Глава 4
Заместитель директора Института Мировой революции товарищ Холованов после совещания с Самым Главным, получив ценнейшие указания, вернулся в состоянии видимого раздражения и первым делом (как все и предполагали) потребовал к себе на доклад начальника особой группы контроля товарища Ширманова.
– Товарищ Ширманов, как идет подготовка немецкой группы?
– Порядок.
– Французской?
– Без срывов.
– Испанской?
– Все нормально.
– Не ввести ли нам в испанскую группу запасную девочку?
– Учебная точка рассчитана на шесть человек…
– Ничего. Пусть будет шесть и одна запасная.
– Сумеет ли новенькая догнать остальных, сумеет ли усвоить все то, что девочки уже усвоили?
– Эта сумеет.
– Хорошо, завтра оформим.
– Теперь о главном. Товарищ Ширманов, что вам известно о человеке по имени Рудольф Мессер?
Командир спецгруппы Ширманов отметил в вопросе Холованова официальные нотки и потому отвечал, вставляя в обращение слово «товарищ»:
– Товарищ Холованов, Рудольф Мессер – всемирно известный иллюзионист и фокусник.
– Вы мне, товарищ Ширманов, не рассказывайте то, что знают все.
– Нам известно, что за ним охотится британская военная разведка, американцы, несколько немецких организаций: абвер, гестапо…
– А не кажется ли вам, товарищ Ширманов, что тут у нас, в Институте Мировой революции, творятся странные вещи? Гитлеровская разведка охотится за Мессером, британская охотится, американская охотится, а почему сталинская разведка за Рудольфом Мессером не охотится?
Скрипнул Ширманов зубами.
Есть два способа ставить задачу подчиненным. Первый способ – ефрейтор передает солдатам приказ вышестоящего: старшина приказал красить забор! В этом случае ефрейтор как бы отстраняется от процесса принятия решения и постановки задачи. В этом случае ефрейтор как бы сам ставит себя на один уровень со своими подчиненными: я человек маленький, мне приказали, а я вам передаю, то есть и вы, и я, – исполнители чужой воли.
Второй способ – любой приказ, спущенный с головокружительных высот, превращать в свой собственный, отдавать его от собственного имени, не ссылаясь на вышестоящие инстанции и их волю: будете, падлы, забор красить! Я так хочу! Я так приказал! Я так повелел! Такова моя воля!
Не мне обсуждать плюсы и минусы этих методов, скажу только, что личный пилот и телохранитель товарища Сталина, заместитель директора Института Мировой революции Холованов Александр Иванович, агентурный псевдоним Дракон, действовал всегда только вторым способом. Холованов-Дракон не говорил, что товарищ Сталин приказал поймать Мессера, вовсе нет, – сталинскую волю Холованов превращал в свою собственную и действовал только от своего имени: мне нужен Рудольф Мессер! Подать чародея! Где Рудольф Мессер?! Поймать и доложить!
И даже не так. Ставить задачу типа «поймать и доложить» умеет каждый. Подчиненный на это через полгода ответит: доставить не удалось, так как не смогли поймать, а не смогли поймать, так как не смогли найти, а не смогли найти, ибо…
Потому приказ надо отдавать не только от своего собственного имени (больше уважать будут и подчиненные, и начальники), но и в форме вопроса. Одно дело: приказываю выкрасить забор! Другое – а разве забор еще не выкрашен?
В первом случае подчиненные будут выполнять (если будут) только то, что приказано. Во втором случае им предоставлена широчайшая инициатива действий – сами все делать обязаны. Сами себе работу должны находить. Командир только от случая к случаю интересуется: а разве оружие еще не вычищено? А разве траншея не вырыта? А разве город еще не захвачен? Кто персонально в этом виноват?..
В первом случае командир вынужден обо всем думать сам, все помнить, все учитывать, обо всем подчиненным напоминать. Во втором случае он заставляет своих подчиненных обо всем думать, все помнить, все делать без напоминаний, своими вопросами-приказами командир только доворачивает их рвение в нужное ему направление.
