Выборы в истории Российского государства в IX – начале XIX века. Глава I. Становление выборных начал в истории Русского государства (IX–XV вв.) (И. В. Минникес, 2010)

В качестве предмета начального этапа исследования можно выделить практику выборов, существовавшую в Русском государстве в IX–XV в. Процедура «призвания» князя, замещения кафедры владыкой и т. п. в это время, безусловно, не слишком похожа на выборы в их современном варианте. Однако между выборами той и другой эпохи есть общие черты.

Показателем, позволяющим относить древнерусское «призвание» к выборам, является то, что решение принималось не одним лицом, не группой должностных лиц, а населением.

В летописных рассказах о «призвании» фигурируют члены общины, именуемые чаще всего по названию города – «новогородцы», «кияне», «полочане» ит. п. Их активная роль очевидна. Так, в 1069 г.[17] жители Киева «…сотвориша вече, послаша к Святославу и к Всеволоду, глаголюще: "пойдите во град отца своего и княжита"…»,[18] в 1095 г. «Новогородцы же идоша к Ростову по Мстислава Володимеричя, поемше же его и ведоша к Новугороду»,[19] в 1177 г. «Ростовци и Суздалци послаша в Новъгород по князя Мстислава Ростиславичя… Володимерци же послаша во град Переаславль… по князя по Всеволода Юрьева сына…».[20] Термины, использованные летописцем: «послаша», «посадиша», «пояша себе» подчеркивают значение воли населения при возведении на стол (кафедру, степень) того или иного кандидата.

Организационная форма, посредством которой реализовывалась воля общины – вече. Об этом с очевидностью говорят фразы летописей: в 1069 г. решение о призвании Святослава и Всеволода киевляне приняли, когда «сотворше вече».[21] Аналогичным образом, судя по летописи, было принято решение и в 1181 г., когда новгородцы «…по своему обычаю Новогородцкому сотвориша вече, и даша князю Ярополку Ростиславичю… град Новый Торг…».[22]

Не менее весомыми доказательствами важной роли вечевого собрания в выборах являются договоры с приглашенными князьями. В них призванного князя от имени города приветствует вече: «Благословление от владыкы, поклон от посадника Гюргя, и от [ты]сячкого и от всех старейших и от всех менших, и [от всего] Новагорода…».[23]

Таким образом, признаком наличия выборов в русском государстве в IX–XV в. являлось одобрение кандидатуры будущего должностного лица вечем.

При этом для признания приглашения выборами совершенно необязательно, чтобы вечу предлагалось несколько кандидатур. Главное, чтобы население могло вынести самостоятельное решение, даже отвергнуть нежелательного претендента.

Все остальные элементы процедуры избрания дополняли основную вечевую стадию. Они являлись факультативными в том смысле, что их наличие или отсутствие в каждом конкретном случае не доказывает и не опровергает применения избрания как способа замещения поста.

Вопрос о распространении выборов как способа замещения поста предполагает определение территориальных и хронологических рамок института.

1.1. Хронологические рамки института выборов в Древнерусском государстве

Первая проблема, требующая внимания – это хронологический аспект существования выборов на данном этапе.

Поскольку процесс выборов напрямую связан с вечевыми сходами, наличие или отсутствие последних в конкретный период делало выборы, соответственно, возможными или невозможными. Хронологические рамки выборов напрямую связаны с периодами деятельности веча: если на каком-то этапе вече прекратило свое существование, значит, прекратились выборы.

Определить «дату рождения» веча не представляется возможным: оно «существовало у славян с самой глубокой древности».[24] Как верно заметил М. Ф. Владимирский-Буданов, имея в виду, вероятно, догосударственный этап общественного развития, вече имеет «доисторическое происхождение».[25]

Отсюда следует, что «точку отсчета» вечевой деятельности указать невозможно. То же самое можно сказать о «догосударственном» этапе участия населения в формировании родоплеменной власти.

Можно ли определить «дату рождения» выборов?

Установление выборности в литературе чаще всего связывают или с XI или с XII в. Сторонники более поздней датировки (Н. А. Рожков, Б. Д. Греков, Д. А. Введенский, Д. С. Лихачев, В. В. Мавродин, Б. А. Рыбаков, М. Н. Тихомиров и др.), придают огромное значение событиям 1136 г. Именно с ними чаще связывается начало «республиканского строя» в Новгороде, проявившего себя, прежде всего, в выборности князей и иных лиц местного управления.

В. Л. Янин и И. Я. Фроянов указывают более ранний период. Для В. Л. Янина «посадничество нового типа… впервые возникает еще в конце XI в. и, по-видимому, с самого начала является выборным».[26] И. Я. Фроянов рассматривает особенности государственного строя Новгорода через призму защиты от притязаний киевских князей. В качестве «новой фазы становления новгородской республики»[27] он выделяет последнее десятилетие XI в., когда вече изгоняло провинившихся князей и отвергало нежеланного претендента.

Указать точную дату введения выборности в русском государстве затруднительно.

Во-первых, трудности порождены территориальными масштабами применения выборов как способа замещения престола и иных выборных постов.

Практически на всех землях русского княжения рано или поздно прибегали к выборам, так что ответ на вопрос о начале выборов предполагает сравнение электоральной практики различных территорий.

Во-вторых, серьезную проблему представляют датировка возникновения государственности на Руси и вопрос преемственности традиций родоплеменного общества.

Общинное решение по поводу кандидата на определенный пост характерно как для государственного, так и для родоплеменного этапа. В связи с этим требуется определить хронологические границы «государственного» и «догосударственного» этапов, что само по себе представляет предмет особого исследования и до сих пор вызывает множество споров. Можно ли рассматривать случаи приглашения князя в IX–XI в. как выборы главы государства или все они, или, по крайней мере, те, которые датированы IX в., относятся к «догосударственному» периоду?

Результаты недавних археологических раскопок в старой Ладоге дают основания считать ее стольным городом.[28] Принятие во внимание этого факта «сдвигает» «точку отсчета» российской государственности почти на сто лет – к VIII в. Отсюда следует и возможность изменения хронологических рамок выборов.

Если государство существовало в конце VIII – начале IX в., то приглашение Рюрика на новгородский престол можно считать примером выборов на государственный пост. Придерживаясь традиционной датировки возникновения российского государства IX–X в., – приглашение Рюрика невозможно оценить однозначно. Его можно рассматривать и как пример формирования родоплеменной администрации, и как выборы на государственном уровне.

Кроме того, чтобы поиски начальной даты введения выборов имели значение, нужно доказать, что в какой-то период они прекратились. Другими словами, необходимо определить тот момент, когда потеряли силу «догосударственные» выборы. Коль скоро выборы неразрывно связаны с вечем, прекращение деятельности вечевых собраний одновременно означало бы упразднение электоральных основ в государстве.

Некоторые авторы четко указывают хронологические даты «смерти» веча. С точки зрения М. Б. Свердлова, из-за того, что «в IX–X в. простое свободное население было лишено права участвовать в политическом управлении государством, политический институт, посредством которого такое участие осуществлялось, – племенные народные собрания, или вече, исчез».[29] Для Н. Н. Андреева вече «умерло на всем пространстве южной и северо-восточной Руси»[30] позднее, в период удельной Руси, из-за отсутствия свободных смердов, составлявших основу веча. Интересно отметить, что для некоторых авторов указанный Н. Н. Андреевым период, наоборот, связан с возрождением института веча. М. Д. Приселков считает, что «после смерти Святополка… весьма вероятно, в Киеве воскресла вечевая жизнь»;[31] для Б. Д. Грекова «подъем значения вечевых собраний падает на вторую половину XI и особенно на XII век».[32]

Если вспомнить о неразрывной связи выборов и веча, то период «упразднения» выборов также должен приходиться на X–XI в. Продолжая эту линию, следовало бы признать, что с укреплением государственности в конце XI – начале XII в. выборы вновь стали популярным методом замещения теперь уже государственных постов. Но на каком основании и по какой причине была восстановлена власть общины в «государственную» эпоху?

В отношении Новгорода ревитализация выборов объясняется «антикняжеской» борьбой общины[33] и стремлением «обособиться от Киева, покончить с тягостной зависимостью».[34]

Согласившись с первым объяснением причины восстановления института выборов, придется игнорировать многие документальные сведения. Картины, рисуемые летописью, зачастую противоречат тезису об антикняжеской борьбе. Летописец утверждает, что новгородцы «не терпяще безо князя седети»,[35] хотя им неоднократно предоставлялась возможность самим взять в руки управление. Как справедливо заметил К. С. Аксаков, «Новгород не мог оставаться без князя. Возьмите Новгородскую летопись, прочтите, с каким ужасом говорит летописец о том, что они три недели были без князя».[36] Таких фактов в летописи немало. Поэтому то, что в советской литературе было принято именовать классовой борьбой против феодала-князя, представляет собой, скорее, борьбу против конкретного князя как личности, не удовлетворявшей в данный момент запросам общины.

Приняв второе толкование, связывающее восстановление выборов с желанием обособиться от Киева, трудно будет найти объяснение другим историческим фактам. Стремление к независимости от Киева не объясняет неоднократное обращение новгородцев в столицу за князем. Кроме того, теряется смысл призвания князей в самом Киеве.

По оценке П. П. Епифанова, «…гипотеза о необъяснимом исчезновении вечевых собраний в IX–XI в. имеет свою теоретическую предпосылку… появление княжеской власти, государства, само по себе автоматически и немедленно уничтожает всякие следы народной самодеятельности… Но это представление ошибочно…».[37]

Схема, включающая «смерть» и «воскрешение» выборов представляется сомнительной. Думается, что и в переходную, и в «государственную» эпоху выборы на вече не были упразднены. Порядок управления был преемственным, и они сохранялись как один из возможных вариантов формирования теперь уже государственной власти. Одно только указание разных дат «смерти» и «возрождения» веча уже дает основания усомниться в реальности факта прекращения деятельности веча и последующего его восстановления. Кроме того, летописи, характеризующие данный этап, пестрят многочисленными упоминаниями о вече.

Представляется, что идея о ликвидации и восстановлении веча порождена, прежде всего, своеобразием самого института. Вечу не свойственны ни периодичность созыва, ни постоянство состава, характерные для современного государственного органа. Поэтому факт эволюции некоторых характеристик веча еще не означал его ликвидацию и возрождение. Так, М. Ф. Владимирский-Буданов настаивал лишь на изменении основных характеристик веча. Он выделил в истории развития народных собраний три исторических этапа. Первому соответствовало народное собрание в форме племенной сходки. На втором этапе (IX–X в.) «вече находится в процессе перехода от племенного собрания к городскому».[38] Наконец, третий этап вечевых собраний (XI–XIII в.) – это, по мнению автора, «эпоха полного выделения этой формы власти в самостоятельную (как собрание простых граждан) и полного развития ее прав».[39]

Но эволюция веча и ее отражение в институте выборов свидетельствовали скорее об их приспособлении к политическим реалиям, нежели о «смерти» и «воскрешении». Коль скоро факты свидетельствуют о наличии вечевых собраний, значит, сохраняется и возможность выборов как одной из функций веча.

Принимая за основу тезис об эволюции вечевых собраний, можно объяснить многие события, происшедшие задолго до «официального» введения выборов.

Имеются в виду как неоднозначные факты, подобные призванию Рюрика или вокняжению в Новгороде Владимира Святославича, так и события, которые напрямую свидетельствовали о применении выборов. В частности, в 1068 г. киевляне «послаша к Святославу и к Всеволоду».[40]

В 1024 г. «прииде Мстислав изо Тмутаракани к Киеву, и не приаша его Киене», а в 1095 г. «прииде Изяслав…к Мурому; и приаша и Муромци».[41] Не менее важны и косвенные свидетельства: в 1078 г., расхваливая незлобивость Изяслава, летописец восклицает: «Колико ему зла сотвориша Киене: самого выгнаша…».[42] Очевидно, что именно население принимало одних правителей и отвергало и изгоняло других.

Думается, что в обоих случаях имело место вечевое собрание по поводу претендента на стол. При этом надо учитывать, что в этот период стол необязательно должен быть вакантным. Таким образом, предположив, что за данными решениями стоит вече, можно сделать и другой вывод – что были проведены выборы, закончившиеся одном случае благоприятно, в другом – нет.

В отношении местных властей, как и в отношении князя, справедливо мнение о преемственности института выборов из догосударственной практики.

Вряд ли можно с уверенностью сказать, что «с конца 80-х гг. XI в. по решению веча из числа бояр стали выбирать главу местного самоуправления – посадника…».[43] В реальности на протяжении довольно длительного периода времени замещение посадничего поста осуществлялось посредством двух альтернативных способов: назначение и выборы сменяли друг друга. «Вече овладевает правом избирать посадника постепенно» – отмечал М. Ф. Владимирский-Буданов.[44]

Анализируя причины и способы смены посадников, Д. И. Прозоровский указал на различные варианты замещения этого поста не только в XI, но и в начале XII в.: «…в 6627 (1119) году умер посадник Коснятин Мосътовиц… а в следующем году "приде Борис посадницать в Новьгород". Не сказано: откуда он прибыл, но, вероятно из Киева… из чего можно заключить, что один из посадников назначался великим князем. В 6634 (1126) году "в даша посадницество Мирославу Гюрятиницю". Это, вероятно, был посадник выборный… По всей вероятности Мирослав недолго посадничествовал…, потому что в 6636 (1128) году посадничество дано…Завиду Дмитровицу… После Завида, кажется, не было выбора, потому что в 6637 (1129) году "въниде из Киева Данил посадницать Новугороду"…».[45] По расчетам В. И. Сергеевича «в начале XII в. еще встречаем случаи назначения князем новгородского посадника, но с 1130 г. установляется постоянная практика назначения посадника новгородским вечем».[46]

Но даже признание в качестве основного способа выборного замещения должности с 1130 г. отнюдь не перечеркнуло более раннюю практику, когда выборы чередовались с назначением, поэтому начинать отсчет с 1130 г. было бы некорректно.

Применительно к должности тысяцкого довольно длительное время выборы также перемежались назначением.

Первые упоминания в летописи о «тысяче» и ее предводителе относятся к 1089 г., но, видимо, сам институт гораздо старше. Не имея точных сведений о порядке замещения должности, большинство авторов презюмируют назначение: «В связи с Новгородом тысяцкий впервые упоминается в летописях под 1138 г. Но это был еще княжеский тысяцкий…».[47] Как отмечает В. В. Луговой, выборы тысяцкого «начали проходить с конца 80-х гг. XII в.».[48] Е. А. Рыбина указывает чуть более поздний срок: «…первым выборным новгородским тысяцким был Миронег, или, иначе Милонег, которого новгородская летопись знает как строителя церкви св. Вознесения и в известии об ее освящении в 1191 г. называет Миронега тысяцким».[49] Но указываемые даты строятся в большей мере на предположениях авторов. Принимать их как достоверные хронологические рамки введения выборности вряд ли оправдано.

Что касается времени введения выборности нижнего уровня – сотских и старост, вопрос о «дате рождения» теряет смысл. Как заметил И. Д. Беляев, «они по времени учреждения своего были самыми древними выборными начальниками в Новгороде, конечно бывшими еще до приглашения Рюрика с братьями».[50] Выборные власти характеризовали общинное, волостное устройство еще в «догосударственую» эпоху.

Единственный пример сравнительно точного временного критерия связан с замещением архиепископской кафедры. Точкой отсчета практики выборов епископа (позднее – архиепископа) считается 1156 г.: «с этого года по смерти владыки Нифонта, епископы Новгородские сделались выборными от веча».[51] Заключение о введении выборности в данном случае можно сделать лишь благодаря тому, что этот пост не имел корней в «догосударственном» обществе.

«Верхний предел» существования веча связан с вопросом о самостоятельности городов.

По распространенному в литературе мнению, «…вечевой порядок на севере России, в Новгороде и Пскове, просуществовал до начала XVI в.».[52]

Имеются в виду события 1510 г., когда по требованию великого князя Василия Ивановича сняли вечевой колокол в Пскове, и чуть более раннюю, в 1478 г., ликвидацию новгородской вольности, воплощенную, по описанию летописца, в заявлении князя Ивана Васильевича: «вечю колоколу во отчине нашей в Новегороде не быти, посаднику не быти, а государьство все нам держати».[53]

Является ли эта дата, соответственно, и верхней границей периода существования выборности в русском государстве?

В конце XIII–XIV в. практика княжеских выборов несколько отличалась от «призвания» князя в IX–XII в. Отбор кандидатуры будущего новгородского князя с середины XIII в. практически был предрешен приобретением великокняжеского статуса. Однако говорить об отсутствии выборов в это время было бы неверно. Засвидетельствованные документально споры между великими князьями, недовольство новгородцев великокняжескими ставленниками, необходимость «укрепления» великого князя на новгородском столе позволяют считать, что выборность еще не была ликвидирована.

Во-первых, великий князь обязательно должен был «укрепиться» в Новгороде. Так, «великии князь Михаиле Ярославич тферьскыи прииде из Орды и седе на великом княжении Владимере» в 1305 г., и лишь спустя два года он «…седе… в Новегороде на столе в неделю на сбор святых Отец…».[54]

Во-вторых, новгородцам приходилось выбирать и воевать за своего князя в случае спора за великое княжение. Так, новгородцы твердо стояли за Юрия Даниловича Московского, хотя Михаил Ярославич Тверской тоже имел титул великого князя и неоднократно силой добивался от новгородцев его подтверждения.

Последний всплеск активности новгородцев в призвании правителя связан с заключением договора с литовским князем. Неудачная попытка вспомнить о своем праве заменить одного князя другим «на всей своей воле» фактически стоила Новгороду свободы. Эти события можно рассматривать как свидетельство ликвидации института выборов правителя в Новгороде. Чуть позднее эта политика была распространена на территорию Пскова.

Расправа с последним избранным вечем новгородским архиепископом Феофилом в 1480 г. завершила процесс ликвидации выборных начал в общегосударственном масштабе.

Поскольку описанные выше события относятся ко второй половине XV в. (1471–1480 гг.), можно констатировать, что ликвидация вечевой практики и выборности в общеземельном масштабе по времени практически совпадали.[55]

Таким образом, верхней границей раннего периода существования выборов можно считать последнюю треть XV в. Несмотря на заверения Р. Г. Скрынникова, что «едва ли можно говорить о вырождении боярско-вечевой республики»,[56] приходится признать, что к этому времени выборность на общетерриториальном уровне была практически ликвидирована. Основная причина, которая вынуждает нас сделать подобный вывод – община уже была не настолько сильна, чтобы отвергнуть московского князя и навязываемых им кандидатов во властные структуры.

Выборность в масштабах улиц и сельских общин была сохранена на последующих этапах развития общества. Например, «Память» царя Бориса Годунова, датированная 1602 г., была адресована «негородским пятиконецким старостам».[57]

1.2. Территориальные масштабы применения выборов

Выборы в русском государстве IX–XV в. для многих ассоциируются, прежде всего, с Новгородом и Псковом: «Новгородский тип правления постоянно отличался самым широким применением выборнаго начала в управлении Новгородским миром».[58]

Следует отметить, что широкие полномочия веча, а также выборный характер органов власти довольно часто влекут неоправданное противопоставление «феодальной боярской республики», «независимой боярской республики»[59] в Новгороде и Пскове «монархиям» в других землях.

Так, по мнению С. Н. Азбелева, Новгород «…в течение ряда столетий был центром могущественной республики, единственной на Руси…».[60] Этот тезис практически неизменно включается в научные труды и учебные издания: «Особый режим правления сложился в Новгороде и Пскове, являвшихся в отличие от других русских земель и княжеств феодальными республиками – уникальными для феодального строя государственными образованиями с самобытным вечевым устройством»;[61] «По форме организации политической власти – форме правления – Великий Новгород являлся аристократической феодальной республикой»[62] и т. д. Эта позиция общепринята, но не бесспорна. Еще в середине XIX в. Л. О. Плошинский верно заметил, что «не только на севере, но даже и во внутренней и южной частях… в городах, составляющих наследственныя владения Князей Рюрикова дома… народ везде имел обыкновение принимать посредством вече участие в делах общественных…».[63] И. Линниченко, критикуя Д. Я. Самоквасова за представление Киева «чистой монархией», а Новгорода – «чистой демократией», заметил: «Едва ли бы г. Самоквасов пришел к своим выводам, еслибы разсмотрел все время вечевой жизни и Киева и Новгорода; он бы встретил в первом во 2-ой половине XII в. неоспоримые факты призвания князя… с другой стороны он увидел бы и в Новгороде период, когда его политическая свобода и права были нисколько не шире, чем свобода Киева за период первых сильных киевских князей».[64]

Исторические факты и многочисленные исследования свидетельствуют о том, что избрание как один из вариантов замещения поста применялось не только в новгородских землях.

Так, традиционно относимая к монархиям киевская земля неоднократно практиковала действия, характерные для республиканской формы правления: в 1069 г., оставшись без князя, киевляне «…сотворите вече, послаша к Святославу и к Всеволоду»,[65] приглашая их в город; невзлюбив навязанного князем Всеволодом Игоря, киевляне «послашася к Переяславлю к Изяславу, рекуче: «поиде, княже, к нам, хочем тебе».[66] По свидетельству Лаврентьевской летописи в 1133 г. Ярополк занял киевский стол благодаря тому, что «людье бо Кыяне послаша по нь».[67]

Базируясь на многочисленных летописных свидетельствах аналогичного характера, М. С. Грушевский подсчитал, что «в период до монгольскаго нашествия мы имеем около пятидесяти смен князей на Киевском столе и около сорока до 1202 г., к которому относится последнее известие о деятельности киевской общины. За это время… община принимала участие в смене князей около четырнадцати раз, при этом кандидат получил стол исключительно по инициативе общины три или четыре раза».[68]

И. Линниченко, анализируя мнения нескольких дореволюционных авторов по поводу замещения киевского престола Владимиром Мономахом, писал: «Почти все историки, за исключением г. Самоквасова… видят в приглашении Владимира осуществление народнаго права призвания князя, «первую серьезную попытку решения веча»… Действительно, по родовым счетам Владимир не имел на Киевский стол никакого права и не видеть в приглашении Владимира народнаго права призвания князя можно только при полном увлечении стремлением доказать во что-бы то ни стало Киевскую монархию в отличие от Новгородской республики…».[69] Как прямые, так и косвенные указания на активную роль общины в призвании правителей на киевский стол позволяют согласиться с мнением М. К. Каргера, что «…князья, занимая киевский стол, были обязаны не только считаться с мнением Киевского веча, но и порой именно от него получать княжение…».[70]

Активную роль в замещении княжеского стола, по летописи, неоднократно играли общины Переяславля, Владимира, Галича, Друцка, Полоцка, Смоленска, Ростова и др.

