Глава 3
На посту министра иностранных дел ЧСР. Начало
Местом встречи делегации чешских политиков с представителями заграничного сопротивления во главе с Эдвардом Бенешем стал отель Бо-Риваж (Beau-Rivage) на берегу Женевского озера. Пражскую делегацию возглавлял Карел Крамарж, председатель Национального комитета, высшего политического органа на родине; тридцатичетырехлетний Бенеш тогда был уже две недели министром иностранных и внутренних дел существующего лишь на бумаге государства. Он-то и взял в свои руки инициативу на переговорах, которые продолжались с 28 по 31 октября. Бенеш по своему обыкновению был чрезвычайно оптимистичен. Он заявил, что теперь уже нет оснований опасаться чего бы то ни было со стороны Вены, Будапешта или Берлина, назвал чехословаков народом, вызывающим восхищение всего мира, любимцем Антанты, которая окажет ему быструю военную и экономическую помощь, заверил, что в вопросе границ все уже ясно и что чехословаки только должны решить, какие области они хотят включить в свое государство. Члены пражской делегации после небольшого колебания одобрили все действия и обязательства руководства заграничного сопротивления. Они согласились с республиканской формой правления нового государства, о провозглашении которого узнали, находясь в Женеве.
Итоги переговоров были зафиксированы в протоколе совместного заседания от 31 октября и состояли в следующем: 1) были признаны заслуги чехословацкого правительства в Париже и созданного им войска; 2) обсуждены условия возможного перемирия; 3) достигнута предварительная договоренность об образовании временного чехословацкого правительства в Праге во главе с Крамаржем, которое действовало бы до принятия конституции и формирования парламентского правительства, а также о занятии в нем Бенешем поста министра иностранных дел, а Штефаником – военного министра; 4) рассмотрены экономические, финансовые и юридические вопросы перехода от австро-венгерской государственности к независимому чехословацкому государству. По предложению Крамаржа было решено, что президентом республики станет Т. Г. Масарик[94].
Делегация возвратилась в Прагу воодушевленная картиной, нарисованной перед ней Бенешем, и высоко оценила деятельность заграничного сопротивления и лично Бенеша. Лидер национальных социалистов В. Клофач на заседании Национального комитета заявил, что авторитет Масарика и Бенеша среди союзников «просто невероятен». Крамарж, по воспоминаниям Ф. Соукупа, превзошел Клофача в восхищении Бенешем: «Если бы вы видели нашего доктора Бенеша, то, с каким мастерством он справляется со всеми мировыми вопросами, каким чудом достиг того», что державы Антанты «обязались приложить все силы, чтобы мы получили чехословацкое государство… в желаемых нами границах, так вы сняли бы шляпы… Наши господа заграницей сотворили просто чудо… Я не говорю уж о Масарике… Но подумайте, это тот Бенеш, который с рюкзачком за плечами прибыл в Швейцарию…»[95]. На расширенном заедании Национального комитета 14 ноября Масарик по предложению Крамаржа единогласно был избран президентом Чехословацкой республики. Однако договоренность о составе пражского правительства не была реализована из-за противодействия видных политиков на родине во главе с Антонином Швеглой, исходивших из собственных партийных расчетов и внутренней ситуации в стране. 21 декабря 1918 г. Масарик вернулся на родину.
Бенеш же 1 ноября возвратился в Париж. Здесь он чувствовал себя в своей стихии и полагал, что именно во французской столице сможет быть более всего полезен родине.
С женой Ганой Бенеш не поддерживал связи с момента своего отъезда заграницу в сентябре 1915 г. Первое письмо он написал ей только два дня спустя после окончания переговоров с пражской делегацией в Женеве, 2 ноября 1918 г. «Я часто и постоянно вспоминал о Тебе, обо всех Вас… До меня доходили слухи о том, сколько вы вытерпели, как [вам] было плохо, я чувствовал это. Когда возвращусь, ты обо всем мне расскажешь, все выложишь – сегодня ты ясно видишь, что всё это было не напрасно». А неделю спустя Бенеш писал Гане из Парижа на официальном бланке нового государства: «Можешь себе представить…, какой поразительный поворот во всем, что происходит сегодня и что еще произойдет! Я очень доволен [проделанной] работой. И я действительно рад, что, как теперь видно, все предпринятое нами приносит свои плоды и имеет огромные, поразительные результаты. Сегодня такая ситуация в отношениях между французами, англичанами, итальянцами и американцами, что в интересах нашего чешского дела я должен находиться здесь до заключения мира… Я чрезвычайно доволен и счастлив, что всё так идет и так развивается. Всё это мало кто из нас ожидал – но как только я приехал сюда и ознакомился с ситуацией, мне стало ясно, что дело получит такое окончание… это результат того, что все мы принесли страшные жертвы и страдали… По правде я не ожидал того, что все произойдет так быстро, что будет такой полный триумф, что в результате событий я лично окажусь в таком положении»[96].
