Глава 4
Сойдя с автобуса в Сан-Франциско, в южной части района Маркет, который был ему незнаком, Питер Морган долго стоял, оглядываясь вокруг. Когда он жил здесь, вся его деятельность сосредоточивалась в более фешенебельных районах. У него был дом на Пасифик-Хейтс, квартира в Ноб-Хилле, которую он использовал для операций с наркотиками, а также деловые контакты в Кремниевой долине. Ему никогда не приходилось обитать в бедных районах с дешевым жильем. Но сейчас, одетый в казенную одежду, выданную в тюрьме, он отлично вписывался в окружающую обстановку.
Он немного прошелся по Маркет-стрит, пытаясь привыкнуть к тому, что вокруг снуют люди, и чувствовал себя каким-то беззащитным. Он знал, что это скоро пройдет. Но после четырех с половиной лет пребывания в Пеликан-Бей он ощущал себя на улицах словно яйцо без скорлупы. Он зашел в ресторанчик, купил гамбургер и чашку кофе и не спеша смаковал еду и ощущение свободы. Ему показалось, что ничего более вкусного он никогда в жизни не пробовал. Потом он немного постоял снаружи, просто наблюдая за людьми. Мимо проходили женщины, дети и мужчины, которые, судя по всему, знали, куда и зачем идут. Видел он и бездомных, ютящихся возле подъездов домов, и пьяных, бредущих куда-то нетвердой походкой. Стояла теплая погода, и он решил пройтись по улице просто так, без какой-либо определенной цели. Он знал, что, как только переступит порог общежития для условно освобожденных из заключения, ему придется снова подчиняться правилам. Поэтому, прежде чем явиться туда, ему хотелось почувствовать вкус свободы. Два часа спустя, спросив у кого-то дорогу, он сел в автобус и отправился в район Миссии, где находилось общежитие.
Общежитие располагалось на Шестнадцатой улице. Выйдя из автобуса, он быстро нашел его и остановился перед входом, окидывая взглядом свое новое пристанище. Дом не шел ни в какое сравнение с местами, где ему приходилось жить до того, как он попал в тюрьму. Он невольно вспомнил о Джанет и об их маленьких дочерях. Интересно, где они теперь? Все годы c тех пор, как он видел их в последний раз, он очень скучал по своим дочерям. В тюрьме он прочел в каком-то журнале, что Джанет снова вышла замуж. Родительских прав его лишили несколько лет назад. Ее новый муж, наверное, удочерил их. Ему давно нет места ни в ее жизни, ни в жизни его детей. Усилием воли он выбросил из головы мысли об этом и поднялся по ступеням лестницы в ветхое здание, дверь которого была открыта для лиц, условно освобожденных из заключения.
В общежитии воняло кошками, мочой и подгоревшей пищей, а крашеные стены облезли. Для человека, получившего степень бакалавра в Гарварде, оказаться в таком месте было все равно что попасть в ад, но ведь и Пеликан-Бей не назовешь раем, тем не менее он выжил, пробыв там более четырех лет. Он знал, что выживет и здесь. Он был из тех, кто выживает.
За конторкой сидел высокий тощий беззубый темнокожий, на обеих руках которого Питер заметил следы от инъекций. На нем была рубаха с короткими рукавами, но это его, казалось, не смущало. Несмотря на темную кожу, на щеках у него была татуировка в виде слезинок, а это говорило о том, что он побывал в тюрьме. Он взглянул на Питера и улыбнулся. Вид у него был дружелюбный. По несколько растерянному выражению глаз Питера он сразу узнал в нем человека, только что освободившегося из тюрьмы.
– Могу я чем-нибудь помочь, приятель? – спросил он.
Несмотря на явно аристократическую внешность Питера, по взгляду, одежде и стрижке он понял, что Питер тоже побывал в тюрьме. Было в его походке, в настороженном взгляде, которым он окинул человека за конторкой, нечто такое, что говорило обо всем без слов. Они сразу же узнали друг в друге людей, побывавших в неволе. Теперь у Питера было больше общего с человеком за конторкой, чем с кем-нибудь из людей, принадлежащих к его бывшему миру. Сейчас ведь и он принадлежал к другому миру.
Питер кивнул и протянул ему документы, в которых говорилось, что ему надлежит прибыть в это общежитие. Человек за конторкой кивнул, взял ключ из ящика стола и встал.
