4
1988 год
– Тот, кто первым увидит море, получит мороженое, когда мы пойдем на пляж, – говорит бабуля каждый раз, когда мы отправляемся в Корнуолл на лето. Мы едем в Сент-Остелл. Это на южном побережье, недалеко от Бодмина.
Я смотрю на Лукаса. У него на коленях желтый кассетный аудиоплеер. Мне девять лет. Моему брату – двенадцать.
– А я уже вижу море! – говорю я.
Лукас снимает с головы наушники.
– Мы за много миль от моря, дурочка.
Бабушка поворачивается к нам.
– Так! Ну-ка прекратите ссориться.
Она протягивает мне коробочку с обсыпанными сахарной пудрой конфетами.
Дедушка включает свою любимую оперу и причитает, жалуясь на персонал службы доставки – сегодня вся наша мебель отправится вместе с нами в Корнуолл. Потому что на этот раз мы собираемся туда насовсем. Мой прадедушка, то есть дедулин папа, Мик, умер и оставил нам свой дом. Он называется Бич-Хауз, очевидно, потому что находится у моря. Лукас не хотел уезжать из Лондона и пригрозил сбежать.
– Слушай, дорогой мой, – наконец взорвалась бабушка. – Пока мы за тобой присматриваем, будешь жить по нашим правилам. Когда тебе исполнится восемнадцать, делай как знаешь.
– Жду не дождусь, – ответил Лукас, припечатав меня суровым взглядом своих темных глаз.
Я опускаю голову и рассматриваю синяк на руке. Закрываю глаза и снова вижу, как Тоби Браун бьет меня с размаху ногой в модных кедах. Он зло смеется, а я изо всех сил стараюсь не плакать – не хочу доставлять ему такого удовольствия. Он совсем близко, прижимает свое лицо к моему, и шепчет: «Круто, что твои родители сдохли!» Мама и папа погибли в автокатастрофе, когда мне был всего год, а Лукасу не было и трех лет. Тоби однажды даже стащил мой кардиган, а в конце дня я обнаружила его в своем шкафчике мокрым и пахнущим мочой.
– Зачем он так, бабушка? – спросила я робко, глядя, как бабуля кладет кардиган в стиральную машину.
– Такие люди, как Тоби, они всегда выбирают мишень. Если бы это была не ты, это был бы кто-то еще, – бабушка обнимает меня и гладит по спине. – Но, конечно, это не значит, что можно так себя вести. Обещаю тебе, что сделаю все, чтобы это больше не повторилось.
Она считает, что решение переехать в Корнуолл – новый старт для нашей семьи. Дедушка рассказывал, что они всегда хотели уехать из Лондона, потому что жили там уже более сорока лет. Последние же девять лет мы жили в Хэмпстеде.
– Каким бы печальным ни был повод для переезда, перемены – всегда к лучшему, – считала бабушка.
Я была рада уехать из Лондона и от Тоби Брауна. Кроме того, мне всегда очень нравилось в Бич-Хауз. У меня была там комнатка, в которой стоял овальный туалетный столик с трюмо, где красовался набор серебряных расчесок, а спала я под синим лоскутным одеялом. Обожаю засыпать в своей огромной кровати и просыпаться под шум волн. Первое, что я обычно делаю по утрам, – смотрю в окно, чтобы понять, достаточно ли на улице солнца, потому что солнечная погода предвещает целый день на пляже. А если на улице дождь, то мы остаемся дома, играем в настольные игры и Лукас закатывает истерику, если я начинаю с ним драться.
Единственное, что мы с Лукасом можем делать вместе часами, не переругиваясь, – это ловить рыбу. Дедушка иногда берет нас с собой, когда уезжает рыбачить на своей маленькой лодке, и тогда мы ловим макрель. Еще мы вместе гуляем по побережью с ведрами и сетками в поисках морских обитателей, которые остаются в бассейнах после отлива, – крабов, всевозможных видов креветок и морских водорослей. Обычно все заканчивается дракой и закидыванием друг друга мокрой морской травой. Мой брат может быть нормальным, если захочет.
