Пробуждение
Жадно глотая воздух, словно рыба, выброшенная из недр живительного супа, с пронзительным криком я, мокрый, вынырнул наружу. Повязки на руках пропитались алой кровью, на асфальте тоже была небольшая лужа крови, вытекающая из-под меня.
В растерянности я оглянулся.
Послышался гудок прибывающего поезда, диспетчер что-то заговорил сонным голосом. Только сейчас я понял, что было раннее утро: всё было подёрнуто предрассветным бледно-зелёным туманом, чуть посиневшее небо, ещё не успевшее очиститься от дождевых туч, понемногу начало проясняться.
Я сидел с безумно колотившимся сердцем, как будто провёл всю ночь в объятиях любовницы, как будто я обнюхался героина, как будто выпил весь запас алкоголя в доме у Дэни, как будто я на безумно мчащихся скоростях сбил полгорода Лэсли Хаббардов, как будто я впервые в жизни после скрипнувшей двери моей комнаты и предательства матери почувствовал, что такое настоящая боль.
Теплая вода лилась на мое окоченевшее тело. Подставив себя этому потоку теплого блаженства, я старался не думать о том, что произошло и как я очутился в своих апартаментах. Вода стекала по моей голове, затекала за воротник грязной куртки, в карманы грязных джинсов, ткань облепила ноги, создавая иллюзию застывающего цемента. От этой иллюзии они тряслись, и я испытывал наслаждение, переминая затекшие, израненные ступни, которые ласково пощипывала струя воды. Наверное, никогда в жизни мне не было так приятно от ощущений после принятого душа.
Где-то звонил телефон, но мне было все равно: кто бы там ни был, это уже не имеет значения. По моим рукам струилась вода вперемешку с засохшей кровью. Наверное, звонил Сэм, должно быть, он здорово перепугался из-за меня. Или Дэни с извинениями за позапрошлую ночь, а может, звонил отец… и никогда в жизни я бы даже не посмел бы представить, что это могла быть мать.
Вода перестала казаться теплой, холодной, горячей или какой-нибудь вообще, словно я стоял в пустом душе. Поспешно стащив с себя остатки одежды, я кинулся на шелковые простыни кровати. Это все, что мне было нужно. Я был ни живым ни мертвым.
Меня разбудили чьи-то прикосновения. Я почувствовал, что меня кто-то трогает, царапает кожу и всхлипывает. Повернув голову и приоткрыв глаза, я в испуге рванулся с постели и упал на пол: это была ее рука… это был ее бледный призрак…
– Мама! – в испуге крикнул я.
– Юкия, успокойся, это я… Сэм, – открыв глаза, я увидел испуганного и бледного друга. Щеки его впали, казалось, что он не спал несколько ночей.
– Что случилось? – немного приподнявшись на кровати, я обнаружил, что совершенно голый.
Сэм смутился, отсел в кресло напротив и посмотрел на меня совершенно диким взглядом.
– Ты меня спрашиваешь, Юкия?! Да мы прочесали весь лес и все сточные канавы в поисках тебя, – вдруг ни с того ни с сего завопил Сэм. – Я думал, ты погиб, – его голова упала на руки, а тело начало содрогаться в беззвучных рыданиях.
Я подбежал к нему.
– Перестань, я ведь здесь, с тобой, и со мной всё в порядке.
Он схватил меня и крепко сжал, затем поспешно отстранил от себя и смахнул слезы с глаз.
– Клянусь, мы больше не поедем с тобой к этому извращенцу, это моя вина…
– Я не помню, что случилось, – с безразличием в голосе сказал я и направился в гардеробную.
– Они напичкали тебя какими-то таблетками, я сам мало что соображал, прости меня, Ю… прости.
Поспешно натянув джинсы, я заметил, что они сидят на мне немного мешковато – видно, события минувших дней измотали меня до такой степени, что я сбросил вес.
– Куда ты собираешься? – с испугом в голосе спросил Сэм.
– В школу.
– Ты что, вот так просто пойдешь в школу? – недоумевал он.
– Ну да, я уже неделю там не был или больше, отцу это не понравится. А я не хочу с ним встречаться лишний раз.
