Глава 2
Найти свой храм – найти себя
Святая святым?
Возглас на литургии перед причащением.
Вы приходите в дом Божий, в котором Господь живет, разговаривает с людьми, приближается к ним, позволяет им приблизиться к Себе. И вы, наверное, ждете, что эти люди совершенно иные. Они радостно поделятся с вами своим опытом и будут смотреть на вас с надеждой, что вы здесь не просто «турист», а один из братьев или сестер. Но церковные люди, конечно, не могут находиться постоянно в таком напряженном состоянии: ежеминутно помнить, что на них сейчас смотрят, ежеминутно вести себя как идеальное «лицо» Церкви. От них и не требуется актерства, они должны быть естественно святы. Смешно, наверное, звучит, но многие на самом деле ждут, что находящийся в церкви человек – «профессиональный» святой. Что у него профессия такая – быть святым.
А это не так. Или не совсем так.
На самом деле от слова «святость» нас не отделяет пропасть, это понятие применимо ко всем христианам, к нам с вами. Мы, священнослужители, регулярно произносим на литургии «Святая святым», имея в виду, что Святые Таины сейчас будут даваться святым, и преподаем Причастие конкретным людям, которые только что каялись нам в грехах. Так что у нас нет иллюзий. Мы понимаем, что в полном смысле свят только Господь – «Един Свят, един Господь, Иисус Христос, во славу Бога Отца, аминь»[9]. Мы же святы по избранию и призванию.
И все-таки новопришедший человек подсознательно считает, что люди в Церкви – это люди, победившие страсти, не волнующиеся от того, о чем волнуется он, преодолевшие то, чего он не преодолел. И похоть их не касается, и гнев не мучает, обиды не тревожат, деньги, карьера и власть им не нужны, и вообще, это люди, живущие высшими потребностями духа. Соответственно этим завышенным ожиданиям велик и градус ненависти к Церкви, если в ней «что-то не так». Человек разрешает себе все или почти все, но считает вправе не разрешать этого же тому, кто в его глазах олицетворяет Церковь, и готов воскликнуть: «Посмотрите-ка на них! Что они себе позволяют?» Таково в общем-то невольное признание даже этим критикующим грешником за Церковью некого святого идеала.
Придя в храм, человек ожидает от нас именно безгрешия. Безгрешна, елейной любви. Он ведь знает, что «Бог есть любовь», значит, христиане должны любить друг друга. Он не очень задумывался над этим тезисом, но слышал его сотни раз, хотя бы даже по телевизору. И он ожидает, что в храме все будут его любить. А на него, наоборот, прикрикнули или в его присутствии с кем-то резко себя повели: «Станьте здесь, что вы тут ходите? Вы лампадку чуть не уронили!» И у новичка сразу возникает диссонанс. Ни любви, ни безгрешия. Заготовленные клише рушатся.
Конечно, в своих априори идеальных представлениях он ошибается. И ему придется разобраться, что такое святость и что такое безгрешие, чтобы подкорректировать свои мысли. Убрать иллюзии и фантазии, отложить преднамеренные осуждающие мысли, а на их место водворить трезвые оценочные суждения. Каким образом? Для этого человек должен познать Господа. При живом переживании благодати происходит повышение планки требований к себе и через это – понижение планки требований к другому. А переживание благодати есть уверенность в святости Господней, в том, что Господь жив, Господь здесь, Господь действует.
Многие на самом деле ждут, что находящийся в церкви человек – „профессиональный“ святой
И даже священник не безгрешен, это тоже надо понимать (хотя католические фильмы и книги научили наших людей обращаться к нему «святой отец»). От священника не требуется абсолютная святость для того, чтобы быть проводником благодати. Святость может где-то присутствовать, может где-то приближаться к идеалу, как, например, в случае преподобного Сергия Радонежского или праведного Иоанна Кронштадтского. Но не может вся масса духовенства быть Иоаннами Кронштадтскими[10]! Однако это не мешает православным христианам принимать Святые Таины, веря в их святость, из рук людей, которые недотягивают до уровня Иоанна Кронштадтского…
Человек, правильно воцерковляясь, начинает спокойнее смотреть на других. Ведь он наступает на те же грабли, что и люди, которых он встретил в храме. Он понимает, что опыт благодати автоматически не преодолевает греха, что грех продолжает влечь человека к себе и оставлять его просто так, легко, не хочет. Человек вступает в драму борьбы с грехом, а тогда у него вообще исчезают иллюзии: он осознает, какое это длинное путешествие. И становится немного яснее, почему у некоторых «очень православных» людей, которые всю жизнь в Церкви служат, бывает «такое» – почему вдруг из них вырываются такие огненные вихри тех или иных грехов. Для этого полезно и Библию почитать: там тоже есть немало примеров, как согрешали и избранные.