Во время войны Гана провела девять месяцев в тюрьме, а после освобождения жила в деревне, в доме отчима. В своем письма от 16 ноября она писала о том, какая суматоха наступила в Праге после получения фотографий Бенеша и как она все их раздала: «Можешь ли ты, Эдичка, понять мои чувства, когда я иду по улице и всюду вижу почтовые открытки, витрины, и на улицах продают Твои изображения? Вчера я купила пять таких. Все это просто прекрасно, если бы не опасения, вкрадывающиеся в мою душу… Все полагают, что после установления правительства, и прежде всего в результате того, что в нем представлены социалисты, наступит успокоение… Д-р Рейхман был здесь неоднократно, работает над книгой о Тебе и собирает материал».
В ответном письме Бенеш называл жену «дорогой доченькой» и просил, чтобы избегала «людей, журналистов и репортеров», поскольку его коллеги начали бы завидовать его популярности и стали бы выискивать его слабости. В письме от 29 ноября Гана жаловалась, что «в Праге жить трудно – из-за продовольственного снабжения, а в Ренчове я эту зиму уже не хотела бы проводить… Не будет ли это противоречить Твоим расчетам, если я скоро приеду к тебе? В Париже можно приобрести более дешевую одежду, чем в Праге, где простой костюм стоит 1000–1200 [крон]». Хотя она писала, что имеет «костюм и одно вечернее платье», считала, что ее гардероб следует обновить, и в этом вопросе полностью полагалась на мужа: «Я слышала, Эдичка, как Ты элегантен, и в этом отношении я очень за Тебя рада». Накануне Рождества, 14 декабря 1918 г., Бенеш просил Гану, чтобы она была готова к тому, что будет «репрезентироваться: устраивать обеды и завтраки, ходить на обеды и завтраки к министрам, посланникам, президенту и т. д. и т. п. Это очень обременительно, но я должен это делать. Все дела, туалеты, приготовления и т. д. будут решаться только здесь». Гана приехала в Париж. Здесь она забеременела, но у нее случился выкидыш. Их брак оказался бездетным, хотя она долго не оставляла надежды на то, что сможет вылечиться от бесплодия, для чего часто ездила во Франтишкове Лазне. И хотя Бенеш называл свою жену подчас «доченькой», но именно Гана своего постоянно загруженного работой мужа окружала материнской заботой[97].
В конце 1918 г. и значительную часть 1919 г. Бенеш находился в Париже. Послевоенная Европа пребывала в хаосе, и он очутился в вихре международной политики, что ему полностью импонировало. Назревали важные события, касавшиеся послевоенного мирного урегулирования, и он должен был находиться в их гуще, чтобы не упустить чего-либо важного для дела, которому служил все годы войны. По прибытии в Париж Бенеш узнал, что союзники, вопреки предыдущим обещаниям, колеблются в приглашении чехословацкого делегата для участия в переговорах о перемирии с Австро-Венгрией. Используя свои прежние знакомства, Бенеш снова разыграл карту, на которую делал ставку и прежде, а именно: в Центральной Европе, находящейся под угрозой хаоса, Чехословакия является практически единственным стабилизирующим фактором. Она была и остается, согласно Бенешу, преградой против немецкой и венгерской экспансии, а также против распространения большевизма. При этом Бенеш под большевистской угрозой понимал скорее революционное движение в той или иной части Восточной Европы, чем экспансию российского большевистского режима. В этой области, дескать, большевизм могут остановить только чехи. Поэтому они должны быстро занять населенное немцами чешское пограничье и Словакию, что потребует проведения военной операции при поддержке армии Антанты. Так впоследствии Бенеш описывал свою аргументацию в книге «Мировая война и наша революция»[98].
Антанта, особенно Франция, с пониманием отнеслась к доводам Бенеша: французское военное командование рассматривало тогда Чешские земли как возможный плацдарм для наступления против Германии. 3 ноября Австро-Венгрия подписала с Союзниками перемирие; день спустя Бенеш принял участие в совещании высших политических и военных представителей Антанты и был приглашен в Версаль. Бенеш испытывал огромное волнение, когда 4 ноября 1918 г. садился в автомобиль, на капоте которого красовался чехословацкий флажок. Он был единственным представителем государств-наследников Габсбургской империи, приглашенным на начало переговоров.
Надежды, возлагаемые Бенешем на Париж, в первое послевоенное время действительно оправдались. Именно Франция первой признала право Чехословакии занять чешское пограничье еще до заключения мирных договоров, несмотря на протесты проживавшего там немецкого населения и венского правительства. Это произошло после локальных столкновений в конце 1918 г. Бенеш добился установления гораздо более выгодной, по сравнению с той, которую требовал в Будапеште представитель словаков Милан Годжа, пограничной линии Словакии с Венгрией. Проблемы вызвал спор с Польшей о Тешине. В этой распре между государствами-«победителями» чехи аргументировали историческим правом, а поляки – национальным правом. В январе 1919 г. по приказу пражских властей на спорную территорию, после войны занятую поляками, начали наступление чехословацкие войска. В то же время Бенеш, учитывая недовольство этим держав-победительниц, бомбардировал Прагу указаниями прекратить наступление, в чем, в конце концов, и преуспел. Большая часть спорной области была передана под управление Антанты, которая должна была этот спор решить: решение было принято летом 1920 г., и ЧСР благодаря Бенешу получила экономически важный угольный бассейн с железной дорогой.
