русски.

Жила её семья в большой трёхкомнатной квартире. Поначалу девочке казалось странным, почему такое жильё считается очень хорошим. В Бадахосе их семья, тоже из трёх человек, жила скромно, но у них был двухэтажный свой дом: гостиная, столовая, кухня и ванная внизу, личные комнаты – наверху. Конечно, были люди богаче их, были беднее, были и нищие – она помнила таких, правда не знала, в каких условиях эти люди существовали. Но те, кто имел, подобно их семье, средний достаток, жили приблизительно одинаково. Здесь же, в Советском Союзе, трёхкомнатная квартира считалась чуть ли не роскошью.

Впрочем, это и вправду было так. В рабочем районе города, где жили машиностроители, выстроили много новых пятиэтажных домов. Семьи занимали одно или двухкомнатные квартиры – иногда очень даже большие семьи. А порой квартиры были общие для нескольких семей – «коммунальные».

Скоро Соледад ко всему привыкла. Наверное ещё и потому, что поняла главное: люди вокруг живут трудно, но радостно. Словно видят далеко впереди яркий свет и идут к нему, всё убыстряя шаги. Отец пропадал на своём заводе чуть ли не круглые сутки, дома тоже часто говорил о работе, о новых машинах, которые вот-вот должны стать на конвейер. Мама, врач-хирург, готова была бежать в больницу по вызову даже среди ночи. Саша, новоиспечённый лейтенант, с энтузиазмом отправился служить в какой-то дальний гарнизон у западных границ… Да, конечно, среди знакомых встречались и неприятные люди: готовые ссориться с соседями по мелочам, сплетники, скряги. Но таких было немного – все их знали в лицо.

У Соледад было много друзей: в школе, в пионерском клубе, во дворе. Она прекрасно понимала, что ребята относились к ней с особенной симпатией, впрочем, не только ребята, но и взрослые. Там, в Испании, для многих Советский Союз представлялся страной необыкновенной, вызывающей возвышенные чувства. Здесь же такие чувства у людей вызывала Испания – страна, ставшая на пути фашизма! Мужество и романтика, героика и трагизм… Она, девочка-подросток, была испанка, и значит олицетворяла в себе эти качества. К тому же, все знали, что её мать погибла под фашистскими бомбами, а отец сражался в республиканской армии… Однако, Соледад-испанкой для своих друзей и подружек она была лишь в первое время. Через два года об этом мало кто вспоминал, просто все любили Олю Крупенину – весёлую, доброжелательную девочку с характером бесстрашным и гордым.

Дом, в котором жила семья главного инженера Крупенина, строился в начале тридцатых годов американскими специалистами и предназначался для руководящих работников завода. Он был пятиэтажным, сложной конфигурации, с несколькими арками – самым большим в районе. Двор у него тоже был обширный – со скверами, аллеями, детскими и спортивными площадками. Однако семьи руководящих работников заняли лишь небольшую часть квартир, почти же весь дом заселили инженеры, технологи, мастера и просто рабочие завода.

Всегда в одном месте – на скамье под развесистым дубом, – собиралась группа парней, на которую детвора посматривала с интересом, а взрослые с опаской. Ребята держались независимо, громко смеялись, пронзительно свистели, играли в карты, в пристеночек, в ножичек. Их подозревали во всех нехороших происшествиях: выбитых в подъездах лампочках, потоптанных клумбах, пропавших котах. И хотя никто из этой компании на горячем пойман не был, репутация хулиганов держалась за ними крепко. Во след подросшим девочкам они отпускали лихие комплементы и довольно хохотали, слыша в ответ обиженное: «Дураки!». Одна Соледад ходила мимо этой компании совершенно спокойно.

– Конечно, – говорила ей подружка Вера, – тебя они уважают, ведь у тебя родители в Испании погибли и брат офицер.