«Я, любимый»
Путь понижения планки требований к другим и повышения требовательности к себе далеко не каждый проходит в первые год-два в Церкви. К сожалению, люди, бывает, на десятилетия закрепляются в первоначальном состоянии: вот он я, любимый, уникальный, – как же вы меня не замечаете! – и начинают требовать к себе повышенного внимания.
Что составляет, например, муку и боль любого настоящего старца, духовника? Лжедуховные чада (или духовные лжечада), которые рвут его на части, ссорятся между собой за то, чтобы быть ближе к нему, которые окружают его частоколом собственных тел, чтобы никого другого не пустить к духовнику, и превращаются невольно в какую-то секту приближенных к личности, к ручке благословляющей. Вот такая беда у нас в Церкви – ложная любовь. Откуда эти искривленные формы, из-за чего? Из-за того, что человек считает, что он достоин большего, чем остальные. А разве это установка христианская? «Кто хочет между вами быть большим, да будет вам слугою»[11] – вот установка, заповеданная Христом!
Человек, правильно воцерковляясь, начинает спокойнее смотреть на других
Второе следствие раздутого чувства собственной уникальности – обидчивость. Как писал в XIX веке знаменитый святитель Феофан Затворник[12], «обидчивость – от самоцена». Ах, свечница отругала – я обиделся и ушел! Эх, батюшка не нашел минуты поговорить – не пойду к нему больше! А если по-другому посмотреть – ну что тут такого? Махнуть рукой, не мучить себя обидой…
Хорошо, когда кто-то может совершенно по-другому сказать: «У меня большой опыт общения с духовными людьми, я много знаю про них – и хорошего, и обычного, и не очень приятного, – но это никак не меняет моего отношения к тому, что Христос воскрес. Это не колеблет мою веру в то, что Бог в Троице един и жив вовеки, что Страшный Суд будет, что праведнику воздастся, а грешник наказан будет, что Евангелие право от корки до корки. Во все это я верю, как положено, и грех человеческий истину от меня не заслоняет…» Вот мудрая речь. Слышать бы ее из разных уст почаще!
Именно такие слова хочется услышать от человека спустя некоторое время, проведенное им в Церкви.
Про «злых свечниц»
Когда человек входит в Церковь, кроме умозрительных у него появляются и вполне конкретные вопросы: в какой храм ходить? к кому обратиться, когда зашел в церковь? О первом мы поговорим чуть ниже, а пока ответим на второй вопрос.
Практика показывает, что люди спрашивают все у первых встреченных ими в храме людей – у свечниц. Они видят женщину, которая чистит подсвечник или моет пол (обычно она одета в какую-то спецодежду, по которой можно определить, что она здесь работает), и идут к ней со своими вопросами. Получается, что свечницы – это двери в Церковь, это лицо Церкви. Серьезно. Им многое дано, с них много спросится и им многое простится.
Нужно четко понимать, что серьезные проблемы нужно решать не со свечницами, а со священником
Не секрет, что в миру люди, стоящие у порога – вахтеры, привратники, контролеры, – часто бывают… вредными. Это такая «профессиональная болезнь». Они уже знают, кому хорошо дверь открыть, кому улыбнуться, а все остальные, дескать, не мешайте. Ну а наши «билетеры», свечницы, – это в принципе миссионеры. Они должны понимать психологию человека, быть по уровню знаний и опыта чуть-чуть выше. Они должны находить время, чтобы читать, духовно развиваться. А еще они должны уметь говорить с людьми о простых вещах, давая им первичные и внятные ответы.
Вот, по идее, какова их функция.