Сложности возникли и в отношении Словакии. Венгрия отказалась признать выход словацких территорий из состава венгерского государства. В ноябре венгерские войска вторглись в Словакию. Чехословацкие власти действовали и дипломатическим, и военным путем. Бенеш вел переговоры в Париже, и в конце ноября венгерское правительство получило оттуда указание очистить территорию Словакии. Однако ситуация здесь оставалась напряженной. После коммунистического переворота в Будапеште весной 1919 г. венгерская Красная Армия перешла в наступление и заняла значительную часть восточной Словакии, где была создана просуществовавшая три недели Словацкая советская республика. Однако после ультиматума Антанты венгерские войска были отведены к демаркационной линии, а словацкая территория и Закарпатье заняты чехословацкими и румынскими войсками[99].
В период принципиальной перестройки Центральной Европы Бенеш решил опереться прежде всего на Францию. И не только потому, что тогда шла речь, невзирая на все ее военные и экономические потери, о сильнейшей державе на европейском континенте. Возникновение Чехословакии было обусловлено не только распадом Габсбургской монархии, но также поражением и ослаблением Германии, и Бенеш правильно полагал, что французское руководство было заинтересовано в том, чтобы удерживать Германию в таком состоянии, чтобы она уже никогда не смогла представлять угрозу для Франции. Он считал, что интересы Франции и Чехословакии в Центральной Европе в целом аналогичны. «Франция нас будет во всем и всегда поддерживать», – писал он пражскому Национальному комитету 9 ноября. «Наше положение в Центральной Европе придает нам чрезвычайное значение, во Франции это осознают…, и мы можем иметь от этого необычайно большие политические, дипломатические и экономические выгоды»[100]. Профранцузская ориентация Бенеша поддерживалась также опасениями, что англичане захотят создать в Центральной Европе как минимум экономически более крупные образования, подобные старой монархии. Американцы же, по представлениям Бенеша, являются фанатиками права народов на самоопределение, и он знал, что ради последовательного проведения этого принципа они могли бы финансировать и рождающееся государство.
Президент Масарик после возвращения в Прагу также понял значение союза ЧСР с Францией. Но Бенеш еще 9 ноября 1918 г. потребовал от пражских политиков согласия на переговоры о военном сотрудничестве с Францией. Они велись без уведомления об этом как остальных союзников, так и военного министра М. Р. Штефаника. Переговоры завершились подписанием военного договора 14 февраля 1919 г. Вслед за этим в Прагу прибыла французская военная миссия, глава которой стал – и вплоть до 1926 г. являлся – начальником Генерального штаба чехословацкой армии.
Действия Бенеша ухудшили уже и без того неважные его отношения со Штефаником. Штефаник подозревал Бенеша в том, что тот выступил с инициативой создания в пражском правительстве министерства национальной обороны. Оно должно было после подписания мирных договоров взять на себя все функции министерства Штефаника. Кроме того, между Бенешем и Штефаником возникли разногласия в вопросе внешнеполитической ориентации рождавшегося чехословацкого государства. Когда Штефаник, у которого в это время возникли проблемы со здоровьем, в апреле 1919 г. возвратился из России в Париж, он настаивал, чтобы ЧСР имела такие же тесные связи с Италией, как и с Францией. Бенеш, по словам Земана, опасался присущего Штефанику консерватизма, сопровождавшегося стремлением «любой ценой играть руководящую роль… в осуществлении наших дел». Ко всему прочему, Бенеш порицал личную жизнь Штефаника, в том числе и его связь с итальянкой по имени Джулиана Бензони. Он настаивал на том, что Штефаник не может быть членом чехословацкого правительства, поскольку он не отказался от французского гражданства. Бенеш упорно обращал внимание Масарика на то, что мирная конференция может провалиться и что даже может разгореться война «всех против всех», в которой итальянцы могут оказаться на стороне коалиции немцев, венгров, румын, болгар и т. д., «а мы должны будем идти вместе с французами, поляками и югославами». Штефаник, учитывая его обручение с Бензони, считал Бенеш, «чрезмерно связан с итальянцами», и, вероятно, желал бы видеть Чехословакию в качестве королевства с итальянским принцем на троне. Штефаник, писал Бенеш Масарику 5 апреля 1919 г., «прибыл из Сибири физически и духовно почти сломленным». Французы настроены против него и полагают, что пришел конец его общественной и политической карьере: «Общественное мнение вознесло его… очень высоко. Это произошло с головокружительной скоростью… Это искусственно созданное и искусственно поддерживаемое [мнение] не соответствовало его личности». Французские деятели «говорили мне (Бенешу. – В. М.) сегодня, что его позиция "est impossible", что его [про]итальянская политика неприемлема, концепция не выверена…»[101].
