Время – река. Глава 2 (Мэри Элис Монро, 2008)

Глава 2

В горах ночь наступает внезапно. Сгустившись, темнота становится осязаемой.

Завернувшись в шерстяное одеяло, Мия уселась на старый, пропахший плесенью и дымом диван. Она должна была бы уснуть от изнеможения, но ее душа все еще не могла успокоиться. Она по-прежнему бродила по заброшенным полям памяти, как путник, которого ведут куда-то против его воли.

Ночь была промозглой, и старая, грязная и покрытая паутиной хижина больше подходила для медведя, чем для человека. В камине тлели дрова, Мия лениво помешивала угли, наблюдая, как языки пламени облизывают потрескивающие поленья. Она остро ощущала полное одиночество, оказавшись без телефона, телевизора, радио или какого-нибудь созданного человеческими руками развлечения, способного отвлечь ее от власти ночи. Ощущение было до того сильным, что она чувствовала себя почти больной. Голова отяжелела, тело сотрясала дрожь, несмотря на то что ее тонкие руки крепко держали накинутое на плечи одеяло.

Возможно, Белла все-таки была права, думала она. Что она здесь делает? Не поддалась ли она некой романтической идее о лесной хижине? Оказаться одной в горах, чтобы убежать от собственной жизни? Но все так и случилось – она была в одиночестве в горах. Нужно быть осторожнее с желаниями, ругала она себя. Это была уже не дурацкая фантазия. Все было вполне реально. Реальными были пыль и темнота. Реальными были крики, щелчки и шорохи за окном, на улице. Никто не придет, если она позовет на помощь. Темная сила может вырваться в любой момент, и что тогда делать?

Снаружи по-прежнему дул ветер, и ветки нависших над хижиной деревьев бились о стекла, как будто костлявые пальцы стучали в окно, пытаясь разбить его. Сознание начало рисовать невероятные картины, и она забеспокоилась, вдруг это не дерево, а медведь… или человек? Она прочитала молитву о спасении. Она понимала, что может случиться в горах, в глуши, если сюда забредут мужчины с гнилыми зубами и с еще более гнилым прошлым. Тишину нарушили три жутких, унылых крика совы, а потом послышалось ворчание, похожее на кошачье.

Последний раз в горах она была в оздоровительном центре вместе с восемью другими женщинами. Там, в теплой компании, было уютно. Здесь же темнота за окном казалась слишком густой, а неизвестность слишком опасной. Кровь стучала у нее в висках, Мия вскочила, чтобы закрыть и запереть на щеколды все окна, потом она порывисто задернула тонкие занавески.

Она прошлась по скрипучему полу кухни. В углу была свалена куча сухих дров, очертаниями напоминавшая громадного зверя. Она обошла вокруг нее и начала открывать выдвижные ящики, потом ее мысли сосредоточились на мышиных следах и обнаруженной кухонной утвари, которая казалась средневековой. Она вытянула десятидюймовый нож с деревянной ручкой для мяса. Он был тяжелый – вероятно, им пользовались, когда сдирали шкуру с медведя, – но представлял собой очень серьезное оружие. Она взяла его и снова проверила замок на входной двери, а потом для верности заблокировала дверную ручку стулом.

Тот же ритуал она повторила в спальне. Когда она плотнее задергивала очень тонкие шторы, из угла выполз большой черный паук и побежал по стеклу. Мия вскрикнула и убежала в другой конец комнаты, где, замерев, остановилась с ножом в руке. Она ужасно боялась пауков. В безумии она подумала: «Где Чарльз?» Это был единственный человек, которого она теперь могла бы призвать на помощь в борьбе с пауками.

«Он ушел», – сказала она себе. Звать больше некого. С этого момента она была совершенно одна. Она прицепила нож сбоку и постаралась унять сердцебиение. Не было никакой надежды на то, что она сможет заснуть, зная, что паук ползает у нее по голове. Мия обшарила комнату и нашла метлу. Она собрала волю в кулак, размахивая метлой. Ее сознание рисовало паука, разросшегося до огромных размеров, мохнатого тарантула, затаившегося за занавесками. Осторожно, с трясущимися руками, она выставила вперед метлу и сдвинула занавеску. Паук убежал. Чертыхаясь, она перетряхнула все постельное белье, смела паутину с окон, потом, встав на колени, вымела из-под кровати поднявшуюся в воздух пыль. Паук исчез.

На улице дул порывистый ветер, громко стуча в окно. Казалось, будто хижина насмехается над ней. Смирившись, она села на кровать и прислонилась к стене. Потом быстро разделась и надела фланелевую пижаму. Утомленная, она села на матрас, удивляясь тому, каким мягким и удобным он оказался. «Будь благословенная, горянка», – подумала она, наслаждаясь первым истинным ощущением комфорта, которого ей так не хватало весь день.