Но Соледад подозревала, что дело не только в этом. Явным вожаком этой компании был уже взрослый семнадцатилетний парень, и, несмотря на рисковую репутацию, он нравился всем девчонкам двора. Когда Соледад и Вере приходилось проходить мимо ребят или сидеть недалеко от них, Вера всегда восхищённо шептала:

– Какой он красивый, этот Серёжка Охлопин!

Самый первый раз, когда она сказала об этом, добавила:

– Жутко похож на артиста Столярова. Помнишь, из фильма «Цирк»?

Парнишка и в самом деле был хорош собой: высокий, ловкий и сильный – девочки не раз видели, как он легко отжимается на турнике и, играючись, крутит «солнце». Густые русые волосы и без расчёски слегка вились вокруг высокого лба, серые глаза из-под тёмных бровей смотрели весело и насмешливо. Но Соледад быстро заметила, что, когда Серёжка глядел на неё, насмешки во взгляде не было. Ей было всего четырнадцать, но она была испанка! И что означают подобные взгляды, для неё не представляло секрета. Конечно же, она нравилась этому парню! И он тоже нравился ей всё больше, чем больше она к нему приглядывалась. Хулиган? Ну, это как посмотреть! Он ведь учился в школе ФЗУ и работал на заводе токарем. А отец не раз говорил, что хороший токарь – это рабочая элита. То есть, Сергей не был бездельником, и если он хорошо, даже франтовато одевался – он сам на это зарабатывал. Соледад уже знала, что Охлопины – многодетная семья, Сергей, самый младший, родился через два месяца после смерти своего отца. Много лет они бедствовали, мать одна поднимала детей, но теперь живут хорошо: все работают, даже он. Девочке нравилось, когда мужчина следит за собой, любит красиво одеться: она хорошо помнила, что подобное было в традиции у неё на родине. Но не только франтоватость и обаяние Серёжки Охлопина привлекало Соледад. Этот парень отлично играл на гитаре! Не раз она видела, хотя и мимоходом или издалека, как ловко, неуловимо быстро бегают по струнам его пальцы, слышала очень приятный его голос. От гитарных переборов и переливов голоса у неё замирало сердце, потому что в этом тоже была как бы частица Испании… Пел парень популярные дворовые песенки – о пиратах, о драках из-за роковой любви или что-то нагловато-весёлое, вроде «Шарабан мой, американка!» Но Соледад особенно и не вслушивалась: главное – гитара и голос. Только однажды, когда она проходила мимо компании, старательно отводя взгляд, Сергей резко прервал песенку, которую наигрывал, и после короткой паузы, заиграл негромко и запел:

Девочка замерла, повернулась и впервые встретилась взглядом с глазами парня. Его глаза не насмешничали, как обычно, хотя он слегка улыбался. Он пел песню, которую она помнила: её запели поздней осенью 36-го в Бадахосе, как и по всей Испании! Тогда франкисты уже вплотную подошли к Мадриду, бои шли на окраине столицы. Вот тогда и родилась эта задорная песенка с такой яркой мелодией! Её сразу запели все – сначала в Мадриде, потом по всей стране. И мама пела её, и она, Соледад, и отец там, на фронте, наверное тоже пел… А теперь, через три года, на русском языке эту песенку пел парень, которого звали Сергей – пел для неё…

Через несколько дней произошло почти то же самое: Соледад шла через двор, и Серёжа Охлопин, увидев её, заиграл и запел другую очень популярную песню испанских республиканцев:

Соледад сначала остановилась, а потом медленно пошла к ребятам. Сергей сидел на лавочке один, остальная компания сгрудилась напротив – кто на столе, кто просто на траве. Она шла, а он, не отводя от неё взгляда, продолжал петь. Девочка обошла скамью, стала у парня за спиной и положила ему руку на плечо. Сделала это так спокойно и легко, словно не первый раз. У неё была фотография, привезённая из Испании: отец сидел, торжественно выпрямившись, а за его спиной стояла мама, спокойно положив на плечо мужчины руку – точно так же, как сейчас Соледад… Кто-то из ребят, опешивших в первый момент, хохотнул, но сказать ничего не успел: Охлопин неуловимым движением оскалил зубы, сощуренные его глаза опасно блеснули. А потом он повернул голову, улыбнулся Соледад, и на его щеках проступили ямочки. Всё это время он не переставал наигрывать, а теперь вновь запел:

Но теперь они пели дуэтом: Соледад подпевала парню на испанском языке.

