Всеобщая история чувств. Осязание (Диана Акерман)

Осязание

Наша кожа – это нечто вроде космического скафандра, в котором мы существуем в атмосфере едких газов, космических лучей, солнечного света и всевозможных препятствий. Когда-то я читала о мальчике, которому пришлось жить в капсуле (сконструированной НАСА) из-за слабости иммунной системы и патологической болезненности. Мы все подобны этому мальчику. Капсула – это наша кожа. Но кожа еще и живая, она дышит и выделяет, защищает от вредного излучения, жары, холода и нападения микробов, вырабатывает витамин D, сама себя восстанавливает, при необходимости регулирует кровообращение, служит основным источником тактильной информации, способствует сексуальному влечению, определяет индивидуальность, удерживает на своих местах все те красные «джемы и желе», из которых мы состоим. Уникальны у нас не только отпечатки пальцев, но и расположение кожных пор. Согласно католическому преданию, где-то в тайниках до сих пор хранится кусочек кожи Христа. Это единственная частица смертного тела Спасителя, оставшаяся после Его восхождения на небеса. Мы стараемся при любой возможности украсить кожу, и это не так уж трудно, поскольку она у нас всегда с собой, хорошо впитывает и так же хорошо отмывается. Психиатр Дэвид Хеллерстайн в статье в Science Digest (сентябрь 1985 года) предложил простое и наглядное описание строения кожи:

Кожа в основном представляет собой двухслойную мембрану. Нижний, толстый, 1–2 мм – дерма, рыхлая соединительная ткань, насыщенная жировыми отложениями, – защищает тело, содержит в себе волосяные фолликулы, нервные окончания, потовые железы и кровяные и лимфатические сосуды. Верхний слой, эпидермис, толщиной 0,07–0,12 мм, состоит в основном из эпителиальных клеток, похожих на чешуйки, которые зарождаются в дерме округлыми и пухлыми и в течение 15–30 дней перемещаются от места образования к поверхности, подталкиваемые новыми клетками, образующимися ниже.

По мере подъема они превращаются в плоские пластинчатые безжизненные частички, заполненные белком кератином, и в конце концов достигают поверхности, откуда бесславно сбрасываются без следа.

Кожа отделяет человека от внешнего мира. Если задуматься, то ведь с нами не контактирует ни одна другая часть организма, кроме кожи. Мы пребываем у нее в заточении, но в то же время она дает нам индивидуальный облик, защищает от вторжений извне, охлаждает или согревает при необходимости, вырабатывает витамин D, удерживает телесные жидкости. Еще чудеснее то, что она может сама себя восстанавливать и постоянно обновляется. Вес ее – примерно от 3 до 4,5 килограмма; и это самый большой из органов тела, и к тому же главный орган сексуального влечения. Кожа может выглядеть по-разному из-за своих роговых производных, таких как когти, шипы, копыта, перья, чешуя, волосы. Она водонепроницаема, эластична и поддается мытью. Она может с возрастом обвисать, терять эластичность и все же держится на удивление хорошо. В большинстве культур это еще и идеальное поле для украшения красками, татуировками и ювелирными изделиями.