Так, в 1144 г., воспользовавшись отъездом князя Владимира на охоту, галичане возвели на стол Ивана Ростиславича и даже «всю неделю бишася по Иване» с дружиной Владимира. «В данных событиях, – как отмечают И. Я. Фроянов и А. Ю. Дворниченко, – обращает на себя внимание еще один факт: галичане приглашают князя из пригорода Звенигорода, т. е. распоряжаются галицким столом по собственному усмотрению».[71] Позднее летописец отметил еще один подобный шаг галицкой общины. В 1189 г. «послашася Галичькии мужи к Ростиславу к Берладничичю, зовуще его в Галич на княжение».[72]

Определенные элементы выборности можно отметить и на примере приглашения полоцкого князя в 1127 г., когда «…Полочяне сътоснувшеси выгнаша Давыда и с сынъми, и поемше Рогволода идоша ко Мстиславу, просячи его себе князем».[73] Это событие и ряд более поздних фактов явно противоречат практике передачи власти по наследству. Несколько преувеличив его значение, М. В. Довнар-Запольский написал: «Полоцк со своими многочисленными пригородами по отношению к своим князьям занял такое же положение, как и Новгород: изгнание князей и водворение новых было здесь делом обычным…».[74] Однако можно согласиться с утверждением М. Н. Тихомирова, что в середине XII в. полоцкие князья уже зависели от веча.[75]

Судя по летописным данным, выборы князей проводились и в других городах. В 1175 г. жители Смоленска «выгнаша от себе Романовича Ярополка, а Ростиславича Мстислава въведоша Смоленьску княжить»,[76] в 1298 г. проняне «взяша к себе Изяслава…» взамен бежавшего князя.[77] Жители Ростово-Суздальских земель в 1157 г. «…здумавше вси, пояша Андрея… и посадиша и в Ростове на отни столе и Суждали».[78] После смерти Андрея им снова пришлось решать вопрос «по кого послем да княжить у нас?…да убо послем ко князю Рязанскому Глебу, сице глаголюще: Бог взял господина нашего князя и ныне хощем да шурья твоя княжать у нас…».[79] Очевидно, что и в том, и в другом случае речь идет о призвании, т. е. о выборах князя. При этом, по наблюдениям М. В. Довнар-Запольского, «в том, что жители сами наметили себе князя и выбрали, не было ничего необычнаго: как и в других землях, так и в Суздальской земле, народное вече привыкло обсуждать этот вопрос, раз преемник не был намечен при жизни…».[80] В 1177 г. волею жителей были посажены сразу два князя – Мстислав Ростиславич в Ростов и Всеволод Юрьевич во Владимир. Стремясь разрешить противоречия с Мстиславом Ростиславичем, Всеволод прямо сослался на волю горожан, признавая тем самым приглашение князя законной процедурой замещения престола: «…тебе привели Ростовци к себе княжити, княжи убо у них в Ростове; а мене привели Владимерци княжити у них, и мне буди Владимер…».[81]

Можно лишь предполагать, сколько подобных фактов летописцем пропущено или допускает альтернативное толкование. Например, что именно – наследование или выборы – скрывает описание «…прииде Изяслав… ис Курска к Мурому; и приаша и Муромци».[82] Скорее всего, хотя эта фраза и не свидетельствует напрямую о применении выборов, но подразумевает их, акцентируя внимание на активной роль общины. Отрицательное отношение общины к пришедшему могло стоить ему стола: в 1023 г. «прииде Мстислав изо Тмутаракани к Киеву, и не приаша его Киене; он шед седе на столе в Чернигове».[83]

Приведенные факты вполне согласуются с мнением, что вечевой строй нельзя считать специфической особенностью некоторых городских общин, которые были выделены в самобытную группу и названы «вечевыми» – Новгорода, Пскова и Вятки. По крайней мере, до XIV в. этот уклад был общерусским, и вече функционировало в разных русских городах. Аналогичным образом и выборы, по крайней мере княжеские, нельзя считать исключительной прерогативой Новгорода и Пскова, хотя, безусловно, именно электоральной практике этих городов мы обязаны значительной частью сведений.

Следует признать, что в каждом случае приглашения князя, избрания владыки, посадника, тысяцкого и т. п. были свои нюансы. Но при всем многообразии форм проведения выборов можно выделить некоторые закономерности, свойственные избирательным процедурам любой русской территории в любое время в рамках обозначенного периода. Для этого необходимо детальное исследование различных вариантов порядка проведения выборов, начиная от первых шагов и до завершающих действий.

2.1. Основания и процедура княжеских выборов в IX–XV вв

Процесс избрания князя в Русском государстве в IX–XV в. обозначался в летописях как приглашение или призвание. Этот процесс вполне можно назвать выборами, хотя, разумеется, он существенно отличался от современной электоральной процедуры.

Срок правления князя был неопределенным. Иногда он исчислялся несколькими днями («седев точию двадесять дний на великом княжъстве в Киеве»),[84] а иногда десятилетиями («Седе же сей князь Изяслав…на княжении в Киеве лет 29…»).[85] Поэтому говорит о периодичности выборов и определенном времени их проведения нет смысла. Единственное, чем определялось время выборов – это появлением необходимости в новом князе. Разумеется, разрешение данной ситуации было возможно и иными путями, например, посредством захвата или наследования. Но в соответствии с предметом исследования внимание будет направлено на замещение путем выборов.

Необходимость в приглашении на княжение другого правителя могла быть следствием различных ситуаций. Эти ситуации можно объединить в четыре вида фактических оснований, влекущих за собой необходимость избрания князя.

Освобождение престола – это наиболее часто упоминаемое документальными источниками основание выборов. Можно выделить несколько причин, которые могли повлечь освобождение княжеского стола:

а) смерть, ухудшение здоровья и постриг князя.

Об этой причине освобождения княжеского престола летописец упоминает довольно часто: «…и взяла его болезнь крепка зело, в ней же и преставися князь Мстислав, сын Ростиславль… Новогородци же посадиша у себя в Новегороде на княжении брата его князя Ярополка…»,[86] «Мстиславу же хотящу стрелити, и внезапну ударен бысть под пазуху стрелою… и на ту нощь умре…»;[87]

б) насильственное смещение другими кандидатами на престол.

Эта причина может повлечь за собой освобождение стола. Так, в 1168 г. «…князь велики Киевский Мстислав Изяславич… выгна из Киева дядю своего князя Владимера Мстиславичя; он же иде в Половцы, а Мстислав седяше в Киеве».[88]

Правда, эта ситуация чаще всего означала не выборность нового правителя а, скорее, захват престола более сильным претендентом;

в) уход правителя как добровольное сложение полномочий, когда князю ничто не мешало остаться правителем.

Так, например, сложилась ситуация в 1225 г.: Михаила Черниговского новгородцы «много уимаша его молящеся, и не могоша умолити его»[89] остаться. Несмотря на уговоры и приязнь новгородцев, он, как сказано в летописи, ответил им: «не буди вам гнева имети на меня о сем, яко не хощу у вас княжити в Новеграде, иду убо к Чернигову»[90] и покинул новгородскую землю;

г) замена князя или его «вывод» старшим родственником.

В этом случае вакансия вызвана действиями третьей стороны. Например, в 1117 г. Владимир Мономах «выведе…сына своего Мстислава из Новаграда и посади его в Белеграде, а в Новеграде седе Всеволод Мстиславичь».[91] Аналогичным образом спустя много лет, в 1295 г., поступил и великий князь Всеволод, когда «присла… в Новгород и рече: «Тако в земли вашеи ходит рать, а сын мои, а ваш князь мал; даю вы сын свои стареишии, князь Костянтин". И прииде в Новгород князь Костянтин Всеволодич».[92] В этом случае, как и при насильственном смещении, избрание – не слишком частый способ замещения стола. Но если введенный по инициативе старшего родственника правитель должен был перед «настолованием» получить одобрение населения, замена предусматривала выражение воли горожан;

д) изгнание правителя недовольным населением.

Документальные источники довольно часто ссылаются на недовольство жителей территории как на причину освобождения престола. Факт недовольства мог быть выражен как напрямую, так и косвенным путем, с помощью образного выражения «изгнаша» или «выгнаша»: «…прислаша новгородци к князю Ондрею Юрьевичю, просяще оу него сына княжити. А Святослава Ростиславичя выгнаша…»; «Новогородци выгнаша от себе из Новагорода князя своего Ивана…».[93]

Эту причину освобождения стола чаще всего подчеркивают сторонники уникальности новгородского строя. Но ее нельзя назвать бесспорным доказательством ни республиканской формы правления в Новгороде, ни уникальности новгородских обычаев.

Во-первых, эта причина выборов – не единственная в новгородской практике, хотя и часто встречавшаяся.

Во-вторых, данная причина освобождения престола была свойственна не только Новгороду. Судя по летописям, от своих вполне здоровых и желающих остаться правителей избавлялись и жители других городов: «Смольняне выгнаша от себе Романовича Ярополка»; «выгнаша Олга из Галича»; «выгнаша князя Владимера Мстиславичя из Случьска», в Друцке «Глеба Ростиславичя выгна, и двор его разграбиша горожане»[94] и т. д. Так что считать способными на изгнание князя лишь новгородских жителей неверно.

е) отстранение князя по решению населения.

В отличие от упомянутого ранее изгнания, князю не «указывали путь», т. е. не изгоняли за пределы своей общины. Зачастую правителя, наоборот, насильно удерживали в городе: в 1135 г. князя Всеволода Мстиславича осудили и держали под стражей более двух месяцев «дондеже ин князь будет».[95] В некоторых случаях неугодного князя даже отправляли в заключение: в 1159 г. «…Новогородци поимаша князя своего Святослава Ростиславичя, и послаша его в заточение в Ладогу…».[96]

Иногда столь жестким мерам предшествовал вечевой суд над князем. Князь, смещенный в результате вечевого решения, уже не являлся правителем, поэтому престол можно было считать свободным.

Предложенная классификация причин вакантности престола в известной мере условна. Часто события разворачивались таким образом, что выделить одну движущую силу невозможно. В них переплеталось несколько факторов, результатом действия которых становилось освобождение стола.

Так, уход князя с престола мог не столько быть следствием личного желания, сколько провоцироваться внешними обстоятельствами и угрозой со стороны другого претендента. Например, узнав, что к Новгороду с воинством двинулся разгневанный Александр, его брат предпочел «выбежа из Новагорода».[97] В 1285 г. «князь велики Дмитрей Александрович, внук Ярославль, съвокупи силу многу, хотя ити ратью на меншаго своего брата на князя Андрея Александровичя Городецкаго. Он же убояся и Новагорода ему съступися…».[98] В аналогичную ситуацию попал и галицкий князь Роман, который был вынужден бежать, поскольку его конкурент Владимир с помощью венгерского войска осадил город. Но, как верно оценили ситуацию И. Я. Фроянов и А. Ю. Дворниченко, «бегство Романа было обусловлено не только внешней угрозой, но и неустойчивостью его положения в Галиче».[99] И в некоторых других случаях смещение неугодного горожанам правителя происходило с помощью воинской силы князя-соперника. Именно такой комплекс причин, по-видимому, действовал в 1146 г.: «…успе вечным сном князь великии Киевский Всеволод… И взыде по нем в Киев на великое княжение брат его Игорь Олгович, и не угодно бысть людем, и послаша в Переаславль ко князю Изяславу, сыну Мстиславлю… сице глаголюще: «поиди к нам, княже, в Киев на великое княжение, понеже вси убо тебе хощем на великом княжении видети в Киеве». Изяслав… поиде с дружиною своею из Переаславля к Киеву… Князь велики же Киевский Игорь Олгович з братом своим Святославом, и з бояры и со всеми воинствы идоша противу князя Изяслава… и устрашишася и смятошася вся воинства их и сам князь велики Игорь и брат его Святослав, и побегоша…».[100]

Иногда князья принимали решение уйти из города, не дожидаясь неизбежного и скорого изгнания. Например, в 1220 г. «…новогородци возхотеша изгнати от себе князя своего Всеволода Юрьевичя; сия же князь Всеволод Юрьевичь слышев, и утаився от Новогородцев, побеже от них из Новаграда нощию со всем двором своим».[101]

Еще один вариант – сочетание недовольства населения с волей старшего родственника. В этой ситуации вывод князя старшим родственником мог быть вызван его непопулярностью у общины. Так, в 1200 г. «начяша Новогородци совет творити, еже изгнати им князя своего Ярослава Владимеричя с княжениа из Новагорода; и приела по него князь велики Всеволод».[102]

Наконец, освобождение престола могло быть следствием изгнания, но изгнания не вследствие антипатий горожан, а вынужденного привходящими факторами: «вся Русь преклонилась перед Андреем и Новгород ни откуда не получал хлеба… Это заставило новгородцев покориться. Храбраго князя своего, Романа, который защищал Новгород, прогнали…».[103]

Появление другого претендента на престол – основание выборов, отличающееся от первого тем, что процесс выборов нового князя начинался тогда, когда престол еще был занят прежним правителем.

Можно выделить несколько вариантов приглашения без вакансии.

Во-первых, так складывалась ситуация, если имели место поиски нового князя после выражения недовольства прежним правителем.

Внешне этот вариант напоминал освобождение престола из-за отстранения князя от власти. Но при отстранении население осуждало князя и смещало с престола до призвания нового правителя, а при наличии второго основания жители искали и приглашали кандидата на занимаемый неугодным князем престол. Приведенный ранее пример с выводом Ярослава Владимировича старшим родственником в другом варианте летописи выглядит несколько иначе: «Toe же осени приидоша Новгородци… к великому князю Всеволоду с челобитием и с молбою и з дары многими от всех Новгородец, глаголюще: «отчина твоя и дедина Новъгород Великий просит у тебе сына княжить Новугороду» «.[104] Таким образом, Ярослав все еще оставался новгородским князем, а послы новгородцев уже просили Всеволода отпустить к ним сына на княжение.

Во-вторых, прежнего правителя могли сместить, поскольку свою кандидатуру предложил другой князь.

В данном случае процесс «приглашения» начинался уже после прихода претендента. Так, Глеба Ростиславича изгнали тогда, когда в 1158 г. к Друцку, в поисках «себе волости» пришел Рогволод Борисович и «нача слатися ко Дрючаном».[105] Судя по описаниям летописца, население не высказывало недовольства и не изгоняло Глеба, пока не подвернулся, на их взгляд, лучший правитель.

Третье основание – временное отсутствие князя. В этом случае, как и в предыдущем, новый князь приглашался на занятый престол. Отличие состоит в том, что был занят он формально, поскольку реально правитель в стольном городе отсутствовал.

Отсутствие правителя, который возглавил бы оборону города, зачастую вынуждало население обратиться к другим князьям: в 1157 г. «…печялни быша кыяне, зане оу них не бе никакова князя. И послаша епискупа Демьяна Каневскаго ко Изяславоу Давыдовичю, ркоуще: «Поиде х Кыевоу, а то не возмоут нас половци"«.[106]

Иногда поиски замены временно отсутствовавшему князю объяснялись не столь уважительными причинами. Например, в 1144 г. галичане, воспользовавшись тем, что их князь Владимир был далеко на охоте, пригласили («введоша к собе в Галич») княжить Ивана Ростиславича.

Особая ситуация – когда князь заранее просчитывал вероятность собственной смены. Так, Юрий Смоленский, покидая город в 1404 г., велел смольнянам: «Ждите меня до трех сроков, а за тем на вашей воле».[107] Если бы жители Смоленска выполнили его волю, а не предались Витовту, то причиной выборов стало бы наступление заранее оговоренного князем срока.

Выделение нового или восстановление ранее имевшегося стола – последнее фактическое основание выборов князя.

По данным Б. А. Рыбакова, в середине XII в. существовало 15 княжеств; в начале XIII в. – около 50, а в XIV в. вследствие тенденции к образованию самостоятельных княжений «количество великих и удельных княжеств достигало примерно 250».[108]

Конечно, рост числа независимых княжеств еще не означал, что на столько же увеличилось количество столов. В большинстве «старых» городов столы распределялись между многочисленными княжескими родственниками. Удел в этом случае формировался путем приобретения имеющимся столом статуса независимого. Но города «молодые», а также и «старые», имевшие статус пригородов, своего стола, как правило, не имели. Для них первым шагом к самостоятельности была замена наместника князем: «Как только город поднимался до значения самостоятельной политической власти, он мог призвать себе особаго князя…».[109] Например, в 1137 г. «притязания на самостоятельность псковская община выразила учреждением в своем городе княжеского стола и приглашением на этот стол новгородского изгнанника».[110] Во второй половине XII в., хотя и временно, княжеским столом обзавелся Торжок, в 1124 г. – Звенигород и др.

Сходные процессы происходили в тех землях, которые когда-то имели княжеский стол, например, в Новгороде до ухода Олега.

Итак, выборы князя инициировались необходимостью нового правителя. Эта необходимость могла быть как реальной, вызванной отсутствием или осуждением князя, так и фиктивной, т. е. когда выборы начинались при имеющемся правителе. Каждая из перечисленных ситуаций достаточно часто могла разрешаться и другими способами – замещением престола посредством передачи по наследству, насильственным захватом или своеобразным «назначением» правителя его старшим родственником. Но с равной, а в некоторых землях и с большей вероятностью, следствием освобождения престола, временного отсутствия правителя, а в особенности недовольства населения были выборы нового князя.

Конкретные причины выборов порождали некоторую вариативность процедуры призвания князя.

Многообразие форм процедуры «призвания» князя в Русском государстве в IX–XV вв. не позволяет говорить о единообразном, унифицированном порядке проведения выборов. Однако некоторые действия в большей или меньшей степени характерны для всей практики выборов князя в данный период времени. Они, в свою очередь, могут быть сгруппированы в несколько этапов, свойственных процессу призвания князя.

Такие шаги, как решение вопроса об изгнании (недовольстве, замене и т. п.) и приискание (согласие принять) нового князя, почти всегда предпринимались на вече. В соответствии с этим фактом можно выделить в качестве центрального, решающего этапа вечевой этап призвания князя.

Некоторые действия, связанные с приглашением правителя, выполнялись еще до созыва веча. Совокупность таких действий можно обозначить как подготовительный этап.

Практически всегда, даже если князь находился у ворот города, к нему отправлялось посольство, передававшее приглашение. Эти действия также заслуживают выделения в самостоятельный этап.

Наконец, въезд нового князя в город сопровождался ритуальными действиями, «укрепляющими» его на столе. Эти действия составляли заключительный этап призвания князя.

Первый, подготовительный этап выборов заключался в решении вопроса о приемлемых кандидатурах на княжеский престол. Этот вопрос решался посредством стадии выдвижения кандидата.

Процесс выдвижения кандидатуры нового правителя мог протекать в форме внутритерриториального или внешнего выдвижения.

К внутритерриториальной форме выдвижения относились те ситуации, когда инициатива принадлежала жителям и группам населения той территориальной общины, которая нуждалась в правителе.

Наиболее признанным в литературе вариантом в отношении Новгорода считается выдвижение кандидатуры князя осподой. Не меньше оснований считать, что активная роль в процессе выдвижения кандидатуры князя принадлежит «старцам градским», или старейшинам. Во всяком случае, в «старых» городах влияние старейшин на политические процессы территории позволяет презюмировать их активное участие в выдвижении.

Возможно и такое развитие событий, при котором кандидатура нового князя обсуждалась отдельными группами населения. В отличие от перечисленных выше вариантов, выделение этого способа выдвижения имеет под собой некоторую документальную базу. В частности, в летописи есть упоминание о неких тайных собраниях горожан «по дворам», на которых обсуждались и предлагались кандидатуры князей взамен правящим: «… начата Новгородьци вече деяти, втайне, по двором, на князя своего на Святослава на Ростиславича»;[111] «Новогородци со Псковичи… здумавше тайно заклинающеся изгнати от себе из Новагорода князя Святослава Олговича, и взяти опять себе в Новгород князя Всеволода».[112] В. П. Алексеев называет их «предварительным вечем».[113] Кроме того, он упоминает и о другом варианте предварительного веча – «веча концов, предшествовавшия общему большому вечу всего города».[114]

Внешняя форма выдвижения подразумевает те ситуации, в которых инициатива выдвижения принадлежала «посторонним» общине людям – самому претенденту на престол, его родственнику и т. п.

Если фигура нового правителя выдвигалась его родственником или союзником, подготовительный этап предполагал факультативные элементы стадии выдвижения. Они заключались в решении князя и посольстве с предложением конкретной кандидатуры. Так, в 1225 г. великий князь Юрий Всеволодович через своих посланников – «мужа своего Ивана Верха и княжь Михаилова Всеволодичя тысятцкаго Романа» – предложил новгородцам: «возмите у мене на княжение в Новъгород шурина моего князя Михаила…».[115]

Когда свою кандидатуру на замещение престола предлагал сам претендент, предшествующая вечу процедура напоминала самовыдвижение: в 1158 г. «иде Борисович Рогволод от Святослава Олговича искати себе волости… пришед же к Случьску, и начата слатися ко Дрючаном».[116]

Еще один способ «внешнего» выдвижения кандидатуры наметился в конце XIII в. В это время сложилась практика, согласно которой новгородским правителем признавался лишь тот, кто имел статус великого князя. Не случайно в рядной записи 1371 г. новгородцы предупредили князя Михаила Александровича: «А вынесут тобе из Орды княжение великое, нам еси князь великыи; или паке не выне[су]т то[б]е княжения велико[го из] Орды, поити твоим наместникам из Новагорода проць и из новгородскых пригородов, а в том Новугороду измены нету».[117] Таким образом, вечу по выборам князя предшествовало получение ярлыка на великое княжение.

Несмотря на различие способов выдвижения, их роднит общее назначение – быть подготовкой к основной ступени, решению вопроса на вече.

Решение вопроса о замещении той или иной должности в наибольшей степени зависело от вечевого постановления и в меньшей – от иных этапов процесса выборов. Поэтому вопрос о принятии вечевого решения можно считать краеугольным камнем исследования проблемы выборов.

Прежде чем рассматривать вечевой этап процедуры избрания князя, следует определить, что конкретно имеют в виду, когда говорят о вече.

