Всю жизнь за синей птицей. Глава 2. Радость, слезы и любовь (Н. Н. Озеров, 1995,2017)

Глава 2. Радость, слезы и любовь

В теннис я начал играть с девяти лет. В 28 километрах от Москвы есть такая станция – Загорянская. Это моя «теннисная родина», здесь я научился азбучным истинам этой увлекательной игры. Впрочем, не только я, здесь выросли отличные теннисисты: Александр Сергеев, Михаил Корчагин, Семен БелицТейман, Владимир Зайцев, Александр Голованов, Николай Кучинский и многие другие.

Впервые я увидел, как играют в теннис, когда мои родители привели меня на детскую спортивную площадку, где с ребятами занимался страстный энтузиаст спорта, один из старейших жителей Загорянки Василий Михайлович. Он был необычайно добр и внимателен. У него было много игрушек, и мы с удовольствием занимались физкультурой: играли в серсо, крокет, лапту. Ну а тот, кто был особенно прилежен, в качестве поощрения приглашался на теннисный корт. Выстроен он был в лесу без всяких ограждений. И для того чтобы не терялись мячи, Василий Михайлович перекрасил их в красный цвет. Моему первому учителю нравилось, как мы играли с братом: точно попадали по мячу и если не блистали техникой, то во всяком случае умели укоротить мяч и перебросить его свечой через противника. Особенно были заметны успехи моего брата Юрия. Василий Михайлович разрешил нам, кроме основных занятий с ним, посещать и главный спортивный центр Загорянки – три теннисных корта для взрослых. К сожалению, сейчас этих теннисных площадок уже нет. Они разрушены, на их месте построен дом, и осталось только название – Теннисная улица. На этой площадке я пропадал с утра до вечера, сидел на судейской вышке, смотрел, как играют взрослые, а когда они отдыхали, подходил к какому-нибудь теннисисту и просил: «Дядя, дай поиграть ракеточку». Получив ее, мчался на третий корт и с удовольствием перебрасывал мяч через сетку. Взрослые заметили мальчика, который старался играть не так, как другие, – ему доставляло удовольствие перебросить мяч свечой через соперника, затем укоротить его и вновь перебросить. Взрослые стали приглашать меня поиграть вместе с ними, сердились, когда я гонял их по всей площадке, хотя сами были довольны такому «оздоровительному» теннису и подчеркнуто величали девятилетнего мальчика Николаем Николаевичем.

Прошло несколько лет. Я уже сыграл свой первый матч с мальчиком из Мамонтовки, был шестым игроком детской команды Загорянки. Брат мой был четвертой ракеткой. В 1935 году, когда мне уже было 12 лет, Сергей Павлович Павлов, покровитель юных загорянских теннисистов, решил, что пора мне проверить мои силы в матчах на первенство Москвы. Я не спал всю ночь, не верил в свое счастье и очень боялся: а вдруг не выдержку экзамен? Все зависело от знаменитого дяди Коли Филиппова – главного тренера детворы на московском стадионе Юных пионеров. Меня представили дяде Коле. Он попросил взять ракетку и поиграть об стенку. Я сделал всего три удара. Дядя Коля остановил меня и сказал, что сейчас я буду играть свой первый матч на первенство Москвы. «Иди на третий корт», – сказал он.

Первенство Москвы! Неужели свершилось? Я – участник этих соревнований?! Хотелось бежать на вокзал, к поезду, мчаться в Загорянку, сказать родителям, что экзамен я выдержал, допущен к играм. «Может быть, завтра сыграем первый матч?» – робко спросил я. Но дядя Коля был неумолим. Против меня вышел мальчик с полотенцем на шее, его сопровождали бабушка, дедушка и родители. Свой первый официальный матч я не проиграл. 6:0, 6:3 – таков был счет первой в жизни победы. Но и после этого дядя Коля меня не отпустил – заставил играть еще один матч, который тоже закончился моей победой.

Через день в полуфинале я обыграл Михаила Холосовского – 7:5, 6:3, впоследствии тренера по теннису, сильного перворазрядника, – и вышел в финал. Дядя Коля Филиппов прикрепил на моей майке эмблему «СЮП» – стадион Юных пионеров. В финале я играл с Семеном БелицТейманом, моим главным соперником во всех крупнейших соревнованиях на протяжении всей теннисной карьеры. Много решающих матчей сыграли мы между собой в борьбе за звание чемпиона Советского Союза, Москвы. Борьба была острой, непримиримой. Собственно, она продолжалась всю жизнь. И не только на теннисных кортах. У нас были разные взгляды на теннис, на тренерскую деятельность, на развитие тенниса в стране, но уважение к труду «главнокомандующего» советского тенниса было всегда.

И вот наша первая встреча. Белиц-Гейман был выше ростом, обладал мощной подачей, на которую очень надеялся. Разминаясь, он так и говорил: «Если пойдет подача, от него ничего не останется». Но финал был моим. Я был острее, подвижнее своего соперника. Мне доставляло удовольствие атаковать, играть у сетки. И приятно, что симпатии публики были на моей стороне, а улыбающиеся, добрые глаза дяди Коли, который сидел в первом ряду, подбадривали. Я играл с удовольствием, с настроением, ставя своего рослого соперника в безвыходное положение. Словом, я выиграл – 6:3, 6:3 – и в двенадцать лет впервые стал чемпионом Москвы по теннису среди мальчиков. Бесконечно счастливый показывал я своим родителям газету «Красный спорт», где было написано, что стадион Юных пионеров выдвинул недурную смену: мальчики Эйнис, Озеров, девочка Шнепст (кстати, тоже из Загорянки) показали неплохую игру и многое обещают в будущем.

Да, Загорянка дала мне путевку в большой спорт. И каждый год на протяжении многих лет перед ответственными матчами я всегда приезжал в Загорянку, шел на Теннисную улицу и вспоминал детские годы, думал о предстоящей игре, настраивался.

Вскоре произошло еще одно событие, буквально потрясшее меня. Я увидел соревнования лучших мастеров тенниса на кортах ЦДКА, увидел и… заболел, заболел не только в переносном, но и в буквальном смысле слова. Приехал в Загорянку, и меня уложили в кровать с высокой температурой. Ночью я метался в бреду, мне казалось, что гигант Негребецкий своими сокрушительными ударами ломает стены. И Борис Новиков точно бьет в линию. И крученый мяч Кудрявцева я не в состоянии отбить – он все время перепрыгивает через меня.

Как только я поправился, стал регулярно посещать теннисные корты ЦДКА. Начались мои «теннисные университеты». С большим удовольствием я подавал мячи нашим мастерам. А сам, стоя за их спиной, играл мысленно, отражал удары, старался предугадать «ход» соперника и ответ «моего» игрока. И если теннисист, которому я подавал мячи, не брал мяч, не успевал к нему, то я-то уж точно знал, что на его месте я бы не только отбил и достал мяч, но и сыграл бы так, что соперник не в состоянии был бы отбить мяч. Подавая мячи, я учился всему, главным образом – технике. Ведь там, на даче, все мы, мальчишки, как умели, так и перебрасывали мяч через сетку. Поэтому-то и техника у меня навсегда осталась с изъянами. Удар слева, вторая подача были на редкость слабыми. Даже потом, когда я уже стал мастером и несколько улучшил свою технику, все равно старался как-то завуалировать свои слабые места, перехитрить соперника.

В том же 1935 году мой друг детства Володя Зайцев, выступавший за команду «Локомотив», привел меня в детскую теннисную секцию этого общества – самого популярного на железнодорожной станции Загорянка. Тренер Владимир Николаевич Спиридонов, увидев мою игру, выдал мне тапочки, и с тех пор я под руководством опытнейших тренеров, моих учителей – Евгения Михайловича Ларионова, Владимира Николаевича Спиридонова и Владимира Андреевича Филиппова – стал изучать все с самого начала, с азов. Обучали меня хорошо. Тренеры были большими специалистами своего дела, удачно дополняли друг друга. Я считаю их лучшими наставниками молодежи у нас в стране в те годы.

Евгений Михайлович Ларионов, заслуженный тренер РСФСР, старший тренер «Локомотива», был разносторонним спортсменом, лыжником высокого класса, футбольным вратарем – одним из лучших в Москве – и теннисистом. Но, странное дело, на тренировках он играл великолепно, а в соревнованиях неудачно: подводили нервы. Тренером же он был, повторяю, превосходным. Если чувствовал, что нам наскучили корты, тут же заменял тренировки и увлекал нас игрой в баскетбол, ручной мяч, футбол. Зимой регулярно возил нас на станцию Лосиноостровская, где мы ходили на лыжах, его указания были точны и определенны. Его мудрые советы помогли моему спортивному росту и теннисному успеху.

Многим я обязан тренеру «Локомотива» Владимиру Николаевичу Спиридонову. Сначала он был одним из трех моих наставников, а потом стал и самым главным, единственным. Со Спиридоновым прошла почти вся моя жизнь в большом теннисе. Это был большой тактик и психолог. Его метод работы (я это смею утверждать, потому что видел и знаю, как работают крупнейшие современные тренеры) был абсолютно верным. Спиридонов умел так настроить своего ученика, что тот, находясь на грани поражения, в самые критические минуты не терял присутствия духа, продолжал борьбу и не раз добивался победы, когда всем уже казалось, что выиграть он не сможет. Спиридонов был наставником и старшим другом, заботливым, трогательным, внимательным учителем.

Детский тренер – профессия очень важная в спорте и, честно говоря, не очень благодарная. Готовить из ребят мастеров высокого класса нелегко, а вырастить первоклассного спортсмена вообще гигантский труд. Многие тренеры обязательно стараются переучить пришедшего к ним новичка, совершенно не хотят замечать того, «своего», хорошего, что у него есть.

Мои же учителя, совершенствуя мою игру, старались закрепить и развить положительные стороны: скорость, сильный удар справа, с воздуха, хорошую реакцию. Помогли мне выработать свой стиль, необычный, но интересный, для противников неудобный.

Все мы, юные теннисисты «Локомотива», любили Владимира Андреевича Филиппова. Он умел показать любой технический прием. Всегда был веселый, любил играть в футбол. Ну а на теннисном корте демонстрировал в соревнованиях такую волю, что, право, приходилось задумываться: а можешь ли ты так, как он?

У нас был очень дружный коллектив. Обо мне заботились, старались, чтобы у меня всегда была лучшая ракетка, новые мячи, хорошие тапочки. На тренировке руководители детской школы подбирали партнеров, которые должны были, по их мнению, помочь мне. А когда однажды на тренировке я выиграл у одного из лучших теннисистов Советского Союза, первой ракетки «Локомотива», мастера спорта Алексея Гуляева, тренерский совет, в том числе и сам Гуляев, решил поставить в команду железнодорожников Озерова запасным. Вот это коллектив! Сам Гуляев отказывается от матча с Новиковым, чтобы юный теннисист-одноклубник, запасной игрок, сделал первый шаг вперед, попробовал свои силы в игре с выдающимся теннисистом, многократным чемпионом страны, заслуженным мастером спорта, одним из первых удостоенных высокой награды – ордена «Знак Почета». Впоследствии Борис Ильич был не только моим основным соперником, но и партнером, другом, наставником. Под его руководством я выиграл даже звание чемпиона страны.

Но вернемся к занятиям в «Локомотиве». Я играл все лучше и лучше, вновь подтвердил звание сильнейшего среди детей: в 1936, 1937 годах. Помогли и занятия в школе известного французского теннисиста Анри Коше. Он приезжал к нам в страну для участия в показательных играх и в качестве тренера. В течение двух сезонов в Москве действовала школа Коше, и чемпион мира занимался с большой группой ведущих теннисистов страны, молодежью и тренерами, передавал им свои знания, опыт, мастерство (Семен Белиц-Гейман, Евгений Корбут, Зденек Зигмунд и многие другие известные впоследствии теннисисты прошли эту школу). В этой школе был и я. Занятия с Коше оставили большой след в моей спортивной биографии. Я начинал свой путь в «Локомотиве» – обществе хотя и известном, но, конечно, не столь крупном, как, скажем, «Динамо», ЦСКА, «Спартак». Я сам убедился, как трудно спортсмену скромного общества, даже если он живет и играет в столице и носит титул чемпиона Москвы, быть замеченным, попасть в сборную. Я, например, мальчиком, как и все теннисисты моего общества, не имел возможности играть зимой в залах на закрытых кортах. Весной приходилось догонять ушедших вперед конкурентов из именитых обществ. Мне, первому среди мальчиков, нелегко было попасть в школу Коше, хотя теннисистов из ведущих обществ зачисляли туда большими группами, без особого разбора. Когда же по настоянию руководителей общества «Локомотив» я все же был принят в школу Коше, знаменитый француз сказал: «Из этого толстяка выйдет толк».

Я учился у знаменитого мастера и многое почерпнул. Именно на занятиях у Коше я понял, что в теннис играют не только руками, что это интересная творческая борьба. Как и в шахматной партии, здесь необходимо переиграть соперника, перехитрить его, обмануть, заставить вести борьбу в невыгодных условиях. Учился и когда Коше выступал в показательных играх, и на тренировках. А если он останавливался рядом и давал совет, старался запомнить все до единого слова. Боялся его ужасно. И когда он подходил ко мне, я всегда шел к сетке, где чувствовал себя особенно уверенно: хотел показать руководителю школы, что у меня получается игра у сетки. Сейчас, конечно, ругаю себя за это: ведь игра с задней линии была у меня слабее и, наверное, советы опытного педагога помогли бы многое исправить!

И надо же было так случиться, что через двадцать с лишним лет я встретил старого чемпиона, одного из знаменитого квартета теннисных «мушкетеров» (так называли известных французских теннисистов Р. Лакоста, Ж. Баротра, А. Коше, Ж. Брюньона) во Франции во время служебной командировки.

В Марсель я приехал с футболистами московского «Торпедо», времени было немного, а осмотреть хотелось все. И солнечная, шумная Канебьер, и порт, один из крупнейших на Средиземном море, и суровый замок Иф, знакомый еще со школьных лет по «Графу Монте-Кристо», – всё это манило с одинаковой силой. Однако привлекательнее всего оказалась афиша, извещавшая о розыгрыше национального первенства Франции по теннису.

Изящный, словно игрушечный, павильон, тринадцать прекрасных земляных площадок и такая знакомая приподнятая атмосфера, неизбежная на больших соревнованиях. Попав сюда в роли простого зрителя, я, устроившись поудобнее, приготовился смотреть. Не помню уже, то ли раздавшийся сзади шепот, то ли что-то другое заставили меня обернуться. Каково же было мое удивление, когда чуть правее, в следующем ряду, я увидел Анри Коше! Я не мог не подойти к своему старому учителю, хотя, конечно, понимал, что он не узнает во мне тринадцатилетнего подростка, которому когда-то преподавал основы тенниса. Я представился как московский радиокомментатор.

