Глава 2
Что там в мусорном баке эволюции?
В 1931 году Артур Фокс, химик с химического предприятия DuPont, работал со своим коллегой К. Р. Ноллером в лаборатории. Они пытались найти практическое применение особому химическому веществу, благодаря которому кожа рыб становилась прозрачной. Мелкозернистый порошок назвали фенилтиокарбамидом, или ФТК, – для тех, кому слова, длиннее трех слогов, кажутся труднопроизносимыми. Фокс потянулся за контейнером с ФТК, он выскользнул из его рук, окутав помещение огромным белым облаком. Химическая пыль покрыла Фокса. Она осела на одежде, попала в рот. В этот момент он, наверное, раздумывал, не станет ли слегка прозрачным. Его коллега, всего в паре метров от него, тоже был облеплен порошком и жаловался на сильную горечь во рту. Это было отвратительно, заявил он, а Фокс ничего не чувствовал. Заинтересовавшись этой разницей в ощущениях и явно не задумываясь о серьезном нарушении техники безопасности, Фокс окунул палец в порошок и облизал его, еще раз попробовав на вкус. Пресно. Ноллер попробовал еще капельку и сморщился от горечи.
Этот неприметный случай не стал поводом для обмена ходкими шутками между двумя химиками, а вдохновил их на целый ряд исследований того, как по-разному люди воспринимают этот мир. Некоторые, как, например, Фокс, воспринимают лишь стандартный диапазон вкусов. Но есть определенный процент людей, особо чувствительных к вкусам, как, например, Ноллер, которым брюссельская капуста кажется гадкой, лимоны вяжут рот, а соль… скажем, еще солонее. В ходе последующих исследований они выяснили, что эта разница в восприятии вкуса происходит из-за аномально большого количества грибовидных вкусовых рецепторов на языке Ноллера. Таких людей, как он – тех, кто особо чувствителен к вкусам, – насчитывается около 25 % населения. И по невыясненным причинам женщины чаще мужчин бывают особо восприимчивы к вкусу.
Хотя особая восприимчивость к вкусу не имеет серьезного влияния на повседневную жизнь, само существование таких людей проливает свет на странный мир чувственного восприятия. Кстати, чувствительность к ФТК – далеко не единственное недавно выявленное чувство. Есть люди, которые различают более 100 миллионов цветов (обычно люди различают около 2,4 миллиона оттенков) – эта способность называется тетрахотомией. Есть те, кто обладает абсолютным слухом и способен различить взятую на фортепиано ноту и тут же определить ее, не сравнивая с другими звуками. Есть слепые люди, способные ориентироваться, прищелкивая языком и прислушиваясь к эху, – такой же способностью обладают летучие мыши и дельфины. У некоторых людей чувственный аппарат перепутывает входные данные так, что они ощущают цвета на вкус и слышат запахи – это заболевание называется «синестезией». Обычно эта неврологическая путаница не мешает таким людям в повседневной жизни, и, кстати, многие из них бывают чрезвычайно успешными и творческими натурами: например, писатель Владимир Набоков или ученый Ричард Фейнман.
Хотя в мире, в котором мы живем сейчас, эти суперспособности и не имеют непосредственного практического применения, но они создают предпосылки для того, чтобы задействовать эти мутации в процессе эволюции. Если представится такая возможность или вдруг возникнет ситуация, в которой способность воспринимать более широкий диапазон вкусов или более широкую часть видимого спектра повлияет на то, насколько велика у человека вероятность произвести потомство и передать свои гены.
Некоторые из этих способностей, например абсолютный слух, можно даже развить – настолько, что обладающие этим даром могут научиться на лету схватывать ноты песни, словно читают их с листа. Человек с наличием абсолютного слуха, возможно, с рождения действительно обладает задатками, чтобы стать высокопрофессиональным музыкантом, но отточить этот дар и добиться совершенства можно только учебой и концентрацией. Без развития эта врожденная способность превращается в «идеальный слух», навык и способность, которые высоко ценятся музыкантами. Если же ничего не предпринимать, музыкальные возможности, словно рудиментарный хвост, исчезнут за ненадобностью, хотя лежащие в их основе биологические особенности, предполагающие абсолютный слух, никуда не денутся. Человек, обладающий таким даром, но без всякой склонности к музыке, может никогда в жизни и не узнать о том, какие у него могли бы быть способности.