О Рудольфе Мессере Холованов никогда не разговаривал со своими подчиненными и задачу на его поимку не ставил. Даже в форме вопроса. Ничего страшного. Сами думать должны. Сами должны инициативу проявлять, испрашивать разрешение на поимку и докладывать об исполнении.
Холованов сел, а начальник особой группы вытянулся перед ним. Ситуация: никто из подчиненных Холованова задачу на поимку Рудольфа Мессера сам себе поставить не догадался, потому Холованов теперь был вынужден такую задачу ставить. И он ее поставил в своей обычной форме короткого напористого допроса. В каждом вопросе – не выраженное явно, но вполне отчетливое обвинение в измене Родине и великому делу Мировой революции:
– А разве вы еще не поймали Рудольфа Мессера? Удивительно. А разве Рудольф Мессер не сидит у нас в подвале? Странно. Разве вы не можете вот сейчас его разбудить и пригнать в мой кабинет? Это более чем странно. А кто, товарищ Ширманов, виноват? Вы лично не виноваты! Ну конечно, вы не виноваты! А кто же виноват? Может, я виноват? А? Я виноват? Ах, и я не виноват! И на том спасибо. Кто же тогда? Кому из своих подчиненных вы поставили задачу на поиск и поимку Мессера? Ах, вы никому такую задачу не ставили… Так и запишем. А чем, собственно, вы занимаетесь в своей группе? И не кажется ли вам…
Страшные слова о вредительстве не были еще произнесены, но на кончике Драконова языка они уже вертелись, как чертенята у сковородки с грешниками, приплясывая.
Есть еще один командирский секрет. Умный командир гнет линию по одному параметру – указывает подчиненным, ЧТО надо делать. Но не указывает, КАК.
Если командир начинает указывать, как надо делать, то указаниями своими сковывает инициативу подчиненных и берет на себя ненужную ответственность за последствия. Про то, КАК надо делать, пусть думают сами подчиненные. Путь у них головы болят. Если командир не указал способов выполнения задачи, то в случае неудачи он окажется прав: да, я приказывал это делать, только надо было действовать иначе, с умом.
– В общем так, Ширманов, расстрелять тебя немедленно мне врожденная доброта мешает. Понял? Даю тебе последнюю возможность. Бери любые средства, любую агентуру, все дам, но Мессера мне достань. Из-под земли достань. Понял? Если его какая-то разведка утащила, так ты из звериной пасти его вырви и мне сюда поставь, на этот вот коверчик. Понял?
Ширманов прохрипел невнятно. И тогда Холованов вопрос повторил:
– Спрашиваю, понял?
– Понял.
– Неделя на поиск. Неделя на похищение. Неделя на доставку. Через три недели Рудольф Мессер должен быть тут. Если через три недели он не появится в Москве, ты кончен. Может быть, он сам чудом тут объявится, тогда ты спасен. А сейчас поднимай свою группу. Работай. Каждый день – на мой стол отчет о проделанной работе. Понял?
– Понял.
– Удивляюсь своей доброте: даю тебе три недели на спасение твоей же шкуры. На черта она мне нужна, твоя шкура? Иди и спасай ее. Надейся только на себя и на чудо. И помни слова товарища Сталина: чудес не бывает.
Чародей сидел уже не на табуретке, а в кресле начальника тюрьмы, слышал грохот арестантских подков и благодарственные вопли, блаженно улыбался, отдавая короткие распоряжения:
– Гиммлеру про меня не докладывайте.
– Слушаюсь, не докладывать.
– Нет, нет. Я не приказываю. Просто вам не следует торопиться – доло́жите, что поймали меня, а потом конфуз выйдет. А я тут, как сами понимаете, не задержусь, поем, обсушусь и уйду. Где, кстати, мой обед?