Москва! Глаза Коше загорелись. Как же, конечно, он хорошо помнит этот прекрасный гостеприимный город! Он очень рад услышать о теннисистах СССР. Все эти годы он вспоминал свои поездки туда и сейчас, на старости лет, мечтает еще раз побывать в России. Он живо вспоминает своих русских соперников.

Что поделывает Кудрявцев? Потом этот гигант, с такой трудной фамилией… Не… дре… Да, Негребецкий? И этот юноша Озеров?

Стоит ли объяснять, как приятно было услышать, что экс-чемпион мира помнит меня! Я назвал свое имя. Коше долго тряс мне руку и никак не мог освоиться с мыслью, что я – это я. Потом начался бесконечный разговор о нашем теннисе, о Борисе Новикове, тогдашнем чемпионе СССР, о советских городах. К нам подсела чемпионка Франции Бюкай – участница III Международных дружеских спортивных игр молодежи. У нее тоже масса впечатлений о фестивальной, феерически сказочной Москве 1957 года, она жалеет, что смогла пробыть там всего несколько дней, и с нетерпением ждет случая снова выступить перед советскими зрителями.

Коше улыбается: «Я считал, что хорошо знаю ваш город, а вот сейчас послушал Жаннет, и кажется, что он другой. Теперь мне еще сильнее хочется побывать у вас».

Случайно я заглянул в программу турнира и вдруг увидел среди участников фамилию Коше. Вполне серьезно я спросил:

– Это, вероятно, ваш родственник? Коше засмеялся:

– Нет, Коше – это я!

– Но ведь вам уже…

– Пятьдесят шесть лет, – ответил француз.

– И не трудно играть?

– Ничего, ведь я выступаю только в парных.

У меня на языке вертелся вопрос: а зачем ему, уже пожилому спортсмену, трудная турнирная борьба? Видимо, поняв мое недоумение, Коше продолжал:

– Я должен играть для того, чтобы мои ученики играли еще лучше.

– А много у вас учеников?

Бюкай провела пальцем по программе сверху донизу:

– Все они! Вся теннисная Франция учится у Коше. После этого я, конечно, не мог не остаться посмотреть на игру своего старого учителя, пожертвовав и замком Иф, и Канебьер, и прочими достопримечательностями Марселя.

Когда на стадионе было объявлено, что на центральном корте начинается смешанная парная встреча с участием Коше, остальные площадки опустели: все – зрители, свободные участники, судьи и мальчики, подающие мячи, – плотным кольцом окружили главное место «сражения».

Больше двадцати минут ждали судью. Признаться, я уже хотел предложить свои услуги, чтобы прервать эту тягостную паузу, когда, наконец, кто-то взобрался на вышку.

Я снова вижу на корте Анри Коше. Все та же пружинящая походка, будто он подкрадывается к мячу, те же неожиданные для противника удары. Его игра, может быть, потеряла былую резкость, но хитрые тактические комбинации подтверждали, что в теннис играют не руками, а головой, что это творческая игра.

И мне стало понятно, почему не уходит с корта старый «мушкетер». Действительно, трудно представить себе лучшую демонстрацию тактически безукоризненного тенниса, чем игра Коше. С огромным удовольствием я аплодировал его победе.

Хотелось поговорить еще о многом, но, к сожалению, больше не оставалось времени, надо было спешить к началу репортажа. Пожимая мне на прощание руку, Коше все время повторял:

– Нет, нет! Не надо говорить «прощай». Только «до свидания» – мы еще увидимся! Я обязательно постараюсь приехать к вам. Мне так хочется еще раз взглянуть на Москву! До свидания!

Приехав в Москву, я написал статью в «Советский спорт», которую газета озаглавила «Встреча с учителем». В Спорткомитете я выполнил просьбу Коше, рассказал об этой встрече.

А дальше начались у меня неприятности. Я читаю вам небольшой фрагмент из протокола № 10 заседания президиума теннисной секции СССР. Председатель Федерации т. Кулев, в прошлом зам. министра внешних сношений, свое сообщение начал так, цитирую: «Товарищ Озеров, будучи во Франции в качестве футбольного радиокомментатора, встретился на теннисных соревнованиях в Марселе с Анри Коше, французским тренером, посещавшим 20 лет тому назад СССР и проводившим показательные игры в различных городах (Москва, Ленинград, Киев, Саратов). Естественно, что, не видя человека 20 лет, товарищ Озеров должен был бы поинтересоваться, что делал Коше за это истекшее время, учитывая войну и оккупацию Франции. Однако товарищ Озеров сразу завел с Анри Коше дружескую беседу и даже пригласил его от своего имени в Советский Союз. Эту свою дружескую беседу и приглашение Анри Коше Озеров изложил в статье „Встреча с учителем“, в то время как установлено, что во время войны Коше активно сотрудничал с немцами. Теперь, когда во Франции подул ветер перемен, Анри Коше использует, когда ему будет выгодно, статью Озерова. А Озеровым допущена явная политическая беспечность и, во всяком случае, безответственность».

Дальше все выступающие, мои коллеги, клеймили меня позором за политическую близорукость. Я же, расстроенный, пришел на радио и рассказал все, как было, молодому политическому обозревателю, а ныне – крупнейшему международному политическому обозревателю, профессору, Валентину Сергеевичу Зорину, тогда только начинающему свою политическую карьеру. Успокаивая меня, Зорин сказал: «Если Коше никого не грабил и не убивал, мы еще заставим их всех извиниться». И начал изучать биографию Коше по своим каналам. И когда пришел ответ, что Коше не только ни в чем не виноват, играл только в теннис и не участвовал ни в каких организациях, вот тогда и началось главное сражение с руководством тенниса за полную политическую реабилитацию спортивного комментатора.

Главный редактор газеты «Советский спорт» ответил Кулеву: «Обсудив решение президиума Федерации тенниса, газета „Советский спорт“ считает, что секция поступила легкомысленно, приняв столь необдуманное решение. Известно, что Коше никакой политической роли в годы Виши не играл. На наш взгляд, президиуму было бы целесообразно отменить это неправильное решение и сообщить об этом всем организациям, куда оно было ранее направлено» (а направлено оно было в 90 городов страны, так, на всякий случай, чтобы и по телевидению не выступал, если приедет).

Мартын Иванович Мержанов от редакции «Огонька» написал так: «В статье сказано, что Коше был приглашен в СССР в качестве тренера и что группа молодых теннисистов обучалась новым приемам игры. Это факт бесспорный. Какое же тут выпячивание и преувеличение роли Коше? В статье, которая насчитывает около 300 строк, французскому теннисисту уделено лишь 18. А сейчас нам известно, что Коше является государственным тренером команды теннисистов Франции».

И в довершение, в Федерацию пришло письмо Валентина Зорина, в резком тоне он требовал привлечь к ответственности клеветников и принести извинения Озерову.

Спорткомитет попал в сложное положение, потому что, как говорится, из мухи сделали слона, и вряд ли Федерация тенниса думала, что так обернется дело. Множество инстанций заседало, последним оказался кабинет председателя Спорткомитета СССР.

Нет, политической подоплеки не нашли в моей статье мои руководители на радио и телевидении, и я продолжал работать в эфире.

В кабинете у председателя Спорткомитета Кулев предложил мне обзвонить все 90 городов и локализовать ситуацию на случай неприятностей. Но, к счастью, звонить не надо было. Нашлись светлые головы, которые улыбнулись, усмехнулись и не поверили этой галиматье.

Из теннисной жизни навсегда остались в моей памяти Владимир Николаевич Спиридонов, Евгений Михайлович Ларионов, Борис Ильич Новиков и другие. Был среди них и Анри Коше. И хотя заголовок в статье «Встреча с учителем» написал не я, его придумали в редакции, но я с удовольствием поставил свою подпись под ней, потому что сбылись слова великого Коше: «Из этого толстяка выйдет толк». И он не ошибся.

…Шли годы. Я делал успехи, и в 1939 году, когда мне было 16 лет, выиграв звание абсолютного чемпиона Советского Союза по теннису среди юношей (я выиграл одиночный, парный вместе с Е. Перепелкиным и смешанный с В. Филипповой разряды), был включен в чемпионат Москвы среди мастеров. Финал юношеского первенства прошел в очень тяжелой для меня борьбе. Я играл с тбилисским теннисистом Павликом Подпориным, непрерывно атаковал, рвался вперед, но все неудачно. Павлик обводил меня, мячи шли по прямой, по диагонали. Тбилисец набирал очки. Выиграл первую партию – 6:1 и был впереди во второй. Ценой больших усилий моему тренеру В. Спиридонову удалось уговорить меня изменить тактику и вместо решительных активных действий уйти назад, «держать мяч в игре» и идти на обострение уже наверняка, подготовив как следует мяч. Такой неожиданный ход в игре ошеломил моего соперника. Он был не готов к этому. Матч выровнялся, я выиграл вторую партию и легко добился победы в решающем сете.

И вот чемпион Советского Союза среди юношей в одном из первых матчей первенства Москвы среди взрослых встретился с мастером спорта, ведущим игроком московского «Спартака» Юрием Блиохом, великолепно играющим с задней линии. У него были точные удары с обеих рук, манера игры напоминала стиль Бориса Новикова. Это был сильный соперник. Я был огорчен, что «попал» на Блиоха, и не хотел участвовать в первенстве Москвы, тем более что в это же время на стадионе играли мои любимцы – футболисты московского «Локомотива», и мне не хотелось пропускать матч с их участием, к тому же я не сомневался в своем поражении. Выиграть у Блиоха я не смогу.

Ларионов и Спиридонов думали иначе. Они считали, что игра Блиоха, большого мастера точных ударов с задней линии, удобна для меня. Я играл с Блиохом очень смело. Терять было нечего: как-никак соперник грозный, проиграть ему не стыдно! Я шел вперед, к сетке. Мои удары справа удавались. Я применял подрезки, подкручивал мяч, укорачивал, даже применял «загорянскую», резаную подачу снизу. В этот день все проходило. Я выиграл, к своему удивлению, у Блиоха три партии, и очень легко. Дальше – победы над Белиц-Гейманом, Синючковым – одним из лучших в стране.

И, наконец, финал. Я играю с самим Новиковым. 16-летний ребячий чемпион против лучшей ракетки страны.

Борис Ильич Новиков – это целая эпоха в советском теннисе. Настоящий спортсмен, с большой буквы. В 30-е годы наиболее характерной для наших теннисистов была игра с задней линии. И самым ярким ее представителем был многократный чемпион Советского Союза, заслуженный мастер спорта Борис Ильич Новиков. Его заслуги перед советским теннисом огромны. Он доказал, что, играя на задней линии, можно вести агрессивную наступательную игру. Его точные удары с обеих рук сеяли панику в рядах соперников, мчавшихся к сетке вперед. Он прекрасно обводил их, а его точные кроссы, замечательный удар слева по линии, что греха таить, отбивали охоту атаковать. Новиков обладал замечательным качеством – огромной спортивной выдержкой. Он всегда умел бороться за каждый мяч, за каждое очко. Выдержка и упорство Новикова заслуживают восхищения.

Каждая встреча с Борисом Ильичом Новиковым была для меня праздником. Если хотите, этапом, и очень важным этапом, на спортивном пути. Перед каждым матчем я полночи не спал, волновался, думал о том, как буду играть. У Новикова было очень трудно выиграть. Он ошибался редко и ошибок противнику не прощал. Я еще раз хочу сказать, что Новиков любил и умел играть на задней линии, но это был теннисист не защитного плана. Он всегда был в движении, удары были сильными, точными, а его «волей» справа был беспощаден. Это был рыцарь на площадке. Он умел не только побеждать, но и достойно проигрывать. Лишь виноватая улыбка, появлявшаяся на какое-то мгновение в ходе игры, говорила о том, что ему трудно, досадно. Я пишу о Новикове, и мне кажется, что у меня ничего не получается, что у меня не хватает слов рассказать об этом замечательном спортсмене, добром, чутком, отзывчивом. Мне приятно было с ним играть еще и потому, что мальчиком я много раз подавал ему мячи и по расположению ног, корпуса, замаху часто угадывал, как он сыграет. Я гордился, что Борис Ильич разрешал мне называть его на «ты». Этим признанием я дорожил. Новиков был капитаном сборной команды Москвы. До сих пор с благодарностью вспоминаю, как в Ростове во время полуфинального матча на Кубок Советского Союза он отправил меня посмотреть первый раз в жизни Черное море, согласившись вместо меня сыграть ответственейший матч.

И вот наша первая встреча. Как играть? Что можно противопоставить Новикову? Когда-то Евгений Аркадьевич Кудрявцев, играя с Новиковым, применил «крученую свечу», да так здорово, что, проигрывая вторую партию – 0:3, он взял шесть геймов подряд, и Новиков бессилен был что-либо сделать. Такую тактику решил применять и я, но мои свечи, к сожалению, были некрученые, так играть, как Кудрявцев, я еще не умел. Новиков легко с ними расправлялся. В первой партии я сумел оказать какое-то сопротивление. В двух других был настоящий разгром. Новиков стал чемпионом Москвы.

Я ждал новой встречи со своим кумиром, мечтал о победе над ним, жаждал реванша. Весной 1940 года на кортах ЦДКА мы встретились в командном первенстве столицы: «Локомотив» – «Динамо». Говорят, это был самый интересный матч, а начало его было попросту сенсационным. Захватив инициативу, в очень быстром темпе, стремясь как можно больше разнообразить игру, применяя укороченные подрезки, много играя у сетки, ставя своего соперника в неудобное положение, заставляя его ошибаться, я легко выиграл первую партию – 6:1. Но опыт все же взял верх. Впрочем, не только опыт, но и мастерство, класс. Во второй партии, находясь на грани поражения (я был впереди 6:5, 7:6, имел два матчбола), Новиков не дрогнул, не прибегая «к качке», как это сделал бы другой, а хорошими атакующими ударами спокойно выровнял положение, выиграл вторую партию – 8:6 и «всухую» – 6:0 – выиграл решающую. Это был для меня еще один урок теннисного искусства.

Прошло несколько месяцев, и жребий свел нас в полуфинале личного первенства Москвы. Мой путь к полуфиналу не был легким. Правда, в трех партиях я выиграл у Калашникова, но уже в следующем матче Евгений Корбут доставил мне много неприятностей. Ценой больших усилий в пятой, решающей, партии мне удалось победить. Добился я успеха и в поединке с Петром Чистовым.