На самом деле выявить способности, от которых все человечество постепенно отказывается, не так уж сложно. Полтора столетия назад самые неизведанные уголки планеты стали не просто исследовать, но и развивать. Сначала достигли Северного полюса экспедиции ученых, а пришедшие вслед за ними люди привезли с собой в Арктику всевозможные материальные блага. Непроходимые джунгли прорезали автомагистрали, а добраться в любую часть света благодаря воздушному сообщению можно за несколько часов. В наши дни переместиться с одного отдаленного острова на другой без преувеличения не сложнее, чем заказать билет по Интернету.
Однако прежде мир был необъятно огромен и непостижим для всех, кроме величайших исследователей. На островах Тихого океана одинокие жители пытались покорить окружавшие их необъятные водные просторы – и им удалось найти способы перемещения меж островов на крошечных лодчонках, ориентируясь по одним только звездам и рассказам бывалых. Жители островов Тихого океана на веслах пробирались по разбросанным тут и там обитаемым берегам, порой проводя в пути недели. Некоторые антропологи уверены, что, возможно, они могли преодолеть бескрайний открытый океан и добраться вплоть до Южной Америки – 10 000 лет назад они, вероятно, основали небольшие поселения в обеих Америках и сделали это, опираясь на свое собственное счисление координат. Хотя знание звезд и помогает морякам ориентироваться ночью, погода в Тихом океане редко бывает настолько предсказуема и безоблачна, чтобы можно было рассчитывать только на это.
Кстати, капитан Кук, самый известный английский исследователь Тихого океана и первый европеец, совершивший кругосветное плавание до Новой Зеландии, своим успехом во многом обязан таитянскому вождю, которого он взял на свой корабль «Индевор». Вождь, которого звали Тупия, плавал с командой почти 20 месяцев и по памяти помог Куку создать карту 130 островов на участке океана протяженностью более 2500 миль. Кука чрезвычайно поражало, что, куда бы ни вел корабль и каким бы бурным ни был океан, стояла ли темная ночь или полный штиль в спокойный день, Тупия всегда мог указать, где лежит его родной остров. Тупия искусно прокладывал курс по волнам и примечал мельчайшие отклонения, возникающие в океанских течениях из-за близости земли, то, что он называл ди леп. Кук, прибегавший также к помощи компаса королевских ВМС, в своем отчете об этом плавании записал, что присущее Тупии чувство направления ни разу его не подвело.
Путешествуя на «Индеворе», капитан Кук высадился в Австралии, на северной оконечности нынешнего Квинсленда. Здесь он обнаружил группу аборигенов гуугу йимитир и решил составить словарь их языка. Среди записанного им было слово «кенгуру», а также слово, которым они обозначали океан. Кук заметил, что этот язык на слух очень отличается от любого другого языка, что он слышал в тихоокеанском регионе. Самое интересное, что у гуугу йимитир было настолько развито чувство направления, что, описывая место расположения чего бы то ни было, они всегда указывали стороны света. У них не было слов, обозначающих «право», «лево», «впереди» или «позади». Если за ужином вы сидели рядом с представителем гуугу йимитир, то были бы не справа от него, а к западу, востоку, северу или югу. Так что дать межкультурный обед было для Кука делом, конечно, непростым, но интересным с антропологической точки зрения. Хотя в системе своего языка эти аборигены и не отводили себе центрального места, они могли рассказать о своем положении относительно сторон света, даже если находились в закрытом помещении без света. Знание своего местоположения попросту было у них в крови. Сегодня антропологические исследования их языка почти не ведутся. Представители этого племени разбрелись кто куда или стали жертвами вековых гонений.