Фактически все исследования по данной проблеме с большей или меньшей степенью конкретизации предоставляют либо широкое, либо узкое толкование данного понятия. «Пробный камень» в определении позиции того или иного исследователя – содержание понятия «вече». Широкая трактовка называет вечевыми все народные сходы, независимо от их организационных или каких-либо иных особенностей. Сторонники узкой трактовки считают, что не все упоминаемые документами сходы можно считать вечевыми, а вечевые сходы, в свою очередь, не всегда «законны».

Большинство исследователей (М. В. Довнар-Запольский, А. Лимберт, В. И. Сергеевич, И. Я. Фроянов, А. Ю. Дворниченко и др.) полагают, что и прямые указания летописи, такие, как «…сътвориша вече на торговище…», «заутра вече бысть»,[118] и некоторые другие фразы летописца («…начиша Новгородци совет творити» и «…снидошася Новогородци»[119]) обозначают одно – вече. «Без всякаго сомнения, места летописи, где помянуто слово «вече" не единственные факты вечевой жизни, – подчеркнул И. Линниченко, – Таких мест в летописи даже сравнительно мало; по большей части выражения летописи указывают или на результат вечеваго собрания (напр. послаша, позваша), или же на совещание народа… но без упоминания слова вече напр. сдумавше Киане».[120]

Кроме того, как ранее упоминалось, о вече говорят и все случаи возведения князей на стол населением, обозначенные в летописи термином «посадиша», «пояша себе» и т. п.

Узкая трактовка предполагает, что вечем летописец именовал разные государственные формы: «термин «вече" в памятниках применяется не к этому одному предмету: иногда он имеет значение всякого сборища или толпы…».[121] Ю. А. Лимонов, анализируя применение в летописи терминов «ростовци», «суздалци», «владимирци», указывает, что они «могут обозначать вече, вечников, коммунальные органы власти, выборных от них и даже городское ополчение».[122]

Разделяя «веча» на непосредственно народные собрания, государственные органы и «всякие сборища», сторонники данной точки зрения дают неоправданно узкую трактовку его содержания.

Другой аспект той же проблемы – деление вечевых собраний на законные и незаконные.

Сторонники такого разделения определяют законность веча, руководствуясь самыми различными критериями – организационным, территориальным, представительным. Например, К. А. Неволин и И. Д. Беляев[123] увязывали законность или незаконность веча с его организационным аспектом. «Законное» вече с необходимостью должно быть созвано в специально предназначенном месте («Ярославли Дворе» или «у Святой Софии»), инициатива должна исходить от властей («созывать его законно могли только Князь и Посадник»),[124] а сбор обеспечивали биричи и подвойские.

Действительно, данные археологических раскопок свидетельствуют, что чаще всего общегосударственные вопросы рассматривались на Ярославовом дворе: «…Ярославово Дворище стало вечевой площадью, где более трехсот лет собирались новгородцы для решения своих дел…».[125] О традиционности этого места для созыва веча можно судить по документам: «От посадника Великаго Новагорода… и от всего Великаго Новагорода на вече на Ярославле дворе…»; «…се покончаша… весь государь Велики Новгород на вече на Ярославле дворе»; «Г-дну посаднику новгородцкому Василю Микитину тысяцкому Новгородцкому Ова Степановичю и всему гдну Великому Новугороду на веце на Ярославле дворе…».[126]

В других городах в силу немногочисленности данных традиционные места сбора веча выделить сложнее. Вероятно, это были площади перед церквями: например, в Переяславле ради князя Ярослава Всеволодовича переяславцы собрались к святому Спасу.[127]

Однако вече могло изменить место традиционного сбора. Так, киевляне, помимо обычно практикуемого веча в самом Киеве, иногда собирались под Угорским, под Вышгородом и у Туровой божницы. Несмотря на необычное местоположение, эти собрания, по мнению И. Я. Фроянова и А. Ю. Дворниченко, вполне можно обозначать как вечевые.[128] В Новгороде вече могло собраться не только на Ярославовом дворе, но и «на поле» и «оу святого Николы».[129] Не созывая людей в одно определенное место, а в особом порядке – по дворам – новгородцы собирали вече в 1170 г.: «… начата Новгородьци вече деяти, втайне, по двором…».[130] Вече 1185 г. смольняне созвали в походных условиях, под Треполем.

Приведенные примеры совершенно недвусмысленно иллюстрируют весьма важный вывод: связывать вопрос о законности или даже само понятие веча с определенным местом его проведения нет никаких оснований.

О. В. Мартышин определяет правомерность веча, прежде всего, по его составу.[131] Этой версии будет уделено внимание при исследовании круга участников выборов.

Думается, ни организационные, ни качественные характеристики народных собраний нельзя считать обязательным признаком законности веча. Вероятнее всего, разработка определенных требований к вечевому собранию, нарушение которых означает, что вече будет незаконным, либо вообще потеряет право называться вечем, объясняется желанием подогнать вече под современные рамки. Желание далеко не новое, поскольку еще В. И. Сергеевич и М. В. Довнар-Запольский оценивали его как продукт своего времени.[132] Кроме того, определенность состава и организационных характеристик присуща скорее государственному органу. Вече хотя рассматривается в литературе обычно как «орган республиканского самоуправления»[133] – не государственный орган, а институт непосредственной демократии древнерусского государства.[134]

Вечевой этап начинался со сбора жителей на вече.

Порядок созыва веча считается установленным: «Сигналом к общегородскому вечу служил клич бирючей или бой особого колокола, не похожий на звук остальных церковных колоколов».[135] Судя по описаниям летописи, применялись обе процедуры. Иногда документы напрямую указывают на колокольный звон как на сигнал к вечевому сбору: «удариша в колоколы, и сташа вечием», «зазвониша в вече у святей Софии».[136] Но чаще в отношении созыва веча в Новгороде и в других городах летописец применял слова «созвав», «створиша» или «собрав». Правда, на основании преобладания одного словосочетания над другим нельзя делать вывод о преимущественной форме созыва.

Определенного времени сбора не было. Иногда летописец упоминал утро как время сбора: «заутра же събрав останок Новогородцев, и сотвори Ярослав вече…».[137] Безусловно, это было более разумно, поскольку некоторые вопросы можно было решить за один день. Но вряд ли этот факт можно расценивать как обязательный момент организации вечевого схода. Иногда в силу каких-то причин, например, из-за желания скрыть факт вечевого сбора, вече проводилось и в совершенно неурочное время: «Том же лете начата Новгородьци вече деяти, втайне… на князя своего на Святослава на Ростиславича. И приехавше на Городище приятели его, начата поведати: «княже! Деют людье вече ночь (курсив мой. – И. М.), а хотят тя яти"…».[138]

Еще менее были формализованы такие вопросы, как продолжительность и периодичность веча.

В одних случаях решение принималось быстро. Так, в 1342 г. созыв веча на Ярославовом дворе и у святой Софии, отправление владыки к властям, пленение инициаторов софийского веча – все эти события, как говорит летопись, «бысть до обеда».[139] В другом случае решение вопроса занимало значительно больше времени: «…и тако быша веча по всю неделю».[140] Например, в 1384 г. в Новгороде по делу князя Патрикия вече созывалось ежедневно в течение двух недель.

Что касается периодичности вечевых собраний, то, судя по документам, созывались они не в определенный период, а по мере надобности.

В вечевом этапе выборов можно выделить несколько стадий. Обязательными шагами вечевого этапа были такие стадии, как предложение кандидатуры князя, ее обсуждение и принятие решения.

Предложение кандидатуры князя на вече – это выдвижение, но озвученное на вечевом сходе. Например, после смерти Андрея Юрьевича на вече во Владимир в 1175 г. собрались владимирцы, ростовцы и суздальцы. Предметом веча был вопрос – «по кого хочем послати в своих князьях?». Учитывая формулировку вопроса, можно предположить, что готового решения не было. Очевидно, именно вечу предстояло отобрать подходящих кандидатов и сделать выбор между ними.

Принимая во внимание имеющиеся сведения о вечевой деятельности, мы считаем неоправданным ограничивать право предложения кандидатуры какой-либо особой группой, будь то «боярская группировка», «партия» или оспода. Видимо, любой участник веча мог вынести на обсуждение общины имя приемлемого кандидата.

Сразу следует оговориться, что если основанием замены являлось недовольство населения, то решение о смещении прежнего и выдвижение кандидатуры нового князя обычно реализовывалось одновременно: «Того же лета выгнаша от себе из Новагорода Новгородци князя своего Святослава, сына Олгова…, седевша в Новегороде на столе два лета и 5 месяцев, и послаша в Суждаль по князя Ростислава…».[141]

Стадия обсуждения и принятия решения – центральная стадия процедуры выборов князя.

Форма реализации этой стадии до конца не определена. Порядок работы веча неоднократно обсуждался в литературе. Существует, по меньшей мере, два подхода к этому вопросу.

Первый подход подчеркивает анархический характер работы веча: «…ни собрание веча, ни порядок решения дел на вече не были строго определены», – считал М. В. Довнар-Запольский.[142] Аналогичный вывод сделал и В. О. Ключевский: «На вече по самому его составу не могло быть ни правильного обсуждения вопроса, ни правильного голосования».[143] Это мнение разделяют другие исследователи: «…Определенного, строгого порядка не было, не было ни очереди голосов, ни формулировки резолюций, ни вотума. В случае разногласий, а особенно в разгар борьбы партий, совещания принимали совершенно беспорядочный характер, и решения не выносились правильно, а выкрикивались».[144]

Единственное, что, по мнению С. Шпилевского, могло влиять на порядок деятельности вечников, это их статус: «Перед… лучшими людьми простые люди молодшие черные, смерды не могли возвышать голоса, их не стали бы слушать».[145] Думается, что нельзя принять это ограничение, поскольку летописец иногда противопоставлял мнение черных и «нарочитых» людей. Как верно отметил В. И. Сергеевич, «…очень понятно, что боярам, людям состоятельным и умудренным опытом старцам, принадлежало на всяких сходках первое место. Но это не значит, что они имели на вече лучшее право, чем остальные люди. Право у всех было равное, и каждый говорил или молчал по своему усмотрению».[146] Аналогичную позицию занимал B. Е. Романовский. Он просто указал на важную роль стариков и «лучших людей» в совещаниях, не настаивая на их особых привилегиях.[147]

Второй подход заключается в делении вечевых собраний на упорядоченные и неупорядоченные. Сторонники этой точки зрения (А. В. Арциховский, В. В. Луговой, Н. Л. Подвигина и др.) относят к первым веча с определенным регламентом и порядком принятия решения: «Обычное вече выглядело как «вполне упорядоченное совещание», проходящее с соблюдением… правил».[148] Но, поскольку летописец часто рисовал картину противоположного характера, В. В. Луговой признает, что «в экстраординарных случаях (в моменты бедствий и возмущений) они (веча – примеч. мое. – И. М.) являли собой неуправляемую стихию, толпу, кричащую на разный лад».[149] Интересно отметить, что и упорядоченное, и стихийное собрание автор, не сомневаясь, называет вечем. Это означает, что регламент, который характерен для «обычного» веча, зачастую не соблюдался, но решение все-таки принималось и имело законную силу. Другими словами, различия в процессе формирования приемлемого для всех решения не влияли на его законность.

Относительно процесса принятия решения позиции исследователей во многом сходны с теорией «упорядоченных» и «неупорядоченных» собраний. Основываясь на фрагментах берестяных грамот с написанными на них именами, некоторые авторы делают вывод о возможном голосовании при помощи своеобразных берестяных «бюллетеней». «В условиях вечевого строя органы власти в Новгороде были представительными, – отмечает В. Л. Янин, – избирались посадники и тысяцкие, архиепископы и архимандриты, кончанские, уличные и купеческие старосты, сотские. Возможно, одно из свидетельств таких выборов и дошло до нас…».[150] По мнению Н. Л. Подвигиной, «вряд ли при широком распространении грамотности в Новгороде важные вечевые решения принимались… примитивным способом. Это наверняка должно было происходить организованно, возможно, и путем голосования».[151] Можно согласиться с автором по поводу грамотности новгородцев, но трудно предположить, какие еще организованные способы принятия решения на вече, кроме «возможного» голосования, имеет в виду Н. Л. Подвигина. Иные варианты, которые большинство авторов рассматривает как реальные и очень распространенные (например, вооруженное столкновение вечников), вряд ли можно отнести к организованным способам.

Думается, что сама практика вечевых собраний противоречила идее бюллетеней.

Во-первых, изготовление достаточного числа бюллетеней требовало времени, а веча могли собираться «наутро» или сразу по возникновению проблемы.

Во-вторых, должно было сохраниться большее количество грамот с именами. Но материальных носителей, свидетельствующих в пользу данного взгляда, явно недостаточно. Его сторонники сами указывают, что археологические материалы дают лишь «некоторые основания»[152] считать возможным голосование бюллетенями.

В-третьих, трудно себе представить вече «на поле», в котором участники пользуются бюллетенями.

Кроме того, голосование при помощи бюллетеней предполагало существование определенной избирательной системы. Это, в свою очередь, делало бессмысленным многодневное обсуждение проблемы: если существовали бюллетени, достаточно проголосовать, чтобы снять вопрос. Еще менее логичны случаи «кулачного» решения вечевых проблем.

Вряд ли стоит связывать процедуру голосования на вече с бюллетенями. Более того, само голосование часто рассматривается как атрибут более поздней стадии развития государства, а до этого, как заметил М. Н. Петров, «голосований в нашем смысле слова не производилось».[153] Безусловно, если трактовать понятие голосования предельно широко, включая в некую «открытую форму голосования», предложенную А. В. Белоновским, поднятие рук, возгласы, «силовые приемы, в том числе кулачным боем, потасовкой между размежевавшимися группами»,[154] то любое движение можно счесть голосованием, но это совершенно неверно.

Если князь, предложенный вечникам, был популярен у общины, проблем, как правило, не возникало. Но как решался вопрос, если горожане не отдавали явного предпочтения никому из претендентов? Учитывая, что «порядок вечевых собраний уже сам собой показывает, что для определения вечевого решения не мог быть применяем счет голосов»,[155] возможным было различное развитие событий.

Ситуация первая: спорящие группировки могли собраться в разных местах. Каждое вече принимало собственное решение. В этом случае все зависело от количества и настроя соперников. Вполне мог разгореться вооруженный конфликт. В Новгороде «после бурных прений оба веча сходились на Волховском мосту, соединявшем обе стороны, и вступали в настоящую битву».[156] Наглядная картина такого конфликта дана в летописи под 1384 г.: «Прие[ха]ша городчане Ореховци и Корельскии ж жалобою к Новугороду на князя Патракиа, и князь Патракии подъя Славно и смоути Новегород. И сташа Славляне по князи, и поставиша вече на Ярославли двори, а другое вече оу святеи Софьи, обои во ороужьи, аки на рать, и мост великий переметаша…».[157] Иногда, особенно при воздействии третьих сил (обычно в лице князя или владыки), окончательное решение выносило одно из вечевых собраний.

Второй вариант развития событий – решение принималось на одном вече той стороной, которая в данный момент имела значительное преимущество. В 1359 г. Славенскому концу удалось навязать городу своего посадника, поскольку они «пришли на вече в доспехах, отчего и сумели быстро разогнать безоружных заречан».[158] Правда, судя по дальнейшим событиям, победа Славенского конца оказалась временной, как и принятое им решение.

Третья ситуация – окончательное решение принималось не сразу, но, по-видимому, одним общим вечем в результате длительных обсуждений (возможно, и физического воздействия). В Новгороде в 1220 г. «…целую неделю продолжались веча в городе. Наконец, дело пришло к концу: все граждане сошлись «однодушно» и целовали крест».[159]

Вряд ли можно говорить о какой-либо конкретной и постоянной избирательной системе применительно к определению итогов вечевого сбора. Но можно заключить, что вопрос о кандидатуре победителя в вечевом сходе предполагает два варианта ответа: либо решение принималось единогласно, либо допускалась победа в соответствии с мнением большинства вечников.

Если все горожане единодушно сходились в своих симпатиях к одному правителю, никаких вопросов об определении итогов не возникало. Но такая картина была скорее исключением, нежели правилом. Как решался вопрос, если предполагаемый князь не был одинаково популярен у всех жителей? Обязательно ли единогласие при вынесении каждого вечевого решения о призвании?

В. Дьячан ответил на этот вопрос положительно;[160] В. В. Луговой считает, что «изгоняя или призывая князей, горожане обычно были единодушны».[161] М. Ф. Владимирский-Буданов настаивал на том, что единогласие требовалось «в принципе»,[162] хотя на практике не всегда достигалось. Аналогичный тип единогласия предложен в работах А. М. Гневушева, М. Н. Петрова, М. Дьяконова. Последний считал этот вариант более вероятным, поскольку «невозможно было отличить единогласное мнение от мнения подавляющего большинства в народной толпе».[163]

Многие исследователи придерживаются мнения, что вопрос о кандидатуре на престол мог быть решен и большинством голосов. О такой возможности, в частности, писал Б. И. Александровский: «…для того, чтобы состоялось известное решение необходимо было согласие всех или по крайней мере подавляющаго большинства, которое могло бы заставить смолкнуть всех разномыслящих».[164] С ним солидарен Н. Н. Андреев, который указывает, что «не существовало и подсчета голосов, и большинство определялось на глаз. Решения выносились только в том случае, если была уверенность, что за ним стоит действительное большинство не только тех, кто присутствует, но и тех, кого нет на вече».[165] Аналогичное мнение высказано Н. Л. Подвигиной: «Для принятия того или иного решения необходимо было, чтобы оно одобрялось большинством голосов»[166] и составителями энциклопедии «Святая Русь»: «для решения требовалось или единогласие, или такое подавляющее большинство, при котором протест меньшинства не имел бы значения».[167] Несколько иную позицию занимали В. П. Алексеев и М. В. Довнар-Запольский. В их трактовке отсутствует понятие большинства, но порядок принятия решения аналогичен описанию Б. И. Александровского: «Вся суть в том, что решение должно было быть принято таким количеством участников веча, которое могло бы настоять на его исполнении. Понятия большинства древнерусское вече не имело; под «одиначеством" разумеется не согласие всех, а окончательное решение, при котором несогласные принуждены к согласию, или не приняты в разсчет».[168]

Подобное решение вопроса представляется вполне вероятным. Трудно предположить, что все вечевые решения были единодушными.

Можно привести ряд аргументов, косвенно свидетельствующих о возможности решения веча не «в один голос». Например, причиной конфликта Новгорода с великим киевским князем Всеволодом в 1140 г. было то, что вече дважды меняло свое решение по поводу кандидата на новгородский стол. Вначале им стал сын Всеволода. Но когда приглашенный правитель пустился в дорогу и «уже минующу Чренигов», новгородское вече вынесло новое решение и заявило Всеволоду: «…не хощем сына твоего княжити у нас в Новегороде».[169] Наконец, «паки, здумавше» новгородцы просят у Всеволода его шурина, князя Святополка. Столь резкое изменение позиции новгородцев свидетельствует о наличии разных группировок, каждая из которых имела свой взгляд на личность правителя. При этом перевес одной над другой должен был быть не слишком значительным, иначе не удалось бы так резко поменять пристрастия в столь короткий срок.

Еще одно свидетельство летописи, имеющее характер косвенного доказательства – вече 1016 г. На нем новгородцы заявили своему князю Ярославу, что наутро все они выйдут против Святополка, а того, кто не захочет, «сами потнем», т. е. заставят пойти. Этот факт можно толковать двояко: как свидетельство или обязательности единогласия, как это сделал М. А. Дьяконов,[170] или, что представляется более верным, того, что единогласия на вече не было. Коль скоро понадобилось принуждение не желавших участвовать в походе, значит, на вече таковые были, причем не согласные с решением большинства, иначе бы вопрос о принуждении не стоял.

Независимо от того, каким образом было принято решение, оно означало одобрение предложенной вечу кандидатуры и продолжение процесса княжеских выборов.

Посольство – обычный этап призвания князя на правление. Почти всегда более или менее подробное описание выборов правителя указывало, что после «сдумаша» горожане «послаша» или «идоша» за избранным князем: «…и идоша лучшие мужи с посадником с Мирошкою и с Михалком ко Всеволоду Юрьеву сыну Долгорукаго, и даде им сына своего князя Святослава княжити у них в Новегороде».[171] Даже если на вече присутствовали посланники князя, приглашение на престол, как правило, передавали не они, а городская депутация.

Этап посольства включал передачу приглашения и его принятие. Иногда в это же время послы приносили присягу от имени города. Кроме того, возможно на данном этапе было повторное посольство после повторного веча. Эти стадии имели факультативный характер и были необходимы лишь в случае отказа приглашенного князя принять престол.

Посольство к князю выполняло двойную роль. Во-первых, оно информировало князя или его старшего родственника о решении веча. Во-вторых, послы рассматривались как «глас народа», как полноправные представители городской общины. Именно в этом качестве они представали перед князем, и именно им было дано юридическое право передать князю приглашение веча. Этим официальное посольство отличалось от отдельной группировки, желавшей видеть на престоле своего ставленника, что имело место в 1137 г., когда «…прииде князь Всеволод Мьстиславич в Пьсков, хотя сести в Новегороде опять на столе своем, позван отаи новгородьскими моужи и плесковичи».[172]

Роль представителей городской общины была особенно важна в тех ситуациях, когда посланники приносили присягу князю еще до его прибытия в город. Например, в 1200 г. великий князь Всеволод «утвердив Новогородцев крестом честным на всей на своей воли, и дасть им сына своего Святослава, еще мала суща».[173] Иногда посольство выступало в качестве гаранта благонадежности горожан: в 1139 г. «послаша Новогородци в Киев к великому князю Всеволоду Олговичю Киевскому, просяще у него брата его Святослава Олговича княжити у них в Новегороде, а дети своя в заклад прислаша…».[174]

Приглашение адресовалось либо самому князю, либо его старшему родственнику. Последнее отнюдь не означало, что приглашенный недееспособен. Им мог быть и вполне взрослый человек (например, Александр, которого просили у его отца новгородцы в 1241 г., уже отличился в Невской битве). В этом случае, возможно, испрашивали и его согласия, хотя внешне решение отдавалось на откуп старшему родственнику. Очевидно, из-за этого в одних случаях послы говорят «поиди к нам» (так, в 1176 г. «Володимерци же, укреплещеся межи собе, послаша по Михалка к Чернигову, ркуще: «ты еси старейший в братии своей; поиди к Володимерю»[175]); а в других «дай нам…» (например, в 1140 г. новгородцы дважды обращались в Всеволоду с просьбами: вначале просили «дай нам сына своего Святослава», а затем «дай нам шурина своего, князя Святополка Мстиславича»).[176]

Соответственно адресатам строилась и формулировка приглашения. Вероятнее всего, она включала ритуальную и информативную часть. Приглашение начиналось с приветствия, возможно, сходного с начальным текстом рядных грамот. Эта часть приглашения обозначала адресата и, скорее всего, его семью. Вторая часть, информативная, содержала приглашение на престол. Эта часть, скорее всего, имела свободную форму. Например, посланники от Друцка так пригласили князя Глеба Ростиславича: «поиди, княже, не стряпая, рады есмы тебе, аще ли будет брань, то и з детми бьемся за тя».[177] Вряд ли эта формула являлась обычной для приглашения.