Проходит несколько часов, прежде чем мы наконец поворачиваем направо и едем по узкой извилистой дороге, обочь которой растут камелии. Дом, где мы живем, – у самого основания крутого холма, через темно-зеленые деревянные ворота. Мое сердце начинает учащенно биться, когда я вижу море, словно большое голубое одеяло, уходящее за горизонт. Странно больше не видеть прадедушку Мика, стоя за дверью, который машет нам, словно священник, крестящий паству, а затем устремляется к машине. После каждых каникул было очень тяжело уезжать, зная, что ему придется остаться тут в одиночестве. Дедушка говорил, что у него самый упрямый отец в мире – он никак не хотел переехать в дом престарелых, даже когда уже больше не мог сам себя обслуживать. Он хотел закончить свою жизнь в окружении воспоминаний о том, где он провел столько счастливых лет.
На следующий день, когда сотрудники службы грузоперевозок уже уехали, а мы еще не распаковали даже половины коробок, бабушка предлагает устроить пикник на пляже.
Как я люблю запах моря, крики чаек и вид лодок, выплывающих из бухты и возвращающихся в нее. Я бегу по лужайке перед домом, слезаю с крутых ступеней, распахиваю ворота и лечу по тропинке, заросшей лесом.
– Не так быстро! – слышу я, как кричит бабушка. – У тебя шнурки развязались!
Я смеюсь. Бабушка всегда подымает шум по пустякам.
И вдруг я начинаю орать не своим голосом.
– Она была воот такая длинная! – показываю я руками. – И бросилась прямо на меня.
Смотрю в траву. Мельком вижу чешуйки, темные полосы и бусинки глаз.
– Да, – скрещивает руки Лукас. – В любом случае, даже если это и змея, то, скорее всего, простой уж. А они не ядовитые.
– Завяжи шнурки, – командует бабуля. – И больше не надо истерик.
Она протягивает руку, и на этот раз я хватаюсь за нее.
Пляж небольшой. Народу сегодня мало. Бабушка расстилает коврик, а дедуля не хочет садиться.
– Забава наша кончена. Актеры… – говорит он с закрытыми глазами, как будто стоит на сцене.
– О… Опять началось, – закатывает глаза бабуля.
Дедушка любит играть. Он директор театра и долгое время руководил одним из местных театров в Хэмпстеде – мимо него не прошел ни один спектакль, ни одна пьеса. Дедуля стал директором своего первого театра на западе Лондона в возрасте всего двадцати шести лет и вспоминает, что это был счастливый год – тогда же он познакомился с бабулей. Он рассказывал нам с Лукасом, что на тот спектакль «Укрощение строптивой» бабушку привела сама судьба. Ее лучшая подруга играла там главную роль.
– Ты должна познакомиться с Тимом, – сказала она бабуле в гримерке в тот же вечер после спектакля. – Он такой красивый…
Бабушка качает головой, потому что про «красивый» ничего не помнит.
– И тут я увидел ее, в длинном черном платье, с такими же прекрасными каштановыми волосами, как у тебя, Дженьюэри. И мы стали встречаться. Если бы я ее никуда не пригласил, кто-нибудь другой отбил бы ее у меня. Так что запомни мой совет, Лукас.
– Я не люблю девушек, – сказал брат, глядя на меня.
– Мы поженились через полгода. Бабушке было двадцать один.
Я думаю, что дедуля будет скучать по своей работе в Лондоне, но он не собирается выходить на пенсию. Он будет работать из дома – придумывать истории и подавать идеи для театральных компаний. Ему нужно время, чтобы написать собственную пьесу, а еще можно посмотреть, не нужен ли в какой-нибудь из местных школ «старый добрый преподаватель актерского мастерства».
Я помню, как дедуля, приходя домой, рассказывал нам, какие актеры потрясающие существа, уязвимые и великолепные одновременно. Иногда Лукас и я подражали ему, сидя на кухне. Лукас брал тетрадь по математике и представлял себе, что это на самом деле дедушкина пьеса.
– Дорогая! – ахала я, размахивая тетрадью в воздухе. – Это просто чудесно. Нам это так нужно!
Или же я садилась, скрестив ноги, вздыхала и возвращала тетрадь брату со словами:
– Это звучит просто ужасно!
И мы все смеялись, особенно дедушка, который находил все это очень близким к реальности.