Носки запачкались, потому что она ходила в них по полу. Она терпеть не могла носить грязные вещи, но в хижине было очень влажно и холодно, а пальцы ног как будто обледенели. Поэтому она запихнула ноги под чистые простыни и натянула лоскутное одеяло до ушей. Комковатое оно было или влажное, ей было неважно. Эта кровать ничего не помнила о ее браке. Она снова подняла голову, проверяя, что нож лежит на прикроватном столике, и выключила свет. Потом она опустила голову и обняла подушку, цепляясь за легкое утешение, которое наконец обрела.

Мия лежала с широко открытыми глазами. Завывал ветер, и она напрягалась при каждом щелчке или треске дров в камине. Она была уверена, что в другой комнате слышит тихий шорох. Что бы это ни было, она не пойдет туда, чтобы проверить.

Прошло время, и дождь утих. Мия все еще не спала, натянув одеяло до подбородка. Ее веки тяжелели каждый раз, когда она представляла себе Чарльза, а потом вдруг снова резко открывались. Как бы она ни пыталась направить свои мысли на что-то еще – что-то другое, – воспоминания возвращали ее назад, вынуждая еще раз увидеть мучительную картину. Бьющаяся о стекло ветка казалась пальцем, стучащим ей по плечу – вспомни, вспомни, вспомни. Уставшая и обессиленная от отчаяния, Мия погрузилась в воспоминания.

Еще вчера она стояла в речной воде вместе с Беллой, переполненная радостью и надеждой на будущее после того, как поймала свою первую форель. Мие не терпелось поделиться своей радостью в Чарльзом, мужчиной, который, как ей казалось, будет поддерживать ее в течение долгих лет выздоровления. Она решила уехать из центра пораньше. Она рано проснулась и прямо из Эшвилла поехала в Чарльстон. Было утро понедельника, и Чарльз должен был сидеть за рабочим столом в фирме, куда поступил сразу после окончания юридического факультета.

Сидя в машине, она думала о том, как скромно они жили в первое время после женитьбы. Но они были так счастливы, что не обращали на это внимания. Лишние гроши они тратили на бутылку вина или на поход в кино. Порой он удивлял ее, возвращаясь с работы с букетиком ромашек. Она сказала ему, что ромашка – ее любимый цветок, зная, что они стоят дешево. И теперь, возвращаясь домой, она купила у уличного торговца букетик ромашек. Она собиралась принять душ, прихорошиться и потом удивить его во время обеда.

Удивиться же пришлось ей, когда она заметила его машину на подъезде к дому. Внезапно обострившаяся интуиция удержала ее от того, чтобы окликнуть его по имени, как она обычно делала, когда подходила к дому. И еще внутренний голос подсказал ей, что нужно успокоиться, когда она проходила по пустой гостиной и поднималась в спальню по узкой, покрытой ковром лестнице, по которой они поднимались вместе в течение десяти лет. Дверь спальни была закрыта, из-за нее доносились приглушенные стоны мужчины и женщины. Ее тело затрепетало от выброса адреналина. Время замедлило свой бег, а ее сознание отказывалось поверить в то, что было до смешного очевидным, что не могло случиться с ней… с ними. Это было слишком банально, слишком избито.

Рука затряслась, когда Мия поднесла ее к обшитой филенкой двери. Одним движением она толкнула ее, и та приоткрылась, издав тихий шорох, частично позволяя увидеть две пары ног, длинных переплетенных ног и обнаженную фигуру мужчины, вцепившегося в алые трусики, надетые на округлые бедра с безупречным загаром.

Однако ее внимание привлекла женская грудь. Она была молочно-белого цвета, упругая и большая, с розовыми сосками, как на картине XVII века. Она смотрела, как ее муж, стеная, зарывается лицом в эту мякоть, явно испытывая наслаждение от женского совершенства. Мие хотелось убежать, но она не могла оторвать взгляда от груди этой женщины. Ее груди были такими округлыми, такими пышными – и они были настоящими, никаких силиконовых протезов под кожей. Больше всего ее ранило то, что Чарльз не просто обманул ее, а то, что он выбрал женщину с красивой, не обезображенной шрамами, безупречной грудью.

– Это не то, что ты думаешь, – пробормотал он, когда наконец почувствовал, что кто-то наблюдает за ними. Он испугался, увидев у двери спальни высокую фигуру с бесстрастным выражением лица. Ее руки, пальцы которых сжимали поникший букетик ромашек, опустились.

– Через три минуты все было бы именно так, как я думаю, – ответила Мия спокойным голосом, скрывавшим охватившую ее дрожь.

Чарльз прикрыл простынями женскую наготу. Когда женщина приподнялась, опершись на локоть, черные волосы каскадом рассыпались по ее плечам. Ее щеки и грудь порозовели, как рассвет в горах.

Не обращая внимания на собственную наготу, он вскочил с кровати. Ее взгляд упал на его сразу поникший член, несколько минут назад торчащий, как обнаженный меч. Чувствуя отвращение, она отвернулась.