Тупия да и многие другие аборигены обладают особым врожденным чувством ориентации в пространстве, которого современные люди почти вовсе лишены. Однако есть основания быть уверенным, что это чувство, которое антропологи называют «чувством направления», до сих пор латентно присутствует у многих людей и заложено оно на биологическом уровне. В 1970-х годах Робин Бейкер, биолог из Манчестерского университета в Англии, попытался проверить гипотезу о том, что некоторые люди, как птицы, способны чувствовать направление с помощью внутреннего клеточного компаса. Гипотеза заключалась в том, что в носовой кости и в глазах у людей есть клетки, чувствительные к магнитному полю. Они чувствуют притяжение магнитных полюсов так же, как стрелка компаса, которая всегда указывает на север. Бейкер решил проверить эту идею, привязав к головам добровольцев, здоровых студентов, магниты, чтобы чувствительные к магнитному полю клетки переориентировались на местное воздействие. К головам членов контрольной группы он привязал ненамагниченные медные пластинки, а затем, завязав испытуемым глаза, привез их в пустынную местность в Англии и велел указать дорогу назад. Результаты свидетельствовали о прорыве: биолог сообщал, что ненамагниченные студенты указывали направление к дому значительно точнее, чем все остальные. Это исследование положило начало целому ряду других работ, результаты которых не всегда подтверждали результаты, полученные Бейкером. Другие тесты с намагничиванием провалились. Однако после многочисленных ожесточенных споров, которые велись на протяжении десяти лет, ученые пришли к общему выводу о том, что будь то магнитные явления или какие-то другие особенности, лежащие в основе нашей природы, но люди и вправду обладают врожденным чувством направления. Просто теперь мы им не так уж часто пользуемся.
Любому, кто застал в своей жизни переход от аналоговых 1990-х к сверхъестественному распространению связи в 2000-х, несложно заметить утрату этого врожденного «чувства направления». Когда я был подростком или юношей, узнать незнакомый город можно было только с помощью карт. Одним из самых первых мест, где я работал, была группа, занимающаяся проблемами окружающей среды. Я ходил по квартирам и собирал пожертвования. Мне обещали хорошие деньги в случае, если удастся убедить хозяев раскошелиться на проведение кампании по остановке работы электростанции, загрязняющей среду в окрестностях Бостона. За летние каникулы на этой работе я пополнил свой вечно пустой кошелек и претворил в жизнь тайное желание сделать что-нибудь полезное для окружающей среды.
Через несколько недель меня повысили до регионального менеджера, т. е. я отвечал за согласование суммы, которую бригада сборщиков может набрать по квартирам в районе Бостона и его окрестностей за лето. Бюджет и сроки были очень сжатыми, и бригадам приходилось работать с максимальной отдачей. Я разметил карту своего участка, Соммервиля, разметил ее условными цветами. Всего через пару дней я знал каждый переулок, тупик и транспортную магистраль в непостижимом переплетении городских улиц. Благодаря тому, что я постоянно держал перед собой эту пространственную информацию, а также прикидывал возможные маршруты между начальными и конечными пунктами, мне удалось узнать весь город. Стоило только назвать улицу – и я уже точно знал, как туда добраться. А затем, несколько лет спустя, наступила цифровая революция.
Примерно тогда же, где-то в конце 2009 года, я переехал из нью-йоркского Бруклина в Лонг-Бич в Калифорнии. Я купил цифровую карту города, которая с помощью присосок крепилась к ветровому стеклу автомобиля. До сих пор радикальные преображения, последовавшие за появлением смартфонов, миновали меня, и я был восхищен, что я могу ввести адрес в это крошечное устройство и, следуя простым, соответствующим дорожной ситуации указаниям, спланировать маршрут по незнакомому городу. Бумажная карта, которая сопровождала меня в путешествии через всю страну, пылилась в чемодане, а я, каждый раз садясь в машину, прибегал к помощи Том-Тома. Каждый поворот совершался по тщательно срежессированной цифровой подсказке. Спустя полгода я едва ли мог передвигаться по городу без их помощи. Полная зависимость от этого устройства привела к тому, что однажды я на удивление неразумно и напрасно потратил кучу времени. Как-то по дороге на интервью на другом конце Лос-Анджелеса мне пришлось проделать лишние 50 миль из-за сбоя в цифровом устройстве. Всего через каких-то несколько месяцев зависимости от цифровой безделушки я совершенно утратил чувство направления. Как и большинство людей, которые с помощью телефонов получают координаты для навигации с вышек мобильной связи, я переложил обязанности по прокладыванию пути, за которые отвечает мозг и, возможно, расположенные в носу и глазах крошечные магниты, на электронную штуковину. Культура и технологии победили мою биологическую природу.
Благодаря данным проведенного не так давно исследования с участием лондонских таксистов можно ознакомиться с тем, как способность прокладывать путь связана с отдельными структурами головного мозга.
