Будильники
Выжидающе смотрю на шефа.
– Где на этот раз?
Шеф недовольно косится на меня, поводит минутной стрелкой.
– А с чего вы вообще взяли, что я вас работать посылаю?
– Так уже по лицу вашему видно, что случилось что-то…
– Верно, случилось.
– Так где? На Тибете?
– Можно подумать, других мест кроме Тибета нет…
– Так где же?
– В Чикаго.
– Ух, полетаем, – восторженно вздыхает кто-то из новеньких.
Я их радости не разделяю, летать мне совершенно не хочется. Остался бы дома, посидел бы в кресле у камина, да и посижу: можно подумать, без меня лететь некому…
Начальник оглядывает нас, новички рвутся вперед, отталкивают друг друга, можно я, можно я…
Ну-ну…
– Вон ты… и вы, – часовая стрелка босса указывает на меня.
Вздрагиваю.
– Но…
– Что но, куда новеньких-то одних выпускать, заблудятся на хрен! Давайте, полетели… утро скоро, пора уже…
Распахиваю окно, прыгаю с подоконника. Ветер подхватывает меня на полпути к земле, несет над городом. Делаю вираж, оборачиваюсь, смотрю на новенького, ну какого черта ты там, на подоконнике мнешься, вот вся молодежь сейчас такая, пока не подпихнешь их с подоконника, не прыгнут…
Кто-то толкает новичка сзади, новичок машет крылышками, перепугано дребезжит. Ну, ты только упади мне, только упади…
Нет, не падает. Летит. Поднимается над городом, серебрится в свете блекнущей луны. Говорит восторженно:
– Здорово, в Чикаго полетим…
Не выдерживаю:
– Чего ты там не видел? Дым, гарь…
– Да ну, интересно… как бы мир посмотреть. А то я как бы дальше Лондона не был нигде…
Морщусь от как бы, ладно, я в учителя русского языка не нанимался…
– А вы как бы где были?
– Да везде… Чикаго, Париж, на Тибете раза три был, Рио-Гранде, в Мексике, потом в Крыму…
– Здорово… как бы весь мир посмотрели…
– Вот именно, что как бы. Я ж толком и не видел ничего, мы же там по работе бываем. Все хочу как-нибудь отпуск взять, мир посмотреть… как следует…
– А как бы сколько дней тут отпуск?
Морщусь всеми стрелками. Вот, молодежь, про отпуска думает… про зарплату… я сюда нанимался, вообще ни про какую зарплату не думал, по велению сердца шел…
Чарли оглядывает огромные дома, парящие в небе. Чарли знает – там квартиры, много квартир, большие, светлые, чистые, в них можно жить, можно утром выходить в большой холл и через огромное окно смотреть на море…
Чарли подходит к одному из домов, поднимается на крыльцо, входит в подъезд за другими людьми, поднимается по лестнице, протискивается в лифт. Нет, быть не может, чтобы не было здесь свободной квартиры для Чарли, это же сон, во сне все бывает…
– Вы куда?
Какие-то люди гневно смотрят на Чарли, как всегда во сне не разобрать лиц.
– Э-э-э…
– Так вы куда?
– Д-домой.
– Идите, идите, у вас свой дом есть.
Чарли выходит из новостроек – легких, красивых, парящих в воздухе. Во так, идите в свой дом. Даром, что сон, даром, что все возможно.
Делать нечего, Чарли идет домой. А то во сне начинается ночь, а ночью нужно быть дома, а то что-то страшное случится… И идет Чарли к своей хибаре, что-то лучше чем ничего. А с каких это пор в трехэтажной хибаре появился лифт? А, ну да, это же сон.
Кто-то из стоящих в лифте нажимает на кнопку 60. Чарли не успевает ничего возразить, лифт легко поднимается на шестидесятый этаж, раздвигается. Черт, опять переться на второй, где живёт Чарли. Толпа выносит Чарли из лифта, и не вернешься, и кто-то ведет Чарли в дальний коридор дома, неожиданно ставшего огромным, показывает – там вы живете, там.
Чарли в растерянности: с одной стороны, он живет на втором этаже, а с другой стороны это все-таки сон, сон, значит…
– Вот он… – Клок подобострастно смотрит на меня, – я его как бы вычислил.