– Мия, подожди…

– Прочь от меня! – Она бросила в него цветы, потом повернулась и побежала вниз по лестнице. Ее всю колотило, она ощущала, как желчь подкатывает к горлу. Все, чего ей сейчас хотелось, – это спасти хотя бы крупицу собственного достоинства и убежать.

В спешке она налетела на клюшки для гольфа, принадлежавшие Чарльзу и, едва не рухнув на пол гаража, схватилась за крыло его BMW. Чарльз обожал свои титановые клюшки и гордился ими. Они стоили целое состояние, и он пользовался ими только тогда, когда хотел произвести на кого-нибудь впечатление. Он обычно шутил, что в случае пожара ему пришлось бы делать трудный выбор – спасать ее или клюшки. На какой-то момент ее охватила глупая и безрассудная ярость. Она схватила сумку для клюшек и потащила ее по полу, чтобы засунуть в багажник своей машины. Это было бессмысленно, но ей было необходимо отнять у него то, чем он дорожил, ведь он лишил ее того, что было дорого ей. К удовольствию Мии, клюшки с грохотом упали в багажник. Она отъехала именно в тот момент, когда Чарльз босиком выбежал из дома, окликая ее по имени и завязывая пояс халата. Ей было невыносимо слышать, как он зовет ее.

Мия стянула с себя одеяло, встала с постели. Она тяжело дышала, сердце бешено билось в груди. Она зашагала по комнате, прижав ладони к горящему лицу. Воспоминание об измене Чарльза так обожгло ее, что она вспотела. Она почувствовала, что ее тошнит, и голова кружится. «О, господи», – подумала она. Она ощущала пушок на своем лице. – Неужели я упаду в обморок?»

Она пошла в ванную, сполоснула лицо ледяной водой, потом схватилась о край фарфорового унитаза и, стараясь успокоиться, сделала глубокий вдох. «Нет, нет, нет», – думала Мия, медленно выдыхая. Она знала, что это было. Это не был сердечный приступ. Ей казалось, что у нее разбилось сердце.

Постепенно дыхание вернулось к нормальному ритму. Мия медленно поднялась и откинула вспотевшие волосы со лба. «Проснись», – проговорила она себе, глядя на свое бледное лицо в зеркало. Чарльз не был верным мужем, который всегда и повсюду был рядом, пока она лечилась от рака. Почему она убедила себя, что он такой? Было бы ей легче, если бы она простила его, а не посмотрела правде в лицо?

Мия откинула волосы с лица, твердо решив больше не думать о нем. Ей нужно было переключить свои мысли на что-то другое. Шаркая ногами, она прошла по грязному полу к книжному шкафу и вытащила первую попавшуюся на глаза книгу: Пробуждение Кейт Шопен. Книги всегда успокаивали ее, а эта была ее старым другом. Она унесла тонкий томик с собой, на железную кровать, рассчитывая на то, что эти книжные строки утешат ее в долгие часы одиночества, пока не рассветет. За стенами хижины все еще шел дождь, но раскаты грома стихли и теперь раздавались издалека. Гроза уходила.

Мия не могла заснуть и читала до тех пор, пока веки не отяжелели, и слова на странице не начали расплываться. Было очень поздно, когда она сдалась и закрыла книгу. Она положила ее на столик рядом с ножом и маленьким ночником молочно-белого цвета. К столику была прислонена метла с деревянной ручкой. Жалкое оружие против ночных страхов! Перед тем как выключить свет, она прошлась взглядом по комнате. Стены, железная кровать, зеркало, каждая щепка смотрели на нее с враждебностью. Белла сказала, что до нее в этом доме многие годы никто не ночевал. Она не могла избавиться от ощущения, что захватила чье-то личное пространство, несмотря на то что Белла разрешила ей остаться.

Потом она снова подумала о женщине, которая прежде жила здесь, женщине, которая привезла в такую глушь изящные вещи, которая, как и Мия, выбрала одиночество, которой принадлежала эта комната. Эта женщина не давала разрешения чужаку оставаться в ее доме. Поэтому Мия обратилась к ней с теми же словами, что к Белле, и, сама не понимая почему, произнесла вслух:

– Пожалуйста, позволь мне остаться.

Легкий ветерок пробежал по занавескам, хотя окна были закрыты. Мия затаила дыхание, зажмурилась и глубже зарылась под одеяло. Окутанная ароматом кедра, захваченная вихрем воспоминаний, Мия знала, что все равно не сможет заснуть.

Мию разбудил яркий свет, пробивающийся в узкую щель между занавесками. Чувствуя, что вспотела под одеялом, она сбросила его. В комнате было жарко, как в печке. Она повернулась на бок и положила щеку на сомкнутые ладони, чувствуя, что гнетущее отчаяние все еще не до конца оставило ее. Это была тяжелая ночь, она металась, вертясь с боку на бок на кровати в душной комнате. Ее мучил не призрак незнакомой женщины, а воспоминания о Чарльзе и о ней самой в их счастливые годы. Ощущение было таким, будто он умер, только еще хуже. Она горевала о том, что потеряла веру и любовь, которая соединяла их почти десять лет. Она скорбела о том, что их отношения прекратились так резко, так жестоко. Она испытывала фантомную боль, как в ампутированной конечности.

