Глава 4 «Девочка со сломанной флейтой»
Утро началось в девять часов. Нина выспалась и пришла рассказать дяде Ване, что солнце встало. Громким голосом в дверях она произнесла сочиненные Верой и прочитанные ей вчерашние строчки:
Доброе утро, родной человёк,
Солнце проснулось и светит в окно.
Пробираясь к кровати, медленно продолжала Нина с выражением:
Мне бы позавтракать надо давно,
Но без тебя не начну я денёк.
Она покачала головой из стороны в сторону, заинтересованно глядя на дядю.
– С добрым утром, моя хорошая, уже как птичка щебечешь, – Иван слегка потянулся.
– Этими словами меня вчера будила Вера, – Нина, улыбаясь, продолжала, – она держала в руках шарики и когда я открыла глаза, протянула их мне. Так началось утро моего вчерашнего дня рождения.
– Заряд радости на целый день, – улыбался Иван.
– Да, – улыбалась Нина, – обещай, что ты мне почитаешь книжку, – настойчиво говорила она, устраиваясь возле Ивана на разобранном диване, большом как «футбольное поле».
– Хорошо, давай после завтрака, – быстро согласился Иван.
Книги в семье любили читать все. Это был своеобразный обычай. На хороших книжках выросло не одно поколение. И в семье Ивана любили собираться вместе и читать. Герои рассказов словно оживали. Слушатели переносились туда, где происходили события. Один читал вслух, остальные в это время могли просто сидеть, или заниматься рукоделием или прочими делами, которые можно было совместить. Из книжек узнавали, что делать нужно, а что нельзя ни при каких обстоятельствах. В семье Ивана любили размышлять над прочитанным, чтобы применять к собственной жизни. Поэтому, когда пятнадцатилетняя Вера говорила маме «давай почитаем книжку», это означало, что ей хочется с мамой поговорить о серьезном, подумать о важном, а порой посмеяться с героями рассказов. Что-то читали в одиночку, но некоторые книжки читали вместе и не по одному разу. Такое совместное чтение и размышление очень сплачивало семью, обозначало путь развития личности, путь становления индивидуальности.
После завтрака, Нина увела дядю в комнату, усадила на диван и дала ему в руки небольшого формата красочную книгу. Страниц в ней было не больше ста. Местами встречались страницы с картинками, что помогало более живо воспринимать описанные в рассказе события. Нине это очень нравилось.
– «Девочка со сломанной флейтой», – произнес вслух Иван название книги, – ты уверена, что хочешь почитать именно ее?
Нина молча кивнула и села рядом с дядей на диване.
– Какое-то грустное название…, – смутился Иван.
– Дядюшка, – ласково сказала Нина, – ты сам говорил, что не внешность красит человека, а человек внешность.
– Так и есть!
– Так и не название красит книгу, а ее содержание, – просто ответила Нина.
– Какая ты у меня умная стала, моими же словами отвечаешь, – улыбнулся Иван и начал читать.
«Эта история произошла в одном маленьком провинциальном городе, где росли липы, и цвела по весне сирень. Весь город наполнялся ее ароматом и люди становились либо ворчунами, либо невероятно счастливыми. Это зависело от того, нравилась им сирень или нет. Ведь если тебе нравится запах сирени, выйдя на улицу, ты будешь радоваться, ощущая его вокруг. Но если нет, то можно легко превратиться в ворчуна.
Арина, казалось, любила все, что ее окружает. Никто не видел ее грустной или расстроенной. В тот год Пасха была ранней и сирень еще не начинала цвести. Похороны пришлись на среду Светлой седмицы. Все были поражены, что пятнадцатилетняя Арина умерла внезапно, совершенно не болев перед этим. Поговаривали, что она знала о дне своей смерти, потому что за три дня раздала все скудное имущество и ходила подозрительно счастливая и радостная. Она словно чего-то ждала. Поздно вечером в Великую Субботу, когда народ стал собираться на светлую заутреню, кланялась в ноги всем и просила прощения. «Даст Бог, увидимся! Даст Бог, увидимся!» – повторяла она. Люди тогда не поняли, что Арина прощалась со всеми.