– Сектор?
– А как бы пятый. Плюс-минус три единицы.
– М-м-м… плохонько, надо бы одну. Ладно… полетели.
Делаем хороший круг над снами, – почти сразу замечаю в толпе видений живого человека, который растерянно мечется по коридору.
– Вот он!
Показываю Клоку на человека, так, на всякий случай, вдруг не увидит. Нет, видит, все понимает, молодец парень…
– А как бы можно начинать?
– Еще нет… ближе надо.
Приближаемся. Человек видит нас, бежит по коридору, хочет спрятаться. Сон вроде бы простенький, одноуровневый, хотя кто его знает, человек такая скотина, куда только не прыгнет…
– Зря ты его спугнул, – на лету бросаю Клоку, – вот теперь ловить его.
– Виноват…
– Ничего, лиха беда начало… я вообще первый раз человека упустил… так и не нашли.
– А как бы и так бывает?
– А то… ну давай… начали.
Мой напарник начинает отчаянно дребезжать. Делаю то же самое на полтона ниже, в самые уши человеку, ну только посмей не проснуться…
Человек вываливается из сна, выпадает, еще отчаянно хватается за края, за последние штрихи сновидения, а нет, все, врешь, не уйдешь, подскакивает в кровати, тянется к нам, хочет выключить, не-ет, шалишь, летаем над ним, дребезжим, вставай-вставай-вставай, и так уже на работу проспал…
Человек плетется в сторону ванной, бормоча проклятия…
– Все больше людей стараются уйти в сон насовсем – как известно, человек во сне долго не живет, умирает, – старенький лектор поправляет число двенадцать на своем циферблате, – поэтому наш труд очень важен для всех. Погонщики людей выполняют исторически значимую задачу…
Чувствую, что начинаю засыпать. Еще подмечаю про себя, что лектор называет нас не будильниками а по старинке, погонщиками людей.
Пытаюсь представить себе, как это было века и века назад, когда наши предки летели в сны, выискивали там людей, еще диких, необузданных, – и перезвоном, громким перезвоном гнали их в большой мир, полный солнечного света.
Вижу, что шеф на связи, понимаю, что звонок среди ночи не предвещает ничего хорошего.
– Спишь? – зачем-то спрашивает начальник.
– Какое спишь, самое время сейчас наше…
– Это хорошо. Ну что, аврал.
Вот так, громом среди ясного неба – аврал.
– А… что такое?
– В Новосибирск давайте. Всей стаей.
Мне кажется, я ослышался.
– Всей… стаей?
– Всей. Новичков берите, и старичков, и всех, всех…
Понимаю, что случилось что-то из ряда вон выходящее. Все-таки спрашиваю:
– Но… может… до утра подождать, люди по сну походят и вернутся?
– Черта с два они вернутся. Собрались, и в сон пошли. Толпой, понимаете вы? Всей толпой повалили. Организованно.
Вздрагиваю.
– Быть того не может. Человек во сне сам по себе, как они в стаи собьются…
– А вот сбились. Так что давайте… все летите.
Делать нечего, собираю всех, всех, сколько нас есть, молодые недовольно ворчат, ух ты, уже и молодые ворчат, чего сдернули среди ночи…
А того.
Собираемся в стаи, летим над миром, влюбленная парочка сидит на крыше, показывают друг другу на нас, щелкают на телефон…
Ну-ну…
Спешим.
Машем крыльями.
По пути лихорадочно соображаю, что будем делать. Потому что это что-то новенькое, совсем новенькое, чтобы люди вот так всей толпой в сны уходили.
Приближаются огни Новосибирска, смотрю в темноту ночи, в темноту по ту сторону ночи, выискиваю людей…
Нет.
Хоть убейте, ничего не вижу.
Совсем.
– А как бы никого… нет, – говорит Клок.
– Да какое там никого нет, должны быть!
Гневно дребезжу, даром, что дребезжать пока не на кого.