– Я заеду за тобой после школы, – опять с каким-то испугом в голосе проговорил он.
– Нет, сегодня я поеду на своем новом «мустанге». Хочу наконец прокатиться на нем, а то после того, как его привезли на прошлой неделе, я еще ни разу за руль не садился.
– Неважно, я все равно заеду за тобой…
После долгих уточнений в каком часу мы встретимся, я наконец спустился на парковку и увидел свой черный «мустанг» с красной полосой посередине. Машина была оттюнингована, на заднем и переднем мостах установлены лифт-комплекты подвески, состоящие из амортизаторов и пружин.
С нетерпением я завел ее, прислушиваясь к мощному реву нового мотора, и отправился по заполоненным машинами дорогам к школе.
Школа, в которую я поступил благодаря отцу после поспешного отбытия из Лондона в Манхэттен, согласилась взять меня только на второй год и за энную сумму денег.
Здание школы было одной из элитных и старых построек в Верхнем Ист-Сайде, между Центральным парком и Ист-Ривер. Мои апартаменты располагались в очередной штаб-квартире «строительной империи» отца на Пятой Авеню, прямо недалеко от нее.
На мой взгляд, это было совершенно обычное кирпичное здание в виде буквы «П». Вход украшала триумфальная арка из четырех колонн, венцом которых служил фронтон с огромным фамильным гербом семьи Брэттон-Вудс, которая и построила эту школу в 20-х годах. К основному зданию примыкали такие же кирпичные кампуса, делившиеся на «мужской» и «женский».
Еле припарковав свой увесистый «мустанг» рядом с какой-то церквушкой, я вдруг понял, что практически никого не знаю в этой школе. После переезда в Америку я пару раз показывался в ней, и то меня выгоняли с занятий из-за моего неадекватного поведения.
Внутренняя отделка школы осталась нетронутой: паркетные полы, скрипящие деревянные лестницы, отштукатуренные стены с жёлтым отливом и огромные дубовые двери, ведущие в совершенно обычные классы с вечно закрытыми окнами и спертым воздухом.
Первым уроком была литература, а может, это был не первый урок. В общем, когда я не совсем уверенно постучал в дверь класса, в коридорах уже никого не было.
Учитель отчитал меня за опоздание прямо в коридоре, разрешил зайти в класс и указал, куда я могу сесть – всё это время я сохранял гробовое молчание.
Присутствующие мальчики, как инопланетяне из инкубаторской печи одной матери, с жадностью пожирали меня своими светлыми глазами, но я старался не обращать на них внимания. Все они казались мне безликими. Находясь в маске собственной отчужденности, я понимал, что, возможно, это я безликий, а они лишь испытывают простое любопытство, как и тысячи людей, каждый день проходящих мимо и заглядывающих в мои обездвиженные, как у памятника, глаза.
Преподаватель с классом что-то живо обсуждали, но я не придавал этому особого значения. Опершись головой о руку, которую тут же, как штырем, парализовала очередная схватка боли, я уставился отсутствующим взглядом на портрет, висящий прямо передо мной, – это был Томас Элиот.
Как будто я не здесь.
– Драфт, вы будете читать отрывок из любого стихотворения? – спрашивал педагог, явно недовольный тем, что я его не слушаю.
Как будто в этом юном теле гниющая душа, изъеденная молью, вся в дырках, словно ткань.
– Юкия, вы слушаете меня?! – вскрикнул он, по классу пробежалась дрожь предвкушения того, что сейчас будут линчевать отступника.
Учитель будет тратить время на меня, предоставляя возможность остальным ученикам спокойно дышать, заниматься своими делами и перешёптываться в ожидании того, что же будет дальше.
В классе я был самым высоким, на год или два старше всех. Я казался неуместным в этой комнате, за этой маленькой деревянной партой, в которую упирались мои колени и приподнимали ее каждый раз, когда я пытался хоть как-то собрать их вместе, стараясь сидеть прямо вместо обычной развалившейся позы. Я встал, заставив учителя от неожиданности отступить.
– Ну, наконец-то гора пришла к Магомету! – воскликнул очень эмоциональный по своей натуре учитель литературы.