Скорее всего, послов не снабжали письменными грамотами, приглашение передавалось устно.

В большинстве случаев, как явствует из летописи, названный вечем князь соглашался принять престол. При успешном окончании миссии послов они вместе с новым правителем возвращались в город.

Другой, хотя и не частый, вариант – отказ приглашаемого князя принять княжеский престол: «Новогородцы же послаша в Переславль по князя по Дмитрея Александровичя… он же отречеся».[178]

Чтобы не получить отказ, горожане зачастую принимали особые меры. Так, в 1215 г. новгородцы послали «в Владимир к великому князю Юрью Всеволодичю и в Переяславль, еже на Клещине озере, зовуще к себе в Новъгород князя Ярослава Всеволодичя, и о семь молящеся князю великому Юрью Всеволодичю, дабы брата своего Ярослава понудил к ним ити в Новъгород на княжение».[179]

Как продолжалась процедура выборов в случае отказа приглашенного князя?

Во-первых, могло быть назначено повторное посольство с более авторитетными участниками. Этот порядок был характерен для тех случаев, когда город нуждался именно в данном конкретном правителе. Так, новгородцы, находясь в сложных внешнеполитических условиях, хотели залучить к себе именно Александра. Поэтому, получив отказ на первое приглашение, «новогородцы… сотвориша вече, и послаша архиепископа Спиридона с боляры и с предними мужи опять к великому князю Ярославу Всеволодичю с челобитьем, просяще себе великого князя Александра Ярославичя».[180]

Во-вторых, получив отказ, горожане могли пойти на замену кандидатуры. Например, в 1196 г. новгородцы «много славшеся ко Всеволоду к Суждальскому и молившеся ему, дабы им дал своего сына, любо иного кого, Всеволод же их воли не створи; они же ехавше ко Ярославу ко Всеволодичю Черниговьскому, испросивша у него сына меншаго Новугороду на стол».[181] Аналогичным образом пришлось поступить и жителям Пскова в 1342 г. Послам, несмотря на желание видеть князем Ольгерда, пришлось принять его отказ: «…и второе креститися не хощу и на княжении у вас сести не хощу»[182] и удовольствоваться водворением на псковский престол его сына.

Кем и каким образом решался вопрос о замене или повторном приглашении того же кандидата?

Судя по описанию приглашения Александра Невского в Софийской летописи, повторное обращение к Ярославу Всеволодовичу – решение веча: «Новгородци же с челобитием послаша к великомоу князю Ярославу Всеволодичю, просяще сына оу него к себе. И дасть им сына своего князя Андрея. Тогда же здоумавше новгородци (выделено мной. – И. М.) и послаша владыкоу Спиридона с бояры опять к великомоу князю Ярославу Всеволодичю…».[183] Фраза «сдумавше новгородцы» обычно является одним из вариантов обозначения летописцем вечевого сбора. Следовательно, выделенный фрагмент, несомненно, указывает на вечевое решение проблемы.

Иногда посольство обладало некоторой свободой усмотрения, правда, усмотрение распространялось лишь на отказ от кандидата. В 1160 г. новгородцы обратились к владимирскому князю Андрею Юрьевичу с просьбой дать сына на княжение. Когда Андрей Юрьевич «поча давати им брата своего Мстислава, они же его не восхотеша».[184] То, что от кандидатуры Мстислава отказались, по всей видимости, относилось к решению посольства, а не веча. Но в 1241 г. решение об отказе от кандидатуры Андрея Ярославича было принято вечем.

Можно предположить, что, несмотря на статус официальных представителей города, послы не вправе были принимать решение о новой кандидатуре. Этот вопрос решался на повторном вече. Единственное исключение составлял тот случай, когда альтернативная кандидатура тоже была рассмотрена на вече и признана приемлемой. Например, в 1141 г. новгородцы обратились к великому князю Юрию Владимировичу с предложением: «дай нам князя Святополка Мстиславича… аще ли не даси нам братанича своего, князя Святополка Мстиславичя, и ты поиди к нам сам княжити, или посли к нам сына своего Ростислава».[185]

Если приглашенный князь или его родственник благосклонно принимали приглашение, послы отправлялись в обратный путь. Судя по летописи, обычно послы возвращались домой вместе с призванным правителем. В 1159 г. послы от Новгорода, залучив «братаничя» великого князя, Мстислава Ростиславича, «пришедше с ним в Новъгород».[186] Описание прихода Александра Невского тоже свидетельствовало о совместном прибытии князя и посольской миссии: «прииде князь великий Александр Ярославичь в Новъгород, с ним же и архиепископ Спиридон и с боляры…».[187] Можно предположить, что послы выполняли и ритуальную миссию – сопровождали в город избранного князя.

Между посольством и приездом князя могло пройти достаточно много времени. Иногда новый правитель поторапливался, шел «вборзе», а иногда успешно закончившаяся миссия посланников еще не гарантировала скорого приезда правителя. В частности, с тех пор, как новгородский престол был совмещен с великокняжеским, новгородский правитель мог довольно долго не появляться в городе. Например, князь Семен Иванович получил великое княжение в 1340 г., и лишь спустя пять лет, после настоятельной просьбы владыки Василия «приеха в Новъгород… седе на столе».[188]

Итак, стадия посольства состояла не только в сообщении князю об избрании. В нее следует включать еще и успешное завершение миссии послов.

Процедура выборов князя завершалась прибытием князя в город и совершением ритуальных действий, знаменовавших согласие князя принять престол, а населения – принять князя. Можно выделить несколько стадий этапа «укрепления» князя:

– встреча князя населением города;

– заключение договора («ряд») с призванным князем;

– крестоцелование;

– «посажение» приглашенного на престол.

Торжественная встреча имела в большей степени ритуальное назначение.

Обычно призванного князя встречали у ворот города: в 1158 г. к Рогволоду Борисовичу «выйде… Дрючан и Полочан боле треюсот человек, и вниде в город с честию великою»;[189] а Александра Ярославича, по свидетельству летописца, «сретоша… с кресты во вратех града».[190]

Иногда процедура встречи несколько видоизменялась. В 1142 г., откликнувшись на приглашение, в Новгород пришел Изяслав Мстиславич. «Новгородцы чрезвычайно любили его, объяснял Б. И. Александровский, – а потому устроили ему торжественный прием: избрав особых людей, они послали их встречать великаго князя на разстоянии трех дней пути от города, а на разстоянии одного дня пути Изяслава встретил весь город».[191]

Заключение «ряда» между населением города и князем считается неотъемлемым атрибутом процесса «укрепления»: «признание князя вечем необходимо сопровождалось «рядом" между ними и взаимным крестоцелованием».[192] Н. Г. Порфиридов считает договоры средством обеспечения политической самостоятельности Новгоро да.[193] В. Водов, анализируя применение титула «князь» к приглашенному правителю, делает вывод, что «между предварительными переговорами с будущим князем и его посажением на стол имел место важный юридический акт… этим юридическим актом могло быть как раз составление письменного докончания, сопровождающее обряд крестоцелования».[194]

Как считают И. Я. Фроянов и А. Ю. Дворниченко, «не заключить ряд, не обговорить с городской общиной всех условий княжения было в те времена делом противоестественным».[195] В качестве примера авторы приводят киевскую практику середины XII в.: «… в 1169 г. после смерти Ростислава киевляне пригласили на княжение Мстислава Изяславича, прибывший князь «възма ряд с братьею, и с дружиною, и с кияны"«.[196] Насколько обязательно было заключать договор, свидетельствуют и события 1154 г.: Ростислав, уходя в Киев, оставил в Новгороде своего сына, но такая замена пришлась не по вкусу горожанам. Новгородцы выгнали его, причем летописец считает, что новгородцы «взнегодоваша» потому, что Ростислав «зане не сътворим наряда»,[197] т. е. заранее не уговорился об этой подмене с горожанами.

Договор не всегда имел письменную форму. Поэтому необходимо разграничить вопрос о договоре как обряде «укрепления» князя и о договоре как его письменном воплощении.

Исходя из летописной лексики, можно заключить, что обряд заключения договора к 1154 г. уже был обычной и обязательной практикой. М. Н. Покровский считал, что «ряд» восходит ко временам Рюрика.[198] По обоснованному мнению В. Я. Петрухина, договоры ведут родословную от догосударственной эпохи: «Термин ряд («творить ряд", «ряды рядити"«и т. п.) принадлежит древнему пласту русского и славянского (вероятно, праславянского) права».[199] Поэтому, как указывает автор, «с момента заключения ряда с Рюриком отношения Новгорода с русскими князьями были постоянными и зиждились на традиционной правовой основе».[200]

Целование креста князем населению, а горожанам – князю – необходимый обряд процедуры «укрепления» пришедшего в город правителя на престоле.

Правда, иногда летописец упоминал о присяге лишь одной стороны: в 1159 г. после прибытия Мстислава Ростиславича новгородцы «утвердиша его крестным целованием»; в 1229 г. «прииде князь Михаиле ис Чернигова в Новъгород, и ради быша новогородцы, и целова князь крест…».[201] По мнению В. Н. Вернадского, процедура облекалась «в форму «целования креста" князем Новгороду, а не наоборот».[202] Однако документы часто упоминают о взаимном крестоцеловании: в 1285 г. «…князь Андрей Александрович… к Новогородцем крест целова… а Новогородцы ему целоваша, яко инаго князя не искати…».[203] Изучение содержания рядных грамот с очевидностью выявляет тот факт, что крестоцелование было обоюдным: «На сем на всем князь великыи целовал крест к всему Новугороду; такоже посадник, и тысяцкыи, и весь Новгород целовали к великому князю по любви, в правду, без всякого извета».[204]

А. М. Гневушев указал конкретную дату введения обряда: «…в ИЗО году новгородцы начинают брать с князя присягу, чтобы он не оставлял Великаго Новгорода сам, без согласия на то веча».[205] И. Д. Беляев назвал чуть более раннюю дату – 1126 г.[206] Однако нельзя согласиться с авторами, как в отношении точной датировки, так и в отношении формулировки клятвы.

Во-первых, обряд присяги на верность был обычным для ранней стадии развития государственности, поэтому вряд ли можно указать точную дату его введения.

Во-вторых, присяга не обязательно обещала долгое правление выборному правителю. Обряд крестоцелования применялся как для призванных правителей, так и для получивших власть иным путем. И. Я. Фроянов и А. Ю. Дворниченко акцентируют внимание на этом обстоятельстве: несмотря на деятельность великого князя Всеволода, «мы ошибемся, – пишут они, – если решим, что Константин, Юрий и Ярослав оказались на княжеских столах в Ростове, Владимире и Переяславле по воле одного лишь Всеволода. В их посажении земство принимало самое деятельное участие. Вокняжение Юрия во Владимире сопровождалось крестоцелованием, в котором принимали участие и князь, и «вси люди" Владимирской волости».[207]

Что касается содержания клятвы, то чаще летописец просто указывает, на чьей воле целуют крест. Но в некоторых случаях дается и более точное описание. Так, Михаил Черниговский в 1229 г. «целова… крест, что ходити по Ярославлим грамотам, а боле того не изневолити Новагорода».[208] Но в этом случае довольно сложно разделить процедуру заключения ряда и крестоцелование.

Следует отметить, что принесение присяги не всегда производилось одновременно с посажением или заключением договора. Когда на престол приглашался малолетний князь, присягу послов от имени города и, по-видимому, старшего родственника от имени младшего приносили на стадии посольства в том городе, откуда был взят князь. Крестоцелование отделялось от иных действий по «укреплению» князя на престоле и в других случаях. Скажем, присягу будущему преемнику Всеволода Игорю в 1146 г. принесли не в стольном городе, а под Угорским; взаимное крестоцелование между новгородцами и их князем Андреем Городецким в 1285 г. также состоялось не по местонахождению стола: «сие же бысть укрепление в Торжку»,[209] так что, по-видимому, не включало «посажение».

Однако в большинстве случаев обряд крестоцелования не был чем-то обособленным. Он составлял органичную часть общего процесса «укрепления» пришедшего на престол князя – населению, а населения – князю.

«Посажение» на престол – заключительная стадия процесса «укрепления» князя.

Анализ процедуры посажения затруднен двойственностью термина: слово «посадиша» или «сяде» летописец употребляет в двух вариантах – широком и узком.

Широкое толкование термина охватывает весь процесс выборов от выдвижения и до утверждения на престоле. В этом значении он употреблен, например, по отношению к 1125 г.: «Того же лета посадиша новгородци Всеволода на столе».[210] Можно со всей определенностью констатировать лишь то, что данный правитель приобрел этот статус по воле населения.

В узком смысле термин обозначал лишь окончание процесса призвания князя. В таком контексте термин употреблен летописцем, например, в описании событий 1154 г.: «прииде…Ростислав Мстиславичь…в Киев, и собравшеся Кияне… и посадиша его на столе…»[211] и в 1180 г., когда Роман Смоленский «прииде на Федоровей недели в Новъгород, и в соборную неделю сяде на княжении в Новегороде».[212]

Из приведенных описаний совершенно очевидно, что приход князя и его посажение происходили в разное время.

В чем конкретно заключался процесс «посажения», ученые устанавливают по косвенным сведениям. По версии М. Ф. Владимирского-Буданова, «сначала это было представление нового князя народу. В 1067 г. киевляне «поставили (Всеслава) посредине двора", где, вероятно, было возвышение, род трона. Потом подобный трон устраивался в «сенях" – галерее княжеского двора».[213] В описании М. С. Грушевского «настолование обыкновенно происходило в одном из княжеских дворцов, особенно на Ярославле дворе; в известиях XII в. князь предварительно отправляется поклониться св. Софии, а затем настолуется; эти два момента соединяются в один, и настолование получает отчасти церковный характер».[214]

Сложно сказать, насколько соответствует описание М. С. Грушевского реальной практике новгородского вокняжения. Используя данные современной археологии и документальные сведения, можно усомниться в правильности, по крайней мере, одного фрагмента картины «настолования».

Во-первых, за исключением первой четверти XII в., основной княжеской резиденцией являлась загородная – Рюриково городище.[215] Проводить настолование там не имело бы никакого смысла, поскольку в нем, согласно летописи, принимало участие население города.

Во-вторых, против «камерализации» посажения свидетельствует тот факт, что Ярославово Дворище в рассматриваемый период «стало общегородской вечевой площадью».[216] Если совместить приведенные факты, «посажение» князя приобретает не камеральный, а публичный характер.

По мнению С. А. Таракановой, «настолование» псковских князей осуществлялось в церкви до принесения присяги: «в Троицком соборе, совершался торжественный обряд посажения нового псковского князя на княжеский стол».[217] Несколько иначе эта процедура виделась Е. Болховитинову: псковских князей, по его мнению, «…приводили к присяге Пскову и сажали на Княжеский Престол по большей части в Троицком Кафедральном Соборе, а иногда и на Вече».[218]

Документальные данные содержат описание лишь некоторых моментов данной процедуры. В 1138 г. «вниде на стол в Киев княжити… Вячеслав… и благослови его пресвященный Михаил митрополит Киевский и всея Руси. И събра множество людей пресвященный Михаил митрополит, и посадиша князя Вячеслава Володимерича на великом княжьстве в Киеве, на столе отца его Владимера…».[219] Через двадцать дней его сменил Всеволод и обряд посажения, видимо, был аналогичным, хотя об участии горожан не упоминается: Всеволод «посажен бысть в Киеве на великое княжество пресвященным митрополитом Михаилом».[220] Хотя князья пришли на престол в соответствии с наследственным порядком, был произведен особый обряд настолования. Представляется, что посажение наследственного князя не отличалось по процедуре от того, которое требовалось для инаугурации призванного населением правителя. Косвенно об этом свидетельствует утверждение на престоле Ростислава Мстиславича в 1154 г., когда «…собравшеся Кияне… и посадиша его на столе…».[221]

Обряд посажения, как и обряд встречи князя, имел в большей степени ритуальное, нежели правовое значение.

Следует отметить, что в летописных рассказах о порядке реализации заключительного этапа призвания князя чаще всего фигурировали не единичные обряды – встреча, ряд и др., а их комплексы, например, встреча и посажение: «Изяславоу же идоущю ко градоу, и изидоша людие с поклоном противоу, и посадиша князь свои в Киеве»;[222] или встреча, крестоцелование и посажение: по прибытию во Владимир в 1177 г. приглашенного общиной Всеволода Юрьевича, горожане «выидоша к нему пред Златыа врата, и укрепишася ему и детем его целованием честнаго и животворящаго креста Господня; он же вшед во град Владимер и сяде на столе»[223] и т. п.

То, что летописец в одном случае упоминает несколько стадий «укрепления» правителя, а в других – довольствуется указанием на одну из них, отнюдь не свидетельствует об их отсутствии на практике. За редким исключением, все четыре стадии обряда «укрепления» – в той или иной мере необходимые действия для узаконения власти призванного князя. Когда князь Ростислав, считая себя киевским правителем после смерти своего дяди, задумал поход на Чернигов (1154 г.), его «мужи» правильно предостерегали его: «ты ся еси еще с людми Киеве не утвердил; а поеди лепле в Киев, же с людми утвердися…».[224] Ростислав не последовал разумному совету, за что впоследствии и поплатился.

Безусловно, кроме символического выражения согласия населения с новым правителем, эти процедуры имели и юридическое значение. Об этом, в частности, свидетельствует описание событий 1315 г. Тогда конфликт новгородцев с князем Михаилом Тверским был почти разрешен выдачей неугодного Михаилу Федора Ржевского и выкупом от лица горожан в пять тысяч гривенок серебра. Но Михаил Тверской потребовал от новгородцев, помимо этого, «укрепления» «чрез обычай их изъстаринный»,[225] т. е. крестоцелованием. Это требование существенно затруднило разрешение конфликта, и дело застопорилось. Проявив готовность расстаться с деньгами, горожане, тем не менее, «сим же не хотящим тако крепость на себя дати».[226] Таким образом, и князь, и представители Новгорода рассматривали присягу как «крепость», которая связывала их с Михаилом. Правда, в других ситуациях горожане не слишком задумывались о последствиях несоблюдения присяги. Например, в 1170 г. новгородцы тайно сговаривались выступить против своего князя, что не удивило советников неугодного правителя: «И реша ему дружина: «а то перво суть к тобе хрест целовали вси по отни смерти, но обаче неверии суть всегда ко всим князем"…».[227]

Порядок проведения заключительной стадии выборов в случае выполнения всех юридических и символико-юридических действий начинался с торжественной встречи. Затем следовало заключение договора, сопровождаемое крестоцелованием. Завершающим был обряд посажения на престоле.

Общим для всех описанных стадий укрепления было активное участие в них населения. Встречали князя горожане, и чем больше его любили в городе, тем больше было встречающих. Процедуры заключения договора и взаимного крестоцелования также выполнялись при участии горожан, а также жителей пригородов, буде они окажутся в стольном городе. Не совсем ясно, в какой форме производилось «посажение», но и здесь, помимо духовенства, презюмировалось присутствие населения.

Вполне разумным кажется предположение, что, по крайней мере, три последних обряда реализовывались на вече. Если не урезать древнерусское вече до пределов государственного органа, а рассматривать его как институт непосредственной демократии со свободным порядком действий, такое предположение вполне обоснованно. О вечевом способе «укрепления» недвусмысленно говорит описание прихода в Новгород князя Ярослава Всеволодовича в 1230 г. Новгородцы, по свидетельству летописца, «сретоша его честно, и сотвориша вече (выделено мной. – И. М.) и утвердиша его крестным целованием на грамотах на всех Ярославлих и на всей воли Новогородцкой».[228] Косвенно на вечевой характер «укрепления» указывают и другие факты. Так, в 1155 г. новгородцы изгнали Мстислава, а «по тре днех вниде Ростислав, и снидошася новгородцы (выделено мной. – И. М.), и не бысть зла ничто же».[229] Думается, что сошлись новгородцы именно на вече, где примирились различные группы новгородцев и утвердился новый князь.

Таким образом, процесс призвания князя начинался на вече и, скорее всего, заканчивался вечем или подобным вечу сходом.[230] Каждый этап выборов состоял из нескольких стадий как обязательного, так и факультативного характера (Приложение 1).

2.2. Основания и порядок избрания архиепископа (владыки)

Новгородский владыка, подобно иным представителям новгородских властей, был выборным лицом. Об этом свидетельствуют многие документальные источники, например, договор 1471 г.: «А на владычьство нам, Великому Новугороду, избирати нам собе по своеи старине; а ставитися нашему владыце в дому Пречистые и у гроба святого Петра чюдотворца на Москве у вас, у великих князеи и у вашего отца, у митрополита…».[231]

Как и приглашение князя, призвание владыки горожанами было одним из наиболее распространенных способов замещения кафедры в Новгороде.

В отношении архиепископа, как и в отношении князя, сложился устойчивый стереотип – представление об уникальности новгородской практики выборов. Но, как отмечает И. Я. Фроянов, «в источниках сохранились редчайшие и потому драгоценные сведения о сходных обычаях за пределами Новгородской земли».[232] Так, во Владимирской земле в 1185 г. митрополит и князь не сошлись во мнении о владимирском епископе. Возражая против ставленника митрополита, Всеволод Суздальский, по летописной легенде, заявил: «не избраша сего людье земель наш…», а летописец, оценивая данное событие, высказал очень важную мысль: епископом может быть лишь тот, кого «Бог позовет и святая Богородиця, князь въсхочет и людье».[233] Указание на «людье» доказывает, что мнение горожан в вопросе о кандидатуре епископа, как минимум, принималось во внимание. В какой форме оно учитывалось, сказать трудно из-за отсутствия документальных данных, но вечевое решение в свете данного высказывания представляется вполне реальным способом выражения мнения городской общины. Однако из-за недостатка сведений процедуру выборов епископа (архиепископа) можно детально проанализировать только на примере Новгорода.