Когда началась служба, она стояла у самых входных дверей и тихо, затаив дыхание слушала все, что происходило за богослужением. Когда люди начинали ворчать друг на друга, ругаться из-за лучшего места, она говорила: «Бог мира да будет между нами». Так и повторяла, пока люди не успокаивались. Когда наступило время причастия, Арина, сложив руки крестообразно, благоговейно подошла к Чаше, затем к столику запить и снова встала у входных дверей. Когда все уходили, она каждому с улыбкой говорила: «Христос Воскрес!» И люди ей отвечали: «Воистину Воскрес Христос!»
Никто не знает, во сколько часов это произошло, но утром сторож храма нашел Арину, лежащую в белом платье мертвой возле одной из могил у алтарной части храма. Лицо ее было спокойным, руки сложены на груди. Раньше при храмах часто устраивали кладбища…»
Иван сделал паузу.
– Ты действительно хочешь это слушать? – спросил он пристально глядя на Нину.
– Мне девочка из Воскресной школы сказала, что книга интересная, – ответила она, утвердительно кивая головой.
– Вас заставляют такое читать в Воскресной школе? – неподдельно удивился Иван.
– Нет, что ты. Просто у нее мама работает в храмовой библиотеке и следит за новым поступлением книг, – начала объяснять Нина. – Она прочитала эту книгу и ей очень понравилось. Потом рассказала другим, а я не знала, потому что болела. Вот теперь надо наверстывать.
– Чем могла понравиться книга, которая началась со столь мрачного события, как смерть пятнадцатилетней девочки?! – на полном серьезе возмущался Иван, – ну, ладно, – уступил он, – посмотрим, что будет дальше.
Иван снова принялся читать.
«Хоронили всем приходом. У самого гроба стояла невысокая худощавая девчушка, лет пяти и внимательно наблюдала за происходящим. Арина лежала в небольшом белом гробу в белом платье, а лицо ее сияло каким-то пасхально-радостным светом. «Разве такое бывает?» – думала маленькая Полина, глядя на Арину, красиво лежащую в белоснежных облаках платья и фаты. Казалось, что она улыбалась. Пять нежных розочек, будто живые, украшали воротник платья. Сложно было представить, что такие цветы можно сделать из тонкого разноцветного шелка.
Погода стояла особенно теплая и солнечная. На душе было спокойно и радостно, словно не умерла Арина, но уснула, или правильнее сказать ушла ненадолго, но обязательно вернется.
– Бабушка, расскажи мне про Арину. Ты ее знала дольше меня, – обратилась Полина к бабушке, Рае Степановне, после того, как похороны и поминки закончились, и все стали расходиться по домам.
– Ну, хорошо, слушай историю про девочку со сломанной флейтой.
– Почему сломанной? У нее не было денег, чтобы купить себе новую? – интересовалась Полина.
– Деньги у нее были, вернее у отца…, – начала рассказывать Рая Степановна. – Пять лет назад, когда Арине было девять с половиной лет, у нее умерла мама. С отцом они очень сильно горевали и плакали. Мама была очень добрая, словно ангел. Отец Арины начал сильно пить, так что девочка часто бродила по улицам одна и днями могла ничего не есть. Люди смотрели на нее по-разному: кто-то давал хлеба, кто-то прогонял палкой, считая ее за карманного воришку. Дворовые мальчишки часто издевались над ней, то грязью обливали, то из рогатки пуляли, то просто обзывали ее. Арина убегала от них и горько плакала.
Как-то раз она нашла в маминых вещах флейту, на которой та играла ей в детстве. Арина не умела играть, но хорошо помнила, как мама это делала. С тех пор флейта была всегда с ней, словно мамино благословение. Так прошло несколько недель. Улица стала ей как родная сестра. Однажды Арина услышала, как зазвонили колокола перед вечерней службой и, сунув флейту в карман, побежала на звук. Она и раньше слышала их звон, но именно сейчас захотелось откликнуться на этот призыв.
Кроме отца у нее никого не было. Смерть матери была полной неожиданностью для всех. Горе словно штормовая волна застигло отца девочки, Василия Степановича, врасплох. Он так горевал, что совершенно забыл про дочку, так что той приходилось заботиться о себе самой. Она стала приходить к храму, когда звонили колокола, возвещая о начале богослужения, и просила милостыню. Люди подавали деньги, продукты, одежду. Могла так простоять весь день. А чтобы скоротать время пыталась что-то наигрывать на флейте. Кто-то из прихожан показал ей как правильно надо играть, и она стала учиться. Среди прохожих находились и те, кто ворчал на нее, обзывал «попрошайкой», «шпаной» или «грязнулей». Дворовые мальчишки и здесь нашли ее и снова начали издеваться. Несколько раз побивали палками, так что Арина могла укрыться от них только в храме. Вся в слезах, она садилась на скамейке и плакала. Так наплакавшись, вытерев слезы, она подолгу могла бродить среди икон, с интересом разглядывая их. Этот храм был не таким, как тот, куда они ездили с мамой на Пасху, когда она еще была жива. Тот храм был маленьким, деревянным, а этот большой, белокаменный, просторный. Несмотря на наличие строительных лесов вдоль стен, храм поражал своим величием и красотой.
