День третий
Проснувшись на рассвете, Данко ощутил неприятное жжение где-то в районе солнечного сплетения и знакомую каждому мужчине сухость во рту. Голова не болела, но казалась заполненной ватой вместо того, чем должна быть заполнена. Вата соображала плохо. Каждую куцую мыслишку приходилось повторять про себя несколько раз, чтобы усвоить.
Итак, что мы имеем? Первое: не слишком здоровый сон на диване. Это означает, что Юля не пожелала делить супружеское ложе с пьяным мужем и его перегаром. Плохо. Но второе соображение еще хуже первого: дочка, которая, вероятно, спит с мамой, видела папу в непрезентабельном состоянии. И наконец третье, самое скверное: Данко Максимов помнил вчерашнее возвращение в отель весьма и весьма смутно. Это значит… Что это значит? Что все хреново. Взял и наклюкался ни с того ни с сего. Хорошо еще, что на совместный бизнес с Родниным не подписался. Или подписался?
Данко рывком сел на диване и попытался разодрать пальцами спутанную шевелюру. Нет, слава богу, до выхода из такси он себя полностью контролировал. Потом, наверное, глупо улыбался и нес всякую ахинею, но женщины могли и не определить, как сильно надрался глава их семейства. Это если он спать лег сразу, а так оно, похоже, и было, поскольку носки не сняты.
Щурясь в полумраке, Данко крадучись пробрался мимо кровати и заперся в ванной комнате. Контрастный душ, бритье и прочие утренние процедуры сделали свое дело: он почувствовал себя лучше. Не то чтобы заново родился, но зато и не восстал полумертвым из могилы, как это бывает с похмелья.
Ступая на цыпочках, Данко зашел в комнату, прихватил шорты и выскользнул на балкон. К счастью, женщины там вчера чаевничали, так что нашелся и кофе, и электрочайник, и даже одноразовые стаканчики. Пока вода закипала, Данко совершил десятка три отжиманий от пола, а потом облокотился на перила и, прихлебывая кофе, стал любоваться восходом.
За этим занятием и застала его Соня. Кутаясь в мамин халат, она зевнула и покачала головой, то ли осуждающе, то ли уважительно:
– Ну ты, папа, и дал вчера.
– Что? – спросил Данко с плохо скрываемой тревогой.
– А то. Мама в шоке.
– Почему? Что-то случилось?
– У тебя сейчас голос неестественный, как у самого плохого актера детского театра, – сказала Соня. – Как это «что случилось»? Явился во втором часу, еще и спрашивает.
– Я встречался с другом, – стал оправдываться Данко. – Засиделись немного. Молодость вспоминали.
– Самое дурацкое занятие, которое только есть у мужчин! Завеяться куда-нибудь, залить глаза и вспоминать молодость.
– Ну… не только. Мы еще о делах говорили.
– А это любимое мужское занятие номер два! – объявила Соня мстительно. – Обсуждать дела на пьяную голову.
– Почему обязательно пьяную…
Это прозвучало так неубедительно, что Данко поморщился и, рассердившись на себя, начал сердиться на дочь.
– Позвонить хотя бы можно было? – наседала она.
– Я телефон в номере забыл.
– Не забыл, а оставил. Нарочно. Чтобы никто не мог тебя побеспокоить. Чтобы никто не прервал вашу пьянку.
– Так! – Данко встал и выпрямился во весь свой внушительный рост. – Достаточно с меня нотаций. Ты, кажется, забыла, что я твой отец.
– Это ты забыл, что ты мой отец! – парировала Соня и покинула балкон.
Ему показалось, что на глазах дочери блестели слезы, когда она выходила. Данко уже собирался пойти за ней, когда на ее месте возникла Юлия. Заспанная и слегка помятая, но все равно очень красивая. Ему захотелось обнять ее и запустить руки под ее розовую ночную рубашку, постепенно поднимая ткань все выше, пока жена сама не поднимет руки, словно сдаваясь на милость победителя. Тогда рубашка будет снята и их больше ничего не будет разделять.
– Что скажешь? – холодно осведомилась Юлия.
– Доброе утро, – брякнул Данко.
– Доброе? – Она шлепнула его по протянутым рукам. – Кофеек попиваешь?
– Это преступление?
– Мама, – донеслось из комнаты. – Я схожу позавтракаю.
– Давай, – обронила Юлия не оборачиваясь и не повышая голоса.
Соня услышала. Хлопнула дверь. Данко остался наедине с женой. Он снова попытался обнять ее, одновременно тесня в комнату, но из этого ничего не вышло.
– Даже не думай, – отрезала она.
В былые времена Данко это не остановило бы. В молодости он всегда гасил конфликты самым эффективным из известных ему способов, а именно: невзирая на Юлины протесты, укладывал ее в койку и там добивался и прощения, и еще много чего. Но теперь они были другими. Данко обеспечивал и баловал семью, поэтому считал, что вправе позволить себе некоторые вольности. Чувство вины прошло, сменившись глухим раздражением. И почему эти женщины из мухи слона раздувают? Просто едят поедом. А что он такого сделал? Ну, посидел с другом, выпил немного. Так разве человек не имеет права расслабиться? Взрослый человек, посвятивший себя тому, чтобы его семья процветала и радовалась.