Чистов был любимцем московской публики, весельчаком-балагуром, неутомимым тружеником на теннисном корте, обладал необыкновенной подвижностью – он брал, казалось бы, безнадежные мячи. Свечи Чистова были неподражаемы, а о его упорстве и воле слагались легенды. Несмотря на то что я победил Чистова в четырех партиях, в мою победу над Новиковым мало кто верил. Начало игры у меня не ладилось, было много ошибок. Новиков легко взял первую партию – 6:2. То, что произошло со мной дальше, трудно объяснить. У меня получалось буквально все. Мой тренер Владимир Николаевич Спиридонов отличался блестящим тактическим мышлением. От его зоркого взгляда не ускользала ни одна из ошибок моих соперников. Учитывая их и исходя из данных ученика, его положительных и отрицательных сторон, Спиридонов составлял план каждой предстоящей встречи, требовал строгого его выполнения. Моя тактика в этом матче, может быть, была несколько мальчишеской, необычной – чередование сильных и средних ударов с резаными и укороченными. Действовал я только в атакующем плане, внося в игру элемент неожиданности. Я выиграл матч. Все мальчишки, которые в этот день были на стадионе ЦДКА и болели за своего сверстника, бросились меня поздравлять. Я был счастлив. Убежал с площадки, потому что о победе над Борисом Ильичом Новиковым я мог только мечтать.

Меня посадили в автомобиль и привезли на стадион «Локомотив». Все соревнования на футбольном поле, баскетбольных, волейбольных, городошных площадках прекратились. Спортсмены общества «Локомотив» у ворот стадиона ждали появления 17-летнего мальчишки, который одержал блестящую победу. Я был потрясен такой встречей. Председатель общества подошел ко мне и сказал: «Спасибо вам, Николай Николаевич (это мне, мальчишке!), за подарок, преподнесенный Всесоюзному Дню железнодорожников!» Поверьте мне на слово – никакие подарки, никакие награды никогда так не волновали меня, как это дружеское отношение спортсменов моего родного спортивного общества.

Очень большую роль сыграл в моей жизни Зденек Зигмунд, ставший моим лучшим другом, бессменным партнером, с которым мы не раз завоевывали звание чемпионов Советского Союза и Москвы в парном разряде. Наша дружба сделала меня его одноклубником – я перешел в «Спартак». Зденек, к великой печали многочисленных друзей и почитателей его таланта трагически погибший в результате авиационной катастрофы, был выдающимся спортсменом. Он – пионер отечественного хоккея с шайбой, был одним из сильнейших форвардов страны, бессменным капитаном московского «Спартака» – многократного обладателя Кубка СССР по теннису.

Зигмунд был старше и раньше дебютировал в большом теннисе. Ну а парным игроком он был, что называется, от природы и ушел из жизни чемпионом Советского Союза – непобежденным. Высшие достижения Зденека в одиночном соревновании – второе место в чемпионате страны 1944 года и второе место в 1948 году, когда в решающем поединке Зигмунд уступил Борису Новикову. Мы встретились с ним в финальном матче на первенство страны в 1944 году. Война еще продолжалась, но судьба фашистских захватчиков была уже решена. Спортивная жизнь Москвы налаживалась, стали проводиться соревнования по многим видам спорта. Страна настраивалась на мирный лад. Для меня и Зигмунда выход в финал был самым высшим достижением. Конечно, и я, и он очень хотели победить и завоевать чемпионский титул. Накануне финального матча мы сидели дома у Зигмунда, и его жена Нина Нифонтова-Зигмунд, тоже известная теннисистка, поила нас чаем. Мы обсуждали предстоящий матч, говорили о том, что этот поединок не может помешать нашей дружбе, и договорились: тот, кто выиграет, должен перепрыгнуть через сетку и поцеловать побежденного. К перерыву я был впереди, выиграв две партии и проиграв одну. Во время отдыха Зденек вдруг мне говорит: «Так ты не забудешь? Перепрыгиваешь сетку и целуешь меня». Всегда во время матча я старался отогнать от себя мысль о приближающейся победе, даже придумал себе изречение: «Не думай, что ты выиграл, ибо ты проиграешь». Были случаи, когда я считал, что уже выиграл, расслаблялся и за это всякий раз был жестоко наказан. Соперник в решающие минуты выравнивал положение и побеждал.

«Зачем так Зигмунд говорит? – думал я. – Что это? Тактический ход или он смирился с поражением?» Четвертую партию в трудной борьбе выиграл я. Как мы и договаривались, я перепрыгнул через сетку, и мы расцеловались.

Много лет мы играли вместе в паре. Зигмунд был удивительным партнером. Настоящий атлет, всегда находился в прекрасной форме. Он быстро бегал, брал буквально все мячи. В трудные минуты матча три четверти площадки находились под контролем Зигмунда. Он великолепно играл у сетки, особенно в паре, а в одиночной почему-то предпочитал действовать сзади, и его приходилось буквально уговаривать идти вперед к сетке. Обладал блестящей реакцией и потрясающей подвижностью. Играть с ним было легко и приятно. Мне кажется, если сравнивать его с мастерами ракетки 60-х годов, то играл он раза в два мощнее Сергея Лихачева, быстрее Мозера и разнообразнее, чем Какулия.

Взаимопонимание, сыгранность, умение быстро перестроиться и дополнить друг друга – все это обязательно для теннисистов, претендующих на парное первенство. Нам повезло. Мы действительно чувствовали друг друга, как говорится, с полуслова. Достаточно было ему крикнуть «Коля!», и я уже точно знал, в каком месте площадки он находится и что должен делать я. Зденек, как никто другой, мог подбодрить и направить в трудную минуту.

Однажды, накануне ответственных соревнований на Кубок СССР (а за команду московского «Спартака» выступали Зигмунд, Андреев, Корчагин и я), Зденек сломал ногу. Случилось это как-то нелепо. Мы любили футбол и играли с Зигмундом за любую клубную команду «Спартака» – в зависимости от занятости на теннисных соревнованиях. В этот день, кроме теннисных пар, в Москве был очень интересный футбольный матч – ЦДКА – «Динамо» (Тбилиси). Поскольку наш теннисный противник был слабым, мы уговорили руководство «Спартака» разрешить нам сыграть в футбол пораньше, за третью команду, чтобы успеть к началу на стадион «Динамо». Зигмунду страшно не хотелось ехать играть в футбол, но я его уговорил. «Неудобно, ждут товарищи, забьем три мяча, потом ты, – сказал я Зигмунду, – притворишься, что получил травму, и пойдешь принимать душ, минут через десять то же сделаю я. Ребята удержат победный счет, а мы успеем на футбол». Мы действительно забили три мяча и первый тайм выиграли – 3:0. Когда же начался второй, выяснилось, что один футболист уже сбежал на стадион «Динамо», и нас осталось 10 человек. И вот в один из моментов Зигмунд обходит одного игрока – его бьют, он обходит второго игрока – вновь следует удар по ногам, третьего соперника Зигмунд бьет уже сам… От огорчения, от возмущения, от боли. Вдруг слышу крик. Смотрю: Зигмунд лежит. Подбегаю к нему и говорю:

– Молодец, Зденечка! Прекрасно, замечательно, в лучших традициях Художественного театра!

– Колька, я ногу сломал…

– Ничего, ничего, прекрасно! Иди, помойся, через несколько минут я тебя догоню.

– Да нет, я серьезно говорю, я ногу сломал… Пришлось срочно везти Зигмунда в Боткинскую больницу и играть без капитана…

Зигмунд жил в Тарасовке. На костылях выходил к станции встречать нас. По ночам, когда мы спали, он перетягивал нам струны на ракетках. Кубок мы выиграли. Зигмунд поправлялся медленно. Начался чемпионат Советского Союза, а так и не ясно было, сможет ли он выступать вместе со мной хотя бы в парном разряде, чтобы защитить звание первого дуэта страны. Зигмунд снял гипс, и мы хотели играть, решив, что основная нагрузка в матче должна лечь на меня, а он будет стоять только у сетки. Возникло неожиданное препятствие: никто из врачей не соглашался дать моему партнеру справку о допуске к соревнованиям. Выручил нас капитан медицинской службы, только что пришедший из армии к нам в «Спартак», Михаил Корчагин.

До финала мы дошли легко. В решающем поединке нашими соперниками были ленинградцы – Кудрявцев и Негребецкий. Конечно, нам было нелегко. Зденек был не в форме, допускал много двойных при подачах и играл только у сетки. Нас воодушевляла только дружба и желание победить. На площадке развернулось настоящее сражение. Во время игры Эдуард Негребецкий бил смэш и нечаянно ударил Кудрявцева ракеткой по голове. Сорок минут Кудрявцев лежал. Мы ждали. Выигрывать «из-за болезни» соперника мы не хотели и «отказа» не требовали. После вынужденного перерыва борьба продолжалась, в пяти партиях мы взяли верх. Каково же было мое возмущение, когда на следующий день в газете «Красный спорт» прочитал, что мы выиграли потому, что Кудрявцев получил удар, и это помешало ленинградцам выиграть.

Пошел в редакцию объясняться с главным редактором Борисом Котельниковым. Встретил он меня любезно и, узнав причину прихода, спросил:

– Негребецкий ударил Кудрявцева по голове?

– Ударил, – говорю я.

– Значит, все верно?

– Нет, неверно. Потому что когда Кудрявцев был здоров, мы выиграли первую партию, а когда Негребецкий ударил его по голове, они сразу выиграли две. Значит, он вовремя ударил его по голове?

Мы посмеялись, инцидент был исчерпан.

Зденек окончил институт физкультуры и проявил себя как способный тренер. Зигмунд был прекрасным хоккеистом. Его мощным ударам в хоккее с мячом или точным броскам в хоккее с шайбой можно было позавидовать.

22 декабря 1946 года мы стали свидетелями рождения в нашей стране нового вода спорта – канадского хоккея. Его первооткрывателями были многие замечательные мастера русского хоккея, в том числе и Зденек Зигмунд. Он был участником знаменитого матча с пражской командой ЛТЦ в 1948 году когда советские хоккеисты не уступили чехословацким мастерам – чемпионам мира 1947 года. В первом матче наши спортсмены выиграли – 6:3, второй проиграли – 3:5, третий закончили вничью – 2:2. Зигмунд и его товарищи, основоположники нашего отечественного хоккея с шайбой, в этот день заявили спортивному миру о своей силе и мастерстве.

Зденек навсегда останется в моем сердце. В 1962 году, когда спартаковцы впервые стали чемпионами СССР, первое, что я подумал, – сбылась мечта Зигмунда. А когда в столице Швеции в 1963 году в решающем матче с канадцами блестящий гол забил спартаковец Вячеслав Старшинов, мне так и хотелось сказать телезрителям и радиослушателям: «Это шайба Зигмунда. Гол-то мастерский, зигмундский был!»

В последние годы жизни Зигмунд перешел играть в хоккей из «Спартака» в команду ВВС. Многочисленные болельщики нашего клуба обиделись: «Изменник!» – кричали Зигмунду во время игр. 55 лет я в «Спартаке». Много на моей памяти было переходов спортсменов. Положа руку на сердце, могу сказать – не вина Зигмунда, что он ушел в ВВС. Тогдашнее руководство «Спартака» не обращало внимания на свою сильную команду, способную бороться за высшее звание. Многие из команды ушли. Вынужден был покинуть ее и Зигмунд. Но в теннис он играл только за «Спартак», был нашим вожаком и мечтал вернуться в хоккейную команду, потому что очень страдал, что играет не за «Спартак», и сердце его принадлежало только «Спартаку».

После гибели друга я начал играть в смешанном парном разряде с Ниной Нифонтовой. Только попросил ее играть под фамилией мужа. И опять пара Зигмунд – Озеров побеждала на кортах.

В жизни так бывает часто. Увидишь человека и думаешь: сколько ему лет? Приходит на память поговорка: «внешность обманчива». В самом деле, порой точно и не определить, сколько лет прожил на свете твой знакомый, товарищ, друг, особенно если давно его не встречал. Я говорю об этом потому, что был один человек, которого, я уверен, встретив, вы никогда не угадали бы его возраст. Высокий, стройный, статный, красивый, подвижный, легкий на подъем, обаятельный, культурный, воспитанный, чудесный собеседник, энергичный. Думаю, что многие из этих качеств дал ему спорт, точнее теннис. Говорю об Александре Викторовиче Правдине. О нашем бессменном руководителе (я имею в виду теннисистов «Спартака»), человеке большой души, ярком представителе отечественного тенниса, видном общественном деятеле, очень много сделавшем для нашего любимого вида спорта, о человеке, которого я очень любил, ценил и глубоко уважал.

Еще в 20-х годах Правдин блистал на теннисных кортах, был неоднократным чемпионом Москвы в одиночном разряде, а в паре с Тихоновым побеждал в 1922, 1923, 1925, 1927 и 1928 годах. Играл красиво, самобытно, изящно, уверенно. Не раз успешно выступал Правдин и за сборную столицы в матчах против теннисистов Ленинграда. Мне довелось играть вместе с Александром Викторовичем, когда он уже заканчивал свою спортивную карьеру. В 1949 году московский «Спартак», где Правдин был многие годы руководителем секции тенниса, выиграл Кубок Москвы и Советского Союза. За нашу команду выступали Александр Викторович Правдин, Зденек Зигмунд, Сергей Андреев, Михаил Корчагин и я.

Правдин был великолепным теннисистом. Но он еще в прошлом и хоккеист (играл за сборную), гребец, боксер, лыжник, словом, разносторонний спортсмен.

С первого выхода на теннисную арену постоянным соперником до самого последнего дня моей спортивной карьеры был Семен Белиц-Гейман, ныне заслуженный тренер СССР, наш главный теоретик тенниса. Мы познакомились мальчиками на платформе станции Загорянка, где оба жили и играли. И вот с тех пор каждый год в различных разрядах – в одиночном, парном или смешанном – мы оспаривали победу друг у друга. Мы так хорошо изучили друг друга, что, казалось, – каждая встреча должна проходить в одном ключе и все заранее должно быть известно. Четыре раза жребий сводил нас в финалах всесоюзных личных соревнований. И каждый раз я ждал от своего соперника новой тактики, неожиданных решений.

Белиц-Гейман был всегда в поиске. Рано он увлекся тренерской, педагогической работой, анализировал каждый матч своих соперников, интересовался современной техникой, лучшими игроками мира. Он много тренировался, больше, чем все мы, его товарищи. Он уделял огромное внимание физической подготовке. Я жалею, что он рано закончил свою спортивную деятельность, перестал выступать в соревнованиях. У него было чему поучиться. И теперешние наши мастера, вышедшие на международную арену и добившиеся больших успехов, видевшие все самое лучшее в мировом теннисе, думаю, с интересом бы посмотрели, как играл их наставник.