Физически ослабленный, тяжело больной Штефаник написал президенту, которого называл отцом, очень мрачное общего плана письмо, отмеченное опасениями за будущее родины. Ссора между бывшими соратниками по общему делу закончилась разрывом. 5 апреля Бенеш написал Масарику, что их последняя встреча «завершилась грубой сценой и обвинением в присутствии других людей в том, что я бесчестный человек. Я не мог этого вынести, между нами все кончено». Политикам на родине министр иностранных дел позже сообщал, что не только не желает находиться в одном правительстве со Штефаником, но не видит для него места и в дипломатии. Масарик, который пытался погасить ссору, тем не менее встал на сторону Бенеша. Угроза публичного конфликта была предотвращена роковой случайностью. Самолет, которым Штефаник возвращался на родину, 4 мая 1919 г. потерпел катастрофу под Братиславой, генерал погиб. Заслуги Штефаника как одного из основателей Чехословацкой республики высоко оцениваются в современной Словакии[102].
18 января 1919 г. в Версальском дворце начала работу Парижская мирная конференция. В ее задачи входило заключение мирных договоров, установление новых границ в Европе и создание механизмов недопущения новых военных конфликтов. Чехословакия оказалась в числе тех государств-победителей, голос которых принимался во внимание только при обсуждении непосредственно касавшихся их вопросов. Формально чехословацкую делегацию возглавлял премьер-министр Карел Крамарж. Однако в Париже он испытал горькое разочарование. Его представление о том, что он будет вести переговоры с лидерами великих держав как равный с равными и таким образом поможет России покончить с большевизмом и восстановить ее великодержавные позиции, не осуществилось. «Крамарж, – пишет Е. П. Серапионова, – привыкший к положению политика, представлявшего большое европейское государство – Австро-Венгрию, несколько (пожалуй, тут можно употребить слово «чересчур». – В. М.) переоценивал свой вес на конференции среди союзников, стремясь влиять на основные решения форума… Его претензии на роль равного среди основных победителей не могли оправдаться». Как не могли оправдаться и надежды Масарика на то, что он, будучи приглашен на конференцию, сможет «на равных» с представителями Англии, Франции, США и Италии решать обсуждавшиеся там вопросы[103]. Бенеш гораздо лучше разбирался в закулисных тонкостях европейской политики и знал, каким путем надо идти к цели и добиваться согласия лидеров великих держав, которые к тому же уже привыкли к нему. Он по опыту знал, что путь к успеху лежит в основном через повседневную будничную работу с секретарями этих заваленных делами, занятых сотнями вопросов властных лиц; именно секретари готовили для своих шефов ключевые обоснования и выводы, которые затем быстро проходили через различные комитеты конференции. Тактика Бенеша в конечном счете оказалась верной, а отношения с главой чехословацкой делегации Крамаржем, который более занимался «русским», чем чехословацким вопросом, постепенно начали обостряться.
На Парижской конференции не были представлены ни потерпевшие поражение страны, ни революционная Россия, однако вопрос о большевистском режиме оказывал влияние на все переговоры о мире. Суть разногласий между Бенешем и Крамаржем состояла в том, что первый искал ключ к решению чехословацких проблем на Западе, а второй – по-прежнему в России, которую следовало предварительно очистить от большевиков. Средство для этого он видел в чехословацком легионе, который тогда находился на территории Сибири и мог помочь Антанте покончить с большевистским режимом.
Спустя более чем год после октябрьского переворота 1917 г. легионеры все еще являлись единственной боеспособной силой западных союзников на советской территории. Это и объясняло приказ Масарика легионерам от 14 ноября 1918 г.: «Вы не можете возвратиться на родину так быстро, как вам хотелось бы. Тем не менее этой жертвой вы усилите позиции нашего народа на мирной конференции»[104]. В начале 1919 г. легион получил приказ нести охранную службу на транссибирской магистрали. Легионеров, обессиленных тяжелыми боями и пребыванием в суровых условиях Сибири, более всего раздражало напрасное ожидание обещанной со стороны Антанты помощи. Они стремились как можно быстрее вернуться домой, их моральное состояние и боеспособность быстро сходили на нет.
В Париже Крамарж настаивал на военной интервенции против большевиков с участием легионов, в то время как Штефаник, первоначально согласный с ним, не скрывал сомнений относительно успеха такого плана. Убедившись в почти бедственном состоянии чехословацких частей в Сибири, Штефаник на сей раз сошелся с Бенешем во мнении: «Или серьезная интервенция» против большевиков с участием войск Антанты, «или наших – на родину»[105]. Между тем уже началась эвакуация легионеров из Владивостока на кораблях, армия адмирала Колчака и другие антибольшевистские силы в Сибири прекратили существование, и 7 февраля 1920 г. было заключено перемирие между чехословацкими легионами и Красной Армией.