Стало обидно. Данко уже не помнил, как его на рассвете накрывало чувство вины. Зато вспомнились другие вещи. Например, как прошлой зимой Юлия не явилась домой ночевать, потому что, видите ли, перебрала шампанского с родителями. Может быть, она вовсе не у родителей была? И, может быть, жена и дочь не должны дерзить мужчине, который их не просто содержит, а лелеет, холит и балует?
– Как хочешь, – равнодушно сказал Данко. – Я не навязываюсь.
Смерив его пылающим взглядом, Юлия направилась в комнату. Войдя туда минут десять спустя, он увидел, что она успела одеться и теперь подкрашивает глаза.
– Завтракать? – спросил он, постаравшись придать голосу нейтральную интонацию.
– Да, – коротко ответила она, двигая бровями перед зеркалом.
– Куда пойдем?
На самом деле это был не вопрос, а предложение: ладно, дорогая, хватит дуться, я все осознал и обещаю исправиться. Больше такое не повторится.
Юлия примирительных ноток не расслышала или не захотела расслышать.
– Я с Соней позавтракаю. Мы уже договорились.
– А я? – опешил Данко.
Она пожала плечами:
– Откуда мне знать? Ты же у нас самостоятельный, сам решаешь, что тебе делать, с кем и когда. Вот и решай. – Она встала, подхватив сумку. – А мне пора. Дочка ждет. Не хочется, чтобы у нее отдых был окончательно испорчен.
– Погоди, погоди, – потребовал Данко, удержав Юлию за локоть. – Давай не забывать, кто этот самый отдых организовал и оплатил.
– Теперь не забуду, – ответила она. – На свои гулять будем.
Так и не обернувшись, Юлия высвободила руку и вышла.
Оставшись один, он некоторое время стоял на месте, борясь с искушением шарахнуть по двери кулаком. Желваки ходили на скулах, словно он разгрызал что-то твердое и никак не мог разгрызть.
Часам к шести женщины совершенно выбились из сил и были вынуждены сделать привал. Весь день они бродили по Сукхумвит-Роуд, той самой длиннющей улице, по которой вчера ехали на пляж. Сегодня было решено посвятить время не морским и солнечным ваннам, а магазинам.
– Так будет правильно, – рассудила Соня. – Мы вчера немного подгорели. Если добавить сегодня, то будем потом как две креветки вареные.
– А потом облазить начнем, – согласилась Юлия. – Терпеть не могу, когда кожа шелушится.
Приняв такое решение, они отправились прямиком на улицу Сукхумвит, которая, по сути, представляла собой один сплошной торговый центр без начала и конца. Попав сюда, они уже не видели ни башен бангкокских небоскребов, ни храмов, ни прохожих. Все их внимание сосредоточилось на прилавках и вешалках. Погруженные в транс, женщины не замечали, как переходили с одной узкой улочки на другую, из галереи в галерею, с этажа на этаж. Мимо них, будто невидимки, сновали такие же, как они, любительницы шоппинга. Среди них попадались мусульманки в кафтанах и шароварах, хрупкие тайские девчушки, дородные матроны из Европы, американские лесбиянки, взявшиеся за руки, негритянки в ярких одеяниях. Мужчины в этом столпотворении выглядели случайными и потерянными. Здесь им уделялось мало внимания. Взоры женщин были прикованы к всевозможным товарам, скользили по ним, мысленно оценивали, перебирали, примеряли и убегали дальше, высмотрев что-то новенькое и необычное.
Семиэтажный торговый центр «Империум» стал последним пунктом на пути Юлии и Сони. Именно здесь они истощили остатки своих ресурсов – и физических, и материальных – и поняли, что экскурсию пора заканчивать. Упав на пластмассовые стулья первого подвернувшегося кафе, они долго переводили дух, пытаясь восстановить силы зеленым чаем с пирожными.
– Ничего себе прошлись по магазинам, – покачала головой Соня. – Весь день убили.
– И нагребли лишнего, – не смогла не признать Юлия, критически осматривая два внушительных пакета, пристроенных возле стола.
Они были набиты пакетиками поменьше, которым не было числа. Подсчитать расходы толком тоже не получалось, поскольку расплачивалась Юлия карточкой, а чеки распихивала как попало.
– Ничего, – рассудила Соня, – папа сердиться не будет. Он даже обрадуется возможности откупиться.
– Не получится у него откупиться, – отрезала Юлия. – Я сама за все платила.
«А откуда у тебя деньги взялись на карточке?» – хотела спросить Соня, но промолчала, чтобы не ставить маму в неудобное положение.