Выборы высшего духовного лица, обладающего, помимо прочего, еще и государственной властью, наиболее часто проводились в случае освобождения владычного престола. Кроме того, самостоятельными основаниями выборов, хотя и крайне редкими, можно считать учреждение поста владыки и замену назначения его избранием, а также временное отсутствие владыки.

Освобождение архиепископской кафедры – самое частое основание выборов владыки.

Причинами освобождения владычного престола могли быть смерть, самоотстранение и смещение.

а) смерть – наиболее частая причина освобождения поста владыки: «того же лета преставися Илиа архиепископ, владыка Новгородцкий…»; «…преставися архиепископ владыка Новгородцкий Таврило».[234]

б) самоотстранение: в 1307 г. «Феоктист архиепископ, владыка Новогородцкий, остави епископью свою по своей воли, своея ради немощи… иде в монастырь…»;[235] в 1329 г. «владыка Новогородцкий Моисей остави епископью свою, и сниде в монастырь на Коломцу, и скиму възложи на себя…»;[236] в 1388 г. «съиде Алексеи владыка с владычества… по своеи воле, в монастырь… своего ради нездравиа… изволив молчанное житие, в немощи боудя»[237] и т. д. Поскольку самоотстранение зачастую было вызвано болезнью, эта причина сходна с первой.

Преобладание таких причин освобождения архиепископского поста, как смерть или тяжкая болезнь, объясняло довольно длительные сроки владычества: первый новгородский архиепископ Илия, по подсчетам Н. Л. Подвигиной, «владел кафедрой в течение 21 года… Два следующих архиепископа: Гавриил… и его преемник Мартирий – также были владыками до самой смерти».[238] Владыка Никита был архиепископом новгородским 13 лет, Иван – 20, Нифонт – 25 лет, а владыка Алексей «… седев 30 лет без лета и без пяти месяцев».[239]

в) смещение горожанами. В отличие от княжеского престола, место владыки нечасто освобождалось подобным образом. Один из немногих примеров – события 1210 г., когда «зависть вложи людем на архиепископа Митрофана… И не даша емоу правитися и ведоша в Торопец».[240] В 1228 г. горожанами был смещен новгородский архиепископ Арсений. При этом жители совершенно четко обозначили причину «крамолы»: «И сотворше вече на княжи дворе, и поидоша на владычен двор, глаголющее сице: «того ради стоит тепло долго, выпровадил Антониа владыку на Хутино, а сам сел, давши князю мзду».[241] Еще один случай смещения отмечен летописцем значительно позднее, в 1423 г.: «Послаша Новгородци Феодосиа в его манастырь, бе 2 лета, а ркучи тако: «не хотим шестника владыкою».[242]

Временное отсутствие владыки также можно рассматривать как фактическое основание выборов. Но выборы по этому основанию – исключительное явление в практике замещения архиепископской кафедры.

В частности, воспользовавшись тем, что «Антоней, архиепископ Новогородцкий, иде в Торжок», новгородцы «введоша архиепискупа Митрофана паки на двор епископьский на стол, а ко Антонию послаша, глаголюще: «куды ти любо»«.[243]

Учреждение поста или введение выборов как способа его замещения – основание, характеризуемое известной долей условности.

На протяжении нескольких десятилетий 50–60-х гг. XII в. способ замещения кафедры варьировался, назначение и выборы сменяли друг друга.

Так, например, Нифонт, пришедший в Новгород в 1150 г., был, видимо, послан из Киева, а «в 1156 году Аркадий, житель Новгорода, был избран епископом»;[244] архиепископ новгородский Илия, по всей видимости, пришел из Киева, а по поводу его преемника Гавриила «новогородци же совещавшеся…».[245] Очевидно, за этим описанием скрывалось выборное начало.

Порядок выборов владыки, при некотором сходстве с выборами князя, имел и значительные отличия.

Процедура выдвижения кандидатуры владыки несколько отличалась от процесса предложения князя.

Основное отличие, естественно, состояло в активной роли духовенства. Например, в 1186 г. по поводу будущего владыки «Новогородци же совещавшеся со князем своим Мстиславом и со всем священны причтом».[246]

Кроме того, многое в процедуре выдвижения архиепископа зависело от причины выборов. В том случае, если выборы были инициированы смертью или болезнью предшественника, выдвижение было похоже на аналогичную стадию княжеских выборов. Если же причиной выборов была ожидаемая смерть, болезнь или уход владыки с кафедры, то роль субъекта выдвижения вполне мог взять на себя «уходивший» архиепископ. Например, в 1274 г. «Новогородцы видеша своего епископа Далмата в последнем изнеможении… и приидоша к нему… глаголя сице: «господине отче пастырю и учителю наш Долмате архиепископе! благослови нам в себе место пастыря и учителя, да будет у нас в тебе место" Он же, отвещав, рече им «несть убо мое сие, но Божие и пречистыя Богородици; а по моему совету худому… се есть игумен Давид, а у святаго Георгиа Иоан, а се есть духовный мой отец Климент, да егоже хощете изберите себе"».[247]

Вечевой этап избрания владыки несколько отличался от соответствующего этапа княжеских выборов. Безусловно, основное содержание этапа – одобрение кандидатуры будущего владыки жителями – сохранялось, но выборы архиепископа предполагали и некоторые особенности вечевого этапа избрания.

Во-первых, собрания по поводу избрания владыки проводились в традиционных местах, а не за пределами города. Для провозглашения нового архиепископа, по мнению В. В. Лугового, предназначалось лишь вече, собранное в Новгороде на Софийской стороне.[248] В. О. Ключевский был не столь категоричен. Он называл Софийскую площадь «обычным вечевым местом для выбора новгородского владыки».[249]

Во-вторых, особенностью процедуры выборов архиепископа было обращение к «божьему» суду. Исходя из этого, в летописных источниках можно выделить описание двух разновидностей вечевого этапа – обычное вече и вече с жеребьевкой.

Первая разновидность вечевого этапа в большей степени отвечала современному пониманию выборов. Основным этапом и окончательным судьей в вопросе о кандидатуре было вече, и ключевая стадия этапа представляла собой чисто вечевое решение. Примером можно считать выборы владыки в 1324 г., когда «Новогородцы сотвориша вече по старинному своему обычаю, и избраша себе в архиепископы Моисея, архимадрита Юрьевскаго, аще митрополит благословит; и посадиша его на дворе владычне».[250] В другой летописи это вече хотя прямо и не названо, оно явно имело место, о чем говорит обычная для веча терминология: «Тогда же сдумавше Новгородци…».[251] То же самое можно сказать и о выборах 1329 г., когда новгородцы «избраша себе попа Григорьа Козмодамьяньскаго с Холопьи улицы, и постригоша его во иноческий чин, и възведше на сени на владычен двор…».[252]

Несмотря на тщательность в перечислении событий – избрали, постригли в иночество (это необязательно, если избранный уже имел монашеский сан) и возвели на владычный двор – о жеребьевке в описании не упоминается.

В соответствии со второй разновидностью вечевого этапа выборов владыки окончательное решение принималось посредством жеребьевки между одобренными вечем кандидатами. Судя по всему, так обстояло дело, например, в 1193 г.: после смерти Гавриила «Новгородци же с князем Ярославом и с игоумены и с Софъяны и с попы здо[у]маша; онии хотяху Митрофана поставити, а инии Мантоурья, а дроузии Гречина; и бысть распря в них. И положиша на святеи тряпезе 3 жребиа и послаша с вечья слепца, да на котораго Бог дасть; и выняся Божиею благодатию Мантоурью. И послаша по него, и приведоша из Роуси, и посадиша в епископьи…»,[253] и в 1230 г., когда «избраша трех иноков, и метнуша жребий, и выняся жребий Спиридону…».[254]

Процедура «вынесения» жребия была более или менее постоянной.

Выборы 1193, 1229, 1388 и 1415 гг., судя по описаниям летописца, включали возложение на «светеи трапезе» Софийского собора трех жребиев с именами кандидатов. По окончанию службы за жребиями посылался в первом случае «слепец», во втором «княжичиц» Ростислав, в последних – «протопоп Измаило» и «Василей протопоп старой», т. е. люди, которых нельзя заподозрить в обмане. Так, в 1415 г. «…Но//вгородци… сдумав на Ярославли дворе и сташа вечем оу святеи Софеи, положиша жеребии на престоле, имена написав: Самсона чернеца от святаго Спаса с Хутина, Михаилу игумена святаго Михаила с Сковоротке, Лва игумена святеи Богородици с Колмова. И по отпетии святыя службы Василии протопоп старый прежде вынесе на вече Лвов жребии, по сем Михаилов, на престоле остася Самсонов; и посадник Ондреи Ивановичъ и тысяцкой Олександр Игнатьевичъ с Новгородци возведоша Самсона в дом святеи Софеи честно на сени, месяца авгоуста 11 день…».[255] «Избранным богом» обычно считался тот, чей жребий оставался на престоле, но это правило сложилось не сразу. Судя по описанию событий в 1193 г. жребий Мантурия был первым вынесен на вече, и именно Мантурий был возведен на владычество.

Некоторые авторы считают, что способ избрания с помощью жеребьевки был результатом споров: «…в 1193 г. возникли разногласия. Решать их путем конфликтов или соглашений сочли несоответствующим сану главы церкви. Тогда была найдена оригинальная форма, позволившая сочетать вечевые принципы с какой-то видимостью проявления воли божьей… Этот способ применялся в случае выдвижения разных кандидатур и в дальнейшем».[256] По мнению Л. Владимирова, этот вариант применялся всегда, когда намечался раскол в симпатиях вечников: «…в случае разногласий и борьбы партий каждая сторона представляла своего избранника, но всего неболее трех, и между ними бросался жребий».[257] Но такое толкование событий не выдерживает критики: кандидатов при любом раскладе политических сил было не «неболее», а именно три. Постоянство этой цифры опровергает тезис о случайном стечении обстоятельств, вызванном борьбой группировок в городе.

По мнению других авторов, такой порядок характерен для всех выборов владыки. По определению В. И. Лебедева, «назначалось обычно три кандидата»;[258] С. Ф. Платонов считал, что «вскоре установился порядок выбора епископа из 3 кандидатов (назначаемых вечем)».[259] Действительно, летопись событий относящихся к XV в. упоминает жеребьевку как постоянный элемент выборов владыки: в 1415 г. «…у святей Софии положиша (три) жребии на престоле «; в 1421 г. «…возведен бысть по жребию в дом святыя Со//фея Феодосеи игумен святыя Троица»; в 1423 г. «Послаша Новгородци Феодосиа в его манастырь, Омельяна возведоша по жребию…»; в 1429 г. «…възведен бы[сть] по жребию священноинок Еуфимии с Лисичьи горке на сени в дом святеи Софеи…».[260] Но разрыв между 1193 г. и приведенными выше датами весьма велик. Это не позволяет точно определить, с какого времени жеребьевка превратилась в неотъемлемую часть вечевого этапа выборов владыки. Можно отметить лишь, что описание выборов владыки в 1388 г. дается в таком ключе, что жеребьевка представлена как нововведение: по уходу владыки Алексея «…посадник же Есиф Захарьич с моужи стареишими биша емоу челом, и много молиша и всем Новым городом о том, што бы ещо побыл в дому святеи Софьи: «дондеже изведаем, кто будет митрофолит Рускои земли». Он же не послуша их и отречеся… глагола им: «дети! На мене ся не надеите, а вас благословляю, добываите собе владыкы». Новгородци же рекоша: «кого, отче, благословиши нам на свое место святителем?" Алексеи же благослови и рек: «изберите собе моужи достоины, да положите 3 жеребьа на святеи трапезе, в имена написавшее; да которыи Бог даст нам, того вам благословлю». И волею Божиею, а по святителеву благословению, много гадав посадник и тысячки и все Новьгород, и игумены и Попове, и сътвориша тако, не изволиша бо собе от человека избрание сътворити, но от Бога приятии извещение… И избраша 3 игумены и сътвориша 3 жребьа… И посадник Михаил Даниловичь сам жребья печатал, и положиша на престоле в Святеи Софьи, оутвердивше слово таково: «егоже въсхощет святыи Софеи Премудрость Божиа своему престолу служебника имети, того жде жребеи да оставить на престоле своем"».[261] С другой стороны, изложение порядка выборов более раннего периода все-таки чередует применение жеребьевки с более традиционным способом выборов. В частности, новгородцы при выборах в 1324 г. «сотвориша вече по старинному своему обычаю, и избраша себе во архиепископы Моисея…».[262]

Противоречивость фактов свидетельствует о факультативном характере данной стадии. Наличие или отсутствие жеребьевки отнюдь не означало наличия или отсутствия выборных начал в процедуре замещения архиепископского поста. Описание выборов 1388 и 1415 гг. прямо указывает, что жеребьевка – неотъемлемая часть вечевого этапа: во время жеребьевки посадник «ереем повелеша сбором литургию пети, а Новгородци стояше вечем* оу святеи Софьи. И по отпетии святыя слоужбы протопоп Измаило, взем с престола, изнесе на вече* жребеи…»;[263] «Но//вгородци сдумав на Ярославли дворе и сташа вечем* оу святеи Софеи, положиша жеребии на престоле»,[264] и именно вечу предъявляли жребий избранника: «преже вынесе на вече* Львов жеребей».[265]

Следует отметить, что саму по себе жеребьевку нельзя относить к «тайным формам голосования», как обозначили ее В. Н. и А. В. Беленовские,[266] поскольку проводилась она фактически уже после выяснения мнения вечников. Таким образом, жеребьевка являлась факультативной стадией, дополнявшей голосование на вече.

Еще одной факультативной ступенью вечевого этапа являлось благословение нового владыки его предшественником.

В 1274 г. архиепископ Далмат предложил в свои преемники несколько кандидатов. После одобрения населением одного из них, Климента, «благослови его архиепископ Далмат своею рукою».[267] Архиепископ Феоктист в 1307 г. также «благослови… в себе место в Новегороде епископом быти духовнаго своего отца Давида».[268] Аналогичным образом поступали и многие другие владыки, оставлявшие свое место.

Благословение правопреемника не являлось обязательным элементом процедуры. Довольно часто новый архиепископ принимал пост намного позднее смерти или ухода своего предшественника. В частности, архиепископа Мартирия смерть застигла по дороге к князю Всеволоду «по сыне» (1200 г.). В этой ситуации нечего и говорить о благословлении преемника прежде бывшим владыкой.

В-третьих, вечевой этап включал возведение на владычный двор.

Основной этап выборов владыки можно считать законченным только после водворения избранного архиепископа «на владычный двор». Так, в 1307 г. избранного вечем Давида «посадиша… во дворе владычне с челобитием и с честию».[269]

Возведение избранного архиепископа на владычный двор похоже на ритуальное возведение князя на престол. Но считать его полностью идентичным посажению князя нельзя.

Во-первых, по времени оно было неразрывно связано с избирательным вечем, а в княжеских выборах проводилось гораздо позднее.

Во-вторых, посажение князя знаменует собой конец избирательной процедуры. В отношении выборов владыки такое заключение сделать невозможно. Новгородский архиепископ окончательно утверждался в должности только после его поставления митрополитом.

Третий этап выборов владыки включал поездку избранного к митрополиту и поставление.

Поставление новгородского архиепископа митрополитом важная, обязательная часть процесса выборов владыки. Отсутствие официального признания избранного архиепископа митрополитом отмечалось летописцем как временное состояние: «Того же лета нареченный на владычество в Новьгород Василей живяше убо на дворе владычне, а в епископы не поставлен…».[270]

Когда не было митрополита, поставление не отменялось, а откладывалось: «И посадиша его (архиепископа Давида. – примеч. мое – И. М.) во дворе владычне с челобитием и с честию, дондеже митрополит поставлен будет на Киев и на всю Русь, а тогда поиде к нему ставитися»;[271] «Того же лета събрася все град людие, изволиша собе епископом поставити моужа Богом избранна Аркадия, и шед все град пояша из монастыря от святыя Богородица… пороучиша ему епископью во дворе святыя Софеи, дондеже приидет митрофолит в Роусь: «и тогда поидеши ставитися»…».[272]

По-видимому, избрание населением на вече давало в руки архиепископа бразды светского правления, тогда как для выполнения функций главы духовной власти территории требовалось поставление митрополитом.

Если горожанами был сделан однозначный выбор в пользу конкретного лица, то, как правило, митрополит «ставил» его без всяких отговорок. Но иногда именно митрополиту приходилось решать судьбу кафедры. Так, в 1219 г., запутавшись между двумя ими же избранными архиепископами, новгородцы сами отдали этот вопрос на усмотрение митрополита: «Князь же и Новогородци рекоша: "идита к митрофолитоу, да кого нам пришлет, то наш владыка"».[273]

Редким, но вполне реальным вариантом был отказ митрополита от хиротонисания избранного населением главы духовной власти территории. В частности, в 1331 г. псковичи попытались склонить митрополита к поставлению избранного ими епископа: «приидоша послы изо Пскова… к Феогнасту, митрополиту Киевскому и всеа Руси, моляще его и биюще ему челом, дабы им поставил во Псков своего им епископа, егоже и приведоша с собою, именем Арсениа… и не послуша их Феогнаст митрополит, и не постави им епископа во Пьсков».[274] Отказ киевского владыки означал в данном случае не столько претензии к кандидату или способу замещения, сколько непризнание самостоятельности Псковской территории в церковной сфере. Не зря летописец сетует, что псковичи «и себе владыку и князя умыслиша»,[275] и с радостью отмечает «посрамление» посольства и инока, предложенного на епископство. Совершенно очевидно, что стадий, аналогичных повторному вечу и повторному посольству в княжеских выборах, в этом случае не было и не могло быть.

По-видимому, временной фактор в процессе поставления особого значения не имел. Иногда избранный ставился сразу же, а иногда между избранием и хиротонисанием архиепископа проходило довольно значительное время. Так, от избрания горожанами владыкой Митрофана до его поставления прошло как минимум несколько месяцев, а отправленный на поставление в 1274 г. Климент вернулся лишь через два года. Долее всех, судя по документам, был непосвященным владыкой Евфимий – около пяти лет. По свидетельству летописи, «священноинок Еуфимии с Лисичьи горке» был возведен по жребию на владычный двор в 1429 г., а поставление состоялось значительно позднее: лишь в 1434 г. «…поеха на поставление владыка Евфимеи Новгородцкии к митрополиту Герасимоу в Смоленеск, априля 11».[276]

Время поставления в большей мере определялось желанием и обстоятельствами жизни митрополита. Чаще всего при описании выборов владыки летописец использует фразу «дондеже пришлет за ним митрополит», подчеркивая, что решение о времени хиротонисания новгородского владыки целиком зависит от воли русского митрополита. Так, например, после вечевого решения об избрании новгородского архиепископа Моисея в 1324 г. «посадиша его на дворе владычне, дондеже пришлет по него митрополит».[277]

Как правило, новгородские архиепископы ездили ставиться в стольный город: «Поставлен бысть архиепископ Климент Новоугородоу; приеха с Киева месяца авгоуста»,[278] «и паде жребий на Мартириа, и послаша его в Киев… ставитися».[279] Но в 1330 г. владыке Василию «к Феогнасту митрополиту Киевскому и всеа Русии» пришлось ехать ставиться во Владимир Волынский.[280] Поставление было возможным и за пределами стольного города: в 1250 г. «приеха в Новгород митрополит киевскыи всея Роусии Кирил и епископ ростовскыи Кирил же именем, и поставиша Архиепископа Великомоу Новугородоу именем Далмата».[281]

Поставление являлось официальной ступенью, завершавшей процедуру избрания новгородского владыки (Приложение 2).

По возвращении владыки от митрополита его могла ожидать торжественная встреча: «поставлен бысть архиепископ Климент Новоугородоу; приеха с Киева месяца авгоуста 2 в свою епископью, и введоша его в святоую Софию честно весь Новъгород с кресты и с пением»;[282] владыку Самсона «…посадник Иван Богданович и тысяцкии Борис Васильевич, с игумены и с попы и с крилосом Святыя Софея… стретоша с кресты конец Славна, и ради быша Новгородци своему Владыце».[283] Но, в отличие от выборов князя, этот этап избрания архиепископа играл лишь символическую роль – служил проявлением уважения к главе духовной власти.

2.3. Основания и порядок выборов городского управления

Выборы городских властей, как и княжеские, нельзя назвать периодическими. Срок нахождения у власти каждого посадника или тысяцкого был ограничен не определенным временем, а, скорее, способностью выборного лица соответствовать потребностям общины, внешними условиями и физической возможностью выполнять связанные с должностью обязанности. Отсюда – различный срок полномочий, а также тот существенный факт, что многие выборные лица занимали посты по нескольку раз с перерывами. По данным В. Н. Вернадского, новгородец Твердислав был посадником в 1209–1211, 1214–1215, 1216–1219, 1220 гг.,[284] Судила Иванкович – в 1141–1144, 1147–1156 гг. и т. д.

Фактические основания выборов сходны с основаниями выборов князя. Чаще всего выборы начинались при освобождении соответствующей должности. Анализируя документальные материалы о новгородских и псковских посадниках и тысяцких, можно выделить несколько причин, по которым эти посты оказывались вакантными.

а) смерть: «успе посадник Иванко Захарьинич, и Новгородци дата Завиду Невероничю»;[285] «того же лета привезоша посадника Новгородцкаго Дмитреа Мирошкиничя мертва из Володимеря, понеже зело истрелен быв под Пронском…».[286]

В отличие от князя и архиепископа, представитель местной администрации довольно часто становился жертвой населения: «их «садили» и снимали с той же частотой, что и князей, но их доля была тяжелее. Снятым князьям показывали дорогу, а вот непопулярных посадников часто убивали. Так было в 1134, 1146, 1156, 1161, 1171, 1172, 1189, 1205, 1219, и это только за 100 лет».[287] Известно, что посадник Захария был убит новгородцами за тайные сношения с князем Святославом в 1166 г. В 1257 г. горожане убили Михаила Степановича, в 1346 г. прямо на вече разделались с посадником Остафием Дворянинцем.

б) добровольный уход чаще всего был связан с физическим состоянием лица, облеченного властью. В частности, в 1220 г. «Твердислав остави посадничество, зане болен бе».[288] Правда, иногда исследователям представляется возможной и иная версия причины ухода Твердислава: «В 1209 произошло интересное событие, подобных которому Новгород еще не знал: Твердислав Михалкович добровольно отказался от посадничества в пользу «старейшю себе» Дмитра Якунича…».[289] Насколько добровольным в данной ситуации было освобождение поста, сказать затруднительно из-за недостатка сведений о внутриполитических течениях и характере самих действовавших лиц.