Чтобы получить разрешение, лондонские таксисты должны запомнить витиеватое переплетение извилистых английских улочек и уметь без карт находить дорогу в этом огромном городе.
Исследователи подключили водителей к магнитно-резонанским томографам и выяснили, что чем дольше они водят свои кебы, тем больше у них объем гиппокампа. Эти результаты доказывают, что пространственное мышление вызывает в мозгу значительные изменения. В то же время – и, пожалуй, это еще любопытнее, – как только таксисты выходили на пенсию, структуры головного мозга у них возвращались к обычным размерам.
Удивительно, как быстро способны атрофироваться органы чувств у человека, если он ими не пользуется. Даже если это какой-то определяющий параметр, можно стать зависимым от внешних ресурсов, попросту некоторое время не задействуя невральную мышцу. Цифровые карты появились совсем недавно, но есть и другие, более значимые биологические способности, которые мы совершенно не используем в повседневной жизни. Они бездействуют, пока их не активизирует подходящий раздражитель.
Некоторые способности берут начало в самых глубинах нашего животного прошлого, еще до начала прямохождения. А возможно, даже до того, как наши земноводные предки окончательно выбрались на сушу.
Открытие у животных реакций на воду произошло в 1894 году, когда физиолог Шарль Рише обвязывал уток бечевкой, чтобы они не могли пользоваться легкими. Этот довольно жестокий эксперимент мог бы стать сюжетом фильма ужасов, но на самом деле это попытка понять, какое воздействие вода оказывает на центральную нервную систему уток. В ходе цикла экспериментов, в результате которых истребили, должно быть, всю местную популяцию уток, Рише выяснил, что на суше среднестатистическая утка живет без дыхания примерно семь минут. Однако, когда Рише опускал утку в холодную воду, она не умирала около 22 минут. Каким-то образом в момент, когда приговоренная утка ощущала, что находится в воде, ее обмен веществ замедлялся. Попытки проведения аналогичных тестов на людях были предприняты только в 1962 году.
К счастью для испытуемых, участвующих в эксперименте физиолога шведского происхождения Пера Шоландера, за прошедшее столетие методы проведения испытаний стали более продвинутыми. Физиолог не связывал добровольцев насмерть, а с помощью лабораторного оборудования измерял у них частоту пульса и уровень кислорода, когда те погружались на дно бассейна с холодной водой.
Шоландер заметил, что в тот момент, когда лица людей оказывались под водой, частота пульса тут же сокращалась. Это то же явление, какое Рише наблюдал у своих уток. На втором этапе эксперимента Шоландер установил на дне бассейна несколько тренажеров и велел испытуемым заниматься на них под водой. Хотя поднимать вес под водой, должно быть, тяжело, кардиомониторы показывали, что, какой бы интенсивной ни была нагрузка, частота пульса у испытуемых была снижена. Мало того, у испытуемых, пока они находились под водой, также наблюдалось сужение кровеносных сосудов из-за того, что кровь от конечностей перенаправлялась к центру.
Как оказалось, вода запускала ряд физических изменений в организмах. И эти изменения успешно подготавливали их к выживанию в неблагоприятных для них подводных условиях, где дыхание означало бы смерть. Это – рефлекс, который Шоландер назвал «главным рубильником жизни». С тех пор этим термином пользуется активно развивающееся сообщество фридайверов, которые, полагаясь на эти обусловленные природой изменения в организме, увеличивают продолжительность спусков под воду. Фридайверы, чью жизнь мастерски описал в своей книге Deep Джеймс Нестор, могут быстро опускаться к океанскому дну на сотни метров, а затем подниматься без риска понижения давления до смертельно опасного уровня (которого приходится опасаться аквалангистам). Когда они ныряют, легкие схлопываются от давления воды, а потребление кислорода сокращается из-за холода. Чемпион мира по фридайвингу способен опуститься не менее чем на 300 м и тем не менее подняться на поверхность живым и невредимым. Трудно представить, но в 2012 году во время соревнований одному фридайверу удалось задержать дыхание под водой на 22 минуты[3]. Кроме того, этим активизирующимся под водой «главным рубильником» могут воспользоваться и жители суши, подверженные приступам тревоги или аритмии. Если у вас порой бывают приступы паники, в разгар такого приступа погрузите лицо в ледяную воду – ваш организм получит сигнал приготовиться к погружению, и сердцебиение замедлится.