Подушечки пальцев и язык намного чувствительнее, чем спина. Некоторые части тела чувствительны к щекотке, другие отзываются на почесывания, озноб или покрываются пупырышками – «гусиной кожей» – от холода. Наиболее волосистые части тела обычно самые чувствительные к прикосновениям, потому что здесь очень много осязательных рецепторов, расположенных у корней волос. У животных, от мыши до льва, необыкновенно чувствительны усы, окружающие рот; волосы на человеческом теле тоже чувствительны, но не настолько. Кожа под волосами тоньше, чем в других местах. Ощущения воспринимаются не наружным слоем кожи, а нижним. Верхний слой кожи мертв, легко соскребается, и именно его частицы образуют серый налет, остающийся на стенках ванны. Потому-то карточные шулера и карманники иногда соскребают наждачной бумагой кожу на концах пальцев, чтобы осязательные рецепторы оказались ближе к поверхности. Столяр, выискивающий занозы, проводит ладонью по свежеоструганной доске. Повар разминает кусочек теста большим и указательным пальцами, чтобы определить его консистенцию. Совсем не обязательно смотреть, чтобы заметить порез при бритье или определить, где именно «поехал» чулок, – для этого достаточно осязания. Когда моешь посуду, надев резиновые перчатки, ощущаешь свои пальцы мокрыми, хотя на деле это не так – здесь мы испытываем комплексное ощущение, превращающееся в итоге в осязательное. А из-за того, что на ногах гораздо меньше холодовых рецепторов, чем, скажем, на кончике носа, они начинают мерзнуть далеко не сразу после того, как промочишь их в ледяной океанской воде.

В Средние века так называемых ведьм и других людей, чья жизнь проходила на грани закона и обычаев, кто давал повод усомниться в их благочестии, сжигали на кострах. Эта казнь, символизировавшая огонь и серу ада, была поистине ужасной – смерть медленно подбиралась к каждой клетке, каждому рецептору. Наши современники, которым довелось уцелеть после пожаров, попадают в ожоговые отделения ведущих больниц, где им пытаются восстановить кожный покров. Если ожоги слишком глубоки и организм не может залечить их своими силами, для них делают временное покрытие (снятая с трупа кожа, свиная кожа, марля, покрытая специальными составами) до тех пор, пока врачи не приступят к пересадке кожи, взятой с неповрежденных частей тела. На кожу приходится около 16 % веса всего тела, ее площадь – два квадратных метра, но если обгорела слишком большая часть тела, то собственной кожи для пересадки не хватает.

В 1983 году группа из Гарвардской медицинской школы под руководством доктора Говарда Грина изобрела революционный способ восстановления кожи. Два маленьких мальчика, Джейми и Глен Селби, раздевшись догола, смывали с кожи краску, и растворитель почему-то вспыхнул. Малыши пяти и шести лет от роду ужасно обгорели – у одного ожог захватил 97 % тела, у другого – 98 %. В бостонском ожоговом институте Shriners[29] врачи «одели» детей в кожу, снятую с трупов, и искусственные мембраны, взяли маленькие клочки кожи у них из-под мышек и выращивали из них большие куски кожи, которые постепенно пересаживали на протяжении пяти месяцев. Им удалось восстановить половину сгоревшей кожи у каждого из мальчиков, и через год с небольшим дети вернулись домой, в Каспер (Вайоминг). Их новая кожа не имела потовых желез и волосяных фолликулов, но все же была достаточно эластичной и обладала защитными свойствами, и дети смогли вернуться в школу.

Как же это делается? Доктора гарвардской лаборатории берут у пациента крохотные кусочки кожи, обрабатывают их ферментами и сильно растягивают в питательной среде. Всего через десять дней колонии клеток кожи начинают соединяться в пласты, которые можно измельчать и использовать для создания новых пластов. Кожи, образующейся за двадцать четыре дня, достаточно, чтобы покрыть человеческое тело целиком. Вновь созданная кожа выкладывается на марлю, покрытую слоем вазелина, а потом ее помещают на рану марлей вверх. Через десять дней марлю удаляют, а кожа вскоре обретает естественный вид и делается более гладкой, чем после традиционной пересадки.