Осознав, что вынашиваемые им планы ликвидации большевистского режима нереальны, Крамарж предложил другой вариант: концентрировать на чешской территории русских пленных и организовать из них армию под контролем чехословацкого правительства, использовав ее впоследствии для борьбы против большевистской России. Бенеш, не высказавшись пока в поддержку этого плана, все же сообщал в Прагу, что Франция хотела бы посодействовать его реализации, и что его одобряют и видные российские политики-эмигранты. По словам Бенеша, Крамарж полагал, что добровольческая чехословацкая армия вместе со сформированной из военнопленных русской армией могла бы выступить «в поход на Москву»[106]. Бенеш не разделял этих планов. Хотя напрямую он не говорил об этом ни Крамаржу, ни кому-либо другому, но писал Масарику: «Я абсолютно не верю в успех и возможность осуществления кампании в таком масштабе и такого характера, как намечено в этом плане». И подчеркивал: «Я осторожен. Учитывая обстановку среди русских и нашу будущую политику в отношении России, я не считаю также тактически верным априори отказывать им во всем и хотел бы занять следующую позицию: пусть они сначала сами покажут, что они способны организовать, а затем можно было бы думать о том, чтобы другие пришли им на помощь»[107]. Бенеш, подобно Крамаржу, тогда полагал, что большевистский режим в России долго не удержится. Крамарж даже разработал проект конституции Российского государства, основанного на демократических принципах[108].
Отношение Бенеша к событиям в России и большевикам отличалось от позиции Крамаржа. Победу большевиков он расценивал как результат взрыва против реакции, против старого режима. Впоследствии, выступая в Национальном собрании в феврале 1920 г., он уверял, что чехословацкое руководство никогда не возлагало особых надежд ни на Колчака, ни на Деникина. Их режимы Бенеш оценивал как чисто военные, реакционные. Протестуя против большевистского террора и анархии, Бенеш заявлял, что интервенция при опоре на чехословацких легионеров, которым союзники не оказали обещанную помощь, не способна была решить русскую проблему[109].
Итак, в 1919 г. среди ведущих чешских политиков уже только Крамарж заявлял о необходимости свержения большевистского режима при участии чехословацких вооруженных сил. К тому же в верхах союзников тоже не существовало единства в вопросе о военной интервенции в Россию[110]. В начале февраля 1919 г. Бенеш писал Масарику: Крамарж «просто невозможен», и его следует отозвать на родину, но так, чтобы он мог уйти с почетом. И в этом Бенеш был согласен с президентом; Масарик полагал, что место премьер-министра – на родине, хотя и не считал Крамаржа подходящим главой правительства. Тщеславный и амбициозный Бенеш, уверенный, что он сам лучше и без помощи других сможет «разрулить» чехословацкие проблемы в Париже, был бы рад остаться единственным здесь чехословацким представителем. Он не отвергал мысль о помощниках, знающих языки, но не обязательно сведущих в дипломатии, и писал Масарику: «Нет нужды ни в ком, только в представителе; специалисты проделают для меня всю подготовительную работу, об остальном же позабочусь я». При этом Бенеш подчеркивал, что пользуется особым доверием союзников: он указывал на свою незаменимость на мирных переговорах, где французы, англичане и американцы утверждали, «что я, дескать, единственный пользующийся доверием и что могу на конференции "получить все"»[111]. Однако, несмотря на всю самоуверенность, ему подчас с трудом верилось, что он мог достичь признания со стороны западных держав. В своих воспоминаниях Бенеш писал: «Я почти не мог всему этому поверить… три года назад я бежал… через границы Чехии, крадучись, скрываясь в кустах, чтобы избежать встречи с австрийскими и баварскими таможенниками…, а сегодня я сижу здесь с представителями Франции, Англии и Соединенных Штатов»[112].
Но Крамарж, несмотря на давление Бенеша, остался на конференции и работал в ряде ее комиссий. Дискуссия между Бенешем и Масариком о том, как лучше поступить с ним, тем временем продолжалась. Бенеш полагал, что Крамарж слаб характером, поскольку он холерик и заботится только о собственной персоне. Масарик с Бенешем согласился и добавил, что в республике он «не смог бы ничего создать; по натуре он – господин и в старом традиционном административном аппарате был бы на месте, но не в государстве, которое должно быть создано»[113]. В начале июня 1919 г. Масарик предложил Бенешу возглавить правительство, оставаясь при этом министром иностранных дел, и настаивал, чтобы это произошло немедленно. Бенеш, который считал, что Крамарж для своего поста «решительно непригоден, ни по темпераменту, ни по воззрениям, ни по способу действий», предложение не отверг, однако высказал некоторые сомнения относительно преждевременности занятия кресла главы правительства «на основе случайно сложившейся расстановки политических сил». Они оба при этом были далеки от представлений чешских политических лидеров, поскольку назначение беспартийного Бенеша на пост главы правительства означало, собственно, шаг к созданию чиновничьего кабинета, сформированного президентом без учета партийного состава парламента.