Несколько секунд я помолчал, затем, пошатываясь, ухватился за край парты и вымолвил:
– Томас Элиот.
– Прекрасно, очень необычный выбор, изысканный вкус. Если вы знаете, о чем я, – обратился он с явной долей ярости к классу, который шумел пуще прежнего. – Итак, давайте же послушаем отрывок из стихотворения этого прекрасного, неземного поэта. Какое именно стихотворение? Вы принесли книгу?
Я проследил, как он отправился обратно к своему столу и сел на его край, не сводя с меня глаз.
– Вижу, что ни книги у вас нет, ни конкретного названия стихотворения. Что ж, будем угадывать по памяти.
Со вздохом я закрыл глаза и почувствовал, как боль от строк пронеслась во мне, полосуя, словно острым клинком, мою и без того израненную плоть. Стало больно, ком подкатил к горлу, и казалось, открой я рот – и оттуда вылезет она, рука моей матери.
«Я встретил пешехода – он как будто
Ко мне гоним был предрассветным ветром
Вдогонку за скрежещущей листвой.
Когда же в обращенный долу лик
Вгляделся я со тщанием, с которым
Глядят на незнакомых в полумраке,
Узнал черты великих мастеров,
Которых знал, забыл и еле помнил;
На обожженном дочерна лице
Глаза у сей колеблющейся тени
Знакомы были так и незнакомы.
Начав двоиться, я его окликнул
И услыхал в ответ: «А, это ты!»
Еще нас не было. Самим собою
Я постепенно быть переставал
А он в лице менялся, но достало
Вполне нам этих слов для узнаванья.
Так, подгоняемы вселенским ветром,
И для размолвки чересчур чужие,
Мы, встретившись в «нигде», ни «до», ни
«после»,
На перекрестке времени, в согласье
Вышагивали мертвым патрулем.
И я сказал: «Мне чудо как легко,
А эта легкость порождает чудо.
Так объясни, чего я не постиг?»
В классе воцарилась гробовая тишина то ли оттого, что никто не понял смысла того, что я сейчас рассказал, то ли оттого, что все были удивлены тем, что я рассказал так много на непонятном им языке, по непонятным им причинам.
– «Четыре квартета», – наконец нарушил молчание учитель. – Что ж, весьма неплохо, очень даже неожиданно, особенно услышать это из ваших уст, Драфт. Ну что ж, садитесь. Следующим, пожалуй, будет мистер Макгомери, – он обратился к мальчику, который активно что-то обсуждал с соседом по парте, застав его явно врасплох.
После урока учитель задержал меня в дверях, сказав, что я обладаю поразительной памятью и что мне следует чаще ходить на занятия. Я уже собирался удалиться, как меня вдруг кто-то схватил за руку, резко выдернул из класса в школьный коридор и прижал к стене за дверью, наваливаясь на меня всем телом.
– Мне до боли в животе понравилось, как ты читал эти строки, – кто-то прошептал мне эти слова в самое ухо, пока мы стояли в ярко освещённом и полном учеников коридоре.
– Что? – я посмотрел в его сторону, не успев разглядеть, кто это. Он, ничего не сказав, резко взял меня за руку и потащил в туалет. Затолкнул в кабинку и запер дверь. Только сейчас я заметил, что он был ниже меня на целую голову – я видел только его золотую макушку. Он начал расстегивать мне ширинку своими худыми, как палочки, ручками.
– Подожди, что ты делаешь? – я поспешил отстранить его.
Он посмотрел на меня немного удивленный, испуганный, с горящими щеками и приоткрытым ртом. Я увидел, что, мальчишка был совсем ещё юн. Несмотря на это, на его овальном, чуть пухлом по-детски личике вырисовывались совершенно невероятные глаза, такой формы, которой я ещё никогда не видел. Как будто художник, рисуя эти линии, сотни раз стирал и перерисовывал вновь, чтобы добиться правильных очертаний. В немного суженные глазные отверстия были вставлены прозрачно-синие глаза. Всё это обрамляли золотистые ресницы толщиной с конский волос, такие густые, что их было видно даже на расстоянии. Чуть выше – того же цвета густые, продолговатые, чуть изогнутые брови. Бледный, с тонким, правильной формы носиком, заострённым подбородком и пухлыми чуть розовыми губами, он производил впечатление мифического существа. На голове у него росла непослушная копна волос цвета мёда, которая обрамляла фантастическое лицо.
Немного обомлев от неожиданности, я с трудом пытался преодолеть эту разверзнувшуюся пропасть между реальностью и медленным утеканием в его бездонные глаза.
– Что я делаю? – переспросил он и медленно засунул мой средний палец в свой маленький, ещё по-детски невинный ротик и начал его сосать, прикрыв свои большие глаза, что сделало его еще больше похожим на живую куклу или на ангела…
Я не верил своим глазам. Как что-то настолько прекрасное может быть таким бесцеремонным и порочным? Поспешно вырвав свой палец из его рта, я отпихнул мальчишку от себя, явно не рассчитав силу. Тот отлетел, как тряпичная кукла, и ударился о кафельную стену.
Ударился он явно сильно, потому что от боли начал сползать на пол, при этом посмеиваясь.
– С чего ты взял, что я позволю тебе сделать это? – спокойно спросил я.
– Да брось, – он потирал затылок и морщился от боли, – не строй из себя невинность. Все прекрасно знают, что ты не брезгуешь ни мальчиками, ни девочками. Или я не в твоем вкусе?
– Тебе разве не противно?
– А тебе? – он нагло посмотрел мне прямо в глаза.
Отрывки ночи в доме у Дэни вдруг замелькали перед глазами какими-то голограммами: серо-зелеными, бледными стволами деревьев, расплывчатыми и со страшной действительностью того, что осталось в моем прошлом.
Я подошел к нему довольно резко. Он немного испугался, когда я начал поднимать это тонкое тело, сжимая острые, худые плечи.
– Ты делаешь мне больно, – прошипел он мне в лицо.
– Ты сделал мне еще больнее, – внимательно посмотрев ему прямо в глаза, понимая, что моя боль не имеет ничего общего с наивной тупостью этого мальчика, ничего более не сказав, я с яростью толкнул дверь, сломав защелку, и поспешил покинуть здание школы.
Через некоторое время в туалет зашла девушка в высоких синих чулках, надетых на стройные худые ноги, такого же цвета юбке, натянутой на живот, и в белой рубашке, на груди которой был герб школы. Она раскачивающейся походкой направилась к кабинке, где сидел тот самый мальчишка в похожей униформе, только вместо юбки, на нём были синие брюки.
– Ну что? – спросила она, заглядывая в кабину и наблюдая, как парень почесывает себе плечо. – Досталось тебе, а я ведь предупреждала! – она полезла в свою сумку, достала сигарету и закурила.
– Откуда мне было знать, что он окажется таким агрессивным, – парень протянул руку, достал из ее рта сигарету и затянулся.
– Это же Юкия Драфт, а не просто мальчик вроде тебя, от него можно ожидать чего угодно. Знаю только одно: просто так тебе не удастся прорваться сквозь эту оболочку. Он не просто смазливое лицо, если ты понимаешь, о чем я.
– Похотливые приемчики, которым ты меня обучила, явно на него не действуют, – парень наивно, по-детски, надул свои пухлые губы и выпустил из них дым.
В туалет зашли парни и остановились как вкопанные от присутствия девушки в их кампусе, да еще и в мужском туалете, без стеснения и страха курящей вместе с…
– Чего уставились? – спросила она, откидывая свои темные каштановые волосы.
– Ладно, пошли отсюда, – парень встал, вырвал из ее рта сигарету и кинул в унитаз, – а то проблем не оберемся потом.
– Блондэйл, ты нарвешься, клянусь, тебя исключат из школы! – заявил Дэю – коренастый парень в очках с толстой оправой, на что Аманда показала ему средний палец и обняла друга за тонкую талию.
– Так ты что-нибудь почувствовал? – Дэй вывел Аманду во двор школы, провожая её до женского кампуса.
– У него необычные глаза, – с каким-то восторгом проговорил парень. – Они притягивают к себе, как магнит.
Девушка рассмеялась:
– Уверена, про твои он подумал то же самое. Что будешь делать?
– Не знаю, мне показалось, что его глаза плачут о чем-то – столько в них боли. Аманда, этот человек хочет сказать что-то, но не может. Сегодня на уроке он прочитал какой-то очень трудный отрывок из сборника стихотворений Томаса Элиота по памяти, а я сидел с айфоном и искал, что же он такое говорит, потому что так сразу и не поймешь. Его глубокий, хрипловато-бархатный голос – все, о чем я мог думать, словно рой бабочек запорхал у меня в животе.
– Или рой червей в твоей голове, – она потрепала его золотистые волосы.
– Я серьёзно, – ему явно не нравилось, что Аманда воспринимает все это как шутку.
– Да у нас полкампуса совершенно серьезно бредят о нем, начиная с восьми утра и, наверное, еще потом после школы. Ты видел его руки?
– Да, месиво, – парня передернуло, когда он вспомнил о продолговатых повязках на запястьях Юкии.
– Это сделала его девушка, он совершенно свел ее с ума, – предостерегающе сказала Аманда.
– Но что же он мог такого сделать? Сегодня мне показалось, что к нему можно найти подход без таких жертв, – уныло проскулил парень.
– Ну да, конечно, хватая вот так в коридоре и таща за собой в туалет – что не самое романтичное место для признания в своих чувствах. И это придало тебе уверенности в том, что ты сможешь найти к нему подход, – рассмеялась Аманда. – В общем, Дэй, если ты хочешь, чтобы он стал твоим первым парнем, то мой тебе совет – забудь и найди себе что-нибудь попроще, потренируйся, а потом ныряй в этот бассейн с акулами. Ему не нужна твоя невинность, ему нужна твоя боль.
Прозвенел звонок, по двору засновали ученики, торопясь в классы на уроки. Аманда поцеловала его в лоб и тоже побежала вслед за компанией каких-то девчонок.
«Ты сделал мне еще больнее», – прошептал Дэй, потирая все еще ноющий затылок и плечо.
Наблюдая за тем, как броский, высокий, точёный силуэт Юкии выруливает из-за угла школы и спешно проходит мимо, Сэм поперхнулся сигаретой и поспешил окликнуть друга, но тот шел, не видя ничего вокруг, с каким-то остервенением натягивая на себя куртку. Сэм молча последовал за ним, вспоминая, что уже не в первый раз ему приходится наблюдать за другом в этом его полусознательном состоянии, в котором он наполовину здесь, наполовину черт знает где.
Машина Юкии оказалась заставленной припаркованными автомобилями сразу с трех сторон. Он в ярости стукнул ногой по одной из них, раздался оглушительный вой сигнализации.
– Что вы делаете? – незамедлительно последовал чей-то возмущенный голос.
Мужчина, стоявший возле ларька с хот-догами, машину которого только что обработал ногой Юкия, явно негодовал от возмущения. Он поспешил к Юкии и взял его за плечо, но тот машинально отдернул руку, развернулся и заехал ему с размаху прямо в нос.
Отступив на шаг в приступе боли, но быстро придя в себя, мужчина, в свою очередь, без промедления ударил Юкию кулаком под дых, затем локтем по хребту, повалив его на асфальт. Соперник оказался плотного телосложения, по сравнению с ним Юкия казался тростиночкой.
– Ну что, хватит с тебя? – мужчина вытирал тыльной стороной руки сочащуюся из носа кровь, пока Юкия откашливался, перекатившись на асфальте с бока на спину.
– Э… простите сэр, просто он немного не в себе, – Сэма задержала пара проезжающих машин, поэтому он запоздал с подмогой.
– Не в себе? – с недоумением в голосе проговорил мужчина. – Да ты посмотри, он оставил вмятину на моей машине и еще разбил мне нос! – орал потерпевший на весь Верхний Ист-Сайд.
– М-м-м… – застонал наконец Юкия.
– Да, но вам не стоило так грубо с ним поступать! – настаивал на своем Сэм. – Вы только взгляните на него – вы, наверное, отбили ему легкое и это вы поставили свою машину так, что ему было не выехать.
– И поэтому надо по ней колотить? Да я вас обоих засужу за агрессивное поведение и применение силы в публичном месте! – выговорил незнакомец тоном адвоката.
– С… эм… да пошел он! – Юкия начал приходить в себя. Вставая, он вдруг снова кинулся на ничего не подозревающего мужчину и головой врезался ему в живот, повалив на асфальт.
Толпа в ужасе шарахнулась, кто-то побежал за патрульным полицейским.
– Юкия! Довольно, ты слышишь? Сейчас приедет патруль, нам с тобой проблем и так хватает, – но тот словно обезумел, сел на мужчину верхом и начал лупить его по лицу кулаками. Сэм попытался его оттащить и получил локтем в живот.
– Ты прекрасно знаешь, что там не было обозначения парковки, так на хрена ты нарушаешь правила, созданные для «синих воротничков» вроде тебя, и злишь меня? – орал Юкия бедолаге, который был уже в полусознательном состоянии, прямо в избитое лицо.
Сэм собрал всю свою волю в кулак и ринулся прямо на Юкию, оттаскивая его за талию. Завидев патрульную машину и процедив что-то сквозь зубы, он заломил руку Юкии за спину, заставив того вскрикнуть от боли, подтащил к своей машине, припаркованной у обочины дороги, запихнул его в кабину и, перевалившись через капот, сел за руль, быстро вдавливая педаль газа.
Через пару минут Юкия разразился диким смехом, на его чуть смуглой коже проступил пот и сейчас он казался еще красивее обычного. Сэм с трудом отрывал от него свой взгляд, чтобы не врезаться в ехавшие навстречу машины. От прилива адреналина в его глазах загорелся этот редкий огонек, больше напоминающий переливающиеся блики света на дне колодца. Немного заостренные, красивой формы ноздри раздувались от частого дыхания. Красивый рот раскрылся, оголяя ряд ровных белоснежных зубов.
– Юкия, ты слышишь меня, успокойся! – Сэм пытался хоть как-то вразумить друга, хотя ему хотелось смотреть на него еще и еще, а может быть, и больше. – Что на тебя нашло?
– М-м-м… – спазм в животе заставил Юкию перестать истерично смеяться и прийти немного в себя, – у того мужика сильная рука.
– Ну, еще бы, – посмеиваясь, сказал Сэм, посматривая в боковые зеркала и наблюдая за тем, не преследует ли их патрульная машина. – Если он выяснит, кто ты такой, ждут тебя неприятности. Похоже, он не простой дядя.
– Я уже предвкушаю, как он связывает меня и начинает хлестать плеткой! – Юкия снова разразился истерическим смехом.
– Иногда мне кажется, что именно хорошей порки тебе и не хватает. И все же, что тебя так вывело из себя? – Сэм включил радио.
– Иди к черту, Сэм! И да, к твоим друзьям я больше не поеду, и к тому, который музыкант, в том числе, – с насмешкой в голосе проговорил Юкия. – Меня вообще не волнует, пусть они будут хоть летчиками-испытателями, мне плевать, ты слышишь? – при этом он уже говорил в самое ухо Сэма, которого такая близость друга очень напрягала и заставляла нервничать.
– Хоро… шо, что ты тогда хо… будешь делать? – потирая ухо о плечо, в которое только что шептал Юкия, спросил Сэм.
Юкия отодвинулся от Сэма и раскрыл бардачок его машины, доставая оттуда маленький брезентовый мешочек, который был прикреплен к верхней части приборной панели, так, чтобы при обыске его было не видно.
– Да ты с ума сошел, мы с тобой едем по центральным улицам Манхэттена, где на каждом столбе видеокамеры, ты че творишь, убери! – Сэм пытался вырвать мешочек из рук Юкии.
Но тот, посмеиваясь, достал из кармана приталенного черного плащика Сэма кошелек, вынул кредитную карточку и высыпал на нее содержимое мешочка – белый порошок.
– Притормози и не вопи, как истеричка.
Затем раздался глубокий звук затяжки, нос Юкии покраснел, шмыгая им и вытирая выступившие на глазах слезы, парень откинулся на сиденье.
– Надеюсь, у тебя на это были очень веские причины, – ведя одной рукой машину, другой Сэм поспешил вырвать из рук Юкии кредитку и запихнуть ее обратно в кошелёк.
Прошло несколько минут, прежде чем эйфория начала спадать с затуманенных глаз Юкии, и он начал приходить в себя, моргая через раз.
– Уверен, у тебя сейчас зрачки, как у кошки, – Сэм пытался заглянуть в черные, как омут, глаза Юкии, в которых не было видно ничего, кроме радужки.
– Сегодня на занятиях я прочитал стихотворение Томаса Элиота, – вдруг прошептал Юкия.
– Ну, тогда понятно, а я и думаю, с чего бы тебе быть таким паинькой, – поддел его Сэм за неоправданное, дикое поведение. – И вообще, кто это такой? Я в жизни не читал его стихов. Откуда ты его знаешь?
Сэм явно начинал выходить из себя от воспоминаний о позапрошлой ночи. После того, как он проснулся в доме Дэни, в комнате, полной нагих трупов, пропитанных плотской юностью, упругостью, с красивыми переливающимися мышцами под тонкой кожей. От одного взгляда на эти тела судорога пробирала все тело от макушки до пят, но он не обнаружил среди них того единственного тела, при виде наготы которого хотелось волком выть. Проходя мимо бессознательных тел парней и девушек, он так и не нашел того, кого искал. Завалившись в комнату к Дэни, он нашел его распластанным на животе в обнимку с какой-то рыжеволосой девушкой, каким-то парнем и еще с грудой незнакомых ему людей, валяющихся на полу.
Разбудив Дэни, он начал допытывать его, где Юкия, что он с ним сделал, и, понимая, что Дэни сам ничего толком не может сказать, Сэм пришёл в ярость, ему хотелось разнести белокурую, цвета масла, башку горе-музыканта, вдребезги. Обыскав весь дом, они пришли к выводу, что Юкии в нем нет. Испугавшись, Дэни попросил своих охранников прочесать владения – прилегающую зону отдыха, растянувшуюся на несколько миль в поперечнике, скорее напоминающую питомник для диких животных, поросшую густой растительностью. К концу дня никто по-прежнему не знал, где Юкия, а Дэни устал от постоянных наездов со стороны Сэма за то, что напичкал Юкию какими-то таблетками. Заявив ему, что больше никогда не приедет в этот свинарник, Сэм гадал над тем, что же ему делать: то ли звонить в полицию, то ли семье Юкии. Но от последней мысли его передернуло, Сэму не хотелось встречаться лишний раз с людьми, которых он видел возле больничной палаты своего друга, после того, как Эстер перерезала ему вены.
Его мучили образы худого юноши, бледного, безжизненного, задранного дикими животными, валяющегося где-то там, в серо-зеленой колыбели сорняков и мокрой земли.
Разодранная плоть некогда прекрасного друга. Эти мысли продолжали сводить его с ума даже сейчас. А его друг как ни в чем не бывало сидит, занюхивает кокаин и веселится по полной программе, даже не обращая внимания на усталость Сэма, который не спал из-за него две ночи подряд.
– Затем что-то коснулось меня, словно крылышками летучей мыши, и я увидел, как нечто прекрасное совершает постыдные, развратные вещи с моим пальцем, – приступ новой волны смеха окатил Юкию.
– Я ни черта не понимаю, что ты несешь, – злился Сэм.
– Как что-то настолько прекрасное, что дух захватывает от одного взгляда, может быть одновременно таким облитым с ног до головы… грязным, – выдохнул Юкия.
– Тебе виднее, – саркастически заметил Сэм, надеясь как можно больнее задеть этим Юкию, – и что тебя вывело из себя, именно это? О ком ты говоришь?
– Этот розовый маленький ротик с пухлыми губками… он нежный внутри, такой розовый, с горячим красным язычком и острыми зубами… этот ротик еще не знает, как надо правильно… – обмякшее тело Юкии начало содрогаться от очередного приступа смеха.
Сэма мучило и любопытство, и внезапно уплотнившиеся в паху брюки.
– Ну, а дальше-то что было? – Сэм знал, что лучше бы ему замолчать, но его до боли в груди интересовало то, что так могло задеть его полуживого друга, обычно не проявляющего интерес ни к одной живой твари.
– На миг я подумал, – Юкия продолжал шептать немного охрипшим голосом, – каково это – засунуть в этот маленький ротик член и порвать его на части, не оставляя от этой ванильной невинности и следа, и посмотреть на его оторванную нижнюю челюсть, на его округлившиеся от боли синие глаза, на кафельный пол, который будет заливать его кровь и сказать: «Подавись своей любовью, сука!» – последнее Юкия выкрикнул так, как будто он действительно совершает то, что описал.
Сэма затошнило.
После этого странного рассказа, граничащего с безумием и отсутствием какой-либо логики, Сэм отвез Юкию в кафе, будучи уверенным в том, что тот не ел уже двое суток и поэтому его мучили бредовые маниакальные идеи вперемешку с апатией. После того, как Юкия поел, Сэм заметил, что ему стало намного легче, хотя съел он мало, и только официант менял бокалы вина за их столом один за другим.
Оба опьяневшие, они сели в машину. У Сэма все плыло перед глазами и было подернуто радужной дымкой – сказывались две бессонные ночи и выпитый только что алкоголь. Юкия сразу же уснул. Сэм решил, что никуда в таком виде он не поедет и, устроившись, насколько это было удобно, в маленьком салоне машины, повернул голову в сторону Юкии. Тот спал, развернув лицо к Сэму, завалившись на бедро, согнув одну ногу в колене на сиденье и перекинув другую сверху – так его длинные ноги хоть как-то умещались в этом тесном пространстве. Руки – длинные, безжизненные плети – запутались и свисали перед ним. Сэм только сейчас заметил сбитые костяшки пальцев, на которых засохла кровь того мужика, с которым Юкия подрался возле школы.
Юкия казался умиротворенным: его спящее лицо было соблазнительным, невинным, казалось, что оно не принадлежит человеку, которого знал Сэм. Черные, как воронье крыло, немного вьющиеся на концах, давно не стриженные волосы спадали на лицо, делая его еще более выразительным. Ему до слёз стало обидно за своего друга.
«Он ведь еще совсем ребенок!» – подумал Сэм.
– «Как что-то настолько прекрасное, что дух захватывает от одного взгляда, может быть одновременно таким облитым с ног до головы… грязным», – пронеслись в его голове слова Юкии.
– Томас Элиот, хех, – Сэм протянул руку к лицу Юкии и провел указательным пальцем по ровной линии носа. – Похоже, что мы все заблудились в лесу, в который ты нас заводишь, и никто из нас не хочет просыпаться, – Сэм приподнялся на сиденье и поцеловал его в чуть приоткрытые губы.
В ответ на раздражение Юкия сквозь сон потерся головой о сиденье и прошептал: «Эстер».
Потягивая кофе, который только что принес в апартаменты Юкии швейцар, Сэм елозил на стуле, с нетерпением теребя утреннюю газету с нелепым заголовком на первой полосе: «Коррумпированная Америка». Именно в этот момент он заметил спускающегося Юкию в темно-синих узких брюках, заправленной в них белой рубашке, которая на удивление была к лицу его чуть смуглой коже, и в до блеска начищенных лакированных туфлях. Он сначала подавился, а потом выплюнул кофе, который только что отхлебнул, прямо на газету.
– Все хорошо? – удивился Юкия явно взволнованному другу.
– Юкия… я впервые в жизни вижу тебя в таком… таким! – заикаясь, начал оправдываться Сэм.
Юкия рассмеялся, подошел к Сэму, выхватил чашку из его рук – хотя нетронутый кофе, предназначенный для него, стоял рядом – и отхлебнул.
– Мне нужно вернуть свою машину. И, да, я снова иду в школу, – как ни в чем не бывало проговорил Юкия, не обращая внимание на очень смущенного его поведением друга. – Подкинешь меня?