Сколько еще бездействующих рудиментарных реакций, подобной этой, заложено в нашем организме, выяснить не так-то просто. Такого рода способности проявляются лишь при подходящих обстоятельствах. Эти способности – подарок от миллионов поколений наших предков, в чьих организмах происходили едва заметные изменения и о чьих повседневных испытаниях мы имеем лишь смутное представление. Ведь в наши дни большинство живут, не выходя за узкие рамки уютного равновесия, раскрывая незнакомые реакции организма чаще всего случайно. А когда эти реакции все-таки запускаются, мы не всегда осознаем, что же послужило для них толчком. В современном мире почти не осталось людей, поистине «нетронутых» цивилизацией. Нет такой контрольной группы, в сравнении с которой ученые могли бы установить, что же на самом деле представляли собой дикие люди. Лучшее, что можно сделать, – использовать раннюю антропологическую литературу, свидетельства из первых уст, а также мифологию и устную историю коренных народов со всего мира.
Самый любимый мною, несмотря на его загадочность, сюжет – это история последнего воина из племени апачей, который противостоял вторжению западной цивилизации. Сокрушив Конфедерацию во время Гражданской войны, армия Севера обратила свое внимание на земли Аризоны, где небольшой отряд индейцев подкарауливал поселенцев и малочисленные вооруженные группы. К середине 1860-х годов большинство апачей уже согнали в лагеря, которые впоследствии стали частью системы резерваций. Но один особенно яростный воин по имени Джеронимо продолжал сопротивление. Он возглавил небольшой боевой отряд, склоняя воинов к кровопролитной борьбе, чтобы отомстить за зверства, совершенные по отношению к их племени. Для властей в Вашингтоне поимка этого отщепенца стала первоочередной задачей, и они выделили для этого 5000 солдат. Чтобы направлять эту операцию, власти использовали революционную технологию, гелиограф. Это был предшественник телеграфа, передающий морзянку с помощью световых вспышек. И все же, несмотря на то что на него, по сути, велась самая масштабная за всю историю охота, деятельность Джеронимо продолжалась почти 30 лет, в течение которых он вел ожесточенную борьбу, а после, достигнув преклонного возраста, наконец сдался на своих условиях.
В то время у его отряда ни разу не было ни численного преимущества, ни преимущества технологий – он выживал лишь за счет своей смекалки и везения. Некоторые историки утверждают, что его отряд истребил не менее 5000 человек. Сами апачи приписывали успех Джеронимо покровительству богов. Они верили, что бог Уссен наделил его особой силой, которую они называли «против врагов». Благодаря этой силе он всегда знал, где находится противник. Благодаря ей он предсказывал погоду и, говорят, жил в сверхъестественной гармонии с окружающим миром.
Хотя успехи Джеронимо – редкий пример торжества аборигенов над всесокрушающей силой западного прогресса, существует множество рассказов о туземных целителях и шаманах, имеющих такие же способности. Говорят, что кочующие оленеводы Норвегии были способны общаться телепатически, находясь на невероятном расстоянии друг от друга. Аналогичные штуки случаются и в отдельных туземных племенах Австралии, а также разных племенах Южной Америки. Остается только догадываться: то ли это врожденные способности людей, то ли нечто из области веры и религии. Почти все скрупулезные научные исследования этих так называемых парапсихических способностей провалились: их якобы сверхъестественную природу не удалось подтвердить. При этом к тому времени, когда современная наука дошла хотя бы до формулировки нужных вопросов, сам образ жизни, который вели коренные народы, начисто исчез.
До начала XX века такой науки, как антропология, вовсе не было, а до этого рассказы об аборигенах зачастую велись с точки зрения завоевателей или миссионеров – и те, и другие были лично заинтересованы в том, чтобы умалить достоинства изучаемого народа. Исторические документы появились не раньше этого времени, и попытки заглянуть глубже в наше прошлое, во времена, предшествующие возникновению письменности, ограничиваются тем, что случайно сохранилось в археологических памятниках. Чтобы получить представление, что же можно узнать о том, как в глубоком прошлом люди взаимодействовали с окружающим их миром, я обратился к Марку Кисселу, доктору наук в области палеоантропологии из Университета Нотр-Дам. В те времена, когда я проходил курс по культурной антропологии в Висконсине на докторскую степень, он был еще и моим соседом по комнате, и с тех пор я обращался к нему всякий раз, когда у меня возникали вопросы из области эволюции человека.