Бани в тюрьмах Берлина уж больно хороши. Чистота ослепительная, свет мягкий, воздух свежий, жар отменный. Сначала – мощный душ, потом чародея размяли-расправили, еще раз в душ поставили, после того – сухая парилка огнедышащая. С пивом. Пиво в маленьких зеленых бутылочках, бутылочки в бадье деревянной, во льду. Много бутылочек.
Чтобы меня превратно не истолковали, оговорюсь: баня такая – не для всех. И даже не для всех надзирателей. Баня для вышестоящего руководства – для начальника тюрьмы и тех, кто его проверять уполномочен. Баня влеплена между внешней стеной и кочегаркой. За внешней стеной – не улица берлинская, а еще одна тюрьма. Женская. Они как бы две разные тюрьмы, но под единой администрацией, с общими на две тюрьмы хозяйственными службами, чтобы две прачечные не держать или два рентген-кабинета. Потому тут, в районе командирской бани, втертой меж других строений, две тюрьмы как бы в единое целое сливаются.
Вот туда наш чародей и попал. Его почему-то быстро из разряда арестантов перевели в разряд проверяющих. Порядок в Берлине установлен крепкий – проверяющие могут нагрянуть в любое время дня и ночи. Потому в любое время дня и ночи баня та – не то чтобы спрятанная, но в официальный перечень тюремных помещений не вписанная – находится в десятиминутной готовности к приему любой комиссии. Только ворота растворяются, только машины комиссии в тюремный двор вкатываются, а тут в бане уже пары быстренько поднимают до соответствующих высот. И аттракционов в бане подготовлено на любой вкус в изобилии. И много в той бане разнообразных удовольствий вкусить дозволяется…
Банщик тюремный, доложу я вам, – особая порода рода человеческого. Как попадают в банщики тюремные, мне знать не дано. Знал бы как, сам бы банщиком бутырским заделался. Но не знаю, потому низменным трудом сочинителя перебиваюсь.
Так вот: даже немецкие тюремные банщики, и те чародея уважали.
– Отчего же его не застрелят?
– Так ведь пули мимо него летят.
– Кто же главнее – папа наш, начальник административно-хозяйственной части, или чародей какой-то?
– Сдается мне, чародей главнее. Может такое быть, что он главнее и самого начальника тюрьмы.
Присвистнули: если так, то его по полной программе развлекать надлежит, с девками-затейницами.
Но чародей спешил. Ограничился пивом. И пил немного. Только для утоления жажды. И повторял про себя: «Не уснуть! Не уснуть! Не уснуть!»
Он знал, что во сне беззащитен. За двое суток ему удалось поспать всего немного, в воронке. Огромные дюжие банщики трут его мочалками, косточки правят, а в голове чародеевой звон. Хочется чародею послать все к черту и закрыть глаза всего на мгновение и так их держать закрытыми. Совсем недолго. Всего минуту.
От ванны чародей отказался. Ванна расслабляет. Душ бодрит. Потому – душ, душ, душ.
Щеки его распаренные брил тюремный цирюльник. Из коммунистов. Из тех, кому бежать в метельную ночь, в неизвестную тревожную свободу из теплой тюремной бани никак не пожелалось. Коммунисту чародей повелел: с бритвой осторожнее. И коммунист слушался. Легко другим приказывать. А как отдать самому себе такой приказ, чтобы подчиниться? И команда такая простая: «Не спать!»
И так трудно эту команду выполнить.
Берия Лаврентий Павлович, новый глава НКВД, приказал перекрыть коридор сейфами. Из кубиков-сейфов стальную стеночку в коридоре сложили-возвели-соорудили: две амбразуры для стрельбы и узкий проход между сейфами – только одному пролезть-пропихнуться. А пропихнувшись, упрешься в другую стеночку из таких же сейфов, в еще одну узенькую амбразуру упрешься, в ствол пулеметный. Проходы в стальных стенках друг против друга не приходятся, потому, протиснувшись (если позволят) в одну щель, поворачивай в малый лабиринт, а уж потом протискивайся в другую щель.