в) отстранение от власти могло быть вызвано недовольством населения, конфликтом с князем, внешнеполитическими условиями и т. п.

Например, посадник Ананья был смещен по требованию Александра Невского за изгнание его сына Василия и самовольный прием Ярослава Ярославича, а в 1228 г. в результате мятежа был низложен тысяцкий Вячеслав. Иногда причиной смены становился конфликт между различными городскими группировками, «чаще всего это связывалось с желанием поставить «своего», угодного концу, посадника».[290]

Зачастую отстранение от власти сопровождалось судом над представителем администрации. Например, посадника Дмитрия Мирошкинича осудили за то, что он «повелеша на новогодьцих сребро имати, а по волости куры брати, по купцем виру дикую, и повозы возити и все зло».[291] Правда, в данном случае посадник избежал отстранения, поскольку скончался от ран. В 1215 г. было созвано вече, судившее тысяцкого Якуна, хотя в чем его обвиняли – неизвестно.

Иногда отстранение от власти сопровождалось изгнанием неугодного лица: «Того же лета выгнаша Новогородцы из Новагорода во Псков посадника Феодора и братью его…».[292] Но изгнание неугодных посадников, тысяцких и т. п. применялось намного реже, чем изгнание князей. Это вполне объяснимо, поскольку князь был приходящим, а местные должности занимали жители города – члены городского сообщества. Чаще всего термин изгнание применялся для обозначения смещения: «Выгнаша новъгородьци Судила ис посадницьства…».[293]

г) побег как причина освобождения поста не идентичен отстранению от власти, поскольку решение покинуть город принималось не вечем, а самим выборным лицом самостоятельно, хотя и вынужденно.

Так, в 1136 г. «…бежал из Новагорода Константин Дашков, посадник Новогородцкой, ко князю Всеволоду Мстиславичю в Вышегород…».[294] В летописных рассказах такие действия – отнюдь не редкость. В отличие от князя, посаднику или тысяцкому в случае серьезных конфликтов с населением угрожала быстрая расправа. Иногда именно побег спасал жизнь тому, кого собирались отстранить от власти и впоследствии привлечь к ответственности за действия, неугодные горожанам.

д) перевод – наиболее редкая, хотя и вероятная причина выборов. В таком ключе Д. И. Прозоровский истолковал события 1132 г., когда избранный в 1126 г. посадник Мирослав Гюрятинич «был переведен в Псков».[295]

ж) истечение срока полномочий – наиболее спорная причина вакантности поста.

По мнению В. Л. Янина, с 1291 г. посадников стали избирать на год, а в XV в. каждые полгода.[296] Предположение о том, что в последнее десятилетие XIII в. «возник годичный срок посадничества»,[297] поддерживает Н. Л. Подвигина.

Но если проанализировать летописные данные, относящиеся к концу XII – началу XIII в., то, как верно замечает О. В. Мартышин, «не обходится без натяжек, подрывающих концепцию».[298] Например, гораздо долее года продолжалось посадничество Андрея Климовича (1295–1300 гг.) или Степана Твердиславича, о котором самим летописцем сказано: «Оуспе [Сте]пан Твердиславич посадник… посадничав 13 лет бес треи месяц».[299]

В Пскове наблюдалась аналогичная картина. По наблюдениям И. О. Колосовой, «…Селога посадничал не менее десяти лет, а Борис – не менее четырех».[300] Поэтому автор вполне обоснованно считает, что, по крайней мере, «до 40 – х гг. XIV в., посадничество не было срочным».[301]

Таким образом, истечение срока полномочий можно рассматривать как вероятную, но не доказанную причину освобождения поста, характерную лишь для сравнительно позднего времени в рамках обозначенного хронологического этапа.

Несомненным фактом является множественное число посадников в городе. По данным И. О. Колосовой, в 40-х гг. XIV в. в Пскове было не менее четырех посадников одновременно;[302] в Новгороде, судя по летописным данным (в 1135 г. «убиен бысть… посадник… Якун Михалкович, и даша посадничество Иванку Павловичю. Того же лета успе в Новегороде посадник Мирослав Микулич, и даша посадничество Констянтину Микуличю»)[303] – никак не менее двух в одно и то же время. Поэтому совершенно очевидно, что временное отсутствие в городе кого-то из посадников не могло быть основанием выборов.

Временное отсутствие старосты или тысяцкого, по всей видимости, могло рассматриваться как освобождение должности и влекло за собой выборы нового кандидата.

Говорить об учреждении поста как основании проведения выборов в отношении представителей местной администрации не имеет смысла. История этих институтов гораздо древнее, чем упоминания о них в летописи, и восходит к догосударственному этапу развития общества. При этом местная власть, как правило, формировалась выборным путем, и проследить корни выборности в догосударственный период не представляется возможным.

Процедура избрания представителей местной администрации, по-видимому, была проще, чем выборов князя или архиепископа. Выборы проводились на вече, и, скорее всего, тут же и заканчивались в один этап, поскольку ни посольства к избранному, ни отдельной процедуры поставления не требовалось.

Кроме того, процедура выборов упрощалась, поскольку возможный отказ от должности одного кандидата тут же компенсировался присутствием на вече множества других.

Что касается выдвижения кандидатур, то инициативой обладали не только члены боярского совета, как представляется В. В. Луговому: «среди функций совета особо выделим подбор кандидатур на занятие высших должностей в республике».[304] Но каким образом автор сможет объяснить выборы тех посадников, которые совершенно не имеют отношения к осподе? Например, Селивестр Леонтиев получил посадничество в результате мятежа в 1359 г. Вряд ли кандидатура, удовлетворявшая чаяниям мятежного Славенского конца, была прежде одобрена осподой.

Думается, предложить кандидатуру на вече были вправе несколько субъектов – оспода, князь или родственник кандидата, сам человек, претендовавший на должность, а также любая группировка присутствовавших на вече горожан, прежде всего, территориальная – кончанская.

Вечевой этап варьировался, прежде всего, в зависимости от причин выборов.

Если вечу предшествовал побег или смерть лица, занимавшего выборный пост, то созывалось собрание, и на повестку ставился вопрос об избрании нового представителя администрации. Если причиной выборов было отстранение, перевод или истечение срока полномочий, то чаще всего вече разом решало два вопроса: о смещении одного и избрании другого лица. Что касается добровольного ухода, то возможны оба варианта. Судя по летописи, посадник Твердислав в первый раз отказался от посадничества на вече, т. е. публично, а второй раз – тайно, поэтому в первый раз вече решало два вопроса, во второй – один.

Некоторые авторы предлагают более сложную версию выборов, по крайней мере, в отношении посадников. Так, В. В. Луговой считает, что во второй половине XV в. «отличительной чертой выборов посадника стала их многоступенчатость: от выдвижения на кончанском вече до избрания на общегородском».[305] Но высказывание автора не совсем понятно. Если рассматривать решение кончанского веча как способ выдвижения кандидатуры, то выборы нельзя отнести к многостепенным. Если же согласиться с многостепенностью как отличительной чертой выборов посадника, то решение кончанского веча не совсем корректно называть способом выдвижения.

Процесс замещения поста в городском управлении, как правило, начинался и заканчивался на одном вече (Приложение 3). Посадники, тысяцкие, сотские и старосты принадлежали к местной общине, поэтому не требовалось «встречи» и «посажения».

Каким образом завершалась процедура выборов местных властей?

В. В. Луговой предполагает, что «вечевые избирательные процедуры завершались тем, что с новым должностным лицом заключался договор, скрепляемый присягой – крестоцелованием. С ее принятием вступали в силу все властные полномочия, установленные новгородскими обычаями и традициями».[306]

В отношении присяги можно согласиться с автором. Во-первых, присяга презюмируется по аналогии с княжескими выборами, во-вторых, это обычная в практике того времени форма доказательства верности. Так, в международных договорах обязательно фигурирует присяга: «И целовал крест посадник новгороцкий Тимофей Юрьевич, и Микита, тысяцкий, Феодорович, за весь Великий Новгород…».[307] А. Л. Хорошкевич считает, что, по крайней мере, в отношении посадников «выбор и занятие должности сопровождались официальной церемонией в Троицком соборе».[308]

Что касается заключения «ряда» с теми, кто вырос на новгородской земле и прекрасно знал налагаемые должностью обязанности и ограничения, то оно представляется излишним. Кроме того, ни одного текста договора, ни одного упоминания о договоре города с посадником пока не удалось обнаружить, в отличие от многочисленных «рядов» с князьями.

Проанализировав сведения об основаниях и порядке выборов, существовавших в практике русского государства, можно сделать несколько замечаний относительно характерных черт данного института.

Основания выборов имели фактическую природу. Никаких письменных актов, объявлявших о необходимости выборов, в данный период не принималось.

Порядок проведения выборов в IX–XV в. допускал вариации, т. е. не сложилось единой обязательной процедуры выборов. Процедура избрания зависела как от оснований выборов, так и от замещаемого поста. Общим моментом любого процесса являлось принятие вечевого решения.

Выборы IX–XV в. – один из способов замещения, который применялся как самостоятельный или как дополнение к наследованию. Иногда, получив престол от отца, князь считал нужным собрать вече и предоставить общине возможность принять его кандидатуру или отвергнуть ее. В другом случае выборы, являясь самостоятельным способом, не противоречили переходу власти по наследству: в 1175 г. «пришедше послы в Чернигов к Ростиславичемъ, глаголюще сице к ним Ростовци, и Суздальцы, и Переаславци: "еда отец ваш княжил у нас, зело добр был; поидите убо княжити к нам…"».[309]

В «призвании» князя, замещении кафедры владыки или иного поста отсутствовал признак периодичности. Используя современное наименование, все выборы IX–XV в. можно отнести к чрезвычайным. При этом выборы проводились как на вакантный пост, так и без вакансии. Кроме того, выборы, по сути, всегда были прямыми.

Круг участвующих в выборах лиц не ограничивается теми, кто непосредственно принимает решение по кандидатуре, и самими кандидатами на выборный пост. Выборы на любом историческом этапе – более широкое понятие, нежели момент принятия решения, воплощенный в древнерусскую эпоху в вечевом этапе избрания. Исходя из этого положения, можно отметить, что участие в выборах включало круг тех людей, которые были задействованы в иных этапах процедуры выборов. Поэтому исследование круга участников выборов IX–XV в. градируется не только по признаку наличия права избирать и быть избранным, но и по признаку участия в конкретном этапе процедуры избрания.

3.1. Субъекты подготовительного этапа выборов

Оспода считается важнейшим, а иногда и единственным субъектом, управомоченным на выдвижение: «всякое дело, подлежавшее решению на вече, проходило предварительно через господу»,[310] ««Совет господ» предварительно рассматривал кандидатуру князя, затем ее рекомендовали вечу…».[311] Но, соглашаясь с вероятностью данного варианта, нельзя считать его единственно возможным.

Во-первых, этот вариант опирается скорее на логику, чем на источники. Назвать осподу одним из инициативных субъектов можно, но доказать это документально весьма проблематично.

Во-вторых, существование самой осподы более или менее доказано лишь применительно к новгородской практике, а выборы князя были возможны на любой русской территории.

Исходя из этих моментов, можно предположить, что правом выдвижения кандидатур на выборные посты располагали и иные субъекты отношений, связанных с выборами. К ним, судя по всему, можно отнести старейшин, союзников князя-претендента, его родственников и т. п.

Старейшины – весьма многозначный термин, в большинстве случаев связанный с церковью. По подсчетам С. В. Завадской, светское содержание термина встречается в летописи применительно к XIII в. всего 12 раз, в XIV в. – 58 раз.[312] Но в более раннюю эпоху этот институт явно имел светский характер. Можно предположить, что фигуры старцев и старейшин были унаследованы от родоплеменного общества, поэтому нужно учитывать их влияние на политические процессы территории. Одним из возможных каналов воздействия, особенно в «старых» городах, был отбор лиц, занимавшихся управлением делами территории.

Князь – союзник или родственник – вполне возможные инициаторы выдвижения своего подопечного. Например, в 1225 г. Юрий Всеволодович предложил: «возмите у мене на княжение в Новъгород шурина моего князя Михаила…».[313]

Сам претендент также мог выступить субъектом выдвижения, как например, в ситуации с приходом Рогволода в Друцк в 1158 г.[314]

Кроме того, кандидатура нового князя могла быть выдвинута отдельной группой населения.

Другой вопрос, связанный с участниками подготовительной стадии: кто был вправе назвать предполагаемого претендента вечу?

По-видимому, если инициатива выдвижения принадлежала самому князю или его союзнику, то с предложением к вечу мог обратиться он сам или, что наблюдалось чаще, его посланники.

От имени осподы, вполне вероятно, мог выступить любой член боярского совета, а от имени группы горожан – участник веча. Последний вариант, впрочем, не исключал предварительной деятельности осподы или «самовыдвижения».

Чаще всего предложение было «комплексным», например, вечники предлагали кандидатуру будущего князя после того, как он сам предложил свои услуги; оспода поддерживала того кандидата, которого предложил его родственник, и т. п.

В выдвижении кандидатуры владыки большую роль мог сыграть уходивший архиепископ. Довольно часто он предлагал конкретных лиц на свое место и благословлял своего преемника. Так, в 1274 г. именно владыка предложил три кандидатуры на свое место: «а по моему совету худому… се есть игумен Давид, а у святаго Георгиа Иоан, а се есть духовный мой отец Климент, да егоже хощете изберите себе».[315]

Кроме того, инициативу по поводу будущего владыки мог проявить князь, как, например, в 1228 г.[316]

В других случаях право выдвижения кандидатуры владыки, очевидно, реализовалось иными лицами. Так, в 1388 г. по уходу владыки Алексея «много гадав посадник и тысячки и все Новьгород, и игумены и попове…».[317] Можно предположить, что все перечисленные летописцем люди вполне могут быть внесены в список тех, кто вправе предложить кандидатуру новгородского владыки.

Думается, что этот круг мог быть еще шире, хотя достоверными данными мы не располагаем. Так, например, трудно выявить конкретных инициаторов событий 1156 г., поскольку тогда «събрася все град людии, изволиша собе епископ поставити мужа богом избрана Аркадия».[318] Аналогичным образом вопрос решался и после смерти первого новгородского архиепископа Илии: по кандидатуре его преемника Гавриила «Новогородци же совещавшеся со князем своим Мстиславом и со всем священным причтом».[319] Судя по описанию выборов владыки Спиридона в 1229 г., одну из кандидатур будущего архиепископа предложил на вече «некыи муж».[320]

Следует особо выделить слова летописца о священном причте. По-видимому, эта группа лиц, священнослужители, также обладала правом выдвижения кандидата на место архиепископа.

Список участников подготовительного этапа выборов местных властей во многом аналогичен кругу действующих лиц княжеских выборов. С инициативой могли выступить оспода, сам претендент на выборный пост, его старший родственник. Не исключается также возможность инициативы любого члена общины, имеющего право голоса на вече. Кроме того, можно предположить активную роль князя, по крайней мере, при формировании общегородских властей (посадников, тысяцких).

3.2. Участники веча

3.3. Участники посольства

Как качественно, так и в количественном отношении состав посольства к избранному князю изменялся от выборов к выборам. Так, в 1195 г. новгородцы послали к Всеволоду за его сыном «Мирошьку посадника, и Бориса Жирославичя, и Никифора сотьскаго», а в 1200 г. пригласить на престол Святослава «идоша лучшие мужи с посадником с Мирошкою и с Михалком».[466] В 1221 г. новгородцы делегировали «владыку своего Митрофана, и посадника Иванка и старейшиа люди в Володимер к великому князю Юрью Всеволодичю, просяще у него сына княжити у них в Новеграде», чуть позже, после побега Всеволода, в качестве послов от новгородцев отправились «старейшиа их мужи».[467]

Многообразие вариантов состава посольств свидетельствует об отсутствии постоянного представительства в нем каких-либо лиц. Но, анализируя летописи, можно выделить некоторые закономерности комплектования состава посольской миссии, которые в большей или меньшей степени являлись традиционными.

Во-первых, в ней должны были быть представлены достаточно знатные, «старейшие» люди, «предние мужи».

Учитывая особенности новгородского социального строя, в группу «нарочитых» могли входить и бояре, и купцы. Так, за Ярославом Всеволодовичем в 1215 г. кроме «Гюргя Иванъ//ковиця посадника и Якуна тысяцькаго», были посланы еще и «купец старейших 10 муж».[468] И. Я. Фроянов и А. Ю. Дворниченко указывают, что за фактом составления посольства из «нарочитых» мужей, «нет причин видеть политическую неполноценность или бесправие рядовой массы населения Киева. Такая посольская практика существовала еще в родоплеменном обществе».[469]

Во-вторых, довольно частым было членство по должности.

Этот фактор напрямую связан с первым: должности в государстве занимали состоятельные и знатные люди. В делегации 1196 г. были задействованы посадник и сотский, в 1215 г. – посадник и тысяцкий; в 1221 г. – владыка и посадник и т. п.

Но это правило не относится к непреложным. Иногда в качестве послов в летописи фигурируют просто «старейшие» люди или большие мужи, например «Юрий Иванович», посланный новгородцами во Владимир в 1215 г.[470] Зачастую посольство было комплексным. Его составляли и официальные лица, и просто «большие» люди.[471]

В-третьих, одна из закономерностей организации любого посольства состояла в том, что если в него входил владыка, то именно он являлся главой делегации. Например, в 1153 г. новгородцы «молиша владыку Нифонта, да идеть з болшими мужи к великому князю».[472] В 1200 г. с просьбой к великому князю Всеволоду новгородцы отправили «архиепископа владыку своего Мартириа и посадника… и лутчих мужей».[473]

В-четвертых, участие владыки в посольстве считалось обязательным, если у горожан были сомнения в согласии и добром отношении князя. Так, в 1140 г., изгнав из города брата киевского князя Всеволода, новгородцы послали за сыном Всеволода епископа Нифонта. В повторной делегации за Александром участвовал «архиепископ Спиридон из Новагорода с предними мужи»,[474] поскольку первое посольство не привело к желаемому результату.

В-пятых, делегация к призываемому правителю или его старшему родственнику, скорее всего, формировалась на вече. Свидетельство тому – описание событий 1153 г., когда «…собравшеся Ноугородци начата думати… и молиша владыку Нифонта, да идет з болшими мужи к великому князю Суждалскому Юрью Долгорукому просити сына его».[475] Очевидно, делегирование владыки и «больших мужей» состоялось именно на вече.

3.4. Участники обряда встречи и «укрепления»

Завершающий этап выборов – приход призванного князя и «укрепление» его на престоле – являлся, пожалуй, самым многолюдным. Участников данного этапа можно подразделить на несколько групп в зависимости от стадии выборов и роли действующих лиц.

Обстоятельства прихода князя в город на княжение во многом определяли круг лиц, которые встречали нового правителя. В зависимости от этих обстоятельств встречающих князя людей можно подразделить на две группы.

Группа первая: лица, встречавшие князя за пределами города.

Это могли быть как специально уполномоченные жители, так и просто желающие. В 1142 г., «избрав особых людей», новгородцы послали их навстречу Изяславу «на разстоянии трех дней пути от города, а на разстоянии одного дня пути Изяслава встретил весь город».[476] В данном случае на расстояние трех дней пути вышли специально уполномоченные люди, а под встречавшими князя ближе к городу подразумевались все желающие. В 1158 г. приход Рогволода Борисовича в Друцк ознаменовался тем, что «выйде противу его Дрючан и Полочан боле треюсот человек».[477] Очевидно, что представительность группы встречающих напрямую зависела от обстоятельств прихода князя и его популярности у горожан.

Группа вторая: участники обряда встречи князя у ворот города.

В большинстве случаев в нем участвовали все желающие горожане: в 1206 г. навстречу Константину Всеволодовичу «изидоша со кресты… множество народа… от мала и до велика».[478] Многочисленность встречавших подчеркивается выражением «от мала и до велика».

Если на вопрос об участии духовенства в вече невозможно ответить однозначно, то роль духовенства в стадии приветствия князя у ворот города бесспорна: когда во Владимир вошел Михаил Юрьевич, «изыдоша противу его со кресты священници и иноци со множеством народа, и сице въеха князь Михалко Юрьевич с братом своим…».[479]

Наиболее наглядно список лиц, фигурировавших в заключительном этапе выборов, представлен в договорных грамотах: «Благословление от владыкы, поклон от посадника Павше, и от всех стареиших, и от всех менших, и от всего Новагорода к господину князю Ярославу».[480]

Особенностью контингента участников этапа «укрепления» были, во-первых, обязательное присутствие и активная роль священнослужителей. Это презюмируется на основании того обстоятельства, что «укрепление» включало процедуру крестоцелования. Иногда летописец особо выделяет фигуру владыки. Скажем, Константина Всеволодовича приветствовало «…множство народа, с епископом Митрофаном».[481] Во-вторых, правом участия в процедуре крестоцелования наделялись лишь те, кто был уполномочен приносить присягу. Это право ограничивалось как полом, так и возрастом лица.

Сторонники камерального характера обряда «посажения» князя, по всей видимости, исключают значительное количество горожан из числа участников этой стадии. Вряд ли это соответствует действительному положению дел. Ранее было сделано предположение о том, что весь обряд «укрепления» осуществлялся на вече. Исходя из данного предположения, состав участников вечевого этапа и этапа «укрепления» идентичен.

3.5. Члены владычного «эскорта»

Процедура выборов владыки, как ранее отмечалось, проходила в основном на вече. Поэтому круг участников основного этапа избрания архиепископа совпадал с кругом участников княжеских и иных городских выборов. Нуждается в уточнении лишь вопрос о действующих лицах этапа хиротонисания владыки. Причем речь, естественно, не о личности митрополита, а о тех, кого делегировали в качестве лиц, сопровождавших избранного вечем владыку на поставление.

Делегация, сопровождавшая на поставление избранного архиепископа, чаще всего была не менее представительна, чем посольство к князю. В 1166 г. «Новогородцкий епископ Илья сам иде в Киев к митрополиту со игуменом Дионисием и с посадники»,[482] в 1331 г. «поиде инок Василей… на поставление во архиепископы Новугороду к Феогнасту, митрополиту Киевскому и всеа Русии, в Волыньскую землю, а с ним посадникы Новгородцкиа Козма Твердиславич, Ефрем Остафьев, сын тысяцкаго…».[483]

Состав владычного «сопровождения», как и делегации к князю, варьировался в зависимости от множества факторов. Можно выделить лишь несколько закономерностей формирования владычного эскорта.