У него была прекрасная подача. В годы его расцвета к нам приезжали теннисисты Венгрии, Польши, Югославии и в один голос заявляли, что у Белиц-Геймана лучшая подача в Европе. Здорово он играет у сетки, ничего не скажешь! Прекрасно играл с воздуха, бил смэш по отскочившему мячу (так у нас сейчас не бьет никто, включая чемпионов). Словом, это был прекрасный теннисист, грозный соперник.

Мне везло. Играл я с Белиц-Гейманом удачно. Наши матчи проходили то в быстром, ураганном темпе, то в замедленном. Однажды мой тренер, Владимир Николаевич Спиридонов, обратил внимание на положение Белиц-Геймана при подаче. Он подавал таким образом, что в момент удара на какое-то мгновение терял противника из виду. Вот в эти считанные доли секунды по совету тренера я уходил в коридор с площадки и сильным ударом справа бил мимо стремительно мчавшегося к сетке противника и почти всегда выигрывал очко.

Помню, в одном матче на первенство Москвы мой соперник действовал очень медленно. Я же решил изменить свою тактику «замедленных действий». Играл и ходил по площадке (поверьте, это было нелегко) еще медленнее своего соперника, собирал мячи, делал паузы, заставляя его мучительно ждать, когда же будет продолжена встреча. Но чаще всего я предлагал Белиц-Гейману очень быстрый темп, владел инициативой и непрерывно атаковал, не давая блестящему «сеточнику» первым занять позицию впереди. Ну а так как в его игре, как и у каждого из нас, есть свои недостатки, в частности слабый удар слева, я добивался успеха.

Но вот финал первенства страны 1945 года. Начинается игра. Не понимаю, что происходит со мной. Ничего сделать не могу. В таком ураганном темпе, который предложил мой соперник, мы еще никогда не играли. Белиц-Гейман полностью хозяин площадки: он играет у сетки, его мощные смэши, удары с воздуха, с лета приносят ему важные очки. Белиц-Гейман впереди. Я понимаю, что не смогу выиграть матч, если не заставлю противника отступить от сетки, если не завладею инициативой. После перерыва в четвертой партии (Белиц-Гейман выиграл две) борьба была на редкость упорной. С любого мяча я шел вперед. Задача одна – заставить соперника отступить, отойти от сетки. Шел, как мы говорили, на абордаж и… Белиц-Гейман дрогнул, отступил. Этого было достаточно. Обстановка на площадке изменилась, теперь уже я был хозяином положения и в тяжелой борьбе довел матч до победы в пятой, решающей партии.

Я всегда очень удачно играл против «Динамо», в командных, да и в личных соревнованиях, выигрывал у Новикова, Белиц-Геймана, Корбута и других на Центральном корте «Динамо». Динамовцы, в конце концов, «рассердились» и «закопали» несчастливое для них место – корт с трибунами на четыре тысячи мест. Теперь его нет. Конечно, это шутка, но корт, принесший мне столько радости и побед, был мне особенно дорог.

Одного теннисиста, не скрою, я боялся всегда и к встрече с ним готовился особенно тщательно – отдыхал, набирался сил. Теннис – атлетическая игра, и матч продолжается иногда три, четыре, пять часов. Спортсменам приходится непрерывно перемещаться на площадке, все время находиться в движении, производить из самых различных положений удары по мячу, быстро решать различные тактические задачи, возникающие в ходе борьбы. Матчи же с Негребецким всегда были упорными, на редкость нервными, и хотя победа чаще была на моей стороне, три самых главных, самых важных матча закончились победой выдающегося мастера, каким являлся Эдуард Негребецкий.

Это был Геркулес. Стройный, красивый, обаятельный, темпераментный. Смелой манерой игры, мощными разнообразными ударами он завоевал сердца поклонников тенниса во всех городах нашей страны. Это был любимец публики. Даже когда выдержка изменяла ему и он «сердился» на площадке, – а «сердиться», смею вас уверить, он умел, – то и тогда смотреть на него было одно удовольствие. У него была мощнейшая первая подача. Самобытный, беспощадный удар справа, и когда он получался, когда Негребецкий был в ударе, жалко было его противников. Он буквально уничтожал их. Против Негребецкого не устоял даже сам чемпион мира Анри Коше, правда, всего в одной партии. Негребецкий играл красиво, в остро атакующем стиле. Атака была его стихией, а у сетки с воздуха, с лета он играл превосходно. В матчах с Негребецким мне приходилось решать непростую задачу – завладеть инициативой, вести игру, не дать сопернику развернуться, потому что более мощного теннисиста, чем он, трудно себе представить, надо было подавить его, не дать возможности перейти в наступление. Но если он атаковал…

Помню, в матче на Кубок Советского Союза наш поединок в очень жаркую, 40-градусную, погоду в Киеве продолжался свыше четырех часов. В течение одиннадцати игр я только… собирал мячи. Ничего не мог сделать. Его сильнейшие удары достигали цели. Преимущество его было подавляющим. Любой ценой я пытался изменить ход борьбы на площадке, овладеть инициативой – ничего не получалось. Но мы, теннисисты, знали, что Негребецкий помимо высокого мастерства обладал еще и не очень уравновешенным характером. Нервы в любую минуту могли его подвести… И я продолжал борьбу, надеясь на лучшее.

В пятой, решающей, партии, я все же вырвал победу, но какой ценой! Это единственный случай, когда в ходе матча я был в полном смысле слова в нокдауне – на какое-то мгновение потерял сознание и опустился на колени.

Зрители любили наши встречи. Мы «обстреливали «друг друга, так сказать, из орудий главного калибра. Любители шли на матч, считая, что будет «либо блеск, либо треск». Один раз я по совету своих учителей применил любопытную тактику, которая принесла мне успех. Это было в 1950 году, когда я выиграл зимний чемпионат. Игра, как обычно, была мощной, темпераментной. Каждый из нас хотел как можно скорее выиграть очко – за счет мощной подачи или «сильного удара справа. Мы стремились опередить друг друга у сетки. Каждый из нас старался навязать сопернику свою волю. В теннисе принято всегда играть под менее активный, слабый удар. У каждого соперника есть свое уязвимое место. У Негребецкого таким слабым местом считался удар слева, удар неатакующий, защитный, отыгрывающий, резаный. И Негребецкий ждал, что при первой возможности я буду направлять мячи именно под левую руку. Я же сделал все наоборот: при подаче посылал мяч под его сильнейший правый удар, атаку начинал, направляя мяч по диагонали, «под право». Это было неожиданно, и ленинградец часто не принимал моих подач, позволяя набирать мне важные очки. Когда же он удачно отбивал подачи ударом справа, он невольно при этом отходил в правый угол корта, оставляя оголенной большую его часть. Этого было достаточно, чтобы я мгновенно направлял следующий мяч в левый угол площадки. Негребецкому приходилось перемещаться вдоль задней линии, чтобы успеть отыграть мяч ударом слева. Это доставляло немало беспокойства моему сопернику, всегда стремящемуся прикрыть свой левый угол, чтобы оттуда бить своим излюбленным мощнейшим ударом вправо.

Негребецкий был прекрасным парным игроком. Имея такую грозную подачу, «убивая» с воздуха все мячи противника, он был неразрешимой загадкой для соперников. После гибели Зденека Зигмунда в течение трех лет я был партнером Негребецкого. За три года выступлений мы выиграли три чемпионата страны, и наш дуэт не знал поражений.

Я любил Негребецкого, был поклонником его таланта, восхищался его спортивным долголетием. Однажды мы встретились с ним зимой на кортах «Динамо» в Москве в финале смешанного соревнования. Он играл с Налимовой Т., я – с Клочковой 3. Начало нашего матча задержалось, финал проходил поздно, и все знали, и мои противники в том числе, что вечером во МХАТе спектакль «Последние дни» Булгакова, где я был занят и должен быть в театре не позже двадцати минут десятого, но у нас развернулась такая борьба, что выиграть не могли ни мы, ни они. Я стал нервничать: надо было ехать в театр. В решающей партии при счете 6:6 я сказал своей партнерше: «Если мы сейчас не выиграем, я проигрываю». Выиграть мы не сумели, я нарочно проиграл две игры, доставив огромное огорчение Зинаиде Георгиевне Клочковой – моей партнерше, великолепно игравшей «микст». Она одна из первых научилась, и хорошо научилась, играть у сетки (в то время сделать это было не так просто). Она успешно выступала в парных играх, ей было присвоено высокое звание заслуженного мастера спорта. Я «подвел» Клочкову, но в театр успел, отделавшись легким испугом, – на следующий день был вывешен приказ: мне объявили замечание за то, что я опоздал на несколько минут.

Эдуард Эдуардович хранил в своей коллекции спортивных призов и впервые учрежденную в 1947 году для теннисистов чемпионскую медаль. В финале эту почетную награду у Негребецкого оспаривал я. Это был наш десятый после войны матч, в девяти мне удалось одержать верх. Но десятый выиграл Негребецкий.

Потом, будучи комментатором, уже спокойно и трезво оценивающим свое спортивное прошлое, я как-то спросил Негребецкого: «Эдик, скажи мне, пожалуйста, как ты выиграл у меня в Ленинграде?» Это был рассказ о том, как он готовился к поединку, придумал тактику, исходя из моих недостатков, и, четко выполнив свой план, добился победы. Я сидел, слушал его интересный рассказ, сам же думал о другом – о своем поражении в этом матче. У меня был свой рассказ, свое объяснение…

Я был влюблен в одну девушку, собирался жениться. Она была со мной в Ленинграде. От одного ее взгляда сил на корте прибавлялось втрое. Но здесь, в Ленинграде, выяснилось, что мы хоть и долго, но плохо знаем друг друга. У каждого спортсмена есть свои привычки, свои обычаи. Я не был исключением. Перед каждым матчем в Москве я всегда ходил в Театр оперетты. Очень любил я этот театр! Смотрел какой-нибудь спектакль, только два акта, и шел домой. Здесь, в Ленинграде, у меня был другой маршрут – от гостиницы «Астория» до Театра имени Кирова. Шел и думал о предстоящей игре, о своей завтрашней тактике, словом, готовился, настраивался, успокаивался.

Моя подруга стала ревновать меня, подозревая, что я хожу на свидания, и с каждым днем все больше убеждалась, что я «плохой». Мои друзья и тренеры старались ее успокоить, но все было напрасно. И за час до решающего матча, когда я готовился к финалу с Эдиком, открылась дверь, вошла она и сказала самую злую фразу, какую только смогла сказать в тот момент: «Все равно проиграешь». Весь матч я не мог отделаться от этой фразы. Проиграв, я перепрыгнул через сетку, поцеловал Негребецкого и убежал к Неве. Слез моих никто не видел. Но они были. Было очень горько. Словом, «жизнь была кончена». (Я вернул себе чемпионский титул, но случилось это через четыре года, в 1951 году. После бессонных ночей, минут отчаяния, душевных страданий, неудач, взлетов и падений.)

Из Ленинграда в Москву я не поехал. Поехал в Таллинн. С благодарностью до сих пор вспоминаю трогательную заботу эстонских друзей о страдающем экс-чемпионе. В Таллинне я выиграл открытый чемпионат. С удовольствием вспоминаю свой поединок с… гроссмейстером Паулем Кересом. Нет, не за шахматной доской – мы сражались на теннисном корте. Не удивляйтесь, Керес был хорошим теннисистом.

Начались неудачи, пошли сплошные поражения. На зимнем чемпионате я занял шестое место. В альбоме у меня сохранился снимок: стоит мрачный Озеров после поражения и как будто говорит: «Ну, добивайте. Кто следующий?»

С театром я уехал в Ригу. Времени свободного было много. На прекрасных площадках – красных, кирпичных – я готовился к встрече с Негребецким, жаждал реванша, спал и видел Негребецкого, не мог успокоиться. Тренировался я хорошо, помогал мне чемпион Риги Штейнберг. И вдруг директор театра получает телеграмму, в которой московские организации просят отправить артиста Озерова в столицу на финальный матч по теннису на кубок города (фактически решающий матч на Кубок СССР). Оказалось, что Озеров все-таки нужен команде.

О моем приезде в Москву знал только тренер Спиридонов. Мне хотелось внести элемент неожиданности, заставить динамовцев, наших противников, поволноваться. Я появился на кортах ЦСКА за пять минут до начала матча. Динамовцы не рассчитывали на встречу с бывшим чемпионом. Никто не знал, в какой я спортивной форме. Элемент неожиданности сделал свое дело – противник разволновался. Словом, я выиграл две одиночные игры, третье очко дал в паре и вновь улетел в Ригу. Кубок остался за «Спартаком».

На матче Москва – Ленинград я взял реванш у Негребецкого. Одиннадцатый поединок между нами закончился в мою пользу, но по-настоящему на ноги я не встал. Неудачи продолжали преследовать меня.

Грех жаловаться. Фортуна проявляла благосклонность ко мне гораздо чаще, нежели ко многим моим товарищам по спорту. Не раз я выигрывал высший теннисный титул страны, был неоднократным чемпионом Москвы, выходил победителем первенств Эстонии, Риги, Ленинграда, Батуми, Свердловска. В память о победах на кортах дома хранится много медалей, грамот, призов. Но есть среди них медаль, которую я считаю самой дорогой своей наградой, – это золотая медаль чемпиона СССР по теннису 1951 года.

…Мальчиком я однажды неловко спрыгнул с голубятни. Произошло, если применить терминологию врачей, «ущемление мениска». Неделю я лежал в постели, а потом все прошло. Прыжок с голубятни напомнил о себе снова в 1938 году. Много неприятностей причиняло больное колено, но делать операцию не хотелось, и я «приспосабливался». Играл сначала с эластичным бинтом, а потом с наколенником. Два раза в год – в начале сезона и осенью, когда давала себя знать перегрузка, – мениск «выскакивал». Неделю я валялся в постели, а потом чувствовал себя на корте вполне уверенно.

В конце сезона 1950 года я играл в Москве на кортах ЦСКА финал чемпионата СССР с моим постоянным соперником заслуженным мастером спорта Эдуардом Негребецким. Две партии я выиграл, одну проиграл, в четвертом сете счастье мне вновь улыбнулось. Когда до победы оставалось пять мячей, мениск «выскочил». Я едва ходил по площадке и проиграл подряд 8 геймов в решающей партии – 6:0. Золотая медаль отправилась в коллекцию спортивных трофеев в Ленинград.

И все-таки я не решился бы на операцию, если бы не один курьезный случай. Зимой 1951 года я должен был играть парную встречу на первенство Москвы. Вышел из квартиры, спустился по лестнице – бац, мениск «выскочил». Пришлось позвонить на корты и сообщить о своем нездоровье. Судьи, однако, решили, что я ввожу их в заблуждение, и потребовали от меня медицинскую справку. Так я попал на прием к профессору Абраму Моисеевичу Ланда.