Существует много стереотипов по поводу этих церковных тружениц. Общим местом стало – бояться «сердитую свечницу». Ну а чего тут бояться? Мы же не сахарные, не растаем даже и от стакана кипятка. Нужно понимать, что у свечниц есть непосредственная работа, кроме как отвечать на твои вопросы, да и вообще в Церкви – не они самые главные. Хорошо бы штатную структуру храма знать еще до переступания его порога. Если ты хочешь чисто «технические» вопросы выяснить: во сколько приходить, что брать, – то, пожалуйста, спроси свечницу. Но если ты хочешь какие-то свои проблемы решить, ты должен четко понимать, что их решать надо не со свечницами, а нужно подойти к священнику.
Искать ли свой храм?
Людям часто не хватает опыта разнообразия. Ведь служа одну и ту же литургию, разные священники все равно служат ее по-разному. Потому что мы люди разного темперамента, разного характера, разной степени любви ко Христу, разных грехов, разного образования. И мы, делая одно и то же, делаем это по-своему. Божественное вообще нешаблонно, оно не может повторяться. В этом разнообразии однообразного могут открываться новые грани и новые смыслы.
Не вижу ничего плохого в том, что человек посещает разные храмы, если Бог подарил ему такую роскошь возможностей. Это – как на хорошо накрытом столе попробовать и одно, и второе, и третье. В одном храме поют лучше, во втором приятнее внешний вид, а этот храм просто близко к дому. Ну и ходите спокойно и туда и сюда.
Рано или поздно нужно будет отделить сущностное от временного. Чистоту Божественной энергии литургии – от конкретного священника, ее служащего. Если человек познал красоту службы, сладость Божественных словес через какого-то определенного батюшку и к нему прилепился навсегда, тут есть опасность, что он очень плотно зарифмует в сознании все, связанное с Господом, с этим конкретным батюшкой. Будет бояться потерять этого батюшку, потому что будет думать, что он потеряет все святое. Как производное от этого – начнет считать, что другой священник не такой духоносный, что другой приход, другой храм не такой «истинно христианский», не такой намоленный. Но если у человека за спиной будет опыт общения с разными пастырями, общинами, то за фасадом такой пестроты он будет учиться узнавать одного и того же Господа. И тогда у него наконец возникнет возможность со временем приходить к Богу почти вне зависимости от человеческих добродетелей и пороков.
Чтобы найти Христа в любом храме, нужно сначала найти себя в каком-то храме
Оксфордский профессор и известный писатель Джон Рональд Руэл Толкиен в старости писал письма своему сыну, многие из которых можно «раздергать» на замечательные цитаты. В одном из писем он говорил, что любовь к Богу и службе Божией должна быть такова, чтобы наслаждаться литургией и Божественным присутствием в самой бедной церкви, с самым неумелым священником-проповедником самого невзрачного вида в самых смиренных ризах и при самом малом числе молящихся. И даже тогда, когда ничто тебя не настраивает на службу: священник кашляет и шепелявит, хор поет надтреснутыми старческими голосами, а в открытую дверь задувает ветер с улицы и вообще все, казалось бы, говорит: «Зачем ты тут стоишь?» – тебе хорошо, потому что ты знаешь, что здесь на самом деле происходит. И ты переживаешь это всем сердцем, вне зависимости от того, кто в этом еще участвует.
Но это письмо уже старого человека, который с высоты своего опыта может говорить сыну такие слова. Чтобы в итоге находить Христа в любом храме, надо сначала найти себя в каком-то храме. Если ты интеллектуальный человек, тогда ты будешь искать священника или, возможно, епископа, который говорит чрезвычайно глубокие проповеди, привлекая материал из области естествознания, истории, философии, – и ты от этого будешь окрылен. Или если ты разбираешься в искусстве, тебе будет тяжело в храме с небрежно подобранными или «наштампованными» иконами, – и ты начнешь искать место, где твое эстетическое восприятие не будет страдать. Или если ты музыкант, тебе захочется послушать хороший хор. Человеку музыкальному молиться при хоре, который фальшивит так, что и глухой услышит, – это мука! А какому-то ценителю древней архитектуры будет хорошо в старом полутемном храме с фресками, которые немножко стерлись от времени, где нет электрического света, а только слабый свет свечей… А кто-то, наоборот, захочет молиться в большом соборе при большом стечении людей… и так далее. Пожалуйста! Только ходите в храмы и ищите себя. Через опыт узнавания многого познается «единое на потребу». И тогда это «единое» может открываться уже вне зависимости от человеческих успехов или неуспехов.