Во-первых, избранный городом владыка не являлся главой делегации: «приидоша послы изо Пскова… к Феогнасту, митрополиту Киевскому и всеа Руси… дабы им поставил во Псков своего им епископа, егоже и приведоша с собою, именем Арсениа…».[484] То, что предполагаемого епископа «привели с собой» явно указывает, что делегацию возглавлял не он.

Во-вторых, на хиротонисание владыку часто сопровождали высшие должностные лица территории. Так, избранного в 1230 г. Спиридона на поставление сопровождали посадник с «иными прежними мужи»;[485] с архиепископом Самсоном в 1415 г. на поставление в Москву поехали «послы Новгородцкиа: Василии Обакунович, тысяцкии Василеи Есипович и тысяцкии Александр Игнатьевич».[486]

Представительный эскорт назначался не только для придания веса и «чести» избранному горожанами архиепископу. Посадник, видимо, выступал в качестве гаранта общины, своим присутствием подтверждая волю горожан. Об этом можно судить по событиям в Новгороде в 1218 г. Не зная, как решить судьбу владычной кафедры, на которую претендовало сразу два избранных ими архиепископа, «князь же и Новогородци рекоша… «идете в Киев к митрополиту Матфею Киевскому и всеа Руси, да кого нам пришлет, той нам есть владыка»«.[487] В отличие от предыдущих делегаций, с двумя «владыками» отправили уже не посадника, а «священноинока Васиана, и другаго Бориса презвитера, и Якуна Матфеева».[488] Выбор эскорта понятен – посадник должен был выражать волю городской общины, а она в данном случае передала право окончательного решения митрополиту.

Интересно отметить, что летописец нечасто упоминает о сопровождающих владыку духовных лицах. Вряд ли на основании этого можно сделать вывод о сугубо светском характере владычного «эскорта». Скорее всего, участие священнослужителей на данном этапе считалось само собой разумеющимся.

Особую группу участников выборов составляли те, кого избирали на престол, кафедру и иной выборный пост. Безусловно, эта группа участников отличалась определенными характеристиками. Но ответы на вопрос, каким требованиям должны были соответствовать кандидаты на тот или иной пост, в известной мере условны.

Во-первых, следует учесть динамичность содержания требований к избираемым. То, что не требовалось в IX в., например, православное вероисповедание, становится необходимым на более позднем этапе.

Во-вторых, значительные трудности порождает неправовой характер требований к избираемым лицам. Поэтому выводы основываются главным образом на исторических фактах и данных летописи, более или менее адекватно отражающих практику и обычаи того времени.

В-третьих, отличительной чертой критериев пригодности лица к той или иной выборной должности в древнерусском государстве является их вариативность, как по содержанию, так и по времени вступления в силу. Например, в одной ситуации личные качества были определяющим моментом избрания (скажем, в случае с приглашением Александра Невского), а в другой, наоборот, личность претендента на престол не имела особого значения. Это, в частности, относится к избранию малолетних правителей. Временной фактор действия требований к лицам, избираемым на выборные посты, также непостоянен. Некоторые требования выдвигались до процедуры избрания, например, принадлежность к княжескому роду, а другие «подтасовывались» в случае положительного решения веча. Так, псковичи вначале избрали князей-иноверцев (Довмонта, Ольгерда), а потом предложили им принять православие.

В-четвертых, несмотря на распространенность выборов в древнерусском государстве, основной объем сведений черпается из локальной новгородской практики, благо она достаточно широко освещена.

В-пятых, особенность данного периода в том, что характеристики контингента голосующих людей и требования к избираемым лицам довольно часто не имели ничего общего.

Требования, которые предъявляла община к кандидатам на княжение и на другие государственные посты, можно определить лишь с известной долей вероятности. Огромную роль в отборе кандидатов играла политическая обстановка внутри территории и за ее пределами.

Критерии отбора кандидатов на выборные посты можно подразделить на универсальные и специальные. Универсальные критерии были одинаково действенны в отношении любого выборного лица. В рассматриваемую эпоху к ним можно отнести непреложные правила, применявшиеся без исключений для любой должности, – все кандидаты должны быть свободными людьми мужского пола. Иные требования и их комплексы варьировались в зависимости от выборного поста. Они относятся к группе специальных критериев.

Требования к каждому избираемому посту можно сгруппировать по частоте применения на практике. В первую группу входят постоянные, во вторую – непостоянные (факультативные) критерии.

Постоянные требования в данный период не были зафиксированы правом, но с необходимостью повторялись от выборов к выборам. Нарушение постоянных требований рассматривалось как исключение из правил.

Непостоянные, или факультативные требования диктовались политической ситуацией внутри территории, международной обстановкой, волей отдельных лиц и т. п. Они варьировались от выборов к выборам. В то же время эти критерии применялись на практике достаточно часто, чтобы их можно было зафиксировать и отнести к разряду требований, а не исключений из правил.

Признание того или иного требования постоянным или факультативным во многом зависело от конкретной должности. То, что для княжеских выборов зачастую было факультативным требованием, для выборов посадника могло рассматриваться как обязательное, постоянное условие (например, хорошее физическое состояние). Поэтому «набор» критериев, за исключением принадлежности к мужскому полу, был уникален для каждой группы избираемых.

4.1. Критерии, применяемые в княжеских выборах

Постоянные критерии отбора были немногочисленны, но действовали в любых политических и социальных условиях. Независимо от каких-либо факторов применительно к отбору кандидатов на княжение можно считать постоянными требования к полу, происхождению и к вероисповеданию (с принятием крещения) претендента на престол.

То, что кандидат на престол обязательно должен быть мужского пола, было обязательным условием, соблюдаемым для любого поста. Требования к происхождению и вероисповеданию претендентов нуждаются в уточнении.

Принадлежность к княжескому роду – неукоснительно соблюдавшийся критерий. Единственное исключение – княжение в Галиче боярина Владислава в 1211 г. При этом летописец ясно выразил свое неодобрение, приведя слова: «не есть лепо боярину княжити в Галичи».[489]

Следует уточнить, что речь идет не обязательно о владетельном князе – правителе какой-то территории, а вообще о представителе «Владимирова племени». Как отметил П. Чеглоков, «иногда князьями в Новгороде были великие князья, иногда удельные, а иногда даже и такие, которыя не имели своих собственных уделов».[490] Для призвания, особенно на начальной стадии оформления государственности, важен был сам факт рождения в княжеской семье. Доказательством этого можно считать вокняжение «робичича» Владимира Святославича в 969 г.: «Посади Святослав Ярополка в Киеве, а Олга в Древех. И приидоша Новгородци, просяще себе князя, и отпреся Ярополк и Олег, и рече Добрыня Новгородцем: "Просите Володимира". Владимир бо бе от Малки, ключници Олжины… И рекоша Новгородци Святославу: "дай нам Владимира"; и даде им Владимира и иде Володимир в Новгород с Добрынею…».[491]

Другое постоянное требование к избираемым князьям – православное вероисповедание. Хронологически оно относится к более позднему времени, нежели формирование первого условия, и связано с христианизацией Русского государства.

Особо о вероисповедании ведется речь лишь в случае призвания на престол иноземцев: «Того же лета князь Литовский Домант прийде во Псков со всем родом своим и крестися, и наречено бысть имя его Тимофей, и посадиша его Псковичи у себя на княжении».[492]

Отказ от принятия православия препятствовал замещению престола, о чем свидетельствует летописный рассказ о неудачном посольстве псковичей к другому литовскому князю, Ольгерду. По летописи псковичи обратились с приглашением к Ольгерду, «много молиша великого князя Олгерда Гедимановичя, крестити его хотяще и на княжении посадити во Пскове»[493] но получили отказ, обоснованный нежеланием князя принять православие. Поэтому на псковском столе посадили не самого Ольгерда, а его сына, предварительно окрестив его в соборной церкви.

Особо следует остановиться на изучении еще одного критерия отбора. Он носил смешанный характер, поскольку, являясь, по сути, постоянным, имел ограниченный, локальный масштаб. Он применялся только в отношении новгородского стола. Во второй половине XIII в. одним из определяющих факторов избрания князя для Новгорода стал великокняжеский ярлык. В отношении новгородских князей со второй половины XIII в. это было постоянным требованием, причем новгородское и великое княжение были практически нераздельны: «Список новгородских князей в XIV веке называет (и, следовательно, считает новгородскими князьями) только князей, занимавших (последовательно) великокняжеский владимирский стол».[494]

Начало такой практике было положено Александром Невским. Именно с его вокняжения на владимирском столе «на Новгород стал распространяться не только личный суверенитет Александра Ярославича, заключившего договор с республикой, но и его суверенитет как великого князя; отныне, получая великое княжение, князь становился и новгородским князем».[495] Вокняжение Ярослава Ярославича и Василия Костромского продолжило традицию соединения столов: «сяде по брате своем… князь велики Ярослав Ярославич Тферский, и бысть князь велики Володимерскый и Новогородцкий»; «сяде… на великом княжении в Володимери брат его князь Василей Костромский мизиной… и бысть князь велики Владимерский и Новогородский».[496]

В рядной грамоте с тверским великим князем Михаилом Александровичем его престол в Новгороде четко ставился в зависимость от получения ярлыка: «А вынесут тобе из Орды княжение великое, нам еси князь великыи, или паке не выне[су]т то[б]е княжения велико[го из] Орды, пойти твоим наместникам из Новагорода проць…».[497]

Таким образом, в любых выборах князя с необходимостью действовало два основных условия – мужской пол и православное вероисповедание. Кроме того, с XIII в. как постоянное требование для получения новгородского княжения было введено наличие великокняжеского статуса.

Непостоянные критерии отбора претендентов на престол были более многочисленны, но распространялись не на все случаи княжеских выборов. В зависимости от внешнеполитических факторов, состояния экономики общины и ее социального состава, а также в силу множества иных привходящих обстоятельств в процессе выборов отбиралась кандидатура, которая наилучшим образом отвечала требованиям момента. В то же время, учитывая общность задач, стоявших перед избираемыми правителями, можно отметить несколько достаточно часто встречавшихся требований к кандидатам. Эти требования образуют группу непостоянных критериев отбора кандидатов на княжение.

Возраст, физическое состояние – наиболее часто предъявляемое требование к кандидату на княжеский престол.

Безусловно, возрастные данные претендента на княжения выяснялись всегда. Однако возрастной показатель нельзя отнести к постоянным критериям. Дело в том, что правителем не всегда избирался князь, соответствовавший рамкам совершеннолетия того времени, способный держать оружие и управлять территорией. Несмотря на то, что многие князья избирались в достаточно зрелом для того времени возрасте (Святослав Ольгович – почти в 30 лет, Святополк Изяславич – в 28, Ярослав Ярославич – в 30 лет), летопись очень редко упоминает малолетство князя как недостаток. Один из немногочисленных примеров – вывод из Новгорода князя Святослава Всеволодовича в 1205 г. По словам летописца, он был отозван из-за малолетства и, вследствие этого, неспособности противостоять внешним врагам. Но признать «младость» князя условием замещения престола мешает тот факт, что смещение состоялось лишь после шести лет княжения в Новгороде. Малолетство было объявлено причиной изгнания из Новгорода Дмитрия Александровича в 1238 г. Однако вряд ли это обстоятельство было истинной причиной изгнания – ведь до этого юный князь уже пять лет считался сидящим на новгородском столе. Так что не малолетство, а смерть Александра Ярославича была основным фактором, побудившим горожан искать другого правителя. Сам Александр еще до шестнадцатилетия стал новгородским князем, Владимир Ярославич, сын Ярослава Владимировича получил новгородское княжение в 14 лет.

Малолетний князь зачастую использовался скорее как символ, нежели как реальный правитель, поэтому его возрасту особого значения не придавалось.

Что касается престарелого возраста, то летопись вообще не упоминает об этом критерии. Сложно определить максимальный возраст претендента на княжение, тем более что довольно часто князья умирали не от старости. Например, Владимир Ярославич, старший сын Ярослава Мудрого, несколько лет княживший в Новгороде, умер в возрасте 32 лет, Ярославу Ярославичу Новгородскому на момент смерти не могло быть более 40–41 года. Сравнительно старым, по тогдашним меркам, вторично занял новгородский стол в 1293 г. князь Андрей Александрович – примерно в 40 лет.

Основываясь на приведенных данных, можно заключить, что возрастной ценз был достаточно неопределенным и в целом зависел от сложившейся в городе ситуации. Можно отметить лишь то, что слишком преклонный, в тогдашнем понимании, возраст, скорее всего, не свидетельствовал в пользу претендента, так как означал кратковременность правления и немощность. Малолетство же, при поддержке сильных родственников, не препятствовало избранию.

Тесно связан с возрастным показателем другой критерий – требование к физическому состоянию будущего правителя.

Исходя из тезиса, что основной задачей приглашаемых князей были вооруженная защита территории и эффективное управление, можно предположить, что кандидат на престол должен был быть физически полноценным человеком. Однако и подкрепить, и опровергнуть это предположение документально затруднительно.

С одной стороны, летопись неоднократно описывает многочисленные походы, для которых совершенно необходимо хорошее физическое состояние предводителя. Болезнь Владимира Святославича, как неоднократно подчеркивает летописец, являлась резонным поводом отложить поход на Новгород.[498]

С другой стороны, вопрос о физическом состоянии кандидата на престол не имел смысла применительно к малолетним князьям. Так, на силу князя Даниила, посаженного на галицкий престол в 1208 г., вряд ли можно было рассчитывать: несмотря на то, что он «княжащю в Галичи», он был «тако младу сущу… не хоте оставити матери своей и плакашеся по ней, млад сый».[499] Чаще всего военные действия за малолетних вели князья других уделов. В частности, согласившись считать своим князем Ростислава, новгородцы явно рассчитывали не на его способности, а на силу его отца: «…отец твой Михаило Всеволодич рекл нам свое слово, всести ему на конь, ити на воинство за наши обиды Новогородцкиа… и се уже ныне Николин день, а ото отца твоего ничто же бысть, и ты иди от нас, а мы собе князя добудем».[500]

Известные сомнения порождает и тот факт, что летопись не связывает вопрос о здоровье князя ни с приглашением, ни с изгнанием последнего. Можно, конечно, предположить, что физическая полноценность считалась само собой разумеющимся требованием к кандидату. Но если вспомнить историю ослепления князя Василько, такое предположение становится сомнительным – ведь слепой князь не только «седе в Теребовли…»,[501] но и повел дружину отомстить князю Давыду. Мстислав и Ярополк Ростиславичи, ослепленные по требованию владимирцев, ушли в Новгород, а новгородцы, несмотря на их слепоту, «приаша их с честию и радостию велиею, и посадиша князя Мстислава Ростиславичя на княжении на Новегороде, а брату его князю Ярополку Ростиславичю даша Торжок…».[502]

Таким образом, физическая неполноценность, видимо, не являлась препятствием к избранию на престол, если не мешала выполнению обязанностей князем лично или от его имени другими людьми.

Принадлежность к определенной ветви княжеского рода также относится к разряду факультативных, непостоянных условий.

По сложившейся традиции Новгородом управлял «князь Новгородский, избираемый вечем не из Новгородцев, но из знаменитых Русских Княжеских родов…».[503] Требование связи с определенным княжеским домом проявлялось в двух формах – связь с великокняжеской фамилией и принадлежность к определенному роду.

Начиная со Святослава, позволившего новгородцам посадить своего сына от рабыни Владимира, большинство новгородских правителей – сыновья великих киевских князей: Вышеслав и Ярослав Владимировичи, Владимир Ярославич, Святополк Изяславич, Мстислав Владимирович и др. Сыну последнего – Всеволоду было суждено прервать сложившийся годами порядок. С этого времени и до второй половины XIII в., до формирования практики зависимости новгородского стола от ярлыка на великое княжение, требование принадлежности к великокняжеской семье не всегда соблюдалось.

Второй аспект данного критерия предусматривает предпочтение при выборах определенного рода и, наоборот, неприятие других родов. Скажем, оценивая ситуацию, сложившуюся в XII в. в Новгороде, призвание того или иного князя не раз объясняли общей враждой между двумя родами: «Когда в Киеве брал верх Ольгович, а новгородцы призвали и держали Мономаховича, – Киевский князь запрещал подвозить в Новгород хлеб, хватал и заключал в тюрьму новгородских гостей и купцов».[504]

Безусловно, принадлежность к сильному и влиятельному роду, который при необходимости мог оказать помощь своему родственнику, а значит, и городу, играла важную роль в отборе, но не была постоянным, определенным требованием.

Личные качества князя имели значение в определенные моменты общественно-политической жизни. Однако, как следует из некоторых описаний выборов князя, нередко их не принимали во внимание, поэтому личные достоинства кандидата на княжение также нельзя отнести к постоянным требованиям.

В некоторых ситуациях именно личные достоинства кандидата обеспечивали ему успех на выборах, причем «нередко предпочитаясь старшинству».[505] Речь идет, прежде всего, о тех качествах, которые делали князя пригодным к исполнению обязанностей по гражданскому правлению и обороне государства. Так, при угрозе нового нападения новгородцы настойчиво требовали у князя Ярослава Всеволодовича именно его сына Александра, будучи уверены в его воинской доблести.

Но в других ситуациях те же способности будущего правителя уже не играли важной роли. Ведь нельзя априори считать, что в любых обстоятельствах «бояре старались выбрать в новгородские князья такого князя, который вел бы борьбу с другими князьями и втягивал бы Новгород в междуусобицы русской земли».[506] В условиях мирного существования стремление князя поучаствовать в междоусобных военных действиях могло рассматриваться общиной не как положительное качество, а как недостаток. Поэтому военный опыт можно отнести к непостоянным критериям выбора князя.

То же можно сказать и о других личных качествах. Например, в 1150 г. жители Киева «…совещашася тайно, хотяще посадити Вячеслава на великом княжении в Киеве, любяще убо его, простоты его ради»;[507] в 1156 г. «Ростовци и Суждалци сдумавше вси, пояша Андрея… и посадиша и в Ростове на отни столе и Суждали, занеже бе любим всеми за премногую его добродетель…».[508]

О требованиях, предъявляемых населением к своему правителю, можно косвенным образом судить по обвинениям, сопровождавшим изгнание князя. В частности, Всеволода Мстиславича, на которого новгородцы возлагали большие надежды, судили и изгнали из-за нерадивого правления и нерешительности в бою. Разными словами – «неправды его ради» или «злобы его ради»[509] об одной и той же причине «вывода» Святополка Мстиславича в 1148 г. говорят различные летописцы. Поводом для смены князя в 1184 г. было то, что Ярослав Владимирович «много пакости творяше волости Новгородцкой».[510]

Документальные источники довольно часто объединяют положительные качества претендента понятием «излюбленности»: «Излюбленный князь – человек верный, на него можно положиться, он хочет добра Русской земле, знает желания ея и при всяком случае поступит в ея интересах – таково, приблизительно, было общественное представление».[511] Портрет идеального правителя можно вывести из «Поучений» Владимира Мономаха: он советовал сыновьям быть добрыми, щедрыми, богобоязненными, верными присяге, наставляя их: «ни правого ни виновного не убивайте и не повелевайте убить…», «чего не умеете, тому учитесь»[512] и т. п.

Безусловно, доброта и разумность князя были желательны в любой ситуации. Но они могли быть и не приняты в расчет при выборах. Часто даже «излюбленный» князь оказывался не у дел в силу действия иных факторов. По замечанию И. Линниченко, «как сильно ни любили Киевляне добраго князя Изяслава, но свои собственныя выгоды им дороже…».[513] Поэтому «излюбленность» князя не всегда гарантировала ему престол.

То, что личные достоинства кандидата – не постоянное требование, доказывается и другими фактами. Так, киевляне в 1015 г. согласились с правлением Святополка, хотя «не бе сердце их с ним».[514] Кроме того, смены князей, особенно на новгородском столе, были слишком частыми, из-за чего некоторые князья просто не успевали проявить своих качеств.

Иными причинами, нежели личные достоинства, объяснялось и приглашение тех князей, которые ранее уже занимали престол и были изгнаны. Так, Ярослав Владимирович трижды приглашался новгородцами на княжение и дважды изгонялся ими на протяжении 15 лет. Поэтому представляется вполне обоснованным отнести личные качества кандидата на княжеский стол к непостоянным условиям избрания.

Согласие подчиняться обычаям местного общества можно рассматривать как критерий избрания, поскольку выбирали чаще всего постороннего общине человека. Прежде всего, это относится к территориям, не имевшим собственных княжеских династий.

Конечно, чтобы обеспечить знание местных правил и желание следовать им, лучше было бы найти кандидата на престол среди лиц, воспитанных общиной с малолетства. Новгородцы в начале XII в., видимо, пытались использовать подобный путь. Имеется в виду практика «вскормления» собственного князя: «Взяв к себе по договоренности с великим князем какого-нибудь княжича-отрока, новгородцы старались воспитать младого Рюриковича в духе своих обычаев и нравов, чтобы сделать из него правителя, властвующего в согласии с интересами новгородского общества».[515] Стремление иметь воспитанного в духе местных традиций, «вскормленного» Всеволода объясняло отказ новгородцев принять сына Святополка в 1102 г.[516] Вначале новгородцы надеялись, что основателем местной княжеской династии станет Мстислав Владимирович, но, когда он был отозван отцом на юг, стали возлагать такие же надежды на его сына Всеволода Мстиславича, взяв с него обязательство, что он «хочет у них умереть», т. е. княжить в Новгороде до смерти. Нарушение этого обязательства было, по-видимому, одной из главных причин его изгнания из Новгорода в 1136 г.