Обмен мнениями между Масариком и Бенешем относительно неспособности Крамаржа возглавлять правительство и о будущем чехословацкого кабинета министров происходил на фоне сильных социальных потрясений в молодой республике, которые достигли пика в мае 1919 г. Тогда в связи с нехваткой продовольствия в стране, ростом цен и спекуляции состоялись мощные демонстрации, сопровождавшиеся разграблением магазинов и складов. Немного поразмышляв, Бенеш все же выразил желание встать во главе правительства, однако хотел, чтобы чешские политики знали, что он делает это не из-за стремления занять кресло премьера, а потому, что «я в этой комбинации считаю себя скорее жертвой, что я, как солдат, иду просто туда, куда требуют обстоятельства – и ничего более»[114].
Состоявшиеся в середине июня 1919 г. в Чешских землях коммунальные выборы – первые чехословацкие выборы вообще – завершились победой социал-демократов и огромным поражением национальных демократов Крамаржа, а также бывшей партии Масарика, партии реалистов (ныне прогрессивной). Первое место на выборах заняли социал-демократы, второе – аграрники, третье – национальные социалисты. Бенеш из Парижа предлагал смелую, но во внутренних условиях неосуществимую редукцию партий до двух-трех блоков, изъявляя при этом готовность возглавить социалистический блок.
Результаты выборов означали конец исполнения Крамаржем функций премьера, но также лишили президента надежд на то, что председателем правительства станет Бенеш. «Красно-зеленое» правительственное большинство состояло из представителей социалистических и аграрной парий. Лидеры решающих политических партий дали при этом Масарику понять, что хотя и уважают авторитет президента и его право назначать членов правительства, но ожидают, что он будет учитывать результаты выборов и предложения отдельных партий. Бенеш, который ближе всего стоял к национальным социалистам, не являлся членом ни одной партии и совершенно не имел опыта во внутренней политике. Таким образом, Масарик должен был написать Бенешу 26 июня 1919 г.: «Ваше премьерство. Многие говорят, что вы не знаете всех лиц и обстоятельств, и что лучше, чтобы вы (пока) им не были, оставив за собой свое министерство. Но главное – выборы и соотношение голосов меняют наши представления. Ваше влияние и контроль в правительстве сохранятся, и пока этого достаточно»[115]. 8 июля 1919 г. президент назначил правительство во главе с социал-демократом Властимилом Тусаром, хотя Бенеш и предупреждал его о том, что в Париже восприняли бы происходящее в стране лучше, «если бы перевес социалистов в кабинете не был так заметен и если бы премьер не был социалистом». В кресле председателя правительства Бенеш предпочитал видеть лидера аграрников Антонина Швеглу.
Хотя Бенеш принадлежал к более радикальному крылу социалистов, чем Масарик, настроения в Париже вынуждали его пока делать заграницей гораздо более осторожные заявления в этом плане. Президент, веря, что развитие всюду идет в направлении социализма, 5 июля 1919 г. отреагировал на его предупреждение словами: «господа в Париже и в других местах привыкнут к нашему социализму, тем более что будут иметь его по горло у себя дома»[116]. Горькая пилюля для Крамаржа была несколько подслащена тем, что он и далее оставался формальным главой чехословацкой делегации на мирной конференции; заменить его социал-демократом все же никто не отважился. Однако Крамаржу отнюдь не могло понравиться, что в конце июня Национальное собрание в связи с успехами на мирной конференции направило поздравительную телеграмму, адресованную только Бенешу. В сентябре 1919 г. Крамарж и Бенеш вернулись в Прагу и выступили на заседании палаты депутатов Национального собрания с докладами о ходе и результатах мирной конференции в Париже. Их взгляды на политику в отношении России кардинально расходились, и Масарик поддержал в этом вопросе Бенеша. Тогда Крамарж прервал отношения с ними обоими.
Потерпев неудачу в реализации своего плана создания единой социалистической партии, Бенеш долго колебался в выборе партии, членом которой хотел бы стать, поскольку, как он считал, министр иностранных дел должен быть беспартийным. В республике же возобладал принцип, что министр одновременно должен быть и депутатом: поэтому Бенеш в первом, неизбранном, Национальном собрании принял мандат депутата от неразделенных пока по партийному принципу словаков. Но еще в начале апреля 1919 г. Бенеш получил из Праги сообщение, что в парламентском клубе национальных социалистов его считают «нашим членом… и нашим будущим кандидатом в президенты»[117]. На первых парламентских выборах в апреле 1920 г. национальные социалисты включили его в список своих кандидатов, хотя он и не являлся членом их партии.
