В
общем,
Глава 2
Я сел на своей постели, свесив ноги и смутно припоминая сон.
Сон был необыкновенный: необыкновенно яркий и необыкновенно красивый. Во сне цвели роскошные огромные цветы невиданных форм и запахов. Удивительные животные бродили в зарослях этих цветов. А я легко плыл во сне над всем этим великолепием и растворялся в неземном блаженстве нахлынувших на меня чувств.
Тёплая и ласковая волна, словно в детстве, окутывала мой полёт, и ничего более не нужно было мне от всей моей жизни, кроме этого счастливого и потрясающе прекрасного сна.
С высоты птичьего полёта местность смотрелась какой-то необыкновенно цветистой, обозначенной ровными квадратиками семирадужной расцветки. Пространство купалось в необычайно прозрачном и лучистом воздухе вокруг. Я вспоминал, как меня невесомо влекло и обхватывало тёплыми, ласковыми ладонями высоты, как мягко опускало моё тело всё ниже и ниже так, что уже без труда можно было различить и кукольно-опрятные очертания дворцовых стен, и почти игрушечные извивы водных канальчиков. Я видел удивительных животных, мирно разгуливавших среди ландшафтов и замков этого волшебного мира, маленьких человечков в одеянии гномов, снующих взад-вперёд по тропкам и дорожкам, вымощенным разноцветными камешками. Свободно и радостно плавая в солнечной вышине, я как бы заново рождался снова и снова, каждую секунду проживая целую бездну всевозможных эмоций и чувств, – от едва ощутимой волны восторга до ошарашивающего своей космичностью состояния полного блаженства…
Я покрутил головой и осторожно покосился на видавший виды, старый платяной шкаф с единственным в комнате зеркалом, в котором незамедлительно отразилась моя заспанная, недоумённая физиономия… И медленно, крайне медленно, чтобы не спугнуть роскошное в своей абсурдности и необъяснимости сновидение, – медленно, как только можно, – опустился на подушку с тайным желанием вернуть обратно столь изысканный и неоправданный подарок судьбы.
Но сон никак не вызывался к повторному общению, как я ни старался.
…И провалявшись, проёрзав и промучившись неоднократными попытками заснуть, мне всё-таки пришлось сдаться на милость обыденной жизни…
Я встал и пошёл на кухню заваривать чай.
Чайник, воинственно пошипев в пространство коммунальной кухни, затих, когда я его перетащил на другую часть газовой плиты. Я попрыгал, тряся слегка обожжённой рукой, и чуть погодя выключил горящую магическим синим огнём конфорку. За окном в грязных подтёках от прошедшего дождя скупо сияли уличные фонари. Ночная влага, казалось, проникает и сюда, на кухню, борясь за власть с моим вскипевшим чайником. Я, закончив махать покрасневшими от небольшого ожога пальцами, поёжился, достал с полки любимую вместительную кружку и налил кипятка. В этот раз пришлось воспользоваться слипшейся от предыдущей уборки стола кухонной тряпкой. Обожжённые пальцы неприятно покалывало, но глоток чёрного, со свежей заваркой чая, согрев мои внутренности, полностью компенсировал неприятные ощущения.
Так что ни местные мелкие муравьи на стенах, ни более крупные рыжие тараканы, кое-где перебегавшие по территории благословенной кухни, никак не повлияли ни на божественный вкус чая, ни на моё возбуждённое ночным сновидением сознание.
Что я ну никак не мог взять в мою буйную башку, так это откуда, из каких таких дебрей ума могло явиться ко мне это роскошное сказочное сновидение?.. Ко мне, Ваньке Барашкину, зауряднейшему парню, зарабатывающему свои «кровные» в местной жэковской столярке? … А??
В очередной раз поёживаясь от холода и продолжая задавать себе всё тот же мудрёный вопрос, я таращился на своё оконное отражение, видя только собственные взъерошенные рыжие кудри, многочисленные веснушки во всю «фотографию» да утреннюю синеву над нашим «Задрыпинском», не дававшую мне ровно никакого ответа…
«Эх, Барашкин, Барашкин… Как был ты недотёпой из квартиры № 6, так и остался… А то всё фантазёрствуешь о разном несусветном, а сам без роду-племени да и рождён не ко времени, олух Царя Небесного…» – с трудом додумал я мысль, а после только и сумел, что с вялой полуулыбкой состроить себе рожу и показать язык…
– Чё-эт, ты тут харю кривишь, Ваньша?.. – образовался в кухонном дверном проёме мой единственный на всём свете друг и собутыльник. Я лишь нехотя бросил взгляд на его персону за моим плечом, но разворачиваться не стал, а просто коротко кивнул и остался стоять почему-то с высунутым всё ещё языком.
– Чё, говорю, у тя с мордой-то, а, братуха? – снова, как филин из дупла, ухнул мне верзила. – Чё, а? – Я опять не удостоил моего другана вниманием, Гриня же взял в свою лапищу подвернувшийся по дороге табурет и авторитетно водрузил на него свою впечатляющую фактуру.
– А ты, Гринь, когда последний раз сны видел? – поинтересовался, наконец, я. – Цветные, Гринь…