Приёмные родители были очень заняты на своих работах, а Соледад привела домой Сергея раньше, чем дворовые слухи дошли до их ушей. Они посидели вечером вчетвером, попили чай, потом отец и Сергей долго стояли на балконе, курили, разговаривали. Когда гостя проводили, отец сказал, пожав плечами:

– Хороший парнишка, очень толковый… Правда, насчёт всего у него есть своё мнение… Может быть, это и хорошо?

Он вопросительно посмотрел на дочь:

– Ваша дружба… Ведь это что-то большее, да? Он самостоятельный и уже взрослый, а тебе только четырнадцать…

– Я тоже уже взрослая, папа!

Соледад улыбнулась так, что Крупенин сразу вспомнил о том, что Олечка – испанка, а испанские девочки взрослеют значительно раньше, и о взрослой жизни тоже многое знают чуть ли не с самого детства… Словно прочитав его мысли, Соледад добавила:

– Не беспокойся, папа: Серёжа меня не обидит!

Мама обняла её, сказала ласково:

– Ты у нас необычная девочка! И правда взрослая: разве кто-то из твоих подружек пережил то, что ты? Дружи, раз пришло время дружить…

Вскоре двор привык к необычной картине – дочь главного инженера в компании мальчишек-хулиганов. Впрочем, вскоре заметили и другое: парни перестали ругаться, задевать прохожих и обижать малышей. Да и просто реже шататься по двору: ходили компанией в кино, летом на пляж, а зимой на каток, а то и в походы за город… Потом компания распалась сама собой, но привычная пара – Серёжка Охлопин и Оля Крупенина, – всё так же оставались вместе.

Летом сорок первого года Соледад сказала родителям:

– Мы с Серёжей договорились, что поженимся через два года, когда мне исполнится восемнадцать.

– Разве ты не хочешь учиться, поступить в институт? – удивился отец. Они переглянулись с матерью: понимали, конечно, что дело идёт к замужеству, но всё же…

Девушка беспечно махнула рукой:

– Захочу, поступлю! Серёжа тоже хочет, чтобы я училась.

– Ну а сам-то он?

– Мужчине высшее образование не обязательно, если он может хорошо содержать семью!

– А он сможет? – с улыбкой спросила мама.

– Конечно!

Соледад знала, что говорит. Сергей уже имел репутацию умелого и удачливого картёжника, часто вечера, а иногда и ночи он проводил на квартирах, где игра шла по крупному – его охотно приглашали. Соледад ни за что не стала бы рассказывать об этом родителям – знала, что приведёт их в шок. Ей же очень нравилась эта таинственная жизнь Серёжки, и не только потому, что он всегда был при деньгах. Для неё карты тоже ассоциировались с Испанией, словно возвращали её в детство, в Бадахос, в маленькую таверну, где отец вечерами играл с друзьями, а она, сидя у него на коленях, разглядывала красивых дам и кавалеров на картинках-картах…

Родители поздно вечером обсудили разговор с дочерью и решили: два года – долгий срок! Мало ли что за это время может случиться… Они оказались совершенно правы – за два следующих года случилось очень многое. Потому что через неделю началась война.

Через месяц Сергей уходил на фронт, а за несколько дней до этого была сыграна скромная негромкая свадьба. Соледад как раз недавно получила паспорт, где были указаны её испанские имя, фамилия, национальность. Теперь же она стала Соледад Охлопина. На вокзале, перед отходом воинского эшелона, она, крепко сжимая плечи мужа и глядя ему в глаза, сказала:

– Я знала, что фашисты придут и сюда! Убей их как можно больше! Но только пожалуйста, не дай им ещё раз забрать у меня того, кого я люблю. Не дай!