Бабуля разворачивает бутерброды.
– Лукас, яйца или сыр?
– Я не буду.
Я чувствовала, что Лукас частично винил в переезде и меня тоже; он знал – надо мной издевались в школе, тогда как его любили. Почему же тогда именно ему пришлось уехать от своих друзей? Я замечаю, что бабушка сетует дедушке – Лукас почти не разговаривает с тех пор, как мы приехали. И вообще ходит как в воду опущенный. Бабуля смотрит на море, обхватив себя за талию.
– Даже зимой Мик приходил сюда, на пляж, в своих старых синих плавках и купался перед завтраком. По-моему, прохладно, а ты как думаешь, Лукас?
– Подумаешь, – отвечает дедуля, и мне становится смешно.
– Говори, что хочешь. Ты-то вообще никогда не плаваешь.
– Плаваю.
– С каких это пор? Докажи, – раззадоривает бабуля. Лукас наконец поднимает голову, хотя по-прежнему делает вид, что ему совсем не интересно.
– Какие ставки? – разминает дедушка мышцы.
– Если сможешь войти в воду, куплю тебе на ужин лобстера.
Дедушка скидывает с себя темно-синий джемпер (он всегда носит свитера, даже летом), сбрасывает обувь и стягивает брюки. Мне кажутся весьма забавными его тощие белые ноги.
Пока он бежит к морю в просторных трусах, бабушка и я хлопаем в ладоши. Несколько других семей останавливаются – смотрят и улюлюкают. Далее слышится «бултых!» и сразу же стон – вода, видимо, холодная.
– Вы должны оставаться в воде не меньше трех минут! – кричит бабуля.
Мы с ней обмениваемся улыбками, когда слышим смех Лукаса. Дедушка орет:
– Черт! Тут так холодно! Сколько еще мне тут сидеть?
– Наверное, мы просто чокнутые стариканы, да? – слышу я дедушкин голос. Я за дверью гостиной, а в руке у меня стакан молока. Уже поздно, но я не могу уснуть.
– Не чокнутые и не то чтобы совсем уж стариканы. Мне, например, всего лишь немножко за пятьдесят.
Дедушка смеется.
– Это ненадолго!
Бабушке пятьдесят девять.
– В этом доме так много всего нужно сделать, – вздыхает дедушка.
– Все будет хорошо, – отвечает бабушка. – Мик оставил нам кое-какие деньги, и если будет совсем туго, можно не все комнаты отапливать и есть печеные бобы на куске хлеба.
Повисает длинная пауза.
– Мы сделали правильный выбор, – продолжает бабуля. – Я знаю, трудно уехать из Лондона, но что бы сказал твой папа, если бы мы продали этот дом и кто-то превратил бы его в очередной отель? Здесь ведь жили несколько поколений твоей семьи. И я по-прежнему думаю, что…
– Что? – спрашивает дедушка.
– Что Элли была бы с этим согласна.
Это моя мама, Элеонора, для краткости – Элли. Я видела ее фотографии. Она была красивой. На снимках ее роскошные каштановые волосы были повязаны легкой косынкой, а полные губы накрашены ярко-красной помадой. Бабушка рассказывала, что мама любила красить волосы. Однажды даже покрасилась в розово-голубой. У нее была татушка в виде сердечка на лодыжке, и уже в двадцать лет мама курила и могла хорошенько выпить.
– Она была та еще штучка, и твой отец был сражен, – добавляла бабуля.
Если я спрашивала, почему папины родители не хотят с нами видеться, она обычно увиливала:
– Ты слишком молодая, чтобы понять. Да и потом, от этого хуже только им.
Но теперь мы с Лукасом понимаем. На свой последний день рождения Лукас закатил скандал: он узнал, что дедушка одного из его друзей кладет в его поздравительные открытки ко дню рождения десятифунтовые банкноты.
– Почему другие дедушка с бабушкой нам ничего не дарят? – спросил он.
– Проблема в том, что родители твоего отца не дали согласия на его свадьбу, – ответила бабуля, обменявшись с дедушкой взглядом, словно хотела убедиться, что мы готовы узнать правду.
– Они пригрозили, что, если он женится на маме, они его проклянут.