В один прекрасный день настоятель храма поп Прокопий познакомился с ней. Узнав трагедию девочки, он спросил, не хочет ли она помогать убираться в храме за еду. Потом он ходил к отцу Арины, чтобы поговорить. А поговорить им было о чем. Поп Прокопий через пять лет жизни в браке потерял жену, так и не успев обзавестись детьми. С тех пор он уже десять лет жил совсем один. Пережив подобную трагедию, он знал только один путь, как можно выбраться из нее.
Когда поп Прокопий пришел в дом Василия Степановича Таранова, тот сначала не понял, кто перед ним стоит. Он вежливо пригласил гостя на кухню и налил ему стопку водки. Поп Прокопий перекрестился и выпил предложенное залпом. Василий Степанович протянул ему на вилке огурец.
– Василием меня зовут, будем знакомы, – уверенно протянул руку Василий Степанович.
– Поп Прокопий, местный поп, – представился священник и подал руку в ответ. Так его называл почти весь район, а батюшка не обижался. Сам иногда называл себя в шутку «толоконный лоб». Он любил посмеяться над собой, это успокаивало волнение, помогало расположить к себе собеседника…
Поп Прокопий узнал в Василии мастера по росписи. Когда он интересовался этой темой, чтобы расписывать храм, один городской служащий рассказал ему о нем. Одним словом Василий Степанович был художником. Он рисовал не только картины, но раскрашивал предметы интерьера, расписывал статуэтки, стены, делал витражи и все, что связано с нанесением краски на поверхность материала. У него была в музее культуры выставка стеклянной посуды, расписанной в разных техниках и стилях. Его картины были выставлены в художественном музее в красной комнате…»
Чтение истории прервал телефонный звонок у Ивана.
– Прости, я должен ответить, – извинился он.
Звонили сообщить, что нужно было выходить в ночь на дежурство. Сложилась непростая ситуация, врачей не хватало. Это означало, что приятную встречу нужно было заканчивать.
– Прости, родная, я должен идти, – сказал Иван, обращаясь к Нине, – ты же знаешь, что у меня работа такая, могут вызвать. Мне надо еще собраться и заехать к маме за инструментом.
– А когда ты вернешься? – немного растерянно спросила Нина.
– Не знаю, – Иван погладил Нину по волосам, – но постараюсь, как только смогу. Слушай, а может, дашь мне эту книгу? Я на дежурстве почитаю, если будет время.
– А потом не будешь со мной ее читать? – настороженно спросила Нина.
– Нет, наоборот, – успокаивал Иван, – я подготовлюсь, чтобы интересней прочитать, с выражением, потому что уже буду знать, что написано, – ответил Иван. На самом деле он с подозрением отнесся к рассказу, и хотел найти аргументы, чтобы не читать подобного рода литературу. Затем с улыбкой добавил, – к тому же, мне надо подготовиться для ответов на твои вопросы.
– Но ты же умный, зачем тебе готовиться?
– Только не в этих вопросах. – Иван немного задумался, а потом серьезным голосом сказал, – мне самому еще нужно разбираться. Может, найду того, кто объяснит мне, а я потом объясню тебе, – Иван потрепал Нину по макушке.
– Ну, ладно. Умеешь ты уговаривать, – улыбаясь согласилась Нина, – бери. Смотри только картинки кровью не заляпай, они тут красивые.
Иван громко рассмеялся.
– Я же не в операционной ее читать собираюсь.
– Не знаю, вдруг понравится… – на полном серьезе, пожав плечами, ответила Нина.
В комнату заглянула Вера.
– Мама зовет всех обедать, – бодрым голосом сказала она.
Вновь семья собралась за столом. Даша и дети спели молитву, Анатолий благословил и перекрестил еду на столе, а Иван просто перекрестился. Сразу после обеда он, извинившись, ушел.