Находившийся в Париже Бенеш стремился внедрить свои политические представления на родине, опираясь более на теорию, чем на знание обстановки дома. Самый подробный набросок своих планов он послал в Прагу 15 апреля 1919 г. Бенеш полагал, что «развитие современного общества… определяется коллективистскими тенденциями», и поэтому рекомендовал путем объединения всех левых партий создать «социалистический блок», который стал бы решающей политической силой и который он сам бы и возглавил. В программе блока, по мысли Бенеша, мог бы быть сохранен и принцип классовой борьбы, но лишь как «тактический и методический вопрос». Он высказывался «за практический социализм, за практическое осуществление социалистических реформ» и хотел разработать теорию «социалистического практицизма или активизма (или прагматизма, как кому нравится)». Бенеш полагал, что «социалистический эмпиризм» является по-настоящему единственным принципом, с помощью которого можно изменить общество. Он разработал и цели левого блока, в числе которых значились требования отделения церкви от государства и экспроприации крупных поместий и шахт. Наряду с социалистическим блоком, по мнению Бенеша, существовали бы и «другие общегосударственные партии», прежде всего аграрная и либеральная партии. От участия в правительстве, а тем самым и от влияния на государственно-политическое развитие, Бенеш хотел устранить «крайних революционеров и крайних реакционеров». Что касается левых революционных марксистов, к которым он относился толерантно, он считал, что «их фракция должна располагаться в самом заднем ряду левых и проводить действительно революционную политику. Это не было бы совершенно бесполезно». Крайними реакционерами он считал монархистов и представителей политического католицизма, которым, по мнению Бенеша, не должно было быть места в политике нового государства[118].
В то время, как уже говорилось, Чехословакия вела свою первую войну, войну с Венгрией из-за Словакии. Без ведома Бенеша и несмотря на возражение Высшего союзнического совета, которого страшно обеспокоило своевольное военное решение вопроса о границах в Центральной Европе, слабые чехословацкие части перешли демаркационную линию, что дало венграм повод к жесткому контрнаступлению. К июню 1919 г. они заняли большую часть словацкой территории, вплоть до польских границ. Бенеш в отчаянии писал из Парижа, что престиж Чехословакии потерян. В глазах союзников не только не подтвердился постоянно внушаемый им образ республики как острова мира и спокойствия, но, более того, была продемонстрирована ее военная слабость, причем, по мнению союзников, войну начали чехословаки, которые, как писал Бенеш Масарику, «были биты, а теперь кричат» и далее: «Если бы мы… выиграли и не просили о помощи, они ничего не сказали бы. Но просьба о помощи здесь у всех вызвала раздражение»[119].
В конце концов, вовсе не армия, а дипломатия Бенеша, несмотря на проигранную войну, унесшую более тысячи жизней, при поддержке Франции закрепила за Чехословакией территорию Словакии. 12 июня Союзники направили Будапешту ультиматум с требованием отвода венгерских войск за демаркационную линию. Дело в том, что во время конфликта с венгерской Красной Армией границы Чехословакии были уже в основном определены. Предложения об этом Бенеш передал Совету пяти, в который входили премьер Ллойд Джордж (Англия), Клемансо (Франция), Орландо (Италия), президент США Вильсон и японский представитель Макино, еще 6 февраля. В предложениях говорилось о претензиях на исторические границы Чешских земель с возможными исправлениями границ в пользу Чехословакии, об объединении со Словакией и о присоединении Подкарпатской Руси. Представители русин в Америке, заявлявшие о себе, как о выразителях мнения особого русинского народа, сразу после получения отказа в создании самостоятельного государства выдвинули требование о присоединении к ЧСР. Однако Бенеш в своих грандиозных проектах организации будущего государства и отвечавшего интересам Чехословакии устройства Центральной Европы шел еще дальше. Он, например, предлагал создание коридора между ЧСР и Королевством сербов, хорватов и словенцев (Югославией), причем допускалась возможность управления этой территорией проектируемой Лигой Наций. Бенеш считал также своевременным решение вопроса о лужицких сербах и о многочисленном чешском меньшинстве в Вене.
В Париже Бенеш опирался преимущественно на два разнородных принципа: на чешское историческое право и на право народа на самоопределение в отношении Словакии, которая не имела никаких исторических связей с чешским королевством. Аргументы, касавшиеся оправдавшего себя экономического единства Чешских земель и стратегически необходимой линии границ, пролегающей по верхам гор, встретили понимание в экспертных комиссиях и вышестоящих политических инстанциях. Один из участников конференции, английский профессор Диллон, усмотрел важную причину успехов Бенеша в следующем: «Этот политик сумел мастерски извлекать выгоды из своего глубокого знания континентальной политики и из необыкновенного таланта сочетать аспирации своей родины с постулатами прочного мира. Как настоящий ученый он знал, что должен основательно разбираться в своем деле. Свои умозаключения он избавил от всяческого упоминания о национальных интересах и исходил из всеобщих утверждений, признанных Олимпийцами [т. е. представителями держав-победительниц], чтобы затем своих слушателей постепенно подвести к выводам, к которым они должны были прийти на основе собственных рассуждений, но в соответствии с желаниями Бенеша. По праву от многих на конференции Бенеш получил прозвище "лисенок"»[120].