Выращивание кожи – не единственный революционный метод в этой области. В нью-йоркской больнице медицинского центра Корнеллского университета врачи экспериментируют с кожей трупов, большие количества которой хранят в законсервированном виде. В Массачусетском технологическом институте разработана методика, позволяющая всего за два часа вырастить для обожженного пациента большой кусок новой кожи из крохотного (размером с 25-центовую монету)[30] клочка. Подсадку можно делать сразу же, без трехнедельного ожидания. Через две недели обожженное место покроется новой кожей. Да, у нее не будет волосяных фолликулов, потовых желез и пигмента, но она будет выполнять защитные и прочие необходимые функции. Эти технологии – не для мелких или даже серьезных, но небольших по площади ожогов; они годятся лишь для пациентов с обширными ожогами и недостатком собственной кожи для пересадки. Ни одна дермопластика не обходится без риска (опоздания, отторжения, инфекции), но сама возможность вырастить орган – причем самый крупный – наводит на мысль о выращивании других органов – глаз, ушей, сердец – или хотя бы их частей на ферме, где полями служат кюветы, а элеваторами – пробирки.

Человеческие языки насыщены метафорами, связанными с осязанием. Мягкое сердце, колкий взгляд, мягкая посадка, твердое обещание, жесткая вода, колючий характер… То, что нас сильно волнует, мы называем трогательным. Вопросы могут быть жгучими, щекотливыми или требующими деликатности. Раздражительные, неотесанные люди серьезно действуют на нервы. Фраза из юридической латыни – «noli me tangere», призывающая не вмешиваться, – это перевод тех слов, которые воскресший Христос адресовал Марии Магдалине: «Не прикасайся ко мне». Но почти этими же словами – «не-тронь-меня» – именуются некоторые кожные болезни типа волчанки; вероятно, потому что это заболевание проявляется уродливыми язвами. Токката – это музыкальное произведение в свободном стиле для органа или другого клавишного инструмента, которое изначально служило для демонстрации техники движения пальцев, и его название – это отглагольное существительное женского рода от итальянского «toccare» – прикасаться. Учителя музыки часто бранят учеников за плохое туше – манеру прикосновения к инструменту; это название имеет уже французское происхождение – «toucher» (трогать). В фехтовании то же слово «туше» означает, что один из противников коснулся другого своим оружием и одержал победу. Также можно воскликнуть «Туше!», если ваш оппонент в споре приведет неожиданный и точный довод. «Погладить по шерсти» или «против шерсти» означает похвалить или отругать. Можно «прикоснуться к проблеме» или «затронуть вопрос». Д. Г. Лоуренс использовал слово «трогать» для обозначения не поверхностного прикосновения, а глубокого проникновения в самую суть бытия своих персонажей. В XX веке популярные танцы по большей части представляли собой одновременные движения не соприкасающихся партнеров, и поэтому, когда несколько лет назад парные танцы начали понемногу возрождаться, по-английски их стали называть «touch dancing» – танцы с прикосновением. «На волосок от гибели», – говорим мы о рискованной ситуации с неопределенным исходом, не отдавая себе отчета в том, что выражение восходит к тем временам, когда ездили в каретах и телегах, и подразумевает случай, при котором колеса двух экипажей опасно сближались и могли либо благополучно разойтись, либо, напротив, сцепиться и сломаться; как более современный пример можно взять два автомобиля, мчащиеся навстречу друг другу по узкой дороге. Реальное мы называем «осязаемым», как плод, кожуру которого можно ощупать. Когда мы умираем, близкие кладут нас в обитые мягкой подкладкой гробы, вновь превращая нас в маленьких детей, лежащих на руках у матерей, перед тем как вернуть в утробу земли в ритуале антирождения. Как писал Фредерик Сакс в статье в The Sciences, «первое вспыхнувшее чувство, осязание, подчас угасает последним: руки остаются верны миру еще долго, долго после того, как глаза предадут нас».