Окончательно проснувшись, Мия медленно поднялась с кровати и прошлепала в гостиную. Края штанин проложили в пыли дорожку. Огонь потух, и в воздухе ощущался тяжелый запах остывшей золы. Маленькая хижина – с гостиной, спальней слева, тесной кухней и обеденным столом, с комнатой наверху – будет ее жилищем в течение ближайших месяцев. Бледный свет, пытавшийся проникнуть сквозь прозрачные желтоватые занавески, наполнял комнату унынием. Она отперла защелку на одном из окон и сильно толкнула его. Старая деревянная рама затрещала.

В то же мгновение она услышала успокаивающий звук стремительно текущей воды. От легкого ветерка, как будто омывавшего вспотевшее тело, она почувствовала прохладу. Дождь перестал, в кронах деревьев шумно щебетали птицы, а трава на земле была свежей и зеленой. «Почему, – встревожилась Мия, – она не чувствует радости от наступившего нового дня?»

Мия бродила по дому, не находя покоя. На кухне ее взгляд упал на большую фермерскую раковину, неровно стоявшую на шатающихся трубчатых ножках. Она представила, как мозолистые руки умело орудуют ножом, оставляя хорошее мясо и отделяя кишки, кости и головы. При этой мысли она вздрогнула. Сколько времени утекло с тех пор, как вода бежала по этим старым трубам? Резким движением она повернула вентиль. Старый насос застонал и глухо заревел. Мия отступила на пару шагов, готовая убежать в безопасное место, если он вдруг взорвется. Трубы медленно зашипели, и из крана потекла тонкая струйка ржавой воды. Она ждала, наблюдая за тем, как вода постепенно становится светлее. Задыхаясь от ледяной влаги, она сполоснула лицо, потом неуверенно попробовала родниковую воду. Она была холодной и очень приятной на вкус. Мия вволю напилась и доела остатки диетического батончика, который нашла на дне своей сумочки. В грубо сколоченных шкафах она нашла несколько жалких кастрюль с обитыми краями, тяжелую чугунную сковороду, потрескавшиеся коричневые керамические тарелки и разномастные столовые приборы из серебра. Эта утварь не внушала оптимизма. Запустение в комнате, некогда принадлежавшей женщине, как и в кухне, явно свидетельствовало о том, что кто бы ни жил здесь, он явно очень давно перестал заботиться о доме.

Отряхивая с рук пыль, Мия взглянула на часы. Бурчащий живот и головная боль, от которой стучало в висках, подсказали ей, что пора перестать совать свой нос повсюду в этом доме и поехать в город за продуктами.

Она быстро надела джинсы и хлопковый свитер с высоким горлом, вытащив их из своего маленького черного чемодана. Умывшись и вытирая лицо, она заметила свое отражение в маленьком зеркале над раковиной. Она избегала смотреть на свое отражение, которое тревожило ее, – Мия больше не узнавала пристально смотрящую на нее женщину.

Всего год тому назад Мия Лэндан была загорелой, изящной и хорошо одетой молодой женщиной свободной профессии. Она никогда не показывалась на людях без прически и макияжа. У нее было тело балерины с длинными, тонкими руками и лебединой шеей. С зачесанными назад волосами и в жемчугах она обычно воображала себя молодой Грейс Келли.

Женщина, которая теперь уставилась на нее в отражении зеркала, была худой и бледной, словно она месяцами не видела солнца. После химиотерапии у нее на голове вместо прямых светлых волос отросли жесткие светлые кудрявые волосы с рыжеватым оттенком. Она запустила пальцы в непослушные редкие пряди на своей голове. Цвет ей нравился – такой огненный и живой. Она не решалась остричь их, и с головы свисали локоны разной длины. На осунувшемся лице выделялся подбородок с глубокой ямочкой под пухлыми губами.

Она бесстрастно рассматривала свое лицо. В ее обязанности, как специалиста по связям с общественностью, входило умение быстро оценивать людей. Она подумала, что выглядит как побитое или сожженное вспышкой молнии пугало.

Мия отвернулась от зеркала и, легко взмахнув рукой, выключила свет, затем, схватив сумочку, вышла на улицу. Внезапно она остановилась на веранде. Прошлой ночью из-за темноты она не смогла рассмотреть окружающий пейзаж. Глядя на него в утреннем свете, она поразилась великолепию ландшафта.

Хижина приютилась у горного хребта, с одной стороны покрытого высокими деревьями и буйной зеленой растительностью всех оттенков, какие только можно вообразить. В нескольких ярдах[5] от хижины река под свою сладкозвучную музыку каскадом стекала по белым скалам в глубокое, синевато-зеленое озерцо.