– Я покажу вам вашу комнату, – любезно сказал он.
– Спасибо, – коротко поблагодарил Питер.
Все его защитные механизмы снова пришли в действие, как это было в течение четырех лет. Он понимал, что здесь он едва ли находится в значительно большей безопасности, чем в Пеликан-Бей. Народ здесь приблизительно тот же самый. И многие из них снова сядут в тюрьму. Он не хотел снова попадать в тюрьму, не хотел нарушать условий освобождения из-за какой-нибудь ссоры или вынужденной самозащиты в драке.
Они поднялись на два марша по лестнице и прошли по вонючему коридору. Это было старое викторианское здание, которое давным-давно подлежало сносу, но его приспособили под общежитие. Обитателями здесь были только мужчины. Старший по общежитию подошел к двери в конце коридора и постучал. Не получив ответа, он отпер ключом замок и распахнул дверь. Питер шагнул в комнату. Помещение было не больше чулана. На полу лежал покрытый пятнами старый палас. В комнате находились две койки типа нар, два комода, видавшие виды стол и стул. Единственное окно выходило на стену другого дома, который тоже нуждался в ремонте. Картина удручающая. Камеры в Пеликан-Бей были вполне современными, хорошо освещенными и чистыми. По крайней мере, его камера была такой. Здесь же помещение выглядело как ночлежка. Но Питер лишь кивнул головой.
– Ванная находится направо по коридору. В этой комнате живет еще один парень. Думаю, он сейчас на работе, – объяснил сопровождающий.
– Спасибо.
Питер заметил, что на верхней койке не было постельного белья, и понял, что белье предполагается иметь свое или спать на голом матраце, как это делали другие. Пожитки его соседа были разбросаны по всему полу. В комнате был полный кавардак. Он постоял у окна, переполняемый чувствами, о существовании которых забыл за последние годы: отчаянием, печалью, страхом. Он не имел понятия, куда теперь идти. Ему нужна работа. Ему нужны деньги. Ему необходимо поддерживать себя в чистоте. Чтобы выпутаться из этих проблем, проще всего было бы снова заняться сбытом наркотиков. Перспектива работать в Макдоналдсе или мыть где-нибудь посуду его не вдохновляла. Как только старший по общежитию ушел, он взобрался на верхнюю койку и лежал там, уставясь в потолок. Некоторое время спустя, заставив себя не думать обо всем, что ему предстояло сделать, Питер заснул.
Почти в тот же момент, когда Питер Морган входил в свою комнату в общежитии для освобожденных из заключения в Сан-Франциско, Карлтон Уотерс вошел в такое же общежитие в Модесто. Его соседом по комнате, которую ему предоставили, оказался человек по имени Малькольм Старк, с которым они вместе отсидели двенадцать лет в Сан-Квентине. Они были старыми приятелями, и Уотерс, увидев его, улыбнулся. В свое время он дал Старку отличную юридическую консультацию, что в конечном счете помогло ему освободиться.
– Ты что здесь делаешь? – обрадовался Уотерс.
Он не показывал виду, но после двадцати четырех лет, проведенных в тюрьме, пребывал в шоке оттого, что находится на свободе. В таком состоянии увидеть старого приятеля было большим облегчением.
– Я освободился только в прошлом месяце. Я отсидел еще пять лет в Соледад и вышел в прошлом году. Потом шесть месяцев назад меня упрятали за хранение оружия. Но срок дали пустяковый. Теперь меня только что выпустили снова. Здесь в принципе неплохо. Думаю, что двоих из тех, кто живет здесь, ты знаешь.
– А за что ты получил пять лет? – спросил Уотерс, окидывая его взглядом. Старк носил длинные волосы, лицо у него было потрепанное, украшенное множеством шрамов. Видимо, в детстве он частенько дрался.
– Меня повязали в Сан-Диего. Я перевозил наркотики через границу. На этот раз никто не пострадал.
Уотерс кивнул. Ему нравился этот парень, хотя он считал, что только дурак может попасться снова. А заниматься тем, чем он, – последнее дело. Это означало, что его нанимали для переброски наркотиков через границу, а он оказался таким болваном, что позволил себя арестовать. Хотя рано или поздно все они попадались. Ну если не все, то большинство.