Доктор «Спартака» Елена Константиновна Якушева, профессор Ланда, его жена Нина Михайловна осматривали меня втроем.

«Справка может быть одна, молодой человек, – резюмировал Ланда. – У вас в колене „бродят мыши“. За десять лет оторвавшийся мениск причинил много вреда всему суставу колена. Хотите оставаться актером и теннисистом – немедленно на стол».

Профессор Ланда – крупнейший в нашей стране специалист в области заболеваний коленных суставов. Он лечил и возвратил в строй известных футболистов Николая Дементьева, Григория Федотова, Леонида Соловьева и многих других. Если Ланда сказал «на стол», хотя мне этого не хотелось, надо было подчиняться.

В марте операция состоялась. Делал ее профессор собственноручно. Как я узнал позже, случай с моим коленом оказался трудным и редким в медицинской практике. Недаром присутствовало много учеников Ланда, а сама операция была описана в специальной литературе во всех подробностях.

Я умолял сделать мне общий наркоз, но профессор считал это излишним. Страху во время операции я натерпелся вдоволь. И почему-то повторял только одно слово – «кошмар». Ланда так меня потом и прозвал – «Кошмар». Сделали мне укол местной анестезии.

– Кошмар, – сказал я.

Потом почувствовал, что колено вроде побрызгали кипятком.

– Начали? – снова подал голос я.

– Нет еще, – ответил Ланда, усиленно орудуя обеими руками.

Через несколько секунд я изловчился взглянуть, что же все-таки делается с моим коленом, если еще не начали…

– Кошмар, – опять сказал я, увидев, что все колено давно раскрыто, операция идет полным ходом, и больше не шевелился.

Уже в конце операции Ланда обратился ко мне:

– Когда чемпионат СССР?

– В сентябре, – ответил я, собрав последние силы, чтобы не застонать от боли.

– Прошу вас победить в этих соревнованиях. Потом можете проигрывать Негребецкому, Андрееву – кому угодно, но этот чемпионат ради медицины, ради нашей дружбы вы должны выиграть, вы должны стать чемпионом.

– Постараюсь, – сумел выдавить я, а про себя подумал: «Какой выигрыш, какая победа…» Пятеро дюжих санитаров с трудом «транспортировали» навсегда отыгравшегося, как мне тогда казалось, Озерова из операционной в палату.

23 дня спустя после операции я появился на корте. Во время финального матча зимнего первенства страны между Негребецким и Андреевым рядом с площадкой поставили стул с табличкой «Место Озерова». Добрался я до этого стула с помощью костылей, еще долго «сопровождавших» меня повсюду.

Матч Негребецкого с Андреевым произвел на меня сильное впечатление, проходил он поистине в бешеном темпе. Соперники буквально летали поплощадке. «Так играть я никогда не буду», – думал я. И вновь горько становилось на душе от этих мыслей.

Говорят, время – лучший врач. Нога моя потихоньку «приходила в себя», получил я и моральную поддержку: мне, начинающему тогда спортивному комментатору, редакция «Последних известий» Всесоюзного радио доверила провести несколько ответственных репортажей о футбольных матчах ведущих команд. Это ободрило, отвлекло от невеселых дум.

Недель через семь после операции я вышел на корт с ракеткой в руках. Предстояла встреча с одним из корифеев – заслуженным мастером спорта Борисом Новиковым. Впрочем, поединок этот носил весьма своеобразный характер. Я вышел на площадку, оставил костыли, подал четыре раза и повел – 1:0. Больше я не взял ни одного гейма. Никто, и я в том числе, не рассчитывал на мою победу в этом матче. Просто команде «Спартак», выступавшей в розыгрыше Кубка СССР, нужно было убрать Новикова с пути моих партнеров – Андреева и Корчагина, подставив ему Озерова. Это сыграло свою роль – спартаковцы выиграли почетный трофей.

А неделю спустя мои «спутники» – костыли – были отставлены. Но еще долго Ланда заставлял меня ходить с палочкой. Во время легких тренировок, которые я проводил с моим большим другом, в прошлом отличным хоккеистом, игроком сборной, председателем Федерации тенниса города Москвы Сергеем Сергеевичем Ломакиным – человеком изумительной души, большого сердца, любящим спорт, знающим спорт, веселым, доброжелательным, – эта трость всегда стояла у судейской вышки.

Под осень я приехал в Батуми на тренировочный сбор перед чемпионатом СССР. Много раз в своей жизни гостил я в столице Аджарии. Играл ли в турнире, тренировался или просто отдыхал – здесь я всегда чувствовал себя, как нигде, легко и радостно. В Батуми – я дома.

К концу сбора я уже обыгрывал всех одноклубников, за исключением Корчагина и Андреева. Ответ на вопрос, включить ли меня в команду, должен был дать контрольный матч с Корчагиным. В этом поединке мне удалось выиграть только одну партию, но в команду меня взяли. И на сборе в Батуми, и на играх командного первенства в Тбилиси я все время ощущал пристальное внимание: Озеров, что он и как? Я, однако, не торопился раскрывать свои карты. Со слабыми соперниками играл вполсилы, нажимая только в решающие минуты. «Озеров не тот, подвижности нет, одна подача осталась». «Пусть так думают. Чем меньше соперники узнают обо мне до решающих поединков, тем лучше». Впервые в полную силу я играл с Негребецким в финале командного первенства в матче московского «Спартака» и ленинградского «Динамо». На перерыв мы ушли при счете 2:1 в мою пользу. В четвертой партии я вновь был впереди – 4:1. Но в конце матча сказалась моя недостаточная тренированность. Я не успевал за быстрыми эффектными ударами Негребецкого и проиграл матч. Поражение подействовало на меня удручающе. До начала личного первенства страны оставалось два дня, а я не мог решить, выступать мне или отказаться от борьбы. Беда никогда не приходит одна. Мало того, что мне пришлось перенести операцию, меня оставил тренер В. Спиридонов. И не просто ушел, а стал работать с одним из моих главных соперников – Сергеем Андреевым. Так что и посоветоваться было не с кем. Я подумал, подумал и решил в личном первенстве СССР не участвовать. Но тут вмешался главный судья соревнований Константин Иосифович Масс.

– Коля, ты должен играть, – сказал он мне. – Даже если займешь пятое или шестое место, мы будем знать – Озеров вновь в большом теннисе, вновь с нами, несмотря ни на что.

Масс настоял на своем. Нельзя не прислушаться к мнению человека, который сделал для тебя столько добра!

Знаток тенниса, обаятельный, славный человек, всеобщий любимец сыграл большую роль в моей жизни. Сколько полезных советов, и не только спортивных, давал он мне! А футбольный секундомер, подаренный им в день моего первого репортажа, я храню до сих пор.

И вот я – участник чемпионата. Вначале вновь решил прибегнуть к тактике «больного теннисиста», играл еле-еле, в нужный момент нажимал и «непонятно чем» побеждал.

Жизнь все-таки состоит не из одних только черных пятен, нет-нет да и мелькнет «солнечный зайчик». Для меня таким «солнечным зайчиком» была сенсационная победа Семена Фридлянда в четвертьфинале над Негребецким. Надо сказать, что Семен Фридлянд принадлежит к такому роду теннисистов-защитников, играть против которых легко, но добиться победы очень трудно. Где-то ленинградец что-то не рассчитал, где-то чуточку поспешил и в итоге вынужден был сойти со столбовой дороги чемпионата.

В полуфинале вместо ураганного, мощного Негребецкого со своими страшной силы подачами, «пушечным» плоским ударом справа, стремительными ударами с лета моим соперником стал спокойный Фридлянд. Темп в этой встрече – самое важное при моем неокрепшем колене – регулировал только я. Матч закончился моей сравнительно легкой победой. Я – в финале. Казалось, о чем еще мечтать измученной душе! Но в этот момент во весь голос во мне заговорил спортсмен – победить, победить во что бы то ни стало! И не только соперника, но и изменившего мне тренера. Да, как это ни парадоксально звучит, в финале у меня было сразу два противника: Сергей Андреев и мой бывший наставник, его новый тренер Владимир Николаевич Спиридонов.

В свое время со Спиридоновым мы разучили тактический прием игры, который для себя назвали «метод повторения». К примеру, я посылаю сопернику мяч вправо, он отражает его и ждет удара в противоположный угол, а я в это время неожиданно для него повторяю удар в то же место. Далеко не всегда противник успевал погасить скорость, развернуться и вновь отразить мяч. Лучше всего я обводил слева по прямой. Все это прекрасно знал Спиридонов. А раз так, решаю не пользоваться «повторением «и обводкой по прямой. Я всегда придавал большое значение хорошо разработанному плану предстоящего матча. Как актер перед спектаклем повторяет роль, как музыкант просматривает партитуру перед концертом, так и теннисист должен спланировать накануне встречи, если хотите, мысленно провести, «сыграть» матч.

На этот раз вместе со своим одноклубником и добрым товарищем Михаилом Корчагиным я готовился к поединку особенно тщательно. Внезапно хлынувший на Тбилиси дождь дал нам возможность обдумать все не спеша, а мне еще и отдохнуть денек перед финалом. Помимо того, что решено было отказаться от известных бывшему тренеру тактических приемов, намечено было следующее: во что бы то ни стало заставить Андреева с самого начала матча волноваться. В финале перед ним должен предстать не больной Озеров, а теннисист, готовый биться до последнего. Удастся мне выиграть два первых гейма, ошеломить противника – победа будет за мной. И вот настал день решающего матча. Вышли на разминку. Андреев бьет вправо – стою, бьет влево – стою. Показываю: плохо дело, подвижности нет. О том, что я мечтал и готовился выиграть, что буду биться за победу, соперник, по моим расчетам, должен узнать, только когда начнется матч. По жребию мне досталась выбирать. «Пусть подает», – говорю судье.

Пока не разогреешься, не войдешь в темп игры, пока не пройдет волнение, подача всегда идет не гладко. Так было и на этот раз. Андреев подает. Справа сильно встречаю. «Катюша» – так называли теннисисты мой удар справа – удалась. Андреев подает и выходит вперед. Он ждет обводки по прямой. Напрасны надежды – мяч летит мимо прямо по диагонали. Андреев бежит вплотную к сетке – выжидаю удобный момент, кидаю «свечку». Еще один косой удар, и гейм мой. Теперь мне подавать. Зрители подбадривают. Я атакую. И вот первая задача выполнена, два гейма за мной – 2:0. Вместо того, чтобы атаковать и подавить меня скоростью, темпом, Андреев допускает роковую ошибку – уходит к задней линии, решив, видимо, поиграть, «помучить» не совсем окрепшего после операции соперника. Это как раз мне и нужно. Инициатива полностью в моих руках. Игра идет в удобном для меня темпе. 6:4 – первый сет за мной. Во второй партии, имея подавляющее преимущество, я настолько разыгрался, что отдал противнику только один гейм. 6:1.

Третий сет. Наконец-то Андреев понял свой промах. Он атакует. То и дело идет в ход «хлопушка» – известный андреевский удар справа по диагонали. А у меня сил все меньше и меньше. Понимаю, что надо сделать все, чтобы вырвать победу именно в третьей партии: позже противник приободрится и обыграть его будет гораздо труднее. Понимаю, все понимаю, но сил нет. 20 дней тренировок, конечно, очень мало, чтобы уверенно провести матч такого накала. Третий сет – Андреева. После перерыва развернулась упорная борьба – 1:1, 2:2, 3:3. Каждый выигрывает свою подачу. 4:3. Я впереди. Теперь во что бы то ни стало надо выиграть подачу соперника! Кажется, удается: в восьмом гейме при подаче Андреева – «меньше».

Пять мячей остается до победы. Пять мячей, и я – чемпион. Вспышкой молнии проносится в сознании: Москва, корты ЦСКА, до победы, до золотой медали пять очков, пять мячей и вдруг… мениск. Неужели опять повторится? Андреев подает. Рванулся навстречу мячу – что-то хрустнуло в колене. Все? Нет, показалось, с ногой все в порядке. Точный удар – гейм мой. 5:3. Мне подавать. Бью. Попал. Остается три мяча. Силы уходят… Я на операционном столе. Ланда наклоняется надо мной: «Когда чемпионат СССР?.. Прошу вас выиграть это соревнование ради медицины, ради нашей дружбы».

Два мяча до победы. «Справку. Дайте справку, Озеров», – вдруг обращается ко мне судья.

Нет, показалось. Еще не хватает такой чертовщины, как галлюцинации! Нервы на пределе. Как нужны ободряющий взгляд любимого тренера, улыбка, знакомые слова: «Борись, борись!»

Этого нет. Тренер – по ту сторону сетки. Он наставник соперника. Вспоминаю свой звонок Спиридонову: «Володя, спасибо за все, ты свободен». Он свободен, а я? Я один, один…

Матчбол – один мяч до победы.

…Батумский вокзал. Сколько тут друзей! Их милые лица, улыбки у меня перед глазами. «Коля, мы с тобой!» Словно прибавилось сил, подача вышла отличной. Все!! Победа!!!

«Нет», – объявляет арбитр. Судейская ошибка – с кем не бывает! Но кажется – лавина обрушилась на меня с этим коротким «нет».

Нервы, нервы… Чуть не плачу. Выдержу ли? «Ровно», «меньше» – доносится голос судьи. Неужели проиграл?

Мысли бегут. В гостиничном номере ворох цветов – от тбилисских друзей, телеграммы от товарищей по театру и редакции «Последних известий». Тбилисский корреспондент Всесоюзного радио мечется от корта к телефону. Вызывает Москва. Вопрос один и тот же: как играет Озеров? Это уже не для эфира, это волнуются друзья. Как не хочется их подвести! Снова «Ровно»! «Больше». Снова до победы один мяч.

В театре есть такое понятие: «внутренний монолог». Это страшно трудный монолог. Его не слышит публика, его знаешь и слышишь только ты. Это твои мысли, твое понимание не только роли – понимание жизни, твое отношение к ней, это разговор с самим собой, когда нельзя уйти от трудных вопросов, когда надо сказать всю правду, все так, как есть. У каждого из нас есть свой внутренний монолог, и у спортсменов, конечно, свой, особенный, неповторимый. Когда я видел на помосте Юрия Власова, когда я мысленно пытался встать в ворота рядом с Яшиным или Коноваленко, я думал о том внутреннем монологе, который они произносят на своей спортивной сцене. Я думаю о монологе, который никто не слышит и о котором мало кто вообще знает, но он – есть, он звучит, и иногда мне кажется, что я слышу его, и тогда начинаю понимать пантомиму Власова, его могучую богатырскую пантомиму, начинаю понимать Яшина и Коноваленко. И, поверьте, когда мне кажется, что я слышу их, своих друзей, которые молча, без слов играют свои трудные главные роли на глазах у миллионов людей, я хочу, чтобы их слышали все, я мучительно ищу слова, которые могли бы… озвучить неслышные монологи моих героев. И если я нахожу эти слова, я счастлив. Я понимаю и слышу внутренние монологи спортсменов потому, что сам не раз произносил их на песчано-желтых сценах теннисных кортов. И как много было этих монологов! Но кто их слышал?..