Белла говорила, что эта местность называется Бухточка Уоткинса. Мия тогда ответила, что прежде полагала, что бухта – это залив на реке. Белла же объяснила, что бухточкой также называют защищенное укромное место на горном склоне.

– То и другое, – многозначительно сказала она, – защищенные места, где можно укрыться.

За горами, далеко на востоке, на южном берегу реки, еще только просыпался город Чарльстон. Мысленно она увидела узкие, милые улочки, старинные здания и церкви с острыми шпилями, отличавшие ее родной город. По ее мнению, Чарльстон был похож на ее приятно-пахнущую двоюродную бабушку, ту, что никогда не расстается со своим жемчужным ожерельем и регулярно посещает церковные службы, сознавая свое место в обществе и с трудом выполняя обязанности, которые налагает на нее это положение. Мия была благодарна ей за воспитанность и изысканность, которым она у нее научилась. Хотя порой, особенно когда возникали трудности и ее неизменная улыбка становилась едва уловимой, она раздражалась от груза ожиданий, которые, как она понимала, чаще всего исходили от нее самой.

Здесь, в горах, она чувствовала себя свободной. Никто ничего от нее не ждал, что, в свою очередь, избавляло ее от того, чтобы разбираться в ожиданиях, возникающих в глубинах ее собственной души. Здесь, на плодородном глинистом берегу она чувствовала, что обрела твердую почву под ногами. Рядом с морем она чувствовала себя такой же зыбкой, как песок. Чарльстон всегда был ее домом, но теперь она тревожилась о том, останется ли старый город ее домом в будущем.

Но, независимо от ее решения, в конце лета ей все равно придется вернуться в Чарльстон. Мия облокотилась о перила веранды, подняла лицо и глубоко вздохнула. Она чувствовала, как свежесть разливается по ее венам, вместе с долгим выдохом изгоняя из тела утомление. Маленькая расселина в горах приютит ее до тех пор, пока она не исцелится.

Поездка в Уоткинс-Милл оказалась не легче и не труднее, чем она ожидала. Местность была покрыта зеленью и после дождя выглядела роскошно. Она проезжала мимо загородных домишек с опрятными садами, в каждом из которых была собака, поблизости гуляли козы, на обширных полях паслись лошади или бычки, а со склона горы выглядывали внушительные дома, сложенные из новых бревен. Дорога была извилистой, хотя Белла была права, говоря, что она быстро доберется до города. Скоро она выехала на мощеную дорогу, которая быстро привела в примостившийся в горах городок. С первого взгляда Мие показалось, что он похож на город, где время остановилось.

Она припарковала машину на небольшой площадке перед старой железнодорожной станцией. Это было очаровательное деревянное здание с покатой кровлей, с непомерно широким навесом и большими цветочными горшками вдоль подъездной дорожки. Глядя на строение, она поняла, что единственный доступный поезд прекратил свое движение много лет тому назад, но городок дал станции новую жизнь, и теперь она стала пристанищем для исторического общества.

Главная улица в основном была отведена под городскую торговлю, домов на ней было немного. Станция располагалась в конце длинной вереницы одно- и двухэтажных домов из красного и желтого кирпича. В другом конце виднелась остроконечная церковь, между ними на тротуарах среди веселых тентов попадались деревья, а за ними стояло много больших горшков с разноцветной геранью, повсюду росли ярко-зеленые круглые кусты. «Этот городок, – с болью подумала она, – из тех, что обычно любили посещать они с Чарльзом, уезжая отдыхать на уикенд».

Белла говорила, что жители городка были дружелюбными, сплоченными и общительными. Большинство из них, точно так же как и их родители, дедушки и бабушки, выросли в Уоткинс-Милл. То есть им были известны друг о друге самые интимные подробности. «Не исключаю, – поддразнила Белла, – что они охотники до новых сплетен».

Душа Мии была истерзана, сердце разбито, и она понимала, что неспособна перекинуться с кем-то хоть словом. Больше всего, когда она проскальзывала по городку, запасаясь провизией, ей хотелось быть невидимкой. Опустив голову, она быстро пошла по тротуару. Она миновала книжный магазин, муниципалитет и ресторан. Проходя мимо магазина женской одежды, она подумала о своем маленьком черном чемодане, оставшемся в хижине, в котором было совсем немного вещей, необходимых для трехдневного отдыха и рыбалки. Мия подумала, что ей нужно купить что-нибудь еще.

Совсем недавно она с удовольствием пользовалась возможностью покупать новую одежду или поглазеть на красивые вещицы в антикварном магазине. В гардеробной у нее дома висели несколько чудесных шерстяных костюмов и тончайших белых блуз, которые прекрасно смотрелись на ее высокой стройной фигуре. Там были полки с шелковыми топами и аккуратно сложенные коробки, в каждой из которых хранились туфли от известных дизайнеров – она не могла отказать себе в этой слабости. Деньги у них не текли рекой, и она не любила драгоценности, как многие из ее подруг. Ей было довольно обручального кольца с бриллиантом – по общему согласию, муж не дарил ей кольца в честь помолвки, – сережек, висевших нее в ушах, и жемчужного ожерелья, которое Чарльз подарил ей на первую годовщину свадьбы. Это были красивые, роскошные жемчужины Микимото, постепенно увеличивающиеся в размере. Двойная нить все еще лежала в ее шкатулке с драгоценностями на верхней полке комода.