Когда Уотерс встретил его впервые, его посадили в тюрьму за сбыт наркотиков. Ничего другого Старк делать не умел. Теперь ему было сорок шесть лет, и он торговал наркотиками с пятнадцатилетнего возраста, а употреблял их с двенадцати лет. Но когда он попал в тюрьму в первый раз, его обвиняли также в сопричастности к убийству. Среди торговцев наркотиками кто-то кого-то обманул, в результате кого-то убили.
– Кто еще здесь? – спросил Уотерс. Для них это было нечто вроде членства в клубе. Братство людей, отсидевших в тюрьме.
– Здесь Джим Фри и еще несколько парней, которых ты знаешь.
Насколько помнил Карлтон Уотерс, Джим Фри отбывал срок в Пеликан-Бей за покушение на убийство и похищение. Какой-то мужик заплатил ему, чтобы он убил его жену, а он провалил дело. В результате и он, и муж получили по десять лет. Пребывание в Пеликан-Бей, а до этого – в Сан-Квентине считалось в уголовном мире чем-то вроде окончания высшего учебного заведения. В некоторых случаях это приравнивалось к гарвардской ученой степени, которую имел Питер Морган.
– Что ты теперь собираешься делать, Карл? – спросил Старк, словно обсуждая проведение летнего отпуска или какую-нибудь деловую операцию, которую два предпринимателя решили осуществить совместными усилиями.
– Есть у меня кое-какие мысли. Мне нужно доложиться своему уполномоченному по условному освобождению, и еще я хочу повидаться кое с кем насчет работы. – У Уотерса в этой местности жила семья, и планы свидания он вынашивал долгие годы.
– Я работаю на ферме, укладываю в ящики томаты, – сказал Старк. – Работа сменная, и оплата приличная. Я хочу водить грузовик, но мне сказали, что нужно три месяца поработать укладчиком, чтобы они могли ко мне присмотреться. Если хочешь поработать, то им нужна рабочая сила, – любезно предложил Старк, стараясь помочь приятелю.
– Я хочу посмотреть, не найдется ли конторской работы. Слабенький я стал, – улыбнулся Уотерс.
Слабеньким он отнюдь не выглядел, а был в отличной форме, просто физический труд ему претил. Он хотел попробовать получить какую-нибудь работу получше. Если немного повезет, то вполне возможно, что это ему удастся. Снабженец, для которого он работал в течение последних двух лет, дал ему блестящую рекомендацию, к тому же в тюрьме он вполне прилично овладел компьютером. А написав те статьи, он мог худо-бедно считаться писателем. Он все еще не отказался от мысли написать книгу о своей жизни в тюрьме.
Два приятеля посидели, поболтали немного, потом вышли из общежития, чтобы перекусить. Входя и выходя, они должны были расписываться и обязаны были возвращаться к девяти часам вечера. Отправляясь с Малькольмом в кафетерий, Карлтон Уотерс испытал очень странное ощущение оттого, что снова идет по улице, направляясь поужинать. Он не делал этого в течение двадцати четырех лет, с тех пор как ему было семнадцать. Больше половины своей жизни он провел в тюрьме, а ведь он даже не нажимал на спусковой крючок. По крайней мере, так он сказал судье, и заседателям так и не удалось доказать обратное. Теперь это осталось позади. В тюрьме он научился многому такому, чему никогда не научился бы, не попади туда. Вопрос заключался в том, как применить полученные знания. Этого он пока не знал.
Фернанда заехала в школу за Эшли и Сэмом, потом завезла Эшли на занятия в балетную студию и вернулась домой с Сэмом. Как обычно, Уилла она застала на кухне. Дома он все время ел, хотя по нему этого не скажешь. Он был гибкий и сильный и уже более шести футов ростом. Аллан был ростом шесть футов два дюйма, и она думала, что если Уилл будет продолжать расти такими же темпами, то скоро догонит отца ростом.
– Во сколько начинается твоя игра? – спросила Фернанда, наливая Сэму стакан молока и ставя перед ним тарелку с печеньем; потом добавила яблоко.
Уилл ел сандвич, который, казалось, был готов взорваться от обильного содержимого: мяса индейки, помидоров и сыра. Все это было щедро приправлено майонезом. Мальчик явно не страдал отсутствием аппетита.