Это и есть первый шаг новообращенного – найти себя в храме.
Община: дорасти до того, чтобы отдавать
Какой второй шаг? Найти себя в Церкви уже не как потребителя религиозной мудрости или религиозного искусства, а как одного из членов этой «системы». Которому интересно уже не брать, а давать.
Ты пришел в Церковь, и жизнь твоя приобрела какие-то новые координаты, новую глубину. Ты живешь в том же доме, работаешь на той же работе, но мир твой серьезнейшим образом изменился. Ты стал ходить в храм каждое воскресенье, читать утреннюю и вечернюю молитвы, интересоваться, какое же Евангелие прочтут сегодня на службе и что об этом Евангелии сказал такой-то святой и такой-то современный проповедник. Плюс ты пытаешься, допустим, бросить курить или соблюдать пост в среду и пятницу. У тебя возникают вопросы, недоумения, которые надо разрешить… Начинается живая жизнь. И на каком-то этапе ты задаешь себе вопрос: а что я могу сделать для
Церкви? До сих пор ты приходил и получал от Церкви что-то – прощение грехов, Святые Таины, слезы облегчения и мирное сердце, заряд на наступившую седмицу, назидание, проповедь… А теперь ты хочешь занять уже более активную позицию: ты тоже хочешь что-то делать. Этот шаг знаменует взросление человека и превращение его из младенца во Христе в отрока во Христе. Вопрос: «Учитель благий! что сделать мне доброго, чтобы иметь жизнь вечную?»[13] – это уже вопрос не ребенка, а юноши. Ребенком ты потребляешь радость – тебе в Церкви хорошо. Взрослея, ты хочешь сам для этой радости поработать, ты хочешь стать членом общины.
А община – это уже семейственные отношения. Она приняла тебя, ребенка, а теперь и ты созрел для служения, для ответственности – как любой взрослый человек. У меня есть классический пример. Приходит после службы молодой человек и говорит: «Я бы хотел что-то делать для людей, но я работаю на низкооплачиваемой работе, то есть жертвовать много я не могу. По образованию я математик, и я бы мог в воскресные дни давать консультации тем приходским детям, у кого с математикой плохо. Конечно, бесплатно». Вот это яркий пример того, как человек превратился из ребенка в юношу. Он пришел даже уже не с вопросом, а с ответом, он предложил что-то отдать из того, что у него есть. А вслед за ним и другой человек сказал, что у него есть микроавтобус, и если кто-то из его района ездит в храм, то, пожалуйста, он будет их возить. Так началась цепная реакция добра.
Люди дорастают до того, чтобы отдавать. Они говорят: «Вы столько для меня сделали, я хочу тоже что-то сделать». Не обязательно, например, для вас лично, можно и для других. Я сделал им, они сделали другим, другие через шесть рукопожатий опять это сделают мне. Эти механизмы всем ясны. И здесь уже начинает действовать идея служения. Есть врачи, есть юристы, есть художники, скульпторы, архитекторы, есть люди, которые умеют зарабатывать деньги и умеют ими делиться, есть люди, которые могут предоставить свое большое жилье тому, кто хочет снять жилье, а денег у него на это нет, и так далее, и так далее. У каждого пастыря со временем возникает список людей, которые могут чем-то помочь. Так, служа на одном приходе, по идее, священник должен обрасти некой суммой людей, которые желают что-то делать друг для друга ради Христа.
Приходит время задать себе вопрос: а что я могу сделать для Церкви?
Но бывает, что люди ходят в храм много лет, а так и не находят в этом механизме своего места, не становятся его винтиками. Так может быть потому, что человек еще не нашел свой приход. А может, просто стесняется спросить или предложить свои руки и сердце. Или думает, что точно ничем помочь не сможет. А что тут думать-то? Зимой, например, вообще нет никаких вопросов. Бывает, приходишь зимой на службу и смотришь, как два-три-четыре мужичка уже лопатами церковный двор скребут, откидывают снег или сбивают лед с лестницы. Они ничего уже не спрашивают, никаких «благословите, я снег отгребу», – они просто знают, где лежит инвентарь, и знают, что периодически его надо взять в руки.