Окончательное решение о чехословацких границах конференция приняла 4 апреля. Французский премьер Клемансо отверг какие-либо поправки в предложении экспертов, исходивших преимущественно из грандиозных чехословацких требований, а остальные согласились с этим. Таким образом, все требования Бенеша были удовлетворены. Чехословакия получила Чешские земли в исторических границах, включая хебский и глучинский районы Германии. Другие меньшие территориальные ректификации были проведены в пользу Чехословакии главным образом из транспортных соображений, в том числе и на границах с Австрией в области Валтицка и Виторазска. Решение тешинского вопроса было отложено, так как касалось двух государств-победителей, Польши и Чехословакии. К республике была присоединена Словакия и как автономная часть Подкарпатская Русь. Отвергнуто было предложение о коридоре между Чехословакией и Югославией, изначально идея Масарика, согласно которой должна была быть устранена несправедливость, совершенная венграми в отношении славян в прошлом, когда в результате вторжения венгров в Центральную Европу западные славяне были отделены от южных. Вопросом о лужицких сербах конференция отказалась заниматься. Окончательно эти границы были подтверждены мирными договорами с Германией (28 июня 1919 г.), Австрией (10 сентября 1919 г.) и Венгрией (только 4 июня 1920 г.).
Независимая Чехословакия, пишет российский исследователь К. В. Шевченко, «была скорее результатом благоприятного для чешских политиков стечения внешнеполитических обстоятельств, прежде всего поражения Германии и Австро-Венгрии в войне и благосклонности Антанты, чем итогом последовательной и целенаправленной национально-освободительной борьбы». Чехи были одними из самых лояльных народов империи Габсбургов. «Дилемма между чешскими национальными чувствами и служением Вене и габсбургской династии зачастую решалась чешским чиновничеством по формуле гашековского героя, поручика Лукаша: "Останемся чехами, но никто не должен об этом знать"»[121]. Значение внешнеполитических обстоятельств подчеркивалось уже и чешским историком и публицистом Ф. Пероуткой в его многотомном труде «Строительство государства», изданном еще в середине 30-х гг. и переизданном в 1994 г. В роли «отца чехословацкой независимости» Пероутка усматривал «стремление народа к свободе, ранее выраженное за границей и позднее дома», а в роли матери – «распад австро-венгерской империи». Активное отцовское начало вплоть до последнего года войны «проявляло себя в основном за рубежом в дипломатической деятельности Масарика и Бенеша, в то время как в самой Чехии подавляющее большинство политиков занимало пассивно-выжидательную и предельно расчетливую позицию… Облик, характер и границы чехословацкого государства определялись в кабинетах министров государств Антанты и зависели как от их расположения, так и от дипломатических талантов и политической интуиции Масарика и его окружения и от их способности находить общий язык с западными лидерами, оказываясь в нужное время в нужном месте. Благодаря установлению эффективной коммуникации с руководством Антанты и дипломатическим талантам Масарика и Бенеша чехословацкое государство возникло сначала на бумаге и лишь существенно позднее – в реальности»[122].
Бенеш достиг на мирной конференции успехов в территориальных вопросах, но возвратился в Прагу с большими финансовыми обязательствами. Чехословакия не получила вознаграждения в виде репараций. Наоборот, 27 мая 1919 г. Бенеш сообщил Масарику, что «в вопросах финансовых нам предстоит здесь еще серьезное сражение». Чехословакия должна была платить репарации за бывшую Австро-Венгрию, и ее доля далеко превосходила части остальных государств-наследников. Репарации, названные «взносом за освобождение», стали долговременным дипломатическим и экономическим грузом, легшим на плечи молодого государства. Но, несмотря на это, Бенеш после своего возвращения мог заявить 29 сентября 1919 г. в Национальном собрании: «Мы уходим с мирной конференции как настоящие победители… Хотя мы и не достигли всего, чего хотели…, но в целом на мирной конференции было констатировано…, что наша делегация была одной из тех, которые получили больше всего, которые смогли наиболее активно и ловко использовать ситуацию»[123].
Благодаря грандиозной концепции Масарика и упорному труду Бенеша Чехословакия оказалась среди победоносных государств-наследников Австро-Венгрии. Одним из иронических последствий только что окончившейся войны, которую Союзники по рекомендации американского президента Вильсона вели во имя самоопределения народов, пишет 3. Земан, было то, что потерпевшие поражение Австрия и Венгрия гораздо больше соответствовали идеалу национального государства, чем новые государства-победители, в границах которых оказалось много национальных меньшинств.
Политические лидеры Чехословакии во главе с Масариком и Бенешем стремились создать свою республику как государство чехов и словаков. Успехи же Бенеша в решении вопроса о границах означали, что доля «чехословацкой нации»[124] в общей численности населения составляла в 1921 г. только 65,5 %. Несмотря на это, республика строилась как национальное государство. Оно должно было соответствовать западному образцу национального государства, олицетворением которого в основном являлись Франция и Великобритания. Не случайно основатели ЧСР надеялись, что победоносные державы Западной Европы обеспечат своего питомца надлежащей заботой[125]. Термин «чехословацкая нация» был зафиксирован и в преамбуле первой конституции молодого государства, принятой в 1920 г. «Чехословакизм» стал одной из его идейных основ, хотя республика возникла по сути как мультиэтническое государство. Термин «чехословаки» – а он вошел и в политический, и в дипломатический, и в повседневный лексикон – понимался и толковался по разному. С этнической точки зрения как две ветви единого народа, имеющего сходные, но все же различные языки: чешский и словацкий, а в политическом плане как «чехословацкая политическая нация», «государствообразующая» нация.