Предмет его исследований – истоки образного мышления, древнейшие свидетельства о конфликтах между первыми людьми, а также возникновение и расцвет Нидерландов.
Я спросил его, с какими трудностями сталкивались наши предки и есть ли какие-то данные о физических способностях, которыми, возможно, обладали они, а мы утратили. Он ответил как ученый, но все равно что пожал плечами.
– Физическая форма у них почти наверняка была лучше, чем у нас, – начал он, – но сведения неточны. У нас нет даже полного скелета неандертальца – лишь части от множества скелетов, из которых можно искусственно составить неандертальца, чтобы понять их биологические особенности. Мягкие ткани тела, все, что могло разложиться за десятки тысяч лет, практически отсутствуют.
С тех пор как в 1829 году в известковом карьере в Бельгии начали откапывать аномально тяжелые кости, вокруг неандертальцев возникли ожесточенные споры: по поводу их места в эволюции человека. Ясно, однако, одно: неандертальцы – самый близкий к человеку вид из всех, когда-либо существовавших на Земле.
И все же, строго говоря, они относятся к другой ветви древа эволюции. В палеонтологических записях они появляются еще 300 000 лет назад, а примерно 40 000 лет назад, словно по волшебству, исчезают. Выдвигались гипотезы о том, что их исчезновение отчасти связано с активным развитием нашего вида: то ли в результате войн, то ли борьбы за ресурсы. Как бы то ни было, между нами и неандертальцами, безусловно, было какое-то взаимодействие, и, по-видимому, два вида перемешались и размножались совместно. Если у вас азиатские или европейские корни, то в вашем геноме, скорее всего, 1–4 % ДНК неандертальцев. Тем не менее сведения о биологических особенностях первых людей и неандертальцев сводятся в основном к тому, что можно узнать на основе выкопанных нами небольших фрагментов костей. Но одно нам известно наверняка: появление технологических изобретений, по-видимому, обычно сопровождается общим сокращением чисто физических возможностей и жизнестойкости нашего вида.
– Тогда было гораздо холоднее, и, пока не было огня, им приходилось есть много сырого мяса, – говорит Киссел. – А это почти наверняка означает, что у них была довольно впечатляющая кишечная флора.
Если бы не крепкий кишечник, человек бы ни за что не выжил на сыром мясе, не рискуя серьезно заболеть. Кстати, судя по палеонтологическим записям, наиболее явные изменения в скелете произошли с связи с появлением тепловой обработки пищи. Ричард Рэнгем, антрополог из Гарварда, утверждает, что, как только люди научились добывать огонь, их челюсти начали уменьшаться. При тепловой обработке мясо становится мягким, в нем уничтожаются потенциально опасные бактерии, а значит, нам больше не нужны большой рот и мощные, выступающие вперед челюсти, как у наших, более похожих на обезьян, предков. Кроме того, в результате тепловой обработки овощи и мясо становятся питательнее. Люди уже не тратили столько времени на пережевывание растительных волокон, расщепляя неподдающуюся клетчатку, а переложили это бремя на огонь, и им стало значительно легче извлекать калории из пищи. В своей книге «Зажечь огонь» Рэнгем пишет, что именно благодаря тому, что 1,8 миллиона лет назад наши древние предки изобрели тепловую обработку, мы стали людьми, это и подтолкнуло эволюцию Homo erectus.
Homo erectus отличался от своих предшественников, человекообразных приматов. Homo erectus ходил на двух ногах, выпрямившись во весь рост. А поскольку пища после тепловой обработки переваривалась быстрее, кишечник у него был меньших размеров, чем у большинства приматов. Еще миллион лет или около того Homo erectus постепенно развивался, приняв ту более совершенную форму, какой мы обладаем сейчас. Предположительно, из-за того что Homo erectus не приходилось тратить столько времени на пережевывание пищи, а также в результате эволюционной необходимости, человеку пришлось больше рассчитывать на свои технические навыки, он научился делать другие вещи. Вследствие этого увеличился размер мозга. В какой-то момент Homo erectus лишился и волосяного покрова на теле, по-видимому, из-за того, что мог разжигать огонь, чтобы согреваться ночью.