Оглядываю лабиринты сна, – бескрайний океан, в котором расположился город, наполовину торчащий из воды: какое-то фантасмагорическое подобие Петербурга. Водную гладь рассекают парусные фрегаты, где-то в большом дворце дают бал…
Смотрю на танцующих: нет, это не люди, это сны, фантомы, фантасмагории. Прощупываю, прочувствываю местность, быть не может, чтобы никого не было…
А нет, есть. Вон там, где город чуть-чуть выступает из воды, поднимается мраморной лестницей, ветвится тротуарами. Вот и люди, замаскировались под группу туристов, идут по улице…
Взмахиваю крыльями, кричу:
– В атаку!
Летим в атаку, делаем крутой вираж над площадью. Люди видят нас, предводитель людей что-то кричит, беглецы сворачивают в неприметный лаз, прикрытый плющом, исчезают, чер-р-р-рт, упустили…
– За ними!
Лечу в лаз, кто-то кричит, да можно поверху облететь, а нельзя поверху, будто сами не знаете, по законам сна там портал какой-то в лазу, портал…
Влетаем в портал, оказываемся на бескрайнем зеленом лугу, на краю которого возвышаются сосны. Люди уходят, не уходят – убегают по лугу, скорее, за горизонт. А мои молодцы, уже сами смекнули, что к чему, летят за людьми…
Летят за людьми…
Летят…
…выбросился из окна семнадцатого этажа…
…количество депрессий выросло в десять раз…
…людям приходится работать каждый день по двенадцать часов, чтобы…
Дребезжу.
– Наза-а-а-ад!
Мои бойцы не понимаю, думают, это я людям кричу.
Снова ору:
– Будильники! Назад!
Будильники оторопело оборачиваются, смотрят на меня.
– Оставьте их… пусть идут…
– Пусть идут?
– Пусть… Вы посмотрите… как им хорошо… там…
Смотрим. Люди садятся в автобус, кто-то вспоминает, что забыл что-то Важное, как бывает во сне, остальные ждут его, конечно, беги, принеси Важное. Автобус едет в сторону великолепного города, дома поднимаются из пустоты по мановению человеческих рук.
Приказываю будильникам.
– Назад давайте… в явь.
Летим в явь. Только сейчас понимаю, как меня вымотала эта погоня. Да и остальных, похоже, тоже.
– А дома как бы что скажем? – спрашивает Клок.
– Что скажем… упустили, что скажем. Можно подумать, первый раз упускаем.
Взмахиваем крыльями, проносимся по улице бесконечного многоэтажного города, где едет перед нами бесконечный многоэтажный автобус. Надо торопиться, надо лететь назад, в большой мир, скоро утро, пик-пик семь, надо дребезжать, надо вытаскивать из сна всех, кто там застрял, гнать на работу…
Гнать…
Клок подлетает ко мне, близко-близко, ты осторожнее, парень, зашибу крылом…
– А мы тут как бы посовещались…
Отмахиваюсь.
– Потом, потом.
– Да не потом! Мы тут как бы решили… а если…
– Что если?
– А если… а?
У меня внутри сжимаются все пружины и шестеренки.
– Ты думаешь?
– Ну… да мы все так думаем…
Тоже начинаю думать.
– Ну… хорошо.
– Так вы нас как бы отпускаете?
Что с вам поделаешь… летите…
Лечу назад. Один. Без пяти семь, пора-пора-пора, вон уже сообщения пошли от шефа, указывает, кто где сильно глубоко в сон провалился…
Вот уже и кромка сна, за которой виднеется бескрайний мегаполис…
Опускаю крылья.
Пикирую в сон. Глубже. Проваливаюсь в сон, какой-то страшноватый сон, где людей поработили какие-то не знаю кто, вселяются в людские тела, в них живут, а взамен дают людям все, что люди пожелают, и через заснеженный двор идет человек, к которому только что подселился непонятно кто, идет, думает, а что, собственно, он хочет, а можно же пожелать все-все, а только и желаний, чтобы квартиру новую, и жить, не работать, и опубликовать юношескую графомань многолетней давности, а вот, еще в Италию съездить хотел. Непривычная тяжесть внутри, где затаился непонятно кто, и есть хочется, теперь всегда будет есть хотеться, кормить-то придется и себя, и его, ну да ничего, привыкнет человек…
Устраиваюсь на чердаке старинного дома, – здесь и жить можно…