Вот и сейчас, знает ли Сергей Андреев, что не его я вижу, несущегося ко мне с ракеткой, как с пикой наперевес, а строгое лицо профессора Ланда, который только что закончил операцию, и пока сестры бинтуют мою распоротую, а потом зашитую коленку, слышу, как он говорит мне: «Вы должны стать чемпионом». Голос профессора зовет к победе, глаза добрые, чуть с хитринкой, смотрят ласково, успокаивающе.

Пять, четыре, три, два мяча – выстраданы, пережиты! Остался один последний, решающий мяч!

Подаю. Андреев отвечает и мчится вперед. Какое-то мгновение выжидаю. Обводки по прямой не будет. Немножко наклоняю ракетку – свеча. Теперь вперед, в атаку! Андреев отбивает. Я угадываю направление полета мяча, делаю замах, соперник совершает ложное движение, задерживается в левом углу и ждет повторения удара в тот же угол. Нет, косо, только косо! Дрожащей от усталости и нервного напряжения рукой бью по диагонали. Мяч ударяется о землю, взлетает воздух и снова опускается на стороне противника. Всё. Чемпион! Ровно семь месяцев прошло после операции – день в день, золотая медаль моя!

Четыре года прошло с тех пор, как я лишился чемпионского титула. Мечтал, ждал, надеялся, верил и вновь сомневался, что смогу быть первым. Как же долго я ждал этого счастливого дня! Не могу сдержать слез радости, а в Москву летит телеграмма профессору Ланда, чародею, вернувшему меня к спорту, к жизни: «Рад доложить – задание выполнено. Бесконечно счастливый, на всю жизнь благодарный, всегда ваш – чемпион Советского Союза по теннису Николай Озеров».

Вот такая история связана с золотой чемпионской медалью 1951 года, которую я считаю своей самой дорогой спортивной наградой.

Я стал актером, окончив ГИТИС имени Луначарского. Но с каждым днем убеждался, что работу в театре совмещать со спортивными выступлениями, поддерживать форму, выступать в большом спорте становилось все труднее. К тому же раньше я только работал в театре и играл в теннис, а тут у меня появилась еще одна очень интересная профессия – спортивного комментатора. Меня стали посылать в командировки не только по стране, но и за рубеж. После Олимпийских игр 1952 года сразу с самолета я попал на очередное первенство страны по теннису и расстался с чемпионским званием. К этому горькому дню я был готов, потому что полтора месяца не держал в руках ракетки. В 1953 году (мне был 31 год) я снова выиграл звание абсолютного чемпиона Советского Союза по теннису (победил в одиночном, парном и смешанном соревновании), пришел к руководителям Комитета физкультуры и сказал, что больше я в теннис играть не буду…

«Заслуженный мастер спорта Н. Озеров („Спартак“, Москва), будучи в свое время одним из сильнейших теннисистов и чемпионом страны, успокоился на достигнутом, с безответственностью относится к необходимости повседневно совершенствовать свое дальнейшее мастерство.

В течение длительного времени т. Озеров недооценивал значение общей физической подготовки, распылял свое внимание и время на различного рода деятельность, в тренировочной работе не имел устремленности, совершенно не соблюдал режим.

Приказываю: вывести кмс Озерова H.H. из состава сборной команды СССР по теннису, предупредив, что, если он не добьется в ближайшее время значительного подъема своего спортивного мастерства, к нему будут приняты более серьезные меры воздействия».

Это вы читаете фрагменты из приказа председателя Спорткомитета от 1 августа 1953 года за номером 324. Так заканчивается моя теннисная карьера. Мне всего 31 год. Это самая моя большая обида. Если хотите – «камень за пазухой». Нет, конечно, никакого камня нет, но это самое грустное воспоминание о моей теннисной карьере.

У меня умирал отец, по ночам ему было плохо, нас вызывали в больницу. К тому же брат мой, молодой кинорежиссер, снимал фильм «Арена смелых», и я не мог оставить маму одну.

А в это время приехали венгерские теннисисты. Нет, матчей у нас не было, были совместные тренировки, которые заканчивались по воскресеньям товарищескими играми. Собственно, матч – не матч, тренировки – не тренировки, а жить надо на сборе обязательно, в гостинице ЦДКА, на площади Коммуны. Все было построено на недоверии, а вдруг уйдет, нарушит режим, натворит что-нибудь.

Я жил от ЦДКА очень близко и решил для себя, что ночевать буду дома – оставить маму не мог. Я человек настроения, и настроение в моих спортивных результатах имело немаловажное значение. А тут все было плохо, и к тому же неудачно сыграл товарищеские игры. Руководство было недовольно, меня пытались заставить ночевать на сборе, но я был непреклонен. Вызвали к зам. министра Верескову, который в хамском тоне сказал, что, если понадобится, они воспитают сто Озеровых. Я, конечно, ответил, ответить я умел… На этот раз авторитет чемпиона был достаточно высок, и меня оставили на сборе.

А в заключительный день сбора, когда я пришел на тренировку, мой товарищ Михаил Новик сообщил: «Коля, тебя сегодня вызывают на тренерский совет, собираются выгонять со сбора в назидание потомкам». Но тренер объяснил, что на тренерский совет вызывают для того, чтобы лучше подготовить меня к последней встрече. В этот же день во время легкоатлетического забега на 800 метров я порвал себе мышцу и понял, что это надолго и ни на какой тренерский совет уже не пойду.

На следующий день начальник отдела тенниса Виктор Владимирович Коллегорский позвонил по телефону и спросил:

– Коля, почему ты не был на тренерском совете?

– Вы что, хотите выгнать меня со сбора?

– Нет, по советским законам мы не имеем права отчислить тебя со сбора, не пригласив на тренерский совет и не выслушав.

– А я, по советским законам, на бюллетене и приду, когда поправлюсь.

– Мы за тобой машину пришлем. – Машину за мной надо было присылать раньше.

Непрерывно раздавались один за другим телефонные звонки: от председателя Спорткомитета, его заместителей. Различные начальники хотели вызвать меня, чтобы поставить точку в отношениях со строптивым теннисистом Озеровым. Я пошел на встречу только с Романовым – председателем Спорткомитета. Разговор был короткий: ты зазнался, не тренируешься, занимаешься театром, радио, телевидением, разбрасываешься. Словом, вспомнил председатель все мои грехи: «Напрасно мы присвоили тебе звание заслуженного мастера спорта. Решение будет такое – выведем тебя из состава сборной СССР, снимем со стипендии. А когда исполнится тебе 50 лет, тогда и будешь артистом. А на сегодняшний день ты нужен стране как теннисист».

Тренироваться я стал, но очень осторожно, порванная мышца давала о себе знать.

В один прекрасный день меня неожиданно вызвали в Спорткомитет. На заседании Коллегии было человек 60. Не буду пересказывать, что там было. Было и смешное, и серьезное. Я только опередил всех начальников и сказал заученную фразу, что сделал для себя выводы и постараюсь в ближайшее время вновь вступить в строй сильнейших теннисистов страны.

Никто не ожидал такого быстрого покаяния, и после довольно-таки легкой критики было принято решение вывести меня из состава сборной команды СССР, снять со стипендии, ну и все такое.

До чемпионата страны по теннису оставался месяц. Папе стало немного лучше. Я начал готовиться под руководством Горохова, знаменитого в футбольных кругах тренера калининского «Спартака» и «Торпедо».

И вот за неделю до первенства страны в Киеве я послал телеграмму в Тбилиси своему другу Гиви Кокая: «Жду в 4 часа с ракеткой на корте». Прилетаю в Тбилиси, прихожу на корты – никого нет, лишь один Кокая расхаживает по площадке:

– Что такое, в чем дело?

– Гиви, я сыграю с тобой три матча, а ты скажешь, смогу ли я играть на первенстве страны или нет, судья нам не нужен.

Первый матч я проиграл, второй выиграл тяжело, третий – легко. Кокая благословил меня, сказав, что все будет в порядке.

И вот я в Киеве. Полная паника в руководстве чемпионата. Что делать с Озеровым, допускать или не допускать? Звонят в Москву. Из Москвы следует распоряжение: допустить, но как только проиграет, всю критику, какая будет в приказе председателя, обрушить на Озерова в газете «Советский спорт».

Не успел я сыграть ни одного матча, как автор статей В. Коллегорский уже писал в «Советском спорте»: «Эксчемпион страны не в форме, выступает ниже своих возможностей». Я подхожу к нему и спрашиваю: «Что же ты пишешь, я ведь не сыграл еще ни одного матча?» Начальник отдела тенниса отвечает: «Все равно видно, что ты играешь плохо».

Во всех соревнованиях – одиночном, парном, смешанном – я оказался в самых трудных подгруппах, но, видимо, так судьбе было угодно, что в тот год, когда скончался мой отец, я стал абсолютным чемпионом страны по теннису. До полуфинала чемпионата страны 1953 года в Киеве я дошел сравнительно легко. А в полуфинале встретился со своим одноклубником Михаилом Корчагиным. В то время он играл сильнее всех нас, выиграл первенство Москвы в финале у Сергея Андреева.

И вот – мой соперник Корчагин. Необычайно легко он расправляется со мной в первой и второй партиях 6:1 и 6:2 и ведет в третьей 4:2 и 40:15.

Обычно в таких случаях мы, журналисты, пишем о несгибаемой воле к победе, о смелости в решающий момент, о том, что «он не дрогнул».

Моя подача, первый мяч – в квадрат не попал. И, сделав небольшую паузу, решил, что «была не была», подам и второй мяч так же сильно. И подал еще сильней, и – попал.

И дальше, действительно, все изменилось на корте. Инициатива перешла ко мне. Корчагин заволновался. Я выиграл третью партию. Он вел после перерыва и в четвертой, и в пятой. И все же я выиграл. Это была судьба, я вышел в финал.

Обычно Корчагин за день до матча и в течение двух дней после матча не разговаривал со своим соперником, даже с другом. На этот раз он изменил своему правилу и прибежал сразу. «Коля! Сейчас подошел ко мне Коллегорский и сказал: „Что ты наделал, ты понимаешь, что ты наделал?!“»

Я вышел в три финала. Нагрузка очень большая, и с медицинской точки зрения играть три встречи противопоказано. Сейчас так и не играют ни у нас, ни за рубежом.

В Киеве жила моя партнерша, одна из лучших теннисисток страны – Ольга Калмыкова, великолепный мастер. Играть с ней было легко и приятно. Но в этот год теннис для нее кончился, заболели ноги. И я лишился партнерши. Зная о моих огорчениях в Спорткомитете, Ольга говорила: «Коля, ну что тебе сделать – убрать солнце, чтобы прохладно было? Сделаем!»

И на следующий день – прохладно, моросит мелкий дождь. Играть целый день, бороться за три золотые медали в такой обстановке, конечно, приятно. Единственная уступка, которую мне сделала судейская коллегия, – начали финал с мужского одиночного разряда. Обычно уступали женщинам.

Когда я вышел на корт, трибуны гудели в знак протеста против изгнания Озерова из сборной, снятия его со стипендии.

Я никогда так хорошо не играл, как в этот день. Но удачи пришли не сразу. Я любил отдавать подачу сопернику, хотя и по сей день считается, что подача – это преимущество. Я же рассуждал так: пока подающий волнуется, легче выиграть у него подачу, а потом на своей закрепить счет. Но такая тактика успеха мне не принесла, и первые три мяча я проиграл. И вдруг слышу, как совсем рядом, на футбольном стадионе, оркестр играет Гимн Советского Союза. В таких случаях все должны встать. Андреев начинает подавать, я же поднимаю руку и становлюсь по стойке «смирно». Никто не понимает, в чем дело. Андреев снова начинает подавать. Я повторяю свой тактический ход. Судья понял, что надо встать, и встал прямо на вышке. Поднялся весь стадион. И все честно отстояли три куплета, после чего я сделал 5 ударов и пошел меняться с Андреевым сторонами, ведя в счете 1:0.

Я выиграл 6:2, 6:3, 6:2. Давно так мощно и с таким удовольствием я не играл. Может быть, мне помог приказ председателя Спорткомитета, а может быть, добрые люди, которые всегда помогали мне в тяжелые минуты и в дни самых горьких испытаний.

Выиграв свою основную золотую медаль, я уже «завелся». Теперь я с вами поговорю! Зная, что в приказе написано о том, что я «разбрасываюсь», занимаясь разного рода деятельностью (имелось в виду радио, телевидение, театр), я взял микрофон у нашего киевского корреспондента и комментировал финальный матч Чувырина – Борисова.

Когда мы выиграли с Корчагиным пару, и я пошел вместе со своей новой партнершей Чувыриной играть против сильнейшего дуэта Налимова – Негребецкий, Налимова, увидев меня в таком безумном состоянии, сказала: «Что, третью идешь выигрывать?» – «Да, третью!»

Если бы можно было выиграть четвертую, пятую, я, наверное, смог бы в этот день выиграть все партии. Я чувствовал, что, играя и побеждая, я борюсь с несправедливостью, и правда на моей стороне.

А с крыши футбольного стадиона во время трансляции телефонисты связали меня с больницей, где лежал отец. Он был счастлив, узнав, что я стал абсолютным чемпионом страны: «Хватит, славу ты уже познал, займись делом! МХАТ, радио, телевидение». Так я и сделал.

«Озеров (Москва, „Спартак“), прибывший на соревнования недостаточно подготовленным, в процессе первенства обрел хорошую спортивную форму. С каждым днем он играл всё лучше и лучше и, продемонстрировав смелую атакующую игру, стал чемпионом».

На следующий день я уже был в Москве, в Спорткомитете, с просьбой снять меня со стипендии, больше я в теннис играть не буду. Наверное, мог бы еще играть. С тех пор титулов своих я не защищал, и в 1954 году у нас появился новый чемпион страны. Озеров в Таллинне не был.

Чемпионом страны стал Сергей Андреев.