Она посмотрела на манекен в витрине, одетый в рыжевато-коричневую плиссированную юбку и обыкновенную хлопковую блузку, и пошла дальше. Ее взгляд не задержался ни на одежде, ни на собственном отражении в витрине. Она купит все, что ей нужно, но позже, когда ей это понадобится.

Соблазнительные ароматы свежеиспеченного хлеба, корицы и кофе привели ее к маленькой кондитерской. На большой доске, стоявшей перед ней на подпорках, мелом было написано блюдо дня. Сегодня это были булочки с корицей. Маленький колокольчик над дверью зазвенел, когда она вошла внутрь.

– Подождите минутку! – Из-под прилавка выглянула миловидная блондинка и небрежно улыбнулась, глядя в сторону двери. Женщина была средних лет, в бледно-розовой форменной одежде, не сходившейся на ее похожей на песочные часы фигуре. У нее было приятное розовощекое и дружелюбное лицо, но внимание Мии привлекли ее яркие, искрящиеся жизнью голубые глаза.

– Добро пожаловать к Шафферу, – сказала она, растягивая слова, как обычно делают жители гор Северной Каролины. – Чем я могу вам помочь?

Мия пожирала голодным взглядом ряды свежеиспеченных пончиков и булочек в стеклянной витрине. За ней была другая длинная витрина в форме буквы Г, тянувшаяся вплоть до ресторана; она была наполнена разными сортами хлеба, пирожными, пирогами и печеньем. У Мии чуть было не подкосились колени, когда она вдохнула аромат горячего кофе.

– Вы принимаете кредитные карты?

Женщина усмехнулась:

– Боюсь, только наличные.

Мия кивнула, с болью осознавая, что у нее в сумке всего несколько однодолларовых купюр. Подняв голову, она посмотрела, сколько стоит кофе.

– Мне, пожалуйста, чашку черного кофе. Большую. – Выбирая выпечку, она стучала пальцами по стеклу витрины. – И сладкий пирожок, – сказала она, показывая на него. – Нет, подождите. Лучше вон ту булочку с корицей.

На лице женщины промелькнула понимающая улыбка.

– Вы уверены?

В ответ Мия нерешительно улыбнулась.

– Все выглядит таким аппетитным…

– Думаю, вам не грозят лишние килограммы, голубушка, – сказала хозяйка, беря металлические щипцы и доставая булочку. – Не то что мне. Я съедаю одну булочку, и она тут же откладывается на моих бедрах. Вы будете есть здесь?

Мия взглянула на столики, покрытые скатертями в белую и розовую клетку.

– Да, спасибо.

Женщина положила выпечку на тарелку и налила кофе в белую кружку с толстыми стенками.

– С вас два шестьдесят.

Мия вынула бумажник и аккуратно вытащила оттуда три доллара. Она вспомнила, в каком душевном состоянии была вчера, когда убегала из дома. Она даже не подумала о том, что у нее в бумажнике почти нет денег.

– Поблизости есть банкомат?

– У банка. Когда выйдите, поверните сразу направо, он в конце квартала. Вы его не пропустите. Вот, пожалуйста… – Она помолчала, прежде чем снова назвать ее голубушкой. – Как вас зовут?

Мия колебалась.

– Мия.

– Вы гостите в нашем городке, Мия?

– Да. – Она посмотрела на бейджик с именем, прикрепленный к груди женщины, как рекламный щит к горе.

– Беки, – представилась та, взяв ее кофе с булочкой и направляясь к столику. Из стопки у двери Мия взяла местный рекламный проспект и стала листать его, надеясь отбить у Беки охоту задавать новые вопросы. Беки опять принялась протирать витрину, и Мия поняла, что ее приняли просто за еще одного туриста, мечтающего приобрести домик в горах.

Мия откусила кусочек булочки, прикрыв глаза от удовольствия. Она была такой вкусной, а кофе – таким горячим и крепким, что Мия чуть было не замурлыкала от удовольствия.

– Это вызывает привыкание, – проговорила Беки от прилавка.

Мия увидела, что Беки улыбается.

– Я выпекаю их каждое утро. – Она похлопала себя по животу. – Впрочем, хозяину все равно. Он говорит, что чем я толще, тем больше он меня любит. – Она снова засмеялась, продолжая надраивать витрину. – Приходите завтра утром. Я испеку булочки с заварным кремом. Я открываюсь ровно в семь. Я должна все успеть до того, как придут рыбаки. Они любят горячий кофе и сладкую выпечку. Знаете, у меня на заднем дворе небольшое почтовое отделение, – сказала она, указывая на маленькую витрину. – Вы можете отправлять здесь письма. Вы задержитесь в городе?