И прокляли. Просто взяли и вычеркнули его из своей жизни. Все мои бабушки и дедушки встретились лишь однажды – на похоронах мамы и папы. Бабуля рассказывала, что встреча была ужасной во всех отношениях. Слишком поздно было каяться.
– Элли любила приезжать сюда на летние каникулы, – говорит бабушка. – Я знаю, она не хотела бы, чтобы Джен оставалась в той школе. Клянусь, если хоть кто-то на нее здесь руку поднимет, я позвоню в полицию…
– В местной школе вроде как не терпят рукоприкладства, – говорит дедуля.
– Слышали, знаем. Учителям бы следовало разобраться, почему этот Тоби Браун такой задира, и перевоспитать его. Вряд ли дело здесь только в том, что она не такая, как остальные дети. Я не единственная бабушка, воспитывающая внучку. Тем более что с Лукасом, тьфу-тьфу, все хорошо.
– Он из другого теста, – возражает дедушка.
– Еще бы. Когда я смотрю его дневник, мне вообще кажется, что это не про моего внука: учителя пишут в отчете по успеваемости, что он удивительно вежливый и трудоспособный. Конечно, мне приятно, но…
– Он очень умный и способный.
Лукас отличник по большинству предметов, а по математике у него и вовсе лучший результат.
– Наверное, свое плохое настроение он предпочитает приносить домой…
– С Лукасом все в порядке, но если кто-то вздумает обидеть Джен, я их поколочу. Переведем ее на домашнее обучение, если понадобится, – говорит дедушка.
Бабуля смеется.
– Буду ходить в камзоле, а ты обращайся ко мне «сэр», – подмигивает дедушка.
– Конечно, Джен не такая упрямая, как Элли, но иногда, когда я смотрю на нее, я вижу свою маленькую девочку… – говорит бабушка.
– Иди сюда.
– Тимоти, я тут подумала.
– Ага.
– Может, нам стоит начать ходить в спортзал?
Дедушка начинает отчаянно хохотать. Его экзерсисы ограничиваются перелистыванием страниц и вставанием с дивана.
– Дети – это все, что у нас есть, и нам нужно быть в форме. Так что давай договоримся – как только возникают какие-то проблемы, сразу же пойдем к врачу. Ладно? – говорит бабушка.
– Ладно, – соглашается дедушка.
Наконец я открываю дверь и вижу, как они сидят на диване, обнявшись. Бабушка приподнимается с места:
– Я думала, ты пошла спать, милая.
Рукавом кофты она незаметно протирает глаза.
Они освобождают для меня место, и я забираюсь между ними. Бабуля продолжает:
– А я как раз говорила дедушке, как мы все будем тут счастливы.
У нее снова появляется этот непринужденный тон.
– Бабушка, а что будет, если вы с дедулей умрете? Кто будет тогда присматривать за нами с Лукасом? – спрашиваю я.
Они обмениваются взглядами.
– Мы еще проживем долго, даже успеем вам надоесть, – говорит дедушка.
– И все-таки? – не отстаю я.
– Ничего, – отвечает бабуля и гладит меня по волосам, как всегда, с самого моего детства. – Хочешь, расскажу тебе кое-что, Дженьюэри? Когда ты родилась, я держала тебя на руках двадцать минут. До сих пор помню лицо твоей матери – измученной, но такой счастливой. «Смотри, мама, у меня дочка, маленькая доченька», – сказала она, поправляя свой цветастый халат, а потом спросила, не хочу ли я взять тебя на руки. Я, конечно, дождаться не могла.
Бабуля легонько подталкивает меня.
– И тогда я представилась. Просто сказала: «Привет» – тогда мы еще не успели придумать тебе имя. И добавила: «Я твоя бабушка, и я всегда буду рядом».
Дедуля и бабуля советуют мне лечь в постель и помолиться на ночь, чтобы завтра был солнечный, ясный день.
– Спи спокойно, мой ангел. Утро вечера мудренее, – обещает бабуля.
Я выхожу из комнаты, я слышу шаги и замечаю спину Лукаса, который несется по коридору. И убегает к себе. Может быть, он тоже не мог уснуть? Что же он успел услышать? Почему он не пришел к нам? Иногда я хочу понимать, что творится у моего брата в голове.