Сейчас (хоть я и не дородный нестарый джентльмен, мающийся от безделья) я делаю массаж младенцу в больнице Майами. Мужчины-пенсионеры часто вызываются дежурить рядом с недоношенными детьми по ночам, когда другим нужно заниматься семейными делами или отсыпаться перед очередным рабочим днем с девяти до пяти. Младенцам нет дела до половой принадлежности того, кто ухаживает за ними. В своей неясной еще будущности они поглощают ласку и заботу, словно заблудшие в пустыне – манну небесную. Ручки у них гибкие, как винил. Сами они еще слишком слабы для того, чтобы перевернуться самостоятельно, но все же способны дергаться и извиваться, и поэтому медсестрам приходится обкладывать младенцев в постельках мягкими валиками, чтобы они случайно не закатились в угол. Торс малыша не больше карточной колоды. Трудно поверить, что передо мною лежит на животике мальчик, которому предстоит в будущем играть в баскетбол в «Олимпике», или нянчить собственных детей, или заниматься дуговой сваркой металлов в гелиевой среде, или покупать билет на суборбитальный самолет в Японию, где ему предстоит деловая встреча. Это крохотное живое существо с непропорционально большой головой, из-под кожи которой выпирают вены, напоминая своим рисунком бассейн какой-то реки, кажется таким хрупким, таким недолговечным. Младенец лежит в инкубаторе, в кувезе, как называют эти камеры, что подчеркивает изолированность его жизни от окружающего мира; он окружен ореолом проводов, подключенных к датчикам, которые отмечают успехи его развития и поднимают тревогу, если что-то идет не так. Ощущая болезненно острое стремление защитить это крохотное существо, я просовываю тщательно отмытые, продезинфицированные, согретые руки в отверстия инкубатора, словно в куколку бабочки, и прикасаюсь к нему. Начинаю с поглаживания очень медленными движениями его головы и лица, шесть раз по десять секунд на каждое прикосновение, а потом, также по шесть раз, глажу шейку и плечи. Мои руки скользят по спинке и массируют ее, снова шесть раз, длинными размашистыми движениями, затем переходят к ручкам и ножкам – и опять шесть движений. Прикосновения не должны быть слишком легкими (чтобы не вызывать щекотки) или грубыми (чтобы не возбудить младенца), но ровными и уверенными, как будто стараешься разгладить плотную ткань. На светящемся экране стоящего поблизости монитора пляшут две бирюзовые кривые – ЭКГ и дыхание; одна из них – с невысокими, частыми, острыми, как у пилы, зубьями, вторая же плавно поднимается вверх и так же медленно опускается далеко вниз в своем пульсирующем танце. Сердце делает 153 удара в минуту; для меня это был бы максимум насыщения крови кислородом при тяжелой физической работе, для него же это покой, поскольку сердцебиение у детей гораздо быстрее, чем у взрослых. Я переворачиваю его на спинку, и он, не просыпаясь, недовольно морщит личико. Менее чем за минуту передо мной проходит череда выражений, каждое из которых понятно благодаря тому, как он шевелит бровями, морщит лобик, красноречиво гримасничает ротиком и подбородком: раздражение, спокойствие, растерянность, счастье, злость… Потом его личико расслабляется, веки вздрагивают, и он уплывает в фазу быстрого сна, в кинозал сновидений. Некоторые медсестры, опекающие этих крошечных недоношенных младенцев, – которые смотрят свои сны, как будто еще находятся в материнской утробе, – воспринимают их как эмбрионы, оказавшиеся не там, где следует. Что видит во сне эмбрион? Я осторожно делаю с младенцем мини-зарядку – выпрямляю ручку и с некоторым усилием сгибаю ее в локте, развожу его ножки и подтягиваю колени к груди. Он спокоен, но в тонусе; кажется, ему нравится то, что я с ним делаю. Я опять переворачиваю его на животик и снова принимаюсь гладить голову и плечи. Это первый из трех сеансов прикосновений, проводящихся каждый день, – вроде бы и жалко тревожить его крепкий, глубокий сон, но, даже просто поглаживая этого младенца, я делюсь с ним жизненной силой.