– Нет, я живу чуть выше по дороге.

– Арендуете? Или у вас свой дом? В горах выросло много новых домов.

– Арендую, – ответила она, снова глядя в журнал. Она надеялась, что женщина поймет намек. Но было очевидно, что Беки хотелось поболтать. Мия подозревала, что это кафе с почтой на заднем дворе было для городка главным источником новостей.

– Спорим, вы арендуете усадьбу Мерфи, – продолжала Беки. – Там прекрасный старый дом. Но ему нужен небольшой ремонт. Всего лишь косметический. Я слышала, что его предлагают в аренду. Или на продажу. Это было бы неплохое приобретение.

– Нет. Я ничего не знаю об этом доме.

Беки на секунду задумалась, потом потопталась и спросила: – Так где же вы остановились?

– По правде сказать, я живу в домике своей подруги.

– О, а кто она?

– Белла Карсон.

Беки продолжала полировать витрину, поджав губы так, словно сосала кислый леденец.

– Фамилия вроде бы знакомая. Она из этих мест?

– Не думаю. Она живет в Эшвилле, поэтому… – вытерев пальцы тонкой бумажной салфеткой, Мия встала, чтобы уйти.

– Не забудьте о булочках с заварным кремом. Я отложу завтра одну для вас, – дружелюбно окликнула ее Беки. Мия помахала рукой и направилась к двери, но тут послышался тихий звон.

Медленно проехали две машины, и молодая пара с двумя детьми, скачущими у ног родителей, торопливо вошли в кафе. Мия улыбнулась, услышав звон колокольчика и искреннее приветствие Беки.

Магазин хозяйственных и строительных товаров представлял собой полную противоположность розовой женственности семейства Шаффер. Это был мужской бастион, заполненный практичными стальными полками, картонными коробками, мелким и крупным инструментом и длинными рядами пластмассовых контейнеров с гайками, болтами и гвоздями и бог его знает чем еще. Проходя мимо, Мия сморщила нос, в магазине пахло пылью и машинным маслом. Она зайдет сюда позже, через неделю.

Обойдя еще несколько магазинов, Мия остановилась перед магазинчиком, предлагавшим удивительный выбор чудесных поделок, картин и украшений ручной работы, сделанных местными художниками. Надпись, на которую упал ее взгляд, показалась ей знакомой: У нас продается набор для занятий живописью.

Мия вновь ощутила в себе давно угасшую любовь к живописи. Она специализировалась на этом предмете в колледже, и тогда она много писала, смело экспериментируя с разными стилями и техникой. Получив диплом, Мия нашла работу, потом вышла замуж и больше уже не занималась живописью. Однако после операции по поводу рака молочной железы она подумывала о том, чтобы снова заняться творчеством. Мириады зеленых и голубых блесток на реке и эффекит рассеиваемого водой света вызвали в ней непреодолимое желание взяться за кисть. Если бы река смогла снова высечь искру…

Толкнув дверь, Мия открыла ее и сразу почувствовала запах ароматических свечей и масел. Она прошлась по проходу, трогая пальцами кисти, тюбики с краской и холсты, в действительности не зная, чего же хочет, но чувствуя, что успокаивается, ощущая их фактуру. К Мие подошла молодая женщина примерно ее возраста. Она была высокой и стройной, как Мия, и белой, как молоко. Светлая шевелюра парила вокруг ее головы, как нимб.

– Привет, – сказала она, доброжелательно улыбаясь. – Я – Мэв Макбрайд. Могу ли я помочь вам?

Глаза Мии были прикованы к длинной полке с тюбиками краск.

– Не знаю, с чего начать.

– А в какой технике вы работаете?

– Это было так давно…

Мэв почувствовала ее нерешительность.

– Акварельные краски отлично подойдут для этюдов. Они не так ядовиты, как масляные.

– Прекрасно, – ответила Мия, с радостью принимая предложение. После лечения от рака ей уже не был страшен никакой яд.

Оказалось, что Мэв – владелица необычной лавки. Она помогла Мие выбрать набор для начинающих марки «Сеннелье», состоявший из маленьких квадратиков красок, кистей и пачки толстой бумаги для акварели. Выйдя из магазина, Мия впервые ощутила волнение от представившегося шанса заняться любимым делом.

Следующая дверь вела в состоявшее из двух частей здание из красного кирпича, где приютился бакалейщик. Оно было похоже на бакалейную лавку, куда она в детстве, в Чарльстоне, заходила с матерью. В больших корзинах были разложены продукты местного производства, позади них стоял продавец в белом фартуке, а внутри извивались узкие проходы со старинными деревянными стеллажами, на которых имелось все, начиная с заправки к салату и заканчивая крупой и приманкой для рыбной ловли.