Охрана с пулеметом ДП – в коридоре перед стенкой, еще охрана с собакой в лабиринтике меж двух стенок, и еще охрана за второй стенкой. Окна коридоров и начальственных кабинетов деревянными щитами изнутри заколочены.
Три резона тому: во-первых, невозможно прицельно в окна стрелять, во-вторых, граната в окно не влетит, а в третьих, при внешнем взрыве осколки стекла по кабинетам и коридорам не полетят, не поразят обитателей коридорных и кабинетных.
Щиты на окнах из свежих досок сколочены. Сквозь щелочки – лучики солнечные. Но основной поток света щиты сдерживают. Потому лампочки Ильича, изготовленные в Швеции фирмой «Эриксон», в коридорах и в кабинетах не гаснут.
От щитов сосновых – пьянящий запах смолы, запах зимней тайги, запах лесоповала, запах Амурлага.
Вход в кабинет товарища Берии – только по вызову. Любого обыщут в коридоре до самой последней нитки. Так вызываемых и предупредили: лишнего не иметь. Придет время, и товарищ Берия будет в Москве в открытом лимузине разъезжать, демонстрируя врагам, что не боится никого. Но не пришло пока то время. Сейчас авгиевы конюшни НКВД почистить надо. А народ в НКВД нервный и вооруженный. Потому коридор перекрыт. Потому в решето превратят любого, кто без приглашения в коридор начальственный нос сунет. Не подступиться врагам.
И отравить нового шефа никому не выгорит: прямо с Кавказа прибыл и на запасных путях Курского вокзала замер личный поезд товарища Берии, с надежной охраной, с поварами, с запасом продовольствия, со всем необходимым для работы и отдыха.
Но нет времени на отдых, нет времени на пьянку. Работает товарищ Берия. Потому готовят ему в поезде и на машине под конвоем обеды-ужины на Лубянку доставляют. Суп в кастрюльке как из Парижа: откроют крышку – аромат, подобного которому нельзя отыскать в природе. Лубянским-то поварам какое доверие? Лубянские – пока еще ежовского выбора. Всех менять надо.
И утехами некогда товарищу Берии себя услаждать. Женщины из его обслуживания в безделье погрязли, в вагоне запертые. Не до них. Чтобы со скуки не умерли, товарищ Берия приказал им ленинский «Материализм и эмпириокритицизм» изучать. Занят Лаврентий Павлович. Никаких утех, никакой пьянки, никаких женщин. На Лубянку с собой только трех взял – обед подать, нарзану налить, тарелки убрать.
Николай Иванович Ежов двинул левой рукой. Стакан скользнул, на мгновение завис на краю стола и грохнулся об пол. По звуку – вдребезги. Интересно, пустой был или?.. Обратил Николай Иванович свой взор на стол, и сознание его зафиксировало факт: пустой. Правой рукой ощупал стол перед собою – другой стакан нужен. Другого под рукой не оказалось, не прощупалось. Мелькнуло: можно из горла… Скривился от такой мысли пакостной: не таков Николай Иванович Ежов, чтобы из горла лакать! И вообще! Мы еще посмотрим! Посмотрим, чья возьмет! Рванул воротник, чтоб не душил. Звезды маршальские на петлицах пощупал. Сначала на левой петлице, потом на правой…
Николай Иванович Ежов был главой народного комиссариата внутренних дел – НКВД. Потом товарищ Сталин по совместительству ему еще работу подбросил – руководить народным комиссариатом водного транспорта – НКВТ. Потом с НКВД товарища Ежова турнули, остался он только в НКВТ. Но звание – Генеральный комиссар государственной безопасности – осталось. Не сняли с него звания. Так он и ходит по наркомату водного транспорта в форме Генерального комиссара с маршальскими звездами. И деньги ему, как у нас принято, платят отдельно за занимаемую должность водного наркома, а кроме того за звание Генерального комиссара, хотя к делам НКВД он последнее время отношения не имеет.