– Не раньше семи, – сказал Уилл. – Ты пойдешь?
Он взглянул на нее, делая вид, что ему это безразлично, но она-то знала, что это не так. И всегда ходила на игры с его участием. Даже теперь, когда на нее обрушилось столько проблем. Она любила быть всегда рядом с ним, к тому же в этом заключалась ее работа. Или, вернее, заключалась до последнего времени. Скоро ей придется делать что-нибудь еще. Но пока она была по-прежнему мамой, занятой полный рабочий день, и обожала свою работу. Теперь, когда не было Аллана, она стала еще больше дорожить каждой минутой, проведенной с детьми.
– Неужели ты думаешь, что я пропущу? – улыбнулась она, стараясь не думать о новой стопке счетов. Казалось, их становилось с каждым днем все больше и больше и они увеличивались в стоимостном выражении. Она не имела понятия о том, сколько Аллан тратил, и о том, как она теперь будет это оплачивать. Придется как можно скорее продать дом, сколько бы за него ни дали. Стараясь прогнать эти мысли, она спросила Уилла:
– С кем вы играете?
– С командой из Марина. Они слабаки. Мы должны выиграть. – Он улыбнулся. Она улыбнулась в ответ, заметив при этом, что Сэм съел печенье, а яблоко оставил.
– Съешь яблоко, Сэм, – сказала она, даже не повернув головы.
– Я не люблю яблоки, – пожаловался он. Это был очаровательный шестилетний малыш с ярко-рыжими волосами, веснушками и карими глазами.
– Тогда съешь персик. Ты должен есть фрукты, а не только печенье, – сказала она.
Даже в разгар катастрофы жизнь продолжалась. Спортивные игры, балет, легкая закуска, чтобы подкрепиться после школы. Все это шло своим чередом. Она делала все ради них, но и ради себя тоже. Только дети помогали ей пройти через все это.
– Уилл не ест фруктов, – сварливо заметил Сэм.
Дети у нее были разной окраски – так сказать, полный набор: Эшли была белокурой, как она, Уилл – черноволосым, как отец, а у Сэма волосы были ярко-рыжие – неизвестно, чьи гены следовало за это благодарить. Насколько она знала, рыжих в роду ни с той, ни с другой стороны не было. С огромными карими глазами и щедрой россыпью веснушек малыш выглядел как мальчик с рекламы или персонаж мультфильма.
– Уилл, судя по всему, ест все, что имеется в холодильнике. У него просто места для фруктов не остается.
Протянув Сэму персик и мандарин, она взглянула на наручные часики. Было начало пятого, а у Уилла игра начинается в семь – значит, ужин она накроет в шесть. В пять она должна заехать за Эшли в балетную студию. Жизнь Фернанды состояла из множества мелких фрагментов. Так было всегда, но теперь, когда больше некому было помочь ей, это было особенно заметно. Вскоре после гибели Аллана она уволила экономку и приходящую нянюшку, которая помогала ей управляться с Сэмом. Она урезала все свои расходы и делала все, включая работу по дому, сама. Но детям, кажется, это нравилось. Они любили, когда мама всегда была с ними, хотя она знала, что они тоскуют по отцу.
Они сидели за кухонным столом, и Сэм жаловался на какого-то четвероклассника, который задирал его в школе. Уилл сказал, что ему на этой неделе надо сделать задание по физике, и спросил, не найдется ли у нее мотка медной проволоки. Потом Уилл дал совет младшему брату относительно того, как обращаться с теми, кто тебя задирает. Он уже учился в средней школе, а двое младших – еще в начальной. Уилл по-прежнему учился хорошо, у Эшли оценки стали хуже, а учительница первоклассника Сэма говорила, что он частенько плачет.
Дети до сих пор пребывали в шоке. Как и сама Фернанда. Ей все время хотелось плакать. Дети даже начали привыкать к этому. Когда бы Уилл или Эшли ни вошли в ее комнату, она всегда плакала. Она старалась не показывать слез при Сэме, но он последние четыре месяца спал в ее кровати и иногда тоже слышал, как она плачет. Она плакала даже во сне. Эшли на днях пожаловалась Уиллу, что их мать больше никогда не смеется, даже почти не улыбается. И вообще стала похожа на зомби.
– Она придет в норму, дай время, – сказал Уилл. Он очень повзрослел за последнее время и пытался занять в доме опустевшее место отца.