Ее родители ругались гораздо реже, чем у сверстников, хотя, конечно, случалось. Чаще всего по пустякам. Отец не позволял себе лишнего. Все свободное время проводил с семьей, в спортзале или на одиноких загородных прогулках. Соня привыкла видеть его по вечерам с книгой, а не с бутылкой. Честно говоря, она не была склонна драматизировать вчерашний эпизод и выступила на маминой стороне исключительно из женской солидарности.
Они только недавно стали близкими подругами. До шестнадцати Соня оставалась папиной дочкой, любимой и любящей. Юля завидовала их отношениям. Если Соне нужно было посоветоваться, пожаловаться и просто поделиться новостями, она секретничала с отцом, а не с матерью. У них были свои тайны, излюбленные шуточки и маленькие ритуалы. Иногда это раздражало Юлию и даже угнетало. Ей казалось невозможным ревновать дочь к собственному мужу, однако она ничего не могла с собой поделать.
А потом девочку словно подменили. По мере того как в ней просыпалась женственность, она все сильнее тянулась к той, которая когда-то пережила те же ощущения, – к маме. И постепенно отец стал отходить на второй план, хотя, конечно, это не означало, что повзрослевшая Соня стала любить его меньше. Просто система их отношений изменилась. Отец стал для девушки авторитетом, а мама – старшей подругой. Как же можно было не поддержать ее в трудную минуту?
– Собираешься с папой мириться? – осторожно спросила Соня.
– Не сегодня, – сказала Юлия.
Разговаривая с дочерью, она ощущала на себе взгляды проходящих мимо мужчин, и это помогало ей быстро подпитываться новой энергией.
– Отпуск всего две недели продлится, – напомнила Соня, решившая действовать окольными путями, чтобы не давить на маму открыто. – Время пролетит, не успеем оглянуться.
– Это ты о папе беспокоишься? – криво усмехнулась Юлия.
– Не только, мама. И о тебе тоже. И о себе.
– Да помиримся мы, помиримся, не переживай. Завтра.
– Почему не сегодня?
Юлия внимательно посмотрела на дочь. Бедной девочке еще многое придется пережить, прежде чем она поймет мужскую натуру и научится отстаивать свои интересы.
– Наш папа заслужил наказание, – заговорила Юлия. – Воспитание – вещь жестокая.
– Не обязательно, – возразила Соня. – Меня, например, наказывать почти не приходилось, ведь так?
– Так. Но он перешел черту.
– Подумаешь, выпил с другом!
– Не в этом дело, – наставительно произнесла Юлия. – Если бы он сегодня повинился как следует, тема была бы уже закрыта. Но он повел себя иначе. Дал понять, что имеет право вести себя как вздумается, раз он наш кормилец. Учти, это основное оружие всех мужчин. Стоит уступить – и не заметишь, как под лавкой окажешься.
– Под какой лавкой? – не поняла Соня.
– Это я образно выражаюсь. Мужчины стремятся подавить нас, взять верх. Наша задача не позволить сесть себе на шею.
– Не представляю папу, сидящего у кого-то на шее… – Соня прыснула. – При его габаритах…
Юлия не приняла шутливый тон дочери:
– Поэтому мы ему и не позволим. Вчера он развлекался, а сегодня наша очередь.
– Ты о чем, мама?
– Дадим ногам отдохнуть еще немного, снимем в банкомате наличные и отправимся в ресторан. Хорошенько покушаем, выпьем вина. Расслабимся. Домой спешить не станем. И на телефонные звонки отвечать тоже не будем. Пусть поволнуется, как мы вчера волновались.
– Ох, не знаю, не знаю. – Соня с сомнением покачала головой. – Очень уж жестко мы с папой… Боюсь, вы после этого до конца отпуска не помиритесь.
Юля отрицательно поводила указательным пальцем:
– А вот и нет, девочка моя. В браке, как и на войне: или ты наступаешь, или отступаешь. После нашего похода папа шелковый станет, вот увидишь. А если спустить ему с рук, то он завтра опять с этим Родниным куда-нибудь попрется. Нет, никаких компромиссов. Пусть знает.
– Но мы заедем в отель переодеться? – спросила Соня.
Это означало, что в принципе она приняла предложенный план.
– В отель возвращаться нельзя, – решила Юля, обдумав вопрос. – Иначе слишком поздно начнем.
На самом деле она опасалась, что при виде отца дочка размякнет и откажется участвовать в заговоре. Допустить этого было нельзя. Оставшись без союзницы, Юлия проиграет этот поединок. Не одной же ей идти в ресторан ночью? Нет, это будет слишком.
Соня намотала на палец прядь волос и неуверенно произнесла:
– Я собиралась голову помыть…
– Ты и так прекрасно выглядишь, Соня. Ну-ка, вставай. Пойдем.
– По-моему, мы делаем ошибку, мама.
– А по-моему, нет. Все будет хорошо, увидишь.
Возможно, хорошо им действительно было. Но недолго, совсем недолго.