Поиск, нахождение себя, о чем мы говорили выше, – это не только поиск того храма, где твоей душе хорошо, но и поиск того храма, где тебе хочется что-то делать. Допустим, ты уже был в двадцати храмах: там красиво поют, но далеко ездить; а там хорошие проповеди, но много народу, тесно стоять; там все вроде бы здорово, но тебя на исповеди поругали. А здесь – все, чувствуешь, твой храм.
И ты сюда и ходи. Тебя здесь уже узнают, кто-то здоровается, ты уже знаешь, как зовут всех священников. И допустим, в какой-то момент настоятель говорит: «Мужчины, пожалуйста, останьтесь после службы, нам нужно выгрузить машину кирпича». Или просто: «Помогите убрать храм перед престольным праздником». Вот тебя и подключают к работе без твоего поиска.
Другое дело, что ты не хочешь («некогда!», «не мое», «я устаю на работе», «а почему я должен, а вот эти нет?» и т. д.) или думаешь, что не можешь, а на самом деле не хочешь. Это значит, что ты еще по-прежнему в возрасте младенца. Некоторые закоренелые холостяки живут с мамой до седых волос и супа себе разогреть не умеют. Так и в Церкви: кто-то, может, уже десять лет в храме, а все «не созрел»…
Иная жизнь и страсти человеческие
Возможно, и община сама «виновата», что в ней не может укорениться кто-то долгое время. Ведь как было побеждено древнее человечество евангельской жизнью: оно было побеждено новизной и удивительностью. Никто не ожидал ничего подобного! Какой-нибудь римлянин или антиохиец, встречаясь с общиной христиан, вдруг видел совершенно новую жизнь – с новыми понятиями, с качественно новыми отношениями, с другим опытом восприятия жизни, смерти, любви, дружбы. Эта новизна подкупала, шокировала, меняла человека, видевшего ее. На этом построены все истории обращений древних (и об этом свидетельствуют акты мучеников). Жизнь в общине христиан была настолько качественно иной, что за нее не жалко было и умереть.
Так вот, собственно, это от нас и требуется, в нашу меру: жизнь общины христиан должна быть новой и иной жизнью по отношению к жизни мира. Она должна быть лучше, «вкуснее», свежее, она должна быть причастной к вечности. Это реальное требование. Так должно быть! А мы обычно отвечаем: «Не можем мы так, недотягиваем!» Ну что ж, братья, значит, нужно выслушать упрек нам самим. В чем же тогда смысл нашего прихода в Церковь, если у нас все такое же, как и вне ее: обиды, карьера, подсиживание, сплетни, шепот за спиной? Что же тогда нового, ради чего все это?..
Жизнь общины христиан должна быть новой и иной жизнью по отношению к жизни мира
Есть такое чудесное выражение: будущее Церкви – это ее прошлое. Если мы хотим идти вперед, мы должны искать в своей общинной жизни те формы, которые описаны в книге Деяний – нормативной книге истории Церкви. Не делать, конечно, кальку, не копировать бездумно, а радостно обретать тождественность своего опыта опыту Древней Церкви.
Ведь Евангелие и книга Деяний апостольских изображают ранних христиан движущимися к совершенству, но – еще не достигшими его.
Читая Евангелие, мы видим даже среди апостолов стремление к власти и споры о первенстве[14], обиды и зависть, трусость, малодушие. В изображении христианской жизни в книге Деяний то же самое: тут и споры о питании вдовиц[15], и обиды и недоразумения между апостолами – например, когда апостол Павел отказался брать с собой на проповедь племянника апостола Варнавы – Марка, почитая его ненадежным спутником, в результате чего «произошло огорчение» и пути апостолов Павла и Варнавы расходятся[16].
Всюду мы видим закипание страстей человеческих. И раннехристианские общины этого не лишены. Как к этому относиться? Знать, что Христос пришел в мир грешников спасти[17]. Свят один Господь, а в человеках буйствуют страсти – те самые страсти, которые каждый из нас может видеть в себе самом.
Но все же если мы хотим найти наиболее яркие и многочисленные образцы христианской праведности, то следуют обратить свой взор ко временам, наиболее близким ко времени Христовой проповеди, – к эпохе Апостольской Церкви. Эпохе, озаренной ярчайшей вспышкой святости.