Им всем требовалось время, чтобы прийти в себя, и Уилл пытался быть мужчиной в доме. Даже больше, чем следовало, как считала Фернанда. Летом он собирался поехать в спортивный лагерь, и она была за него рада. Эшли предполагала отдохнуть на озере Тахо, где жили родители одной из ее подружек, а Сэм должен был остаться в городе вместе с Фернандой и ходить в дневной лагерь. Она была рада тому, что дети пристроены. Это даст ей возможность подумать и сделать то, что они наметили с адвокатом. Она надеялась, что дом удастся продать сразу же, как только будет объявлено о продаже. Конечно, для детей это будет тоже большим потрясением. Она пока понятия не имела, где они будут жить после продажи дома. Но она знала, что рано или поздно все узнают о том, что к моменту гибели Аллан был полностью разорен и имел огромные долги. Пока ей удавалось защитить его память, сохраняя это в тайне, но правда должна была выйти наружу. Такую тайну нельзя хранить вечно, хотя она была уверена, что пока об этом никто не знает. Некролог был составлен великолепно, и в нем до небес превозносились его достоинства.
Она знала цену этим дифирамбам, но и знала, что Аллан, будь он жив, был бы этим доволен.
Около пяти часов, уезжая за Эшли, она попросила Уилла присмотреть за Сэмом. Потом поехала в балетную студию Сан-Франциско, где три раза в неделю занималась Эшли. Больше она не сможет себе позволить и этого. Когда все закончится, дети смогут лишь ходить в школу, иметь крышу над головой и пищу. От остального придется отказаться, если только она не найдет себе какую-нибудь высокооплачиваемую работу, что было маловероятно. Но это теперь не имело большого значения. Главное – что они были живы и вместе. Это было важнее всего.
Фернанда без конца спрашивала себя, почему Аллан этого не понимал. Почему он предпочел умереть, но не признать свои ошибки, или невезение, или просчеты, или все это вместе? Он был одержим какой-то деловой лихорадкой, которая привела его на край пропасти и падению в нее, от чего пострадали они все. Фернанда и дети предпочли бы иметь его, а не все эти деньги. В конечном счете ничего хорошего из этого не вышло. Остались воспоминания о каких-то приятных эпизодах, какие-то забавные игрушки, а также масса домов и апартаментов, которые были им не нужны. Покупка яхты и самолета всегда казалась ей бессмысленной экстравагантностью. Дети потеряли отца, а она потеряла мужа – не слишком ли это высокая цена за три года жизни в баснословной роскоши? Она хотела бы, чтобы он вообще не разбогател и они не уезжали бы из Пало-Альто. Именно об этом она думала, останавливая машину на Франклин-стрит, напротив балетной студии. В этот момент из здания выпорхнула Эшли с балетными туфельками в руке.
Даже в свои двенадцать лет Эшли с длинными прямыми белокурыми, как у Фернанды, волосами выглядела очень эффектно. У нее были тонкие черты лица, и фигурка обещала стать весьма привлекательной. Она медленно, но верно превращалась из ребенка в девушку, и Фернанде хотелось, чтобы этот процесс протекал как можно медленнее. Серьезное выражение глаз делало ее старше своего возраста. За последние четыре месяца все они повзрослели. Фернанда, например, которой летом должно было исполниться сорок лет, чувствовала себя столетней.
– Как занятия? – спросила она, обращаясь к Эшли, которая уселась на переднее сиденье.
Машины, скопившиеся позади них на Франклин-стрит, принялись нетерпеливо сигналить. Как только Эшли пристегнулась ремнем безопасности, машина тронулась с места, и они направились домой.
– Все в порядке, – ответила Эшли.
Обычно она относилась к занятиям с энтузиазмом, но сейчас выглядела усталой и вялой. Теперь всем им приходилось многое делать через силу. Самой Фернанде иногда казалось, что она в течение нескольких месяцев плывет против течения. Наверное, и Эшли испытывала то же самое. Как и все остальные, она тосковала по отцу.
– У Уилла сегодня игра. Не хочешь пойти? – спросила Фернанда, лавируя по Франклин-стрит в потоке машин, обычном для часа пик.
Эшли покачала головой.