Проведенный Рэнгемом анализ открывает новые возможности в науке – ведь он доказал, что технологии серьезно повлияли на развитие новой формы человека. По сути, это влияние настолько велико, что эволюцию человека почти невозможно отделить от культурных и технологических изменений. Другими словами, если бы мы не научились добывать огонь, у нас не было бы того тела, что есть сейчас. Это, однако, вовсе не значит, что эти этапы развития всегда проходили гладко – да если уж на то пошло, и быстро.
Порой, когда одновременно и технологии, и биологические особенности начинали развиваться в разных направлениях или когда темп происходящих изменений оказывался слишком быстрым, в процессе эволюции возникало несоответствие между неактуальными биологическими особенностями и тем миром, который мы стремительно возводили.
Наиболее классический пример эволюционного несоответствия – это расположение наших зубов (это несложно проследить по палеонтологическим находкам). Со временем челюсти человека уменьшались, а количество зубов осталось прежним. Сейчас, когда мы взрослеем, у нас прорезаются зубы мудрости, сдвигая остальные зубы. Чтобы исправить это, требуется хирургическое вмешательство или интенсивное ортодонтическое лечение. По сути, человек – жертва собственного прогресса. До изобретения тепловой обработки большую часть дня люди пережевывали пищу, измельчая ее. В результате зубы распределялись по всей челюсти, оказываясь на своих местах. Но с появлением огня пища стала мягче, челюстям человека не приходится столько трудиться, и зубы без постоянного давления смещаются. Марк Киссел говорит, что ни у одного другого животного, да и, конечно, ни у кого из наших предков, не было таких проблем. Кстати, термическая обработка пищи изменила не только положение зубов, но также и их качество. Киссел как археолог исследовал сотни зубов, принадлежавших ископаемым людям, как охотникам-собирателям, так и представителям сельскохозяйственных общин. У последних кариеса было больше. Состояние рта современного человека гораздо хуже, чем у первобытных людей. Из-за изменений в рационе, а самое страшное, потребления сахара, наши зубы подвержены кариесу. Ни у неандертальцев, ни у Homo erectus не было повода обращаться к стоматологу.
А вот понять, какие изменения в мягких тканях вызвали эволюционные несоответствия, не так просто. Если бы не какой-нибудь удивительно счастливый случай вроде находки в вечной мерзлоте быстрозамороженного тела неандертальца, то совершенно невозможно точно сказать, как со временем изменялись наши мышцы, мозг, жировые отложения и органы. О львиной доле биологических особенностей наших древних предков антропологам и биологам остается только догадываться.
Во время ледникового периода, когда ледники простирались гораздо южнее, чем сейчас, неандертальцы обитали по всей Европе. Жившие далеко от наших приспособленных к жизни на деревьях человекообразных предков, они создали сложную культуру, хоронили мертвых, с помощью декоративных бусин отделывали одежду и мастерили украшения.
Хотя недолговечные предметы их материальной культуры не сохранились, большинство антропологов полагают, что в период расцвета их технологического мастерства неандертальцы, должно быть, использовали толстые шкуры и строили в своем роде капитальные жилища, которые можно было бы отапливать огнем. Однако даже наличие таких технологических преимуществ не объясняет, как этот вид просуществовал более 200 000 лет в таком холодном климате.
В 2002 году профессор антропологии Тулейнского университета в Новом Орлеане, уже подумывая о грядущей пенсии, написал в журнал Journal of Human Biology статью, в которой предложил совершенно новый взгляд на то, почему выжили неандертальцы. Стигман рассуждал, что для выживания в холодном климате неандертальцы, должно быть, использовали множество разных биологических стратегий. Он взялся изучить научную литературу и отыскивал даже самые невразумительные исследования в области анатомии современного человека. Он искал подсказки в физиологии человека – это помогло бы ему определить, из чего могли состоять мягкие ткани тела неандертальцев. Измеряя скелетные структуры разных образцов, он определил приблизительный объем мышечной массы у неандертальцев. Стигман отметил, что благодаря более коротким конечностям и большей общей массе тела их внутренние органы были естественным образом защищены от суровых погодных условий. Это замечание не было принципиально новым и осталось бы незамеченным, но вместе с тем он предположил, что сохранять тепло неандертальцам помогала бурая жировая ткань, или, проще говоря, бурый жир.
Конец ознакомительного фрагмента.