– Не беспокойся, Лёлечка! Им до меня не добраться. Ты только жди.

– Я очень надеюсь, что мы будем ждать тебя вдвоём…

Соледад не ошиблась: когда через три месяца она с родителями уезжала в эвакуацию, уже точно знала, что беременна. В небольшой город за Уралом вместе с людьми прибыли эшелоны с заводским оборудованием, и вскоре вновь возведённый завод стал давать фронту боевые машины. Отец руководил сначала стройкой, потом производством, мать стала главным врачом эвакогоспиталя. Соледад работала вместе с ней медсестрой и, когда пришёл срок, тут же в госпитале родила сына. Перед самыми родами получила от мужа с фронта письмо. Серёжа советовал ей назвать ребёнка именем одного из погибших в Испании родителей. Соледад так и сделала: её настоящего отца звали Эдуардо…

Сергей сдержал слово – вернулся с войны живым, хотя и не совсем здоровым. В тяжёлых боях за венгерский город Секешфехервар он был ранен в голову. После нескольких операций жизнь ему удалось спасти, только левым глазом он перестал видеть, да у самого виска навсегда остался не удаленный осколок. Через месяц после Победы, прямо из госпиталя, он приехал в родной город – гвардеец, старший сержант, грудь в орденах и медалях! Соледад и трёхлетний Эдик уже ждали его там, в своей прежней квартире. Правда, она уже была не трёхкомнатной изолированной, а коммуналкой: половина города лежала в развалинах, и люди заселяли все пустые квартиры. Но для Соледад – прежней хозяйки, – освободили одну комнату. Отец и мать остались за Уралом: он – директором завода, она – главврачом городской больницы. Брат Саша погиб на своей западной заставе ещё в первые дни начала войны… Охлопины стали жить втроём – своей семьёй.

Инвалидность на внешности Сергея никак не отразилась: ему только исполнилось двадцать четыре года, он был высок, красив, энергичен. Незрячий глаз его выглядел почти обычно, а то, что осколок временами даёт сильные головные боли, никто кроме врачей и жены не знал. Зато он получил законное основание работать в инвалидной артели по пошиву брюк, часто брать больничные листы. Такая необременительная, почти формальная работа прекрасно устраивала Охлопина: ему нужно было время для другого промысла – тайного и очень денежного. Сергей стал профессиональным картёжником, ловким и неуловимым шулером по прозвищу Вольт. Соледад была в курсе всех дел мужа. Для неё всё, что ни делал Серёжа, было отличным и правильным – она обожала его! Он тоже души не чаял в своей Лёлечке! Жили Охлопины, ни в чём не нуждаясь, каждое лето отдыхали в Крыму или на Кавказе, навещали за Уралом родителей. У них уже была изолированная двухкомнатная квартира. Соледад могла бы не работать, но энергия бурлила в ней, требовала выхода. Молодая женщина окончила фармацевтический техникум, стала провизором в аптечном управлении. Эдик рос живым, компанейским парнишкой, артистичным, начитанным и очень спортивным, к родителям был внимателен и нежен. Дома с матерью он часто разговаривал по-испански, а отец делал вид, что сердится. Соледад и Эдик смеялись: они прекрасно знали, что Сергей их отлично понимает, только говорить по-настоящему так и не научился. Зато Эдик владел испанским языком, как своим родным. Парень уже учился в цирковом училище, когда жизнь Охлопиных резко переменилась. Соледад поехала в Москву, в командировку, дала телеграмму, что возвращается самолётом. Этот самолёт упал на землю, развалившись на куски, уже в черте города, над большим лесопарковым массивом. Десятки машин «Скорой помощи» мчались туда со всех концов города, опытные врачи возвращались в шоковом состоянии и с нервными срывами: на месте катастрофы не было не только живых людей, но и тел – отдельные части на земле, на кустах и деревьях… В памяти Эдуарда мама осталась красивой, весёлой, молодой – ей ведь не было ещё и сорока!