– Мне надо готовить домашнее задание. – Она, по крайней мере, старалась, хотя, судя по отметкам, это не всегда получалось. Фернанда не отчитывала ее за это. Она и сама бы сейчас не смогла получать приличных оценок.
– Мне надо, чтобы ты присмотрела за Сэмом, пока я буду отсутствовать. Договорились?
Эшли кивнула.
Раньше Фернанда никогда не оставляла их одних, но теперь это было невозможно. Не к кому обратиться за помощью. Быстро нажитое богатство изолировало их от всех. Еще больше отдалила неожиданно наступившая бедность. Люди, с которыми они дружили долгие годы, стали чувствовать себя неловко с появлением этих бешеных денег. Их новый стиль жизни заставил друзей отвернуться от них. А гибель Аллана и проблемы, которые он ей оставил, отдалили ее от них еще больше. Она не хотела, чтобы кто-нибудь знал, в каком ужасном положении они оказались. Она редко отвечала на звонки. Ей не хотелось ни с кем говорить. Кроме детей. И адвоката. У нее были все классические симптомы депрессии. Да и кто, оказавшись на ее месте, смог бы избежать этого? Она неожиданно овдовела в тридцать девять лет и вскоре должна была потерять все, даже дом. Единственное, что у нее осталось, – это дети.
Приехав домой, она приготовила ужин и в шесть часов накрыла стол. На ужин были гамбургеры и салат. Она также поставила на стол блюдо с картофельными чипсами. Их, конечно, не назовешь полезной для здоровья пищей, но чипсы они, по крайней мере, ели. Не потрудившись даже положить себе гамбургер, она съела листочек салата, остальное выбросила в мусорное ведро. Она, как и Эшли, редко испытывала чувство голода. За последние месяцы Эшли выросла и похудела, от чего неожиданно стала выглядеть еще старше.
Когда без четверти семь Фернанда и Уилл отправились в Пресидио, Эшли наверху готовила уроки, а Сэм смотрел телевизор. Уилл был в бейсбольном обмундировании и почти не разговаривал. Как только они приехали, она прошла на зрительские места, где сидели другие родители. Никто с ней не заговорил, да и она не пыталась ни с кем разговаривать. Люди не знали, что ей сказать. Ее горе заставляло каждого испытывать неловкость. Похоже, люди боялись, что горе может оказаться заразным. Женщины, у которых были мужья и нормальная, благополучная жизнь, боялись приближаться к ней. Впервые за семнадцать лет она вдруг стала одинокой. Она молча наблюдала за игрой, чувствуя себя изгоем.
Команда Уилла выиграла со счетом шесть: ноль. Когда они ехали домой, вид у него был очень довольный. Он любил побеждать и терпеть не мог проигрывать.
– Может быть, остановимся и купим пиццу? – предложила она. Он немного помедлил, потом кивнул. Она дала ему денег. Он выскочил из машины и купил большую пиццу со всякой всячиной, потом уселся на переднее сиденье, пристроив ее на коленях, и улыбнулся матери.
– Спасибо, мама… спасибо, что пришла на игру…
Он хотел добавить что-то еще, но не знал, как это сказать. Он хотел сказать, как ценит то, что она всегда присутствует на играх. Интересно, почему отец никогда не бывал на играх? Не бывал с тех пор, как он был маленьким? Он даже ни разу не видел, как сын играет в лакросс. Аллан брал его с собой, когда ходил со своими партнерами по бизнесу на ежегодный чемпионат по бейсболу или на розыгрыш Кубка кубков. Но это было другое. Он не ходил на игры, в которых участвовал Уилл. А она ходила. И когда они ехали домой, она взглянула на него, и он ей улыбнулся. Это был один из тех драгоценных моментов, которые случаются время от времени в отношениях матери с детьми и запоминаются навсегда.
Подъехав к дому, она вышла из машины и на мгновение остановилась, залюбовавшись небом над заливом, которое окрасилось в розовые и сиреневые тона. Впервые за несколько месяцев она почувствовала, что, возможно, справится со всем, что обрушилось на нее в жизни, и что все они в конце концов выживут. Может быть, все в жизни еще наладится, подумала она, запирая машину, и следом за Уиллом поднялась по ступеням к входной двери. Он, конечно, сразу же отправился на кухню, и она, чему-то улыбнувшись, тихо закрыла за собой дверь.