Когда надежды на династию не оправдались, при отборе кандидатур стали учитывать готовность чужого князя подчиняться местным обычаям: «Приглашая к себе князей, новгородцы должны были, конечно, обращать особое внимание на те отношения, в которыя князь ставился к вечу и вольности новгородской».[517] Чаще всего это требование воплощалось в формуле договора с князем «на всей воле новгородской»: «и укрепиша князя Ростислава Юрьевичя крестным целованием на их воли».[518] Неоднократно, обращаясь к очередному князю с приглашением на престол, новгородцы подчеркивали, что править он будет по их обычаям: «Ко князю Ондрею послаша новгородци: "На всеи воли нашеи даи нам князя"»;[519] «послаша в Ростов и Суздаль к великому князю Ростовскому и Суздальскому, просяще у него сына его княжити у них в Новегороде на их воли».[520] Нарушение новгородской «старины» Александром Невским послужило после его смерти причиной конфликта новгородцев с его сыном. Опасаясь повторения, новгородцы поспешили оговорить в ряде с Ярославом: «А что, княже, брат твои Александр деял насилие на Новегороде, а того ся, княже, отступи».[521]

Конкретные рамки реализации княжеской власти фиксировались в договорах, где содержался список ограничений, налагаемых на полномочия будущего новгородского правителя: волостей не держать, без посадника не судить, город держать «в старине, по пошлине» и т. п. «Новъгород держати ти в старои пошлине»,[522] – предупреждала великого князя Александра Михайловича Тверского рядная запись 1327 г. Сходную формулировку имел договор, заключенный на столетие позднее с великим князем Василием Васильевичем: «Нов ти город держати по старине».[523]

Но подчинение местным обычаям не было постоянным условием. Зачастую исход процедуры «призвания» зависел не только от общины, но и от внешних факторов. Если «выбор» был вынужденным, вопрос о лояльности князя местному сообществу не ставился. Летописец в этом случае подчеркивал, что правитель принят горожанами не «на всей их воли», а на чужой.

4.2. Критерии выбора архиепископа (владыки)

Новгородский владыка занимал двойственное положение. С одной стороны, он был главой церкви, с другой – одним из светских правителей территории. Поэтому выборы главы духовной власти территории – дело и духовных, и светских властей.

По-видимому, отбор кандидатур на архиепископскую кафедру предполагал два уровня – внутрицерковный и внешний. Предмет данного исследования – критерии отбора на внешнем уровне.

Постоянные критерии, скорее всего, ограничивались православием и монашеством.

Православное вероисповедание было, естественно, необходимым условием отбора кандидатов на замещение архиепископской кафедры. Дополнительно к нему обязательным требованием был монашеский статус. Разумеется, при избрании монахов учитывалось их положение в церковной иерархии.

Правда, некоторые исследователи допускают возможность того, что «в сан архиепископа не всегда возводились представители духовенства. Известны случаи, когда этот пост занимали светские лица»,[524] но не приводят оснований своего предположения. Как свидетельствует летопись, предложенные вечу кандидаты относились к духовенству, белому или черному: в 1193 г. «избраша Новогородци трех игуменов: Митрофана, Мартириа и Гречина…», в 1230 г. новгородцы «избраша трех иноков…», а в 1328 г. горожане «избраша себе попа…».[525] Но взошедший на кафедру владыка был не просто священником – он имел иноческий сан. Так, летописец совершенно конкретно сообщает, что преемника Нифонта, владыку Аркадия горожане в 1156 г. «пояша из монастыря от святыя Богородица»;[526] в 1299 г. новгородцы «изволиша себе Феоктиста, игумена Благовещенскаго»;[527] а в 1325 г. «възлюбиша вси… Моисея, преже быша анхимандритом у святого Георгиа, потом бяше вышел по своеи воли к святеи Богородици на Коломци в свои манастырь…».[528] Поэтому при избрании представителя белого духовенства следовал обряд пострижения в иночество. В 1328 г. горожане «избраша себе попа Григорьа Козмодамьяньскаго с Холопьи улицы, и постригоша его во иноческий чин, и възведше на сени на владычен двор, и нарекоша имя ему Василей».[529]

Непостоянные критерии применялись в большинстве выборных процедур, хотя не являлись неотъемлемым условием замещения кафедры.

Рекомендация церковной власти – условие отбора, которое могло оказать значительное влияние на мнение общины, хотя и не имело обязательного характера. Например, в 1274 г. кандидатуры, подлежащие обсуждению на вече, рекомендовал епископ Далмат, в 1307 г. архиепископ Феоктист «благослови… в себе место в Новъгороде епископом быти духовнаго своего отца Давида».[530] В других случаях влияние на выбор общины оказывало присутствовавшее на вече духовенство: когда новгородский владыка Моисей оставил епископию и ушел в монастырь, вопрос о преемнике решали «посадник и тысячки и все Новьгород, и игумены и попове».[531] После смерти первого новгородского архиепископа Илии по кандидатуре его преемника Гавриила «новогородци же совещавшеся со князем своим Мстиславом и со всем священным причтом».[532]

Безусловно, влияние духовной власти ни выбор преемника владыки было серьезным, но считать наличие ее рекомендации постоянным требованием вряд ли оправдано.

Во-первых, зачастую летописец вообще не упоминает об участии священников в избрании владыки: на выборы 1156 г. «събрася все град людии, изволиша собе епископ поставити»,[533] в 1324 г. «Новогородцы сотвориша вече по старинному своему обычаю, и избраша себе в архиепископы Моисея».[534]

Во-вторых, иногда будущего архиепископа должна была поддержать в большей мере не церковная, а светская власть. В частности, посольство псковичей с предложением поставить своего псковского владыку в 1331 г. было «от князя Александра Михаиловичя Тверскаго, и от князя Гедимента Литовьскаго, и от всех князей Литовьских».[535]

Критерий наличия личных достоинств и происхождения воплощался в требовании избирать «мужа добра, з(н)аменита, разумна же о всем», «блага и кротка, и тиха и смирена, и зело боящеся Бога».[536]

Доброта и разумность – вполне понятные по содержанию условия. Так, владыка Моисей, оставляя епископию, рекомендовал новгородцам: «…изберите себе мужа такого достоино того сану».[537]

Кроме того, кандидат должен быть достаточно «знаменит», т. е. известен общине. Причиной известности чаще всего, по-видимому, была примерная и праведная жизнь. Кроме того, термин «известность» вполне применим и в случае совершения каких-либо действий, заметных в жизни общества. Еще один вариант «знаменитости» – наличие связей, обусловленных, видимо, родовитостью кандидата (по замечанию Н. М. Карамзина, «знатнейшие люди… искали мира душевного в святых обителях и, меняя одежду княжескую, боярскую на мантию инока, способствовали тем знаменитости духовного сана»).[538] Из них, как правило, формировалась верхушка духовенства: «…епископы избирались обязательно из бояр; в монахи шли также князья и бояре, так как постригавшийся должен был делать вклад или селами или деньгами; монахи из купцов и зажиточных крестьян встречались только как исключение».[539]

«Знаменитость» предполагала преимущество русских иноков, поскольку они еще до получения епископского сана пользовались большим влиянием на соотечественников или благодаря своим родственным связям, или благодаря своей известной жителям примерной жизни, способствовавшей достижению высокого положения в церкви. Поэтому, как только Новгород самостоятельно стал выбирать своих владык, он «выбирал их из природных новгородцев».[540]

Правда, влияние внешних и внутренних факторов могло существенно повлиять на выбор, поэтому перечисленные выше требования отнесены к непостоянным критериям отбора.

4.3. Критерии выбора посадников, тысяцких, сотских

Немногочисленные и отрывочные сведения документальных источников позволяют говорить не о достоверном, а лишь о наиболее вероятном комплексе требований, применявшихся при избрании городских властей – посадников, тысяцких и сотских.

Постоянные критерии по отношению к кандидатам на местные выборные посты более определенны и разнообразны, чем требования к кандидатуре князя.

Условие православного вероисповедания применительно к местным властям, особенно сотским, скорее всего «моложе» княжеского, так как смена веры началась «сверху». Но укрепление православия привело к его оформлению как постоянного требования во всех выборах.

Возраст и физическое здоровье при отборе на местные должности были намного важнее, чем в отношении выборов князя. Это требование вполне объяснимо: князь в определенных случаях рассматривался не как реальный правитель, а как символ власти и родства с влиятельным княжеским родом. А городские власти – посадник, тысяцкий или сотский должны быть реально действующими фигурами, а значит, быть достаточно зрелыми и здоровыми.

Хорошее физическое состояние было залогом успешного выполнения функций по управлению. Поэтому реальная или мнимая немощь посадника Твердислава, из-за которой его на санках вывезли к церкви, рассматривалась как вполне удобное объяснение его отставке.[541] По мнению В. Янина, по инициативе посадника Онцифора Лукинича было решено «избрать посадниками только молодых людей».[542] Вряд ли автор может указать тот возраст, с которым связано понятие «молодой». Очевидно, что оно, скорее, представляет один из полюсов противопоставления молодости и старости. Но даже самые молодые люди применительно к выборам городских властей должны быть как минимум боеспособными. Кроме того, представляется естественным, чтобы кандидат на выборный пост уже проявил себя хорошим хозяином земли, разумным администратором низшего звена управления, военачальником и т. п.

Учитывая все эти факторы, кандидат, правильнее сказать, не должен был быть ни слишком молод, ни стар настолько, чтобы это мешало выполнению обязанностей, поэтому возрастной критерий тесно связан с условием физического здоровья.

Социальный критерий, прежде всего, подразумевал определенное происхождение кандидата.

Иногда реализация социального критерия представляется как прямая связь должности с определенной социальной группой – боярством, житьими людьми и т. п. Такой узкий вариант с уверенностью можно применить лишь к должности посадника.

В отношении новгородских посадников критерий принадлежности к определенной социальной группе считается большинством авторов постоянным: «при всем разгуле политических страстей вечевые порядки парадоксально сочетались с фактической монополией боярства на ключевые должности»;[543] «чтобы стать посадником, необходимо было относиться к боярству».[544] Обосновывая данное положение, П. Н. Чеглоков опирался прежде всего на внешние признаки: «…в грамотах и других актах имени посадника придавалось всегда окончание – вич, что в древности у нас означало благородное происхождение».[545] Однако этот признак не всегда показателен. В летописи среди посадничих имен Андрея Климовича, Богдана Обакуновича, Есипа Федоровича и др. встречаются Василий Кузьмин, Венезд Водовик, Захария Овин и т. п., а иногда указано лишь имя посадника – Борис, Данил, Миша. Первая и вторая договорные грамоты Новгорода с великим князем тверским Ярославом Ярославичем передали «поклон от Посадника Михаила»,[546] а третья грамота упоминает уже другого посадника – Павшу, но вновь без отчества. Более поздние договоры, заключенные в 1304–1305 гг. также не утруждали себя упоминанием отчества посадника: по грамоте он просто «Гюргий». С другой стороны, по имени и отчеству могли именовать не только бояр, но и житьих людей: в договорах 1431 и 1471 гг. помимо посадников фигурируют «от житьих людей Иван Ермолинич, Григорей Захарьинич», «от житьих Лука Остафьевич, Александр Клементьевич, Федор Иевлич, Окинф Васильевич, Дмитрей Михайлович».[547]

Более основательна аргументация в пользу боярского происхождения посадников как лиц, принадлежащих к известным родам. Исследования В. Л. Янина и А. В. Арциховского в сфере генеалогии новгородских посадников свидетельствуют, что посадники выбирались из знатнейших боярских семей. К династиям посадников, по терминологии А. В.Арциховского, полностью применим термин «аристократия породы».[548]

Социальную принадлежность тысяцких, сотских и старост определить труднее из-за немногочисленности и эпизодичности имеющихся в нашем распоряжении фактов. По-видимому, этим объясняется существенное расхождение исследователей во мнениях.

Иногда всех выборных причисляли к боярству: «Посадники, тысяцкие, старосты (кончанские и улицкие), сотенские, бирючи и др. – все это были бояре».[549] В настоящее время столь категоричное суждение не поддерживается. Большинство авторов предполагает гораздо большее разнообразие социального состава кандидатов на выборные городские посты.

Тысяцкий, по мнению многих исследователей, избирался от житьих и черных людей. Правда, то, что он представлял интересы небоярского населения, еще не доказывает его небоярского происхождения. Например, Остафий Дворянинец до посадничества (а это, напомним, боярская привилегия) был тысяцким. Кроме того, тысяцкие зачастую именуются также уважительно, как и посадники, например, «Микита, тысяцкий, Феодорович», «посадник Василеи Иванович и тысячкои Григореи Иванович», «посадник Ондреи Иванович и тысяцкой Олександр Игнатьевич», «посадник Иван Богданович и тысяцкии Борис Васильевич».[550]

Дополнительным аргументом в пользу возможного многообразия социального статуса тысяцких может стать сравнение размеров посадничих земель с владениями тысяцких.

В 1475 г. среди людей, встречавших Ивана III, названы посадник Василий Казимер и тысяцкие Матфей Селезнев и Андрей Исаков. Согласно данным писцовых книг соотношение размеров землевладений этих трех лиц вполне корректно: за посадником числилось 14 вотчин, за сыном Матвея Селезнева – 4, за другим тысяцким, Андреем Исаковым – 1 вотчина. За упомянутыми далее житьими Окинфом Васильевым и Федором Лотошковым числилось по одной вотчине. Так что тысяцкий Исаков по размерам земель вполне соответствует статусу житьего. При таком соотношении нетрудно сделать вывод о небоярском характере должности тысяцкого, поскольку «житьи люди… значительно уступали боярам по размеру владений…».[551] Но, продолжая сравнение документов, можно заключить, что ситуация не столь однозначна. Другие посадники – Захарья Овин и Василий Ананьин владели, соответственно, 3 и 7 вотчинами, зато тысяцким Берденеву и Есипову принадлежало по 9 вотчин.[552] Соотношение размеров землевладений этих людей явно в пользу тысяцких, что вполне можно истолковать как принадлежность Берденева и Есипова не к житьим, а к боярству. Исходя из этих данных, можно предположить, что тысяцкими могли избирать как житьих, так и бояр.

То же можно сказать и о социальной принадлежности сотских. В пользу небоярского происхождения сотских говорит то, что в грамоте о сделке, где сотский выступал свидетелем, «он упомянут после кузнеца».[553] С другой стороны, летописец часто указывает на значительность социального статуса сотских: иногда их имена стоят рядом с посадничими. Так, в составе посольской миссии к Всеволоду в 1195 г. отправили «Мирошку посадника и Бориса Жирославлича, и Микифора соцкого», а в следующем году за Ярославом были делегированы «прежни моужи и съцкии».[554] Как отметил О. В. Мартышин, «по ранним сведениям сотские, выступавшие как представители старейших с военными и дипломатическими миссиями, были боярами».[555] Все эти факты заставляют усомниться в том, что должность сотского была узурпирована единственной социально однородной группой.

Аналогичное заключение можно сделать и относительно социальной принадлежности уличанских старост. В. А. Буров объединил различные позиции относительно этой проблемы в два направления. Первое, представленное И. Д. Беляевым, А. И. Никитским, Н. А. Рожковым и Я. Н. Щаповым, называет уличанских старост «выборными лицами из бояр». Вторая позиция, которую разделяют И. Э. Клейненберг, А. А. Севастьянова, В. Ф. Андреев и сам автор, допускает, что «небоярское население Новгорода также имело доступ к уличанским должностям».[556]

Думается, выборная администрация формировалась из различных слоев населения, и связывать какую-либо должность ниже посадника с определенной социальной группой неоправданно.

Одно лишь происхождение не давало человеку оснований претендовать на выборную должность. Социальный критерий в рассматриваемый период был тесно связан с имущественными требованиями.

Учитывая, что выборные должности, скорее всего, не оплачивались, постоянный доход обеспечивался за счет личных средств избранного лица. Исключением был лишь князь, получавший вознаграждение и содержание от пригласившего его города. Зачастую кандидат на княжеский стол вообще не имел собственных источников дохода: принятый Полоцком в 1158 г. Рогволд Борисович был до нитки обобран братом «вземше под ним волость его и жизнь его всю».[557]

Относительно посадника и тысяцкого имущественный критерий можно выделить с большой степенью достоверности.

Во-первых, документально доказаны значительные размеры их землевладений. По подсчетам А. В. Арциховского, тысяцкие Берденев и Есипов (XV в.) имели по 9 вотчин, посадник Кузьма Феофилатов – 13, Яков Федоров – 10, Василий Казимир – 14.[558]

Во-вторых, судя по летописным сведениям, они обладали весьма значительными богатствами помимо недвижимости. Об этом говорят описания тех случаев, когда недовольство населения должностными лицами выливалось в разграбление имущества. Показателен в этом отношении бунт горожан в 1208 г. Рассердившись на посадника Дмитрия «с братие», горожане «…идоша на дворы их… и имение и богатство их поимаша и села их… и потаеныа сокровища их изыскаша, и поимаша без числа кождо себе, а избыток разделиша на человека по три гривны по всему граду; а кто что взем утаил, а тех един Бог весть, и от того мнози Новогородци разбогатеша…».[559] Возможное преувеличение летописца не умаляет достоверности предположения об изрядной состоятельности посадника.

Исходя из данных о владениях тысяцких, «передних» мужах сотских, а также безвозмездном характере выборных должностей, вывод об определенном достатке можно отнести и к другим выборным лицам.

Принадлежность к определенной территориальной единице как критерий отбора отнюдь не равнозначен современному цензу оседлости. Из летописи известны случаи, когда должности посадников и тысяцких получали лица, ранее изгнанные за пределы Новгорода или не живущие в самом Новгороде. Критерий принадлежности к определенной территории означал, что избранный, в отличие от князя, не был «чужим» по рождению населению данного сообщества. Поэтому с момента утверждения выборного порядка замещения должности случаи перевода или прихода иногородца были редки.

В отношении должности посадника рассматриваемое условие часто представляется как принадлежность к определенному концу. Проблема состоит лишь в датировке соответствующей практики. По мнению В. Л. Янина, посадник – представитель боярских семей определенного конца. Конец в его трактовке – это не только часть целого, но и «совокупность таких боярских гнезд, патронимий, изолированных одно от другого пустыми пространствами».[560] Благодаря патронимической системе конец выступал на общегородской сцене как цельная политическая единица, способная выдвинуть и поддержать своего посадника – представителя одного из кончанских боярских родов. Упоминание о существовании нескольких посадников В. Л. Янин также связывает с представительством от концов: «Реформа Онцифора Лукинича конституировала посадничество из шести представителей, по три от Софийской и Торговой стороны, причем у Плотницкого конца на Торговой стороне – два посадника».[561] По мнению И. Я. Фроянова, «кристаллизация кончанских объединений в качестве структурных единиц общины Новгорода»[562] относится лишь к началу XIII в.

Но некоторые факты заставляют усомниться в точности хронологического показателя приведенных выше утверждений о необходимости состоять в определенной кончанской системе. В частности, в 1264 г. на посадничество был приведен Михаил Федорович из Ладоги, в 1280 г. должность получил, как считают исследователи, его сын Семен, также оставивший Ладогу ради посадничества. Если принять во внимание эти сведения, о необходимости определенной кончанской принадлежности кандидатов на посадничество в обозначенный авторами период говорить сложно.

В конце XIV – начале XV в. кончанская принадлежность посадников и даже тысяцких несомненна и отражена в документах. По свидетельству О. В. Мартышина «три новгородские грамоты… говорят о кончанских посадниках и тысяцких… Но поскольку летописи ни разу не сообщают об избрании посадников или тысяцких на кончанских вечах, а сличение имен, перечисленных в упомянутых грамотах, со списком новгородских посадников убеждает, что кончанские и городские посадники – одни и те же лица, можно предположить, что новгородские посадники и тысяцкие… считались в то же время посадниками и тысяцкими того конца, в котором они жили…».[563]

Думается, что характер должности, предполагающий знание местных нужд и управление от имени местной общины, дает основание считать территориальный критерий обязательным условием избрания.

Непостоянные критерии, использовавшиеся на выборах городской администрации, можно подразделить на общие и индивидуальные.

Общие требования названы так постольку, поскольку применялись к кандидатам на все выборные посты. Наличие индивидуальных критериев было обусловлено особенностями должности.

Общим для всех должностей являлось наличие одобряемых общиной личных качеств.

Это требование характерно для выборов местной администрации в гораздо большей степени, чем для выборов князя. М. Роберт справедливо отметил, что «сильные посадники встречались чаще сильных князей».[564] Действительно, князь – чужак, его личные качества не стояли на первом месте, особенно если приглашался малолетний правитель. При отборе местной администрации население было более или менее знакомо с избираемым лицом. Поэтому его достоинства и недостатки играли немаловажную роль в отборе.

Однако и в этом случае влияние внешних факторов, например, вражда князя и посадника, соперничество между различными социальными группами или между отдельными фамилиями могло существенно воздействовать на выбор кандидатов, поэтому это условие имеет характер непостоянного критерия отбора.

Согласие с князем нередко было условием вступления в должность посадника и, представляется, реже – тысяцкого.

Некоторым авторам этот критерий представляется обязательным, ведь «одновременно с князем менялся, как правило, и посадник».[565] Другие исследователи вполне обоснованно сомневаются в этом: «…между 1148 и 1155 гг. на новгородском столе… поменялось несколько князей: Святополк Мстиславич, Ярослав Изяславич, Ростислав Мстиславич и Мстислав Юрьевич. При всех названных князьях посадником оставался Судила Иванкович… Факт примечательный, свидетельствующий об отсутствии непосредственной связи перемен в княжении и посадничестве…».[566] Действительно, смене князя на престоле не всегда сопутствовала смена посадника. Кроме того, в случае конфликтов князя и посадника смена посадника – не единственный вариант решения проблемы.

Исходя из этого, добрые отношения с князем отнесены к непостоянным условиям. Применительно к посаднику и тысяцкому со значительно большими основаниями можно говорить о таком критерии, как верность общине, нежели обязательное согласие с князем. Что касается иных выборных властей, для них этот момент, по-видимому, практически не играл роли.

Принадлежность к определенному роду, фамилии играла значимую роль лишь на выборах посадника. Поэтому данное условие рассматривается как индивидуальный критерий.

Исследования показали, что посадники чаще всего выходят из очень небольшого числа боярских семей. Так, «у посадника Твердислава отец, сын, внук были посадниками. У Онцифора Лукинича – дед, прадед, дядя, брат и сын».[567] Потомок знаменитого новгородца Миши – героя Невской битвы (существует более ранняя генеалогия этого рода, но она, по мнению А. В. Арциховского, недостаточно достоверна) – Никита Матвеевич стал посадником в 1359 г. Предком посадника Михаила Павшинича, возглавлявшего государственное управление в 1310–1311 гг. был Михалко Степанович, который трижды становился новгородским посадником (1180, 1186–1189, 1203–1205 гг.). В промежутке между двумя Михаилами посадничью должность последовательно занимали еще, как минимум, пять потомков Михалка Степановича.[568] Псковские выборные посадники также происходили «по большей части из боярских фамилий, державших в своих руках почти наследственно все важнейшия должности».[569]

Конец ознакомительного фрагмента.