У входа стояла Беки, склонившись над небольшой тележкой с двумя бумажными пакетами бакалейных товаров. Она, как старая подруга, разговаривала с крепкой женщиной в фартуке зеленщика. При ее приближении они переглянулись, и по их взгляду Мия догадалась, что говорили о ней.

– Иди сюда, Мия, – позвала Беки, словно и они тоже были старинными подругами. Она помахала ей рукой. – Познакомься с Флосси, – указала она на стоявшую позади нее женщину.

Флосси была скромной женщиной средних лет с бледным плоским лицом и маленькими внимательными глазками. Ее седеющие светлые волосы были зачесаны назад и собраны в конский хвост, словно у нее не хватило времени причесаться. Впрочем, когда она улыбалась, морщинки, появляющиеся у глаз, придавали ее лицу радушие и мудрость. Она наверняка была чьей-то матерью, тетей или подругой и принадлежала к числу тех женщин, кто крепко обнимет вас, зная, что вы нуждаетесь в этом.

– Я – Флосси Барбери, – сообщила она Мие. – Этот магазин принадлежит мне и моим родителям. Они на пенсии, но не могут выбросить его из головы, если вы понимаете, о чем я. Все называют наш магазин магазином Родейла, это моя девичья фамилия.

– Рада познакомиться с вами, – ответила Мия и хотела отойти. – О, – вспомнила она вдруг, поворачиваясь к Флосси. – Вы принимаете кредитные карты?

– Я предпочитаю наличные, если это возможно, но я возьму вашу кредитку.

Мия была осмотрительна, покупая только то, что считала необходимым. «Должно быть, сложно преуспеть в семейной торговле», – думала она, когда дальше по дороге есть огромный супермаркет с цветами, а в винном отделе выбор гораздо больше и цены ниже. Но ей больше нравились маленькие магазинчики, по которым можно спокойно пройтись. Она почувствовала, что удалилась от города, и расстояние измерялось уже не милями[6], а годами.

Подкатив свою тележку к кассе, она услышала голос Беки, которая окликала ее по имени. Мия осторожно повернулась и увидела, что Беки машет ей рукой, опираясь на тележку, как на ходунки. Она неуклюже передвигала ноги, низко склонившись над тележкой. За ней следовала Флосси.

– Я была уверена, что слышала раньше это имя! Ты сказала Белла Карсон, верно? – Беки запыхалась от напряжения, но ее глаза сверкали. Она поднесла руку к груди, будто сдерживая дыхание. – Белла – такое красивое имя, его не забудешь.

– У нее бизнес в Эшвилле, связанный с рыбалкой, не так ли?

Мия кивнула.

– Точно, это она, – сказала Беки, обращаясь к Флосси и утвердительно кивая головой.

– Я знаю, – согласилась Флосси.

К ним подошла старушка в цветастой косынке на белых, как снег, волосах, уже готовая вступить в разговор.

– Ты сказала Карсон? Я помню эту фамилию. Я училась в школе вместе с Карсон. Не она ли уехала из города вскоре после окончания школы? Сбежала, чтобы выйти замуж. Если это кого и удивило, то не меня. Я старше вас, вы этого не помните. Как ее звали? – Она задумчиво похлопала себя по щеке. – Тео… что-то вроде Теодосия?

– Теодора, – откликнулась Флосси, и замешательство в глазах старушки сменилось признательностью. – Она дружила с моей матерью, если так можно назвать отношения с тем, кто торчит в этой старой хижине вдали от города. Матушка до сих пор говорит, что чувствует себя виноватой из-за того, что редко навещала ее. Но это было такое глухое место. Негостеприимное.

– Думаю, неудивительно, что твоя матушка так говорит, – добавила старушка.

– Она убила своего любовника, вот что. Говорят, что это произошло прямо в хижине, – подала голос Флосси.

– Теодора убила своего любовника? – спросила Мия, делая над собой усилие, чтобы выслушать историю до конца.

Беки покачала головой:

– Нет, это сделала ее мать, Кейт Уоткинс. Это та женщина, что жила в хижине. В той, где ты остановилась.

Соглашаясь, Флосси вздохнула.

– Тео уехала отсюда, когда ей представилась возможность. Она никогда не возвращалась, ни разу за все это время. Не то чтобы я осуждаю ее.

– Белла Карсон, – громко произнесла старушка, словно пробуя имя на вкус. – Должно быть, это дочь Теодоры.

– Так и есть, – авторитетно заявила Беки. Потом она обернулась и с тревогой на лице снова посмотрела на Мию.

– То есть она приехала и отперла хижину своей бабушки, да?

Старушка тихо сказала:

– Я полагала, что хижину нужно оставить запертой.

Флосси кивнула.

– Оставим призраков в покое.

Троица переключила свое внимание на Мию, глядя на нее и строя новые догадки. Мия занервничала и почувствовала знакомый звон в ушах.

Флосси вытаращила глаза.

– Подумать только, дом Кейт Уоткинс открыли. А вы одна живете в этой хижине?