Младенцы, получающие массаж, набирают вес минимум на 50 % быстрее, чем те, с кем не проводят эти процедуры. Они более активны, энергичны и контактны, лучше понимают окружающее, лучше переносят шум, быстрее ориентируются и лучше контролируют эмоции. «Менее вероятно, что такой младенец будет подолгу плакать – через минуту он крепко уснет, – писал в Science News за 1985 год один психолог, излагая результаты своего эксперимента. – Он лучше способен успокоиться и утешиться». Исследование, проведенное через восемь месяцев, показало, что недоношенные младенцы, получающие массаж, в среднем быстрее растут, у них более крупные головы и меньше проблем со здоровьем. Некоторые из врачей в Калифорнии даже помещают недоношенных в водяные кроватки, которые слегка покачиваются; младенцы, за которыми ухаживают по этой методике, менее раздражительны, лучше спят и меньше подвержены апноэ. И это, и другие исследования показали, что дети, к которым много прикасаются, меньше плачут, обладают лучшим характером и, следовательно, более привлекательны для родителей. Это очень важно, поскольку если среди всех родившихся доля недоношенных составляет 7 %, то доля подвергающихся жестокому обращению непропорционально высока. Дети, которых трудно растить, чаще подвергаются насилию. Люди, которых мало ласкали в детстве, не будут склонны к ласке, став взрослыми, так что круг замыкается.

В 1988 году в статье New York Times о важности осязательного контакта в развитии детей сообщалось об «отставании в психологическом и физическом развитии у детей, лишенных физического контакта, но получающих достаточное питание и уход…». Это было установлено ученым, исследующим развитие недоношенных младенцев, то же подтверждали и наблюдения за сиротами Второй мировой войны. «Недоношенные младенцы, получавшие трижды в день 15-минутный массаж, набирали вес на 47 % быстрее, чем те, кого оставляли в одиночестве в инкубаторах… получавшие массаж также демонстрировали признаки более быстрого созревания нервной системы, они были более активны… и лучше отзывались на такие раздражители, как лицо или звук погремушки… получавшие массаж выходили из больницы в среднем на шесть дней раньше». Через восемь месяцев младенцы, получавшие массаж, лучше выполняли тесты на умственные и физические способности, чем дети, лишенные этой процедуры.

Доктор Тиффани Филд, детский психолог Медицинского института Университета Майами, вела наблюдение за младенцами, по разным причинам попадавшими в отделение интенсивной терапии. В больнице ежегодно принимали 13–15 тысяч родов, и у доктора Филд всегда хватало «объектов» для наблюдения. Среди них есть младенцы, получающие кофеин из-за проблем с брадикардией и апноэ, один ребенок с гидроцефалией, а также несколько нуждающихся в тщательном наблюдении детей, чьи матери страдают диабетом. Рядом с одним кувезом сидит на черном стуле молодая мать. Просунув руку внутрь, она нежно гладит младенца и шепчет ему в ухо ласковую чепуху. В другом кувезе крохотная девочка, одетая в белую рубашечку с розовыми сердечками, заходится классическим, хрестоматийным ревом, от которого подскакивает сердцебиение, и монитор начинает тревожно пищать. У противоположной стены палаты мужчина-врач неподвижно сидит около еще одной недоношенной девочки и, держа вплотную к ее ноздрям пластиковую рогульку респиратора, пытается научить ее дышать. Рядом с ним медсестра перевернула третью девочку на животик и делает ей «зарядку», как здесь между собой называют массаж. У недоношенных младенцев совершенно старческие лица! Когда во сне их выражения меняются, кажется, будто они репетируют эмоции. Медсестра, следуя расписанию массажа, шесть раз по десять секунд поглаживает каждую часть тела младенца. Процедура не нарушает сон малышки, зато она набирает по тридцать граммов в день и вскоре отправится домой – почти на неделю раньше, чем ожидалось. «Дети не получают ничего особенного, – объясняет Филд, – и все же они активнее, быстрее набирают вес и делаются намного жизнеспособнее. Просто поразительно, – продолжает она, – сколько информации передается через осязание. Все остальные ощущения передаются через специальные органы, а вот осязание – повсюду».

Конец ознакомительного фрагмента.