Время как иллюзия, химеры и зомби, или О том, что ставит современную науку в тупик. Глава 3. Эра химер. Мы готовы создать совершенно новую разновидность живых существ (Майкл Брукс)

Хотите по-прежнему восхищаться великими умами эпохи Просвещения?{63} Тогда, может быть, лучше вам этого не читать.

В 1656 году Кристофер Рен, архитектор, астроном, медик, член Клуба экспериментальной философии при Оксфордском университете, пожелал отыскать «способ передать всякий жидкий Яд в Массу Крови». Рен начал с инъекции опиума собаке. Опыт прошел весьма удачно, и последовала целая череда экспериментов, при которых всё на свете, от молока до краски, вводили в вены той или иной бедной дворняги – просто чтобы посмотреть, что произойдет.

К концу 1660 года для опытов с собачьими уколами появилось новое место. Карл II своим указом превратил Клуб экспериментальной философии в Королевское научное общество, и в феврале 1666 года Роберт Гук, курировавший в Обществе экспериментальную работу, возглавил научную группу, которая осуществила первое в истории переливание крови одной собаки другой. Ученые использовали шприц, но у них имелись более масштабные планы. Вскоре они попыталась заняться непосредственным переливанием из вены в вену. Из-за свертывания крови это не удалось, однако несколько переливаний – из артерии в вену – все-таки провели. Эта работа оказалась даже слишком успешной: во время первого опыта сумели перелить так много крови (через полый стержень птичьего пера), что донор умер. В конце концов удалось провести опыт, при котором донор остался жив, но при этом умер реципиент. Освоение метода шло непросто.

Но это не остановило упрямого Роберта Бойля, одного из членов гуковской команды. Он предложил ряд дальнейших опытов. Животных-реципиентов (при условии, конечно, что они выживут) предлагалось изучить, дабы ответить на такой вопрос: изменило ли переливание крови их поведение, привычки или какие-то физические черты. В ноябре того же года, когда Лондон еще приходил в себя после Великого пожара, собравшимся в Королевском научном обществе продемонстрировали соответствующие опыты. Среди зрителей оказался Сэмюэл Пипс, который затем направился в таверну «Голова папы» и обсудил эти эксперименты с неким доктором Круном. Они высказали некоторые инновационные идеи для грядущих проектов: например, «кровь квакера отнюдь не помешало бы влить в архиепископа». Но всякое веселье улетучилось, когда в Лондон пришла ужасная новость: французы обогнали англичан, сумев перелить кровь животного человеку!

Британское научное сообщество было глубоко оскорблено и даже решило внести изменения в хронику ученой жизни. Это известно благодаря тому, что сохранилось два комплекта страниц 489–504 одного из томов Philosophical Transactions of the Royal Society 1667 года.

Сумятица возникла из-за того, что Генри Ольденбург, редактор Philosophical Transactions, был незадолго до этого обвинен в государственной измене и заточен в Тауэр. Между тем в Королевское общество поступила рукопись, описывавшая французские опыты. Мистер Мартин, издатель Philosophical Transactions, почему-то совершенно ничего не знал об аналогичных английских опытах и без промедления напечатал работу французов. Когда Ольденбурга оправдали и освободили, он пришел в бешенство, узнав о неведении Мартина. Он собрал все экземпляры Philosophical Transactions, какие смог найти, и уничтожил их. Затем лично сократил текст о французских опытах и добавил к этому усеченному варианту редакционную статью с подробным описанием английских экспериментов по переливанию крови. Статья написана в таком тоне, что никто не заподозрил бы автора в измене своему возлюбленному отечеству: «Сколь долго бы подобный Эксперимент ни замысливался в иных странах… надлежит отметить, что впервые он явлен миру в Англии».

Но Ольденбург не смог уничтожить все экземпляры журнала с первоначальным текстом статьи о работе французов, вот почему мы сегодня имеем возможность ознакомиться с детальным отