Часть I
Фактор Аладдина
Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам.
Ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят.
1
Пять препятствий, мешающих нам просить: почему мы не просим того, чего хотим
1. Неведение
В одной старинной притче рассказывается о воре, который где-то украл великолепное одеяние. Оно было изготовлено из самых лучших тканей и прочих материалов – даже пуговицы и те были сплошь серебряными да золотыми. Когда этот тать, продавши похищенное убранство торговцу на рынке, возвратился к приятелям и собутыльникам, самый близкий к нему человек поинтересовался, сколько же он выручил от продажи столь ценного убранства.
– Сто мер серебра, – таков был ответ жулика.
– Неужто ты хочешь сказать, что получил всего сто мер серебра за это воистину бесценное облачение? – спросил у него друг.
– А разве есть число, большее, чем сто? – удивился воришка.
Многие из нас не знают, о чем просить. Либо мы просто не ведаем о том, что нам доступно и что мы можем получить, поскольку никогда прежде не сталкивались с такой возможностью, либо настолько плохо знаем себя, что вообще не способны прочувствовать свои реальные жизненные потребности и желания. Некоторые из нас до того оцепенели в ступоре повседневности, что просто не в состоянии осознать своих совершенно естественных стремлений. Мы до того закомплексованы, что даже в глубине души не понимаем, чего же нам в действительности хочется.
Кроме того, большинство из нас не знает, как просить. Нас никогда не учили технике эффективного обращения к кому-либо с просьбой. Мы не видели у себя в семье, как моделируются навыки, связанные с общением в целом и с умением просить, в частности, и нас не обучали этому позднее – ни в школах, ни в институтах, ни на работе.
Многие из нас не знают, кого просить и когда просить. Нас никогда не учили, как найти человека, способного предоставить нам то, о чем мы хотим попросить, – будь то крепкое объятие, мудрый совет или заказ на некий товар или услугу. И большинство из нас не умеет читать те невербальные реплики и ответные сигналы, которые подают нам люди и которые отчетливо сообщают: «Я – с тобой» или «Подожди-ка, не сейчас».
Страх всегда проистекает из неведения.
Большинство американцев не знали, что можно купить дом, не потратив на это буквально ни цента, пока не прочли книгу Роберта Аллена[2]. Не подозревали мы и о том, что можем не только попросить более низкую процентную ставку на свои кредитные карточки, но и получить ее, пока не услышали, что говорит по поводу кредитных карт такой глубокий знаток предмета, как Чарльз Гивенс[3]. Мы не имели понятия, что вправе просить о бесплатной модернизации автомобиля, взятого напрокат, или о расчете за свой гостиничный номер по менее дорогому тарифу, пока кто-то сведущий не рассказал нам, что такое вполне возможно, и не растолковал, как это делается.
Если наши родители не обучили нас ничему подобному, если нам этого не преподавали в школе и мы никогда в жизни не встречали достойный пример для подражания, то откуда же мы могли обо всем этом узнать?
Когда вы привыкли получать на завтрак только кусок черствого хлеба, вам не понять, что можно попросить себе тарелку итальянского ассорти из макарон. Вы никогда не видели ни такой тарелки, ни таких блюд. И даже не подозреваете об их существовании. А подобная просьба для вас немыслима, она лежит за рамками вашей реальности. Хотелось бы надеяться, что когда-нибудь кто-то покажет вам тарелку настоящих итальянских макарон, либо вы прочитаете о них, либо услышите от осведомленного человека – короче говоря, узнаете об этом блюде достаточно для того, чтобы оно стало для вас чем-то реальным и перестало быть всего лишь плодом фантазии или досужих разговоров. Вот после этого у вас и может возникнуть конкретная мысль: «Ой, как мне хочется итальянских макарон».
Большинство из нас не в курсе своих реальных потребностей, поскольку в детские годы нас сплошь и рядом игнорировали, отвергали или стыдили, когда мы пробовали выражать свои желания вслух. Совершенно не исключено, что за смелое и неоднократное высказывание просьб родители и иные близкие родственники подвергали нас критике и высмеивали, так что с самого детства нам стало казаться более безопасным и безболезненным вообще не заикаться на сей счет. Мы просто научились хоронить собственные желания и предавать их забвению.
Возможно, в ту пору, выражая свои желания, мы досаждали своим родителям, смущали их или как-то иначе вызывали у них ощущение дискомфорта. Может статься, наши просьбы бросали вызов системе их ценностей, возможно, мы обращались к ним с просьбами о вещах, которых сами они в бытность детьми не получали, а потому подсознательно были на нас в обиде за подобные обращения и считали наши просьбы чрезмерными.
Вполне вероятно, что наши детские запросы заново бередили в родителях издавна подавляемую боль из-за неудовлетворенных потребностей их детства. Не исключено даже, что им не нравится в вас всего лишь то обстоятельство, что вы родились мальчиком или девочкой. И тот факт, что они лишали нас в детстве многих вроде бы очевидных вещей, может выступать своего рода местью, к которой неосознанно прибегали наши родители с целью как бы наказать кого-либо из их прошлого, проецируемого на нас. Может случиться и так, что наши родители попросту боялись критики со стороны соседей или родственников за мнимую склонность «портить» своих детей, то есть нас, за чрезмерную слабость, снисходительность или же за излишнюю уступчивость.
Как бы то ни было, в итоге мы перестали понимать и ощущать, чего нам по-настоящему хочется, поскольку подобные чувства и особенно попытки выразить их оказывались для нас «травмоопасными». Гораздо легче оказалось впасть в состояние апатии. В конце концов обращенные к нам вопросы типа: «Чем бы ты хотел заняться сегодня вечером?» – стали неизменно вызывать вялые ответы вроде: «Сам не знаю» или «А мне без разницы».
В общем, когда нас спрашивают, чего мы хотим, мы попросту теряемся.
Большинству из нас никогда не довелось познакомиться ни с единой моделью того, как следует ясно и недвусмысленно обращаться с просьбами, а также не приходилось получать каких-либо инструкций на сей счет. Большинство школ и прочих учебных заведений не учат своих питомцев навыкам общения. А вот что мы чаще всего действительно видим в окружающих нас людях, причем с избытком, – так это ворчание, нытье, стенания и жалобы, но только не четкие и конкретно адресованные просьбы о кардинальном изменении ситуации. Столь же часто мы видим со стороны «обиженных жизнью» инсинуации, туманные намеки и неопределенные формулировки, но очень редко наблюдаем прямое и непосредственное выражение их человеческих потребностей, нужд и желаний. Если мы понятия не имеем, как используют на практике эти и подобные навыки, нам будет очень трудно изучить их, овладеть ими и сделать неотъемлемой частью собственной жизни.
Со мной никогда не говорили об умении просить или хотя бы о чем-либо подобном. Я знал только одно – мой отец на протяжении всей своей жизни никогда и никого ни о чем не просил. Мне не приходилось видеть, чтобы он попросил кого-то хоть о какой-нибудь мелочи. Пока я пребывал под родительской опекой, в моем доме такой модели поведения просто не существовало, я поневоле вырос, думая, что человек, а уж тем более мужчина, существо полностью самостоятельное и самодостаточное.
Ребенком я ни разу не видела, чтобы моя мать кого-нибудь о чем-то просила. В детстве у меня не было перед глазами сильных женщин, которые могли послужить мне примером для подражания, или так называемыми ролевыми моделями. Да и вообще, в моем окружении не было сколько-нибудь успешных женщин.
2. Ошибочные убеждения
Второй сдерживающий нас фактор – это негативные убеждения, которые когда-то оказались запрограммированными в нашем подсознании, а теперь безмолвно управляют едва ли ни всеми нашими действиями.
Наша сегодняшняя жизнь есть результат наших прежних мыслей.
Человек есть то, во что он верит.
Мы рождаемся с пустым банком данных, который необходимо заполнить и запрограммировать. Просить и получать то, чего мы хотим, многим из нас мешают всевозможные негативные убеждения, которые мы позаимствовали у своих родителей, учителей, проповедников, у друзей, коллег и ровесников, а также из иных источников, в том числе из СМИ. Подобная культурная обусловленность может сильно зажать или даже парализовать нас.
Нас учат, что лучше давать, нежели получать, что если бы кто-нибудь действительно любил нас, то нам не понадобилось бы этого человека ни о чем просить, ибо он дал бы нам это безо всяких просьб с нашей стороны, и что нуждаться в чем-либо, а тем более озвучивать такую нужду – это открытое проявление слабости. На основании постигших нас неудач и болезненного жизненного опыта мы усвоили, что если ты будешь скромным в своих желаниях, то тебя заведомо не ждет разочарование. А еще нам вбивали в голову, что не следует ожидать от людей слишком многого, как это делал твой отец или кто-то из близких, – словом, что гораздо безопаснее держать рот закрытым и выглядеть дураком, чем открыть его и развеять все сомнения.
Именно в силу родительского воспитания мне и в голову не приходило кого-то о чем-нибудь просить. Помнится, бабушка имела обыкновение давать мне мелкие деньги. И когда она вручала мне какую-либо сумму, предполагалось, что я должен всячески сопротивляться этому. Такая реакция с моей стороны представляла собой словно правило своеобразной игры. Мои родители назидательно говорили: «Не бери денег ни от бабушки, ни от дедушки», – а те настаивали: «Нет-нет, бери, внучек». Вслух я всегда отвечал им: «Спасибо, не надо», – а в глубине души мне страшно хотелось заполучить эти денежки и купить себе что-либо вкусненькое. Но потом бабушка или дедушка чуть ли не силой запихивали купюры тебе в рукав или в какой-нибудь задний кармашек, после чего ты наконец вздыхал: «Ну ладно, пусть будет по-вашему». Таковы уж были правила этой нехитрой игры.
Помню, однажды я пришел в гости к бабушке, а поскольку она всегда вручала мне деньги, я задал вопрос сам:
– Бабуля, а сегодня ты мне что-нибудь дашь?
Но тут она вдруг посмотрела на меня строго и сказала:
– Тим, никогда не проси деньги!
Для меня эти слова стали настоящим потрясением – можно сказать, повергли в шок. Я был маленьким ребенком, и мне казалось очевидным, что если они хотят дать мне деньги, а я хочу их получить, то вполне могу открыто попросить об этом. Но, оказывается, существовало неписаное правило, такие не высказываемые вслух принципы поведения, которые гласили, что детям положено быть раболепными и подобострастными – короче говоря, детей надлежит видеть, но ни в коем разе не слышать. Мне думается, большой роли мы в ту пору не играли и значили очень немного.
Многие из нас выросли в домах, где наши желания игнорировались, не принимались во внимание, высмеивались или подавлялись. Наши просьбы и чаяния не считались чем-то важным. Нам не давали возможности выбора, не спрашивали о наших предпочтениях и не выслушивали наших запросов. Мы были людьми второго сорта, которым полагалось съедать то, что перед ними поставили на стол, носить то, что им велели надеть на себя, и говорить лишь в том случае, когда к ним обращались.
Присмотритесь, не напоминает ли вам любая из последующих фраз ваши детские годы или – что, пожалуй, даже еще страшнее, – то, как вы сами выполняете собственные родительские обязанности:
• Хватит надоедать мне своим вечным нытьем и бесконечными вопросами.
• Прекрати мучить свою мать.
• Оставь бабушку в покое.
• Я не хочу даже слышать об этом!
• Сейчас у меня нет на это ни минуты.
• О нет, только не лезь ко мне снова! Чего ты хочешь от меня на сей раз?
• Ты страшный эгоист. Единственное, о чем ты вообще думаешь, – так это только о себе.
• Ты никогда не берешь в расчет ничьих интересов, кроме своих собственных.
• Так вот, милая барышня, или будет как сказала я – или ты мне не дочь!
• Пока ты живешь в моем доме, будешь соблюдать мои правила.
• Если тебе не нравится жить здесь, можешь убираться.
• Если ты не в состоянии сказать что-нибудь хорошее, не говори ничего вообще.
• Когда мне понадобится услышать твое мнение, я дам тебе об этом знать.
• Поторопись – у нас куча дел.
• Мне неинтересно, чего хочешь ты.
• Просто закрой рот и делай то, что тебе говорят.
• Если только ты будешь держать рот на замке и следовать моим указаниям, все пройдет прекрасно.
• Делай так, как тебе сказано!
Если вы просите учителя помочь вам, то ребята называют вас подлизой, выскочкой или учительским прихвостнем. Во многих школах дело поставлено так, что если вы поступаете, как положено разумному ученику, и просите учителя объяснить вам какую-нибудь вещь, то вас обвиняют в подхалимаже.
Да и педагоги тоже, как правило, велят вам выполнять все домашние задания самостоятельно, и чья-либо помощь или сотрудничество с другими ребятами считаются недопустимыми.
Мы очень быстро учимся не задавать на уроке глупых вопросов – учитель тут же наградит нас одним из своих излюбленных испепеляющих взглядов. А другие дети будут смеяться над вами или же не станут скрывать своего раздражения. В итоге многие из нас борются со школьными трудностями в одиночку или вообще пропускают мимо ушей все, о чем говорится в классе. Потом, к сожалению, подобный стереотип поведения более или менее точно воспроизводится во взрослой жизни.
В школе все было страшно забавным.
Он сидел за коричневой квадратной партой, похожей на все остальные коричневые квадратные парты, и думал, что лучше бы им сделаться красными.
И класс, где он сидел, тоже был квадратным и коричневым, похожим на все остальные классы. Он был битком набитым и очень тесным. И все в нем было деревянным – от напряжения – и онемевшим – от шума.
Он ненавидел держать в руке карандаш и мел, отчего пальцы у него немели, и ноги намертво прирастали к полу. А учительница все смотрела и смотрела на него, не отрываясь.
А потом ему надо было писать цифры. Но они ничего не значили. Они были даже хуже, чем буквы, которые, если написать их подряд, могли означать хоть что-нибудь…
Но и цифры тоже были какими-то деревянными, онемевшими и совершенно не круглыми, а значит, квадратными, и он ненавидел всю эту чушь.
Тут зашла училка и заговорила с ним. Она велела ему носить галстучек, как это делают все остальные мальчики. Он сказал, что галстуки ему не нравятся, а она возразила, что это никого не интересует.
После этого они рисовали. И он рисовал все желтым, потому что именно таким ему казалось сегодняшнее утро. Получалось красиво.
Учительница подошла и посмотрела на его рисунок: «Это еще что? Почему бы тебе не поучиться рисовать у Кена? Разве это не выйдет красиво?»
Сплошные вопросы.
После этого мать купила ему галстук, и он всегда рисовал на уроке самолеты и ракетные корабли, как остальные ребята.
Из сочинения «О школе», которое оказалось на столе у учительницы английского языка в 12-м классе средней школы города реджайна, провинция саскачеван. хотя нет достоверных сведений, действительно ли данный текст написан самим учеником, но известно, что две недели спустя он покончил жизнь самоубийством.
После многих лет сидения перед телевизором люди твердо усвоили, что быть настоящим мужчиной означает страдать молча, быть отважным и неустрашимым мачо, терпеть и никогда не выражать свою уязвимость или какие-то глубокие эмоции. Мужчин учат на любые потребности или желания реагировать саркастическими замечаниями или оскорбительными выпадами. Этот образ крутого мужика, к которому стремятся чуть ли не все представители сильного пола, мешает им просить у других людей помощи и содействия.
И непререкаемые догматы церкви, и отдельные странствующие проповедники, и обычные священники, и телевизионные миссионеры, и религиозная литература – все это обусловливает и даже навязывает нам четкие убеждения по поводу того, уместно ли просить кого-либо о чем-либо.
…Блаженнее давать, нежели принимать.
Меня воспитывали в расчете на то, что я сделаюсь святой. Моя мать в молодые годы первоначально собиралась отправиться в женский монастырь, но вместо этого вышла замуж и затем вверила своего первого ребенка – то есть меня – Деве Марии и собственной матери. Меня заранее торжественно предназначили для служения святому делу, решили причислить к лику неведомо кого и принесли на алтарь церкви, словно жертвенного агнца. Вся моя дальнейшая жизнь стала сплошным жертвоприношением. Посему я никогда не имела ни права, ни возможности попросить чего-либо для себя – предполагалось, что я должна не вымаливать себе, а помогать другим – горемычным душам, оказавшимся в чистилище, или же голодающим детям во Вьетнаме, или вообще любому, кто был в то время страждущим, голодным либо бездомным. Ожидалось, что я и подобные мне обязаны помогать этим несчастным, ничего не прося для самих себя.
Меня учили, что хотеть чего бы то ни было для себя – эгоистично. Ведь на всех всего не хватит. А потому не надо ожидать слишком многого. Мне всегда надлежало удостовериться, что какая-то вещь уже имеется у всех остальных, прежде чем возжелать ее для себя, а тем более обзавестись ею.
В детские годы моя надежда сводилась к тому, что я умру маленькой и, стало быть, сделаюсь тем, кого именуют «дитя-мученица». Тогда хоть, по крайней мере, родители начнут любить меня. Мне всегда говорилось, что, мол, положенную тебе награду – ее чаще называли воздаянием – ты получишь в следующей жизни, а в этой жизни ее не получают. Весь мой опыт сводился к следующему: человек не вправе просить чего-либо для себя; он должен целиком посвятить себя помощи другим людям.
В конечном итоге я едва не умерла от астмы, поскольку никогда не просила не только того, чего мне хотелось, но и того, что было мне жизненно необходимо.
Очень рано мы узнаем, что любой врач, да и вообще медик – это самый настоящий Господь Бог. Мы должны – нет, мы обязаны – делать все, что говорит нам всесильный и всезнающий доктор. А у того нет времени для ответов на ваши глупые вопросы. Просто соблюдайте предписанный вам режим и ни о чем не спрашивайте. Не подвергайте сомнению данные вам рекомендации, выписанный рецепт, поставленный диагноз или предложенный курс лечения. Мы привыкли безропотно проводить многие часы в ожидании приема у врача, даже не пытаясь задаться вопросом, почему эти всё знающие и всё умеющие люди не в состоянии научиться как минимум получше планировать свой график встреч с пациентами. Мы привыкли терпеть с их стороны плохое обслуживание, сносить неуважительное, а зачастую и высокомерное отношение к пациенту. Ведь мы же все как один – сплошные невежды и профаны. Зато они прекрасно осведомлены о любых проблемах и разбираются абсолютно во всем. Нам с вами остается только одно – делать так, как они нам велели, ни о чем их не спрашивать и ничего у них не просить.
Недавно одна молодая мать привезла своего двухлетнего ребенка в больницу, поскольку у малыша была очень высокая температура – 41 °C. Персонал приемного отделения успокаивал мать, говоря ей, что у детей часто бывает сильный жар и не стоит особо беспокоиться. Ей посоветовали забрать малыша и возвращаться домой, а если ребенку к утру не станет лучше, обратиться к своему семейному врачу. Женщина отправилась домой встревоженной, но все же считала, что имела дело со специалистами-медиками, и потому не задавала лишних вопросов.
Большую часть ночи она просидела возле своего ребенка, а в шесть утра заметила у него под мышкой что-то вроде следа от ушиба. Тогда она более тщательно осмотрела малыша и немедленно повезла его в другую больницу скорой помощи, поскольку мальчик был весь покрыт синяками.
В той больнице безотлагательно провели комплексное обследование ребенка с привлечением всех необходимых специалистов и сообщили бедной матери, что ее маленькому сыночку не суждено дожить до конца дня. Крошку сразил пневмококковый менингит, причем это коварное, скоротечное заболевание можно вылечить только в случае его максимально раннего обнаружения и диагностирования. Никто не мог сказать наверняка, выжил бы ее малыш даже при самом правильном и своевременном лечении, но этот страшный вопрос его мать будет, вероятно, задавать себе до конца своих дней.
Если бы ты действительно любил меня, то мне не понадобилось бы ни о чем тебя просить
Одна из самых распространенных фраз, которую можно услышать в процессе общения супружеских пар. Так вот, это в корне неверно. Вполне возможно, что кто-то действительно любит вас, но, тем не менее, не знает, чего именно вы хотите. Эти два «сложносочиненных» выражения вовсе не обязательно неразлучны. Увы, можно любить – и не знать! Расхожая романтическая убежденность в том, что если кто-то нас действительно любит, то он будет интуитивно знать и предвидеть все наши потребности, породила всяческие разочарования и несчастья в огромных количествах.
Предупреждение. Если вы не состоите в браке с весьма одаренным и добросовестным экстрасенсом, то очень маловероятно, что ваш партнер сможет постоянно угадывать, чего вам хочется, коль у вас не хватит мужества и интеллекта, дабы ясно и вполне определенно осведомить об этом свою половину.
И как джинн лампы не в состоянии выполнить желание Аладдина, если тот вначале не сформулирует, чего именно он хочет, точно так же и ваш супруг, равно как и возлюбленный не сможет соответствовать вашим ожиданиям, если не будет знать, в чем, собственно говоря, они заключаются. А посему если вы хотите иметь в своей жизни больше романтики, внимания, любви или хотя бы помощи в мытье посуды, то вам просто необходимо просить об этом, причем недвусмысленно.
Нашему миру не свойственны ни чуткость, ни отзывчивость
Ваш запрос на пустое сообщение проигнорирован.
Я выросла в ирландской католической семье и была самой старшей из десятерых детей, так что меня очень рано приучили быть по-настоящему ответственным человеком.
Когда мне было шесть лет, мать везла нас на машине довольно далеко, в штат Вермонт – мы собирались навестить тетю. Я сидела сзади вместе с тремя сестрами. Вдруг самая младшая из них, которой было всего два месяца, начала как-то странно дышать. Я попросила мать остановить машину. Она проигнорировала мою просьбу. Тогда я крикнула: «С Дианой что-то не так!»
Мать машинально ответила: «Ничего страшного, с ней все будет в порядке», – то есть именно то, что она говорила всегда и при любых обстоятельствах. Когда мы добрались до тетиного дома, Диана была, увы, мертва.
Не имело значения, о чем конкретно я просила: остановить машину, прекратить бесплодную суету, эти вечные крысиные бега, которыми была наша жизнь, или же перестать бесконечно плодить на свет детей, не слушая католическую церковь, пытавшуюся обвинять мою мать в безнравственности за использование средств и методов контрацепции, – мне неизменно отвечали отказом. Аналогично, если я пробовала воспрепятствовать отцу в его желании жить роскошно, на широкую ногу, или же всего лишь просила родителей выслушивать меня, любить меня, заботиться обо мне, уделять мне время и внимание – в любом случае я никогда не получала того, о чем просила.
Спустя некоторое время я перестала просить. Через несколько лет у меня появились проблемы с дыханием – вплоть до опасной для жизни астмы. Потребовалось более десятка лет интенсивного лечения, чтобы остановить заболевание и начать просить то, чего я хотела.
Однажды мужчина прогуливался по улицам родного городка вместе со своим маленьким сыном, и мальчик вдруг спросил, каким образом электричество бежит по проводам, натянутым между телефонными столбами.
– Не знаю, – сказал отец. – Честно говоря, я никогда не разбирался в электричестве.
Они прошагали еще несколько кварталов, и любознательный мальчуган спросил, из-за чего бывают молния и гром.
– По правде говоря, – ответил ему отец, – я и сам никогда не понимал этого.
Прогулка продолжалась, и ребенок задавал все новые и новые вопросы, но ни на один из них отец не мог дать вразумительного ответа. Наконец, когда они уже приближались к дому, мальчик спросил:
– Пап, ничего, что я задаю тебе так много вопросов?
– Конечно нет. А как же иначе ты сможешь чему-нибудь научиться в жизни?
Само собой разумеется, если этот мало осведомленный отец не будет искать ответы на темы, интересующие его сына, то, невзирая на любую отцовскую доброжелательность, мальчик все равно рано или поздно сам прекратит задавать вопросы. Его любознательность и стремление к знаниям будут загублены на корню.
Мой успех лишит шансов кого-то другого
Думаю, со мной случилось вот что: всякий раз, когда я стремилась к чему-нибудь, у меня обязательно возникало такое чувство, будто я, добиваясь желаемого, каким-то образом лишаю кого-либо другого возможности получить то же самое. Мне потребовалось много времени, пока я разобралась в данном вопросе и поняла, что Вселенная устроена совершенно иначе.
Многие из нас убеждены, что если оценивать ситуацию в целом, то в мире не хватает ни времени, ни денег, ни пищи, ни внимания. И, получив желаемое, они тем самым так или иначе лишат остальных жителей планеты шанса обзавестись тем, в чем нуждаются они. Мы думаем, будто в мире недостаточно продуктов питания, чтобы накормить каждого желающего, а потому мы не должны съедать больше причитающейся нам доли. Мы полагаем, что должны страдать от скучной службы в какой-то захолустной дыре, которая нам решительно не по вкусу, поскольку нам и так очень повезло вообще заполучить хоть какую-то работу и иметь возможность заработать на кусок хлеба – иногда даже с маслом. Если мы уйдем с нынешней должности, то якобы не сможем найти ничего иного.
Получив желаемое, я стану несчастным
Если бы человек мог иметь даже половину желаемого, у него удвоилось бы количество неприятностей.
Будь поосторожнее, когда просишь о чем-либо, поскольку ты вполне можешь это получить.
Широко распространенный миф гласит, что если мы просим того, в чем действительно нуждаемся, и получаем это, то в другой раз можем попросить какую-либо неподходящую вещь и потом не сумеем от нее избавиться. В детстве мы усваиваем, что вместе со щенком приходят и обязанности – его нужно кормить и выгуливать. Если я прошу небеса послать мне мужчину и получаю его, тот вполне может оказаться скандалистом, который плохо обращается со мною. И если я выйду за него замуж, то буду страдать до конца своих дней. Если я прошу о том, чтобы переехать куда-либо из нынешней глуши, то новое место может мне не понравиться еще сильнее, чем предыдущее. А потому я лучше вообще не стану ничего просить.
Могу совершенно точно вспомнить тот момент в своей жизни, когда я поняла, что обладаю способностью предвидеть какие-то события, молить о них и добиваться того, чтобы они произошли. Мне было тогда лет пятнадцать, и я сказала себе: «Я в состоянии иметь все, о чем только попрошу!» И это сильно испугало меня, ведь мне не раз говорили в детстве, что я должна быть крайне осторожна в своих молитвах, поскольку вполне могу заполучить желаемое, а в результате стану из-за этого по-настоящему несчастной. С тех пор я всегда очень боялась просить о чем бы то ни было, поскольку понимала, что обладаю способностью добиваться желаемого, и думала: вот я сейчас попрошу чего-нибудь, потом получу это и буду в результате ужасно, ужасно несчастной.
3. Страх
Только ваш разум может породить страх.
В результате негативных и болезненных событий, которые нам довелось пережить в детстве, мы боимся участвовать в чем-либо, что сулит успех, а также добиваться того, чем хотим обладать и к чему нас влечет. Кроме того, мы боимся оказаться отвергнутыми, выглядеть глупо, потерять лицо или почувствовать себя уязвимыми. В итоге мы становимся пассивными. Мы соглашаемся на меньшее, чем хотим в действительности, и ограничиваемся ролью сторонних наблюдателей, которые лишь молча смотрят, как другие получают то, к чему стремимся мы. Нам не хватает мужества, чтобы просить, и самодисциплины, чтобы неуклонно идти к успеху. А в результате используем всю нашу неуемную энергию на самозащиту от пройдох, которых сами же и создали в своем воображении, вместо того чтобы направить все силы на достижение заветной цели.
Хочу, чтоб вы пришли в мой дом, –
и все же я этого не хочу.
Вы столь важны для меня,
но в нашей двери-ширме есть дыра.
И у моей матери нет вкусных пирожных,
чтобы угостить вас.
Я хочу, чтоб вы пришли в мой дом, учитель, –
и все же я этого не хочу.
Мой братец жует с раззявленным ртом,
а у папы порою бывает отрыжка.
Жаль, что я не настолько доверяю вам, учитель,
чтобы пригласить вас в свой дом.
Главный страх, который не дает нам просить то, чего мы хотим, страх, доминирующий над всеми прочими, – это боязнь оказаться отвергнутым.
Мужчина в баре: Что мне вам заказать, чтобы потом поцеловать?
Женщина: Хлороформ.
Я начал задавать себе важнейший вопрос: «Чего же я на самом деле боюсь?» И каждый раз возвращался к своему вечному ощущению бессилия – к мучившему меня чувству, что в какой-то ситуации окажусь беспомощным. Я боялся, что меня оттолкнут, и ощущение отверженности приходило ко мне с сотней самых разных лиц. Например, я никогда не сумею достаточно хорошо справиться с каким-то делом, мне никогда не выполнить этого правильно, и люди будут смеяться надо мной. Страхом номер один была для меня тогда боязнь оказаться отвергнутым, а потому в ту пору страх означал в моей жизни только одно: «Забудь обо всем и беги».
В старших классах я в течение нескольких лет был без памяти влюблен в одну очень красивую девочку. Симпатичнее и интереснее ее, разумеется, не нашлось бы во всей нашей школе. Я настолько боялся, что в ее присутствии с трудом мог выдавить из себя хоть слово. Пару лет спустя я случайно столкнулся с ней, и она сказала, что была без ума от меня и просто умирала как хотела, чтобы я подошел к ней. Выходит, из-за своего страха я потратил впустую два года жизни. Когда после этого признания я наконец пригласил ее прокатиться на машине, она сказала: «Главная проблема с вами, парнями, в том, что вы всегда отвергаете себя прежде, чем даете нам, женщинам, хотя бы минимальный шанс сделать – или не сделать – это. Вы говорите себе “нет” прежде, чем это слово сможем произнести мы. Вам следует быть посмелее».
После того как меня высмеяли – и тем самым оскорбили, – а потом отвергли – и этим объявили ни на что не годным, – я, как мне кажется, уже никогда не смог по-настоящему поверить, что какая-нибудь девушка захочет пойти со мной на свидание и что я достаточно хорош для этого.
Страх такого рода многих из нас полностью парализует.
В школе я никогда не задавал вопросов, не обращался к учителям за помощью или советом и не просил излагать материал помедленнее либо вернуться к уже пройденной теме, потому что боялся выглядеть дураком.
Чего я еще до смерти боялся, так это просить учителей о помощи, поскольку меня считали мальчиком способным и даже одаренным. Я опасался за свою репутацию эрудита. Очень часто у меня возникали большие неприятности с учебой и оценками только потому, что я не мог поднять руку и спросить либо попросить о чем-то.
Я просто не в состоянии обращаться к своей маме с какими-нибудь просьбами. И уж тем более если дело касается какого-нибудь щекотливого вопроса. Я боюсь, что она рассердится на меня или вообще не поймет. Боюсь я и попросить своих учителей, чтобы те помогли мне справиться с домашним заданием, так как они сочтут меня тупицей. Боюсь поднимать в классе руку и просить более подробно объяснить тему, иначе другие дети, а возможно, и учительница тоже начнут считать меня бестолковым, и тогда я вообще стану получать гораздо более низкие отметки. Не хочу я выглядеть дураком. И боюсь попросить других ребят, чтобы те помогли мне сделать уроки или решить задачку, потому как тогда я буду выглядеть в их глазах неполноценным и они наверняка используют эту слабость против меня.
Я проходил десятидневный курс медитативной психотерапии. Через неделю после его начала с каждым из участников проводили личную беседу с целью удостовериться, что с нашей психикой все нормально. Лечение проходило безо всяких визуальных контактов, обсуждений, дискуссий, без ведения записей в рабочих тетрадях и без чтения. Вы занимаетесь только медитацией, а также гуляете, едите и спите.
Хорошо помню, как инструктор поинтересовался у меня, как идут дела.
– Кажется, я полностью спятил, – сказал я в ответ. – Все, во что я когда-то верил, теперь утратило смысл. И я больше не уверен ни в чем из того, что в свое время считал реальностью.
Я ожидал, что сейчас он произнесет нечто вроде: «Ну ладно, идите съешьте немного мясца пожирнее, попейте себе пивка на посошок и отправляйтесь отсюда на все четыре стороны. Смотрите лучше телевизор, но не злоупотребляйте, окуните ноги в грязь и прозу жизни», – или что-нибудь в таком же духе. Вместо этого он сказал:
– Это хорошо.
Я был потрясен. Можно даже сказать, испытал шок. И подумал: «Что же в этом хорошего?»
Мой собеседник тем временем продолжал:
– Значительная часть ваших убеждений в любом случае не соответствует истине. Вы должны опустошить свой мозг, избавиться от всех ранее усвоенных предвзятых мнений и представлений, чтобы со всей остротой осознать, как в действительности обстоят дела в этом мире. Здесь, в ходе наших занятий, все ваши привычные убеждения рушатся, давая вам возможность вступить в пространство чистого и ничем не замутненного понимания.
После этого разговора я вышел из помещения, где мы беседовали, и моя голова пошла кругом. Потом спустился к парадному входу большого особняка в георгианском стиле, где мы жили, и обхватил руками толстую колонну, как будто цеплялся за нее ради своей драгоценной жизни. Я чувствовал, что больше не уверен абсолютно ни в чем.
Затем на меня нахлынул поток воспоминаний о тех временах моей жизни, когда не знать или не помнить чего-либо было чем-то постыдным – скажем, когда мой папа спрашивал: «Где молоток?» («Не знаю…») «Проклятье, лучше бы тебе хорошенечко знать, тем более что именно ты последним держал его в руках». Иногда подобное неведение бывало даже небезопасным. Например, вспоминаю свой первый год преподавательской деятельности, когда мои студенты задавали кучу вопросов, а я не знал ответов на них. В такие минуты я начинал прикидываться – делать вид, будто прекрасно разбираюсь в том, в чем откровенно плавал, притворяться прочитавшим книги, которых не держал в руках, смеяться над шутками, которых не подсекал, и с умным лицом кивать головой в знак понимания, когда на самом деле чувствовал себя заблудившимся в трех соснах. Я стал бояться спросить: «А что, собственно говоря, означает данное слово?» или «Вы не могли бы объяснить все это еще раз?»
Попросив что-либо у окружающих, вы делаетесь уязвимым. В некотором смысле просьба означает, что люди могут нанести вам душевную травму, отказав в тех вещах, которые вы хотите от них получить. Мне не нравится предоставлять кому бы то ни было подобную власть надо мной.
В детстве многие из нас подвергались оскорблениям, нас заставляли почувствовать стыд и смущение из-за того, что мы о чем-либо просили. В некоторых школьных классах простейшее действие вроде того, чтобы поднять руку и попросить разрешения выйти в туалет, может стать поводом для насмешек – и не только со стороны одноклассников.
«А тебе надо как выйти – по-большому или по-маленькому?»
«Тебе что, так уж сильно надо?»
«А ты уверена, что не сможешь дотерпеть?»
«Это что, действительно настолько срочно и положение впрямь критическое?»
Я был одним из самых запуганных людей на планете. Моя мать, не раздумывая, готова была ударить меня, если я осмеливался о чем-нибудь ее попросить. Она бы сразу сказала: «Что это с тобой? Неужто ты действительно настолько глуп?» Такой была ее излюбленная реакция на любую мою просьбу. За всякий вопрос, за всякую просьбу, даже самую простую, меня наказывали по полной программе. Отец в основном отсутствовал, так что я по определению не мог попросить его ни о чем, а когда все-таки просил или хотя бы спрашивал, то всегда боялся услышать жесткое: «Не лезь!» Что-нибудь более деструктивное, чем это грубое «не лезь», трудно придумать, поскольку потом мне требовалась вся моя храбрость, чтобы собраться с силами, приготовиться к серьезному шагу и в конце концов обратиться с какой-нибудь просьбой.
Не имело ни малейшего значения, о чем конкретно я просил. Любая моя просьба уже подразумевала – с точки зрения родителей, – что я эгоист до мозга костей, что я сосредоточен исключительно на себе, что я эгоцентричен и тому подобное – короче, сплошной негатив. Попыткам обломать меня и поставить на место не было числа, но они производили на меня в ту пору глубокое впечатление. В результате мне стало куда проще либо вообще ничего не просить, либо ходить вокруг да около и тонко намекать, нежели взять быка за рога и хоть разок попросить напрямую.
Когда моей матери было восемь лет, она жила в России и считалась там настоящим вундеркиндом, виртуозом скрипичной игры. Однажды вечером, когда она занималась дома, готовясь к концерту, пьяный отчим схватил ее скрипку и одним ударом разбил в щепки о стену. В этот момент что-то внутри у нее надломилось, и девочка приняла решение ненавидеть всех мужчин – без разбору. Двадцать лет спустя, когда она стала матерью, которая, как предполагалось, должна любить и лелеять своих детей и мужа, то была на это просто не способна. Восьмилетний ребенок, с давних пор засевший где-то глубоко в ее душе, вопил, визжал, молотил руками, ногами и ненавидел всех мужчин до единого – включая и меня, ее собственного сына!
Отец моего друга, тогда восьмилетнего мальчика, сказал сыну: «Ступай-ка к реке и спусти лодку на воду». Парень напрягся и в основном справился с задачей, хоть малость и поцарапал лодку, поскольку отец вообще не баловал его и не утруждался тем, чтобы давать ему инструкции, как завести автомашину, как трогаться с места и как ею следует управлять, чтобы ехать прямо или повернуть там, где надо, а также как следует обращаться с лодкой и много чего другого. Причем мой друг никогда ничего не спрашивал, потому что в его семье за незнание били, и не на шутку. За любую просьбу – даже если речь шла всего лишь об информации – наказывали с применением насилия, после чего следовал комментарий типа: «Я ведь уже показывал тебе однажды, как заводят машину».
Женщин с малолетства учат, что просить, выяснять какие-то вещи, выражать желания и стремиться к чему-нибудь – чисто мужские качества. Якобы все это – проявления агрессивности, напора, а вовсе не дамской восприимчивости и тонких чувств. «Не будь-ка ты слишком напористой, слишком требовательной. Такое поведение не свойственно благовоспитанной леди. Иначе тебя будут называть стервой, танком и мужеубийцей».
В результате нас, женщин, учат ничего не просить – нам следует только молча брать то, что удается заполучить. Подобная психологическая установка – самый большой враг всех женщин, причем в любой сфере их жизни: эмоциональной, физической, сексуальной или финансовой. У каждой женщины в запасе есть множество историй из ее личной жизни, повествующих о том, как она хотела чего-либо, но не просила желаемого, и как соглашалась принимать то, что было гораздо меньше ее истинных запросов. Это действительно грустные истории, но мужчинам часто бывает очень трудно понять нашу боль.
Например, мужик, не задумываясь, говорит жене: «Да почему бы тебе просто не попросить у меня эту вещь? Зачем тебе обязательно надо хитрить, беспокоиться, портить себе нервы и пытаться окольными путями выяснить, что я думаю на сей счет?» Мужчины не понимают, как живется в нашем мире тому, кого относят к гражданам (а точнее, к гражданкам) второго сорта. Для этого надо принять во внимание, что в Америке женщины совсем недавно, меньше ста лет назад, даже и голосовать-то не могли, что женщинам по сию пору еще не платят за их работу такого же материального вознаграждения, как мужчинам, или, к примеру, что и сегодня в деловом мире все еще существуют такие уровни власти, которых женщина не может достичь. Ведь во всех женщинах живет очень сильное осознание своей неполноценности, которое нашептывает нам: «Я совсем другая. Я ничего не значу. И именно так меня воспринимают окружающие. Я не осмеливаюсь просить, а если переступлю через страх и сделаю это, мне придется заплатить соответствующую цену».
Если вы вдруг соберетесь сказать своему мужу: «Я нуждаюсь в большем внимании с твоей стороны», – то даже такая простейшая фраза наверняка застрянет у вас в горле независимо от того, насколько вы просвещены, образованны, сильны как личность, агрессивны и откровенны. Ведь за вашей спиной – тысячи лет принудительного программирования женских стенаний совсем иного рода: «Нет, ни в коем случае не говори этого. Если ты скажешь что-то подобное, тебя одним пинком вышибут из пещеры, ты останешься совсем одна и тебя сожрут волки, ибо там, откуда ты оказалась изгнанной, есть масса других женщин, готовых в любую секунду заменить тебя».
Некоторые люди боятся, что если они обратятся к кому-нибудь с просьбой, то в результате обременят себя некими будущими обязательствами.
Как-то я попросила одну из своих подруг, чтобы у них переночевали сразу оба наших ребенка, хотя в гости к их детям была приглашена только одна из наших дочерей-школьниц. Она согласилась. Позже, когда они с мужем уезжали из дома на все выходные по случаю празднования очередной годовщины их брака, они попросили, чтобы на сей раз уже их девочки провели ночь в нашем доме.
Когда супруги забирали от нас своих дочерей, то принесли нам довольно ценный подарок. Теперь я, в свою очередь, чувствую себя обязанной улучить момент и вручить им какой-нибудь презент, причем сильно боюсь, что этот замкнутый круг никогда не закончится: иными словами, сначала я буду обязана ей, потом она окажется моей должницей, и так далее, и так далее – до бесконечности.
4. Заниженная самооценка
Согласно нескольким недавно проведенным исследованиям, только у одного из троих американцев достаточно развито чувство собственного достоинства. «Посмотрите направо от себя, а затем налево. Только один из вас троих в полном порядке и думает о себе хорошо!» – вот стандартный зачин, который мы используем на наших семинарах. Один из троих! Мы страдаем от общенациональной эпидемии низкой самооценки.
Большинство из нас не чувствуют себя достойными любви, счастья и полной реализации своих потенциальных возможностей. Мы страдаем от комплексов неполноценности, от невротического чувства вины и отсутствия уверенности в себе. В результате мы не считаем, что наши потребности и желания по-настоящему важны и достойны того, чтобы стремиться к ним. Мы становимся зависимыми от нашей убежденности в том, что потребности других людей более важны, чем наши собственные, – особенно потребности наших мужчин, наших детей, наших стареющих родителей, нашего начальства, а также всех бездомных и нуждающихся независимо от пола, возраста и прочих качеств. Мы жертвуем реализацией своего потенциала, принося ее на алтарь заботы о других людях.
В моей жизни было так, что если я нравилась кому-то из мужчин, то автоматически вступала с этим человеком в достаточно серьезные и близкие отношения. А как же иначе? Ведь он хотел меня! Я даже не спрашивала себя: «А могу ли я завоевать внимание кого-то получше?» или «Чего хочу я?» Для меня гораздо большее значение имело другое: «Боже милый, кто-то хочет быть со мной». Это было главной и единственной причиной нескольких из моих браков, которые очень быстро проследовали один за другим, когда мне не было еще тридцати.
Когда мой первый супруг сделал мне предложение, я даже не была в него влюблена. И уж тем более не задавалась вопросом, насколько он подходит мне как человек и как мужчина. Я вообще никогда не задавала себе в ту пору никаких вопросов. Я просто соглашалась и плыла по течению, ибо кто-то хотел меня. Впоследствии я и на своей фирме действовала аналогично – нанимала сотрудников просто потому, что эти люди действительно хотели быть рядом со мною. Я никогда не спрашивала себя: «А действительно ли они обладают необходимыми способностями? Компетентны ли они? Смогут ли они работать хорошо и качественно? Насколько они нравятся мне?» Я лишь принимала как факт, что они нуждались во мне, – и соглашалась с этим. Такой подход мне дорого стоил и принес много боли и разочарования.
Конец ознакомительного фрагмента.