Много лет он был первым. Это был грозный противник для всех конкурентов. Долгое время он считался своеобразным эталоном. Выиграть у него было чрезвычайно трудно. О тех, кто побеждал Андреева (что было крайне редко), говорили: «Растет настоящий теннисист». Особенно много беспокойства доставлял соперникам Андреева его мощный удар с лета, у сетки, с правой руки, так называемая андреевская хлопушка. Андреев любил играть с задней линии. И, надо признать, добился больших успехов в этом. Его считали игроком задней линии, играющим однообразно. Но, что поделаешь, Андреев легко побеждал всех, не затрачивая много сил, играя, так сказать, в тренировочном плане. Однако Андреев умел играть и у сетки. Стали поговаривать, что наш теннис деградирует, что никто не может обыграть Андреева. Как же так? И ему предложили стать тренером… Расставшись с большим спортом, в расцвете сил и таланта Андреев перешел на тренерскую работу и в течение 14 лет возглавлял нашу сборную. Андреев – великолепный тренер-практик, с колоссальным опытом, умеет указать, исправить технические недостатки, является настоящим фанатиком тенниса. Все его мысли, все дела подчинены только теннису. Под его руководством сборная Советского Союза добилась больших успехов, особенно команда мужчин в играх на Кубок Дэвиса.

«Ну а что же Озеров? – спросите вы. – Так ни разу не выходил на корт, расставшись с большим спортом?» Нет, я играл. Правда, я уже считал, что занимаюсь не спортом, а физкультурой, но тем не менее в соревнованиях участвовал. После того, как я закончил свои выступления, стал катастрофически толстеть. И когда в Москве проводилась I Спартакиада народов Советского Союза, а хороших теннисистов в Москве не было, меня попросили сыграть на Спартакиаде за московскую команду. Пришлось лечь в Институт питания имени Певзнера, проявить характер и за полтора месяца похудеть на 19 килограммов 500 граммов. По существу без всякой подготовки я вышел на корт в составе сборной Москвы. Играть было легко, физически я чувствовал себя прекрасно. Институт питания помог мне приобрести прежнюю физическую форму и я хоть и не блистал былым классом, но сумел выиграть три серебряные медали. И в дальнейшем участвовал в чемпионатах страны в парных, смешанных играх, завоевывал даже золотые награды чемпиона. Но все равно считал, что всерьез в теннис больше не играю, потому что совместить выступления в большом спорте с серьезной работой в театре и в спортивном эфире невозможно. Мой учитель – народный артист Советского Союза Виктор Яковлевич Станицын, в прошлом чемпион страны по академической гребле (он ходил на восьмерке), говорил: «Двум богам служить нельзя». А у меня появились еще и радио, и телевидение, то есть уже три, а то и четыре бога… Я это отлично понимал, хотя и тосковал по теннису.

Моему поколению не повезло. Нам не удалось принять участие в крупных международных соревнованиях. Были, правда, совместные тренировки со спортсменами социалистических стран, а потом и товарищеские матчи. Но разве могли они заменить официальные турниры, настоящие соревнования! Мне удалось (я до сих пор горжусь этим) выиграть у чемпиона Югославии Митича, даже счет помню – 8:6, 6:3, 6:1. Это был один из лучших моих матчей на закрытом корте «Динамо». Вспоминаю, как выиграл у одного из сильнейших игроков Европы моего времени, многократного чемпиона Польши Владислава Сконецкого, венгра Гуляша и ветерана чехословацкого тенниса Сибы. Был я и призером III Всемирных дружеских спортивных игр в парном разряде, они состоялись в Москве, но, к сожалению, мне и моим товарищам не довелось участвовать в открытых чемпионатах Франции, Италии, других стран и, конечно, в Уимблдонском турнире.

Трудно и как-то неловко давать оценку своей спортивной деятельности, со стороны, как говорится, виднее. Вот что писал обо мне в 1947 году известный спортивный журналист Александр Виттенберг: «Я не знаю другого спортсмена, который завоевал бы такое расположение зрителя, как Николай Озеров. И дело не только в блеске его игры. За этим блеском угадывается характер настоящего советского спортсмена. Когда будет написана хорошая пьеса о советском спортсмене, главную роль можно спокойно поручить Озерову. Ему не придется мучительно искать образ: он сыграет самого себя. Но пока эта пьеса не написана, и Озеров, унаследовавший профессию отца, исполняет в Художественном театре другие роли. Ему можно только пожелать, чтобы на сценической площадке он добился того, чего достиг на теннисной. Этого будет достаточно, чтобы имя Николая Озерова вошло в историю советского театра так же, как оно вошло в историю советского тенниса.

Озеров пошел своим путем. Он не стал подражать Новикову, его сильной, точной, волевой, но однообразной игре. Да он и не мог этого сделать по складу своей натуры. Игра Новикова напоминала работу, в ней не было вдохновения, а Озеров хотел играть. Он понял: для того, чтобы хорошо играть в матче, надо много работать до матча. И он стал работать. Он совершенствовал свою игру, отшлифовывал удары, проводил целые дни на площадке и не уходил до тех пор, пока у него не получались безошибочно те удары, которые он тренировал.

Следующий же год был для него годом торжества. Он отнял у Новикова звание чемпиона столицы, завоевав всеобщую любовь своей манерой игры, легкой, изящной, разнообразной, остроумной, агрессивной. Он не признавал осторожной перекидки с задней линии, игры, в которую проигрывал тот, кто раньше противника засыпал, укачанный бесконечной и скучной переброской мяча. Сколько возражений вызывала тогда игра Озерова! Ее считали мальчишеской, несолидной, „футбольной“. Да, Озеров играл в футбол и из футбола принес невиданную прежде в нашем теннисе резкость, силу энергию, финт, поиски кратчайших путей к теннисному „голу“.

Озеров внес темп в теннис. Раньше игрок делал длинный плавный замах, ожидая, когда мяч, отскочив, достигнет высшей точки. Так учили учебники тенниса, и противник имел достаточно времени, чтобы занять нужную позицию. Озеров взял за правило бить по мячу, не давая ему опуститься на землю. Он бросался к сетке, стремясь выиграть мяч неотразимым ударом. И раньше, конечно, знали об игре с воздуха, но у Озерова она стала стилем. А когда ему доводилось принимать мяч от земли, он ударял по нему, не давая взлететь. Все это ускорило темп игры, потребовало быстрой и точной реакции, большой выносливости.

Время на корте словно ускорило свои шаги. Это были молниеносные шахматные комбинации, хитрые, ловкие, неожиданные, в которых каждый удар становился проблемой. Искусство смэша стало в руках Озерова безукоризненным. Он гасил мячи точно и сильно с любой точки площадки.

Молодая теннисная поросль сразу пошла за Озеровым. „Старики“ поворчали немного… и начали переучиваться. Надо было играть по-новому или отказаться от борьбы. Это была великая победа нашего тенниса, который приобрел агрессию и напор».

А этот адрес был мне вручен в день 50-летия Федерацией тенниса СССР.

«Дорогой Николай Николаевич!

Федерация тенниса СССР от имени всех теннисистов нашей страны поздравляет Вас с пятидесятилетием, желает крепкого здоровья, долгих лет жизни и дальнейшей кипучей деятельности на пользу советского спорта.

На протяжении многих лет Вы были сильнейшим теннисистом страны, многократным ее чемпионом, непревзойденным эталоном тонкости и блеска в игре.

Ваши выступления на корте всегда являлись яркими событиями в теннисной жизни и по праву считаются знаменательной вехой в развитии отечественного тенниса.

Бесчисленные почитатели Вашего таланта всегда восторженно вспоминают о многих соревнованиях с Вашим участием, творческое содержание которых было высоким искусством и оставило незабываемое яркое впечатление.

Вашей остроумной, оригинальной игрой, строящейся на непрерывном нападении и стремлении завершить розыгрыш очка ударом с лета у сетки, Вы опережали время, побеждая в стиле, который доминирует в наши дни в международном теннисе.

Для всех любителей тенниса Вы были образцом спортивности, дисциплинированности, примером беззаветной преданности теннису. Благодаря Вашему спортивному долголетию немало молодых игроков достигло высот спортивного мастерства с Вашей непосредственной помощью.

Вы всегда проявляли и проявляете любовь к юным теннисистам, уделяете большое внимание и много времени подрастающему поколению, охотно передавая ему свой опыт.

Ваша спортивная и общественная деятельность во Всесоюзной федерации тенниса, а также в Московской теннисной федерации в качестве ее председателя, подготовила почву для своевременного подъема советского тенниса.

Как лучший спортивный комментатор Всесоюзного радио и телевидения и журналист Вы много сделали и делаете для популяризации и пропаганды тенниса среди советских людей.

Вы совершаете немало добрых дел, оказывая поддержку и помощь своим друзьям в трудные моменты их жизни.

Дорогой Николай Николаевич!

У Вас очень много друзей, и все они поздравляют Вас со знаменательной датой Вашего пятидесятилетия и желают Вам крепкого здоровья, большого счастья и успеха в Вашей многогранной деятельности».

Заслуженный тренер Советского Союза, кандидат педагогических наук, мой постоянный соперник по теннисным схваткам, наш главный тренер С. Белиц Тейман подарил мне свою книгу «Искусство тенниса». Было приятно прочитать его дарственную надпись, где сказано: «Желаю папе сделать из своих маленьких детишек (а у меня двое детей – близнецы Коля и Надя) теннисистов более высокого класса, чем их замечательный теннисный прародитель, которому, по независящим от него причинам, так и не удалось стать победителем Уимблдона».

Конечно, читать эти слова приятно, хотя сознаешь, что они преувеличены. Так всегда бывает, когда авторы дарят свои книги или преподносят юбилейные адреса. Но все равно приятно, очень приятно, хотя и грустно, и утешаешься только тем, что новая волна молодежи, наконец, сказала свое слово, настоящее слово, веское слово на международной арене.

Впервые я побывал на неофициальном первенстве мира на травяных кортах в пригороде Лондона – Уимблдоне как зритель, в составе туристской группы. Советские теннисисты еще не участвовали в этих состязаниях. В дни матчей весь Лондон устремлялся в Уимблдон. И хотя теннисный стадион вмещает всего 30 тысяч зрителей, билеты достать не было возможности – их продавали за год вперед. Нас поразил этот необыкновенный интерес к теннису. Тысячные толпы, не попавшие на стадион, с напряжением следили за ходом игры по демонстрационным электрическим щитам. Счет на них менялся после каждого мяча. Криками, аплодисментами заочные болельщики подбадривали талантливых спортсменов. За ходом состязаний следили не только зрители Уимблдона, но и вся Англия. Игры передавались непрерывно по телевидению. Десять раз в день транслировался специальный радиовыпуск из Уимблдона. Газеты Англии на первых страницах печатали подробнейшие отчеты об интереснейшем соревновании сильнейших ракеток земного шара. Состязания на Уимблдонском турнире отличались большим напряжением. Класс теннисистов очень высок, иногда только одна выигранная подача мяча решала исход матча.

Игра на травяных кортах коренным образом меняет всю манеру и тактику игры в теннис. На наших песчаных площадках легче берутся сильно посланные мячи, труднее «убиваются» они и с лета. На подстриженном травяном покрове английских кортов мяч скользит лучше, при сильных ударах он делается неотразимым. Это вынуждает теннисистов играть смело, стремительно, в атакующем, агрессивном стиле. В Уимблдоне я не видел ни одного оборонительного матча. Все игры велись в ошеломляющем темпе с чередующимися выходами к сетке. Особое впечатление на нас произвел тогдашний чемпион турнира австралиец Хоад, обладавший виртуозной техникой и великолепной реакцией. Очень сильным мастером ракетки зарекомендовал себя финалист – австралиец Купер. Но особенно поразила нас в Уимблдоне игра теннисисток. Она почти ничем не отличалась от игры мужчин: резкая, мощная подача, непрерывная атака с выходами к сетке и завершающими ударами с воздуха.

Теннис, как ни один вид спорта, требует высокой моральной подготовки, крепкой нервной системы. Единоборство теннисистов длится иногда несколько часов. Выигрывает часто тот, у кого крепче нервы и сильнее воля. В Уимблдоне мы наблюдали, как некоторые игроки не владели своими нервами: они разговаривали со зрителями, ругались, спорили с судьями. Однако судьи к этому относились равнодушно, казалось, это не мешало им выполнять свои обязанности. После финальной игры в торжественной церемонии королева Англии Елизавета вручила призы победителям Уимблдонского турнира.

Покидая Англию, мы все в один голос говорили, что современный теннис и на травяных, и на песчаных кортах – это теннис активного наступления. Наступления с первого мяча подачи или с контрнаступления в момент приема мяча. Вся игра ведется на середине площадки и у сетки и богата разнообразными приемами. Старая тактика игры на задней линии еще раз показала свою несостоятельность. Это была одна из причин низких результатов советских теннисистов. Но не единственная.

Очень большое значение в повышении класса игры имеют постоянные встречи с сильнейшими зарубежными мастерами. Такие матчи приучают к разнообразной манере игры, развивают теннисиста, помогают перенимать все самое передовое и совершенное в технике. Мы знали, что нужно смелее выпускать наших теннисистов на международную спортивную арену, пора нам участвовать во всех крупнейших соревнованиях, а также в командном первенстве мира, в розыгрыше Кубка Дэвиса.

В 1958 году советские теннисисты Анна Дмитриева и Андрей Потанин дебютировали на Уимблдонском турнире, в Лондоне. Как известно, в нашей стране нет травяных кортов. А игра на траве отличается от игры на грунтовых кортах, требует длительной и необычной подготовки. На травяных кортах нельзя защищаться, там нужно только атаковать, иметь мощную точную подачу, отлично играть у сетки. Здесь господствует только атакующий стиль игры. Прошло 15 лет, прежде чем в финал вышел советский теннисист Александр Метревели, а через год и советская теннисистка Ольга Морозова. Столько лет понадобилось нашим теннисистам, чтобы освоить этот новый для них теннис, перестроить всю систему подготовки юных теннисистов, бороться за игру активную, атакующую, смелую, решительную.

Мы радовались успеху нашего чемпиона. У грузинского мастера великолепный спортивный паспорт. Он многократный чемпион страны, Европы, Азии, побеждал на многих международных турнирах, два раза вместе с Ольгой Морозовой выступал в финале смешанных соревнований на Уимблдонском турнире, вместе с Сергеем Лихачевым – в паре. Александр может гордиться целым рядом замечательных побед над сильнейшими дуэтами современного тенниса. О такой теннисной карьере можно только мечтать. Метревели играл изящно, красиво, технично. Мы получали удовольствие от его игры, когда видели, как он разыгрывает неожиданные комбинации, действовал на корте быстро, изобретательно. Ни секунды не сомневаюсь, что Метревели мог играть еще лучше, еще сильнее. Его победы во многих международных турнирах принесли ему известность в мире, а главное – заставили считаться с советским теннисом все сильнейшие команды земного шара. Мне нравилась игра Метревели, нравился наш чемпион. На правах ветерана советского спорта могу сказать, что у нас так никто никогда не играл. И равных ему, увы, в нашем теннисе сегодня нет.

Впрочем, не совсем так. Был еще один мастер высокого международного класса, который достойно представлял наш спорт на кортах мира. Это – Ольга Морозова.

Ее я особенно люблю, ценю и благодарен ей. Благодарен за то, что она еще совсем девочкой, достигнув первых серьезных успехов (уже тогда можно было предвидеть – это яркое дарование обязательно будет теннисисткой высокого международного класса), поняла, что нужно помочь московскому теннису, нужно относить свои личные интересы во имя большой цели, которую поставили московские теннисисты накануне IV летней Спартакиады народов Советского Союза и X игр школьников. А цель была одна – вернуть былую славу московскому теннису. Да, к сожалению, была и такая страница в биографии столичного спорта. Морозовой было 16 лет. Это был настоящий лидер не только детской, но и взрослой команды. Москва стала победительницей Спартакиады и соревнований школьников. Морозова завоевала все медали среди девушек и стала чемпионкой Советского Союза в смешанном соревновании вместе с Вячеславом Егоровым среди взрослых. Москва гордилась своей чемпионкой, своим лидером, добрым, прекрасным товарищем, большим мастером.

Прошло немало лет. Морозовой аплодировали любители тенниса в Америке и Англии, Австралии и Аргентине, Франции и Италии, Чехословакии и Польше и во многих других странах. Она – неоднократная чемпионка Европы и Советского Союза – трижды выходила в финал неофициального первенства мира в Лондоне в одиночном и смешанном соревнованиях. Это ли не достижения! Успех она разделила со своим тренером, выдающимся педагогом Ниной Сергеевной Тепляковой, многократной чемпионкой Советского Союза, заслуженным мастером спорта, заслуженным тренером СССР.

Я считаю Теплякову тренером номер один нашего тенниса.

Кроме знания, мастерства, огромного опыта, она отдавала своим воспитанникам свое сердце. Она воспитывала в своих учениках неиссякаемое трудолюбие, волю, передавала им свой сильный, «тепляковский» характер. Замечательный тренер Теплякова дала нашему спорту много мастеров и пять чемпионов Советского Союза. Пять! Это ли не подвиг!

Вадим Борисов – имя этого большого мастера отечественного тенниса известно всем и давно.

Сын замечательной теннисистки Клавдии Алексеевны Борисовой, одной из лучших в стране. Воспитанник «Спартака», многократный чемпион Советского Союза сначала среди юношей, а потом и взрослых, чемпион Европы по теннису в 1979, 1980, 1981 годов. Победитель и призер Универсиады 1979 и 1981 годов, соревнований «Дружба-84», а также многих крупнейших турниров разных лет.

С 1974 года в течение 11 лет Вадим Борисов – лидер сборной команды страны, с успехом выступавший на международной арене и в играх на Кубок Дэвиса. И вот в 1985 году в матче на Кубок Дэвиса наши теннисисты встретились со сборной Франции. Вадим Борисов играл с чемпионом Франции, тогда пятой ракеткой мира – Ноа и потерпел поражение.

Один из руководителей нашего спорта, возмущенный, в сердцах сказал: «До каких пор у нас будут играть великовозрастные теннисисты?!» Начальство теннисное взяло под козырек, и лучший из лучших, теннисист № 1 выбыл из нашей сборной, из тенниса вообще.

Хорошо еще ему догадались присвоить звание заслуженного мастера спорта. Но на корт в этом высоком звании он так и не вышел. А ведь ему тогда было всего 28 лет, и он был в расцвете сил и таланта.

Так мы потеряли первоклассного мастера, уехавшего работать тренером сначала сборной Сирии, а потом Греции. Здесь, в нашем теннисе, он оказался никому не нужен, ни его знания, ни мастерство, опыт – никому это не было нужно…

И вот недавно в «Спартаке» состоялось совещание руководителей спартаковских организаций. В президиум мне передали письмо. Я читаю и понимаю, что должен его немедленно всем зачитать. Вот что там было написано:

«Дорогой Николай Николаевич! Жена мне сообщила, что у Вас состоится совещание руководителей „Спартака“. Моей семье „Спартак“ дал все. Сначала моей матери Клавдии Алексеевне, потом мне. Я сейчас работаю тренером сборной Греции по теннису. Я знаю, что у „Спартака“ немало проблем и наверняка будут еще. Прошу принять от меня небольшой взнос – 500 долларов на развитие Общества, возрождение „Спартака“. Очень хотел бы, чтобы моему примеру последовали Андрей Чесноков, Татьяна Наумко, Олег Борисов, Андрей Меринов, Вика Милильвидская и не только теннисисты, но и все воспитанники Общества, представители других видов спорта, работающие за рубежом».

В зале было немало ветеранов, многие из них вытирали глаза, некоторые плакали. Поймите, дело не в деньгах, дело совсем в другом.

Многие наши профессионалы, уезжающие на заработки за рубеж, порывают с клубом, отрекаются от всего, что было для них сделано, только бы им платить поменьше. Сколько таких конфликтов было у советского спорта!

А здесь Вадим Борисов вспомнил о своем «доме» родном, который обласкал, научил, приютил, дал путевку в большой спорт и которому надо помочь. Благородный поступок!

И подумалось мне тогда: как хорошо, что в нашем Обществе есть еще настоящие спартаковцы. Значит, «Спартак» жив! «Спартак» непобедим, «Спартак» будет существовать.

Теннисисты «Спартака» сыграли заметную роль в истории отечественного спорта, отечественного тенниса. Десятки, сотни призов, медалей, званий завоевали мастера ракетки «Спартака» в разные годы.

Общество «Спартак» воспитало целую плеяду замечательных теннисистов, с успехом защищавших спортивную честь своего клуба и побеждавших в розыгрышах Кубка Советского Союза, на чемпионатах страны. Золотые медали в одиночных соревнованиях в разное время выигрывали С. Мальцева, Н. Белоненко, М. Емельянова, С. Андреев, Н. Озеров. Чемпионами в парных и смешанных играх были 3. Клочкова, И. Литовченко, 3. Зигмунд, М. Корчагин, да и имена других мастеров советского тенниса – воспитанников «Спартака» из Ростова-на-Дону, Ужгорода, Харькова, Ленинграда, Тбилиси широко известны поклонникам тенниса в нашей стране. Тренеру ростовчан И. Шуру удалось подготовить В. Трошкину, И. Литовченко, В. Анисимова. Много сделали для спартаковского тенниса 3. Клочкова (Ленинград) – заслуженный мастер спорта, одна из первых советских женщин, с успехом игравшая у сетки и доказавшая преимущества атакующего стиля в первых международных матчах советских теннисистов, и М. Шретер – один из лучших арбитров, руководитель ленинградского тенниса.

Широкую известность получили Н. Байрачная (Харьков), И. Гагер (Ужгород), В. Петров (Львов), Э. Меррекюль (Тбилиси). Вспоминая наши теннисные дела – «дела давно минувших дней», не могу не сказать добрых слов о людях, так много сделавших для развития тенниса в «Спартаке»: Викторе Владимировиче Коллегорском – теннисисте, судье, начальнике отдела тенниса Спорткомитета СССР, Борисе Александровиче Калашникове, Александре Викторовиче Правдине, Ирине Дмитриевне Дорофеевой, Моисее Иосифовиче Школьнике – известном хирурге, бессменном главном судье соревнований «Спартака» многие годы.

С большим успехом теннисисты «Спартака» выступали в 40-50-х годах. Главным образом это были московские спартаковцы, мои друзья-товарищи, о которых мне и хочется рассказать подробнее.

В «Спартаке» была сильная команда: здесь играли большие мастера, и поучиться можно было многому. Юрий Блиох, великолепно играющий с задней линии, у него были точные удары с обеих рук, манера игры напоминала стиль Бориса Новикова, выдающегося советского теннисиста. Блиох был сильный соперник. Грозным был заслуженный тренер СССР А. Вельц, игрок быстрый, бесстрашный. В ту пору он еще играл в футбол, а главное, был одним из лучших хоккеистов (русский хоккей). Его реакция, быстрота, смелость, неожиданные ходы на ледяном поле и теннисном корте поражали. Следить за его игрой было очень интересно, он умел не только атаковать, но и защищаться. Не случайно чемпион по теннису француз Анри Коше взял себе в партнеры – во время показательной встречи с Е. Кудрявцевым и Э. Негребецким – именно Вельца и не пожалел об этом. Вельц играл блестяще, а его броски вдоль сетки (так играл в нашей стране только один Вельц!) покорили сердца любителей тенниса.

Лидером «Спартака», конечно, был Зденек Зигмунд, к великой печали многочисленных друзей и почитателей его таланта трагически погибший в результате авиационной катастрофы.

Многократная чемпионка Советского Союза, заслуженный мастер спорта Надежда Белоненко на протяжении многих лет была лидером женской команды «Спартака». Она играла с задней линии, играла точно. Ее длинные, сильные удары то в правый, то в левый угол площадки доставляли немало беспокойства всем ее соперникам. Варьируя силу и глубину удара, применяя часто укороченные мячи, она заставляла соперниц передвигаться по площадке не только вдоль задней линии, но вперед-назад. Но главное преимущество Белоненко перед всеми – это ее характер, настоящий спортивный характер, пример для всех и поныне. Ее игра отличалась неиссякаемой волей к победе. Она сражалась за каждое очко, за каждый мяч. И свой основной недостаток, относительно слабую игру у сетки, компенсировала настойчивостью в борьбе, хорошей физической подготовкой и жаждой победы.

Интересно играла еще одна наша чемпионка СССР – Маргарита Емельянова. Когда ей было 13 лет, ее первые матчи заставили говорить о ней весь спортивный мир. Выходя на корт, она искала борьбы, атаковала, стремилась навязать сопернику свою волю. Неудивительно, что через несколько лет молодой мастер спорта участвовала в первом международном соревновании советских теннисистов в Польской Народной Республике, выступала не среди девушек своего возраста, а в команде взрослых, вместе с неоднократной чемпионкой, ленинградкой Галиной Коровиной.

Чемпионкой же Советского Союза Маргарита Емельянова стала значительно позже. Емельянова – это атака. Она всегда рисковала, даже там, где мало кто отваживался на риск. Не раз ей пришлось поплатиться за слишком смелую игру. Но зато каждый раз, уходя с площадки победительницей, она могла сказать, что не противник проиграл, а она выиграла. Но когда в судейских протоколах зарегистрировали несколько поражений этой теннисистки, ее успехи стали меркнуть. За нею даже утвердилась репутация ненадежного, капризного игрока.

Весной, перед началом сезона 1957 года, Емельянова вдруг исчезла из Москвы. Одна где-то на Рижском взморье готовилась она к предстоящим схваткам. Только письма заслуженного тренера РСФСР Евгения Михайловича Ларионова, с которым их пути давно уже разошлись, но который по-прежнему оставался любимым учителем, служили путеводными вехами в занятиях.

Первый турнир сезона в Риге и первая блестящая победа. В июле – чемпионат столицы, и снова Емельянова забирает приз. В ее активе победы над всеми без исключения сильнейшими мастерами страны.

Наконец чемпионат страны в Тбилиси. Ни новый мастер, способная 16-летняя москвичка Анна Дмитриева, рвущаяся к победе, ни искушенная в боях Вера Филиппова с ее сильными ударами и на редкость коварными «ползучими» мячами, ни экс-чемпионка СССР Елизавета Чувырина со своим опытом, мастерством – никто не смог устоять против атак Маргариты Емельяновой, завоевавшей золотую медаль и почетное звание чемпионки Советского Союза 1957 года.

И вот улыбающаяся, усталая Рита стоит в кольце фоторепортеров и неуверенным голосом говорит то, что обычно говорят в таких случаях.

В нашей команде были сильные теннисистки: 3. Мейльман (Черятова), А. Нифонтова (жена Зигмунда), К. Борисова, Н. Грингаут, К. Тикстон (родная сестра братьев Старостиных). Такой сильной командой можно было бы все время побеждать, однако наши любимые Спартаковки частенько терпели поражение от команды «Динамо», и оправдать их в этих случаях было просто невозможно.

Ох уж этот женский характер! Слезы, обиды, огорчения, да и многое другое – все это и влияло на ход командной борьбы.

Хотя в личных соревнованиях теннисистки «Спартака» были всегда в числе ведущих, особенно Клавдия Борисова и Антонина Нифонтова, взявшая после гибели мужа его фамилию. В смешанных соревнованиях особенно успешно играла Антонина Зигмунд (Нифонтова).

Следующее поколение было представлено В. Сазоновой, Л. Замуруевой, Р. Ислановой, наиболее талантливой из них.

В нашей московской секции играли в разные годы хорошие игроки и отличные товарищи: братья Николай и Анатолий Ондриковы, Владимир Клейменов, Борис Лашников, Юрий Ломов, Александр Вдовиченко, Илирик Шрамков, впоследствии разделивший свою любовь к теннису с другим видом спорта, тоже теннисом, но настольным. Многие годы И. Шрамков возглавлял этот интересный вид тенниса в Спорткомитете РСФСР.

Конечно, время стерло из памяти многое, но все же великолепные победы «Спартака», я имею в виду команду теннисистов, забыть нельзя. «Спартак» побеждал на протяжении многих лет, выигрывая Кубки Москвы, Советского Союза. Не случайно право представлять советский теннис в международном матче со сборной Польши получил московский «Спартак» и победил довольно убедительно.

Вспоминая всех, кто стоял у руля нашей секции, нельзя обойти молчанием Виктора Викторовича Филиппова, беззаветно преданного своему родному Обществу, труженика, так много сделавшего для всех нас.

Немало добрых дел сделали А. Наседкин, М. Зверев, Ш. Вешелени, М. Глауберман, Б. Лунин, Д. Волков, Ф. Кулечко.

Многие годы московский «Спартак» возглавлял заслуженный тренер РСФСР, мастер спорта Святослав Петрович Мирза. Его педагогический талант засверкал в дни IV Спартакиады народов СССР, когда ему удалось создать совершенно новую столичную команду теннисистов, сумевшую вернуть чемпионский титул и звание победителя Спартакиады после досадного поражения московского тенниса на III Спартакиаде. Опытный теннисист смело пошел на обновление команды, включил в нее молодых спортсменов, много и упорно с ними трудился и успех победы разделял с ними по праву на всех спартакиадах народов СССР.

Теннис – трудный вид спорта, требующий долгой, упорной, многолетней и круглогодичной тренировки, и дело чести «Спартака» решить все задачи, мешающие развитию этого вида в обществе.

Российские теннисисты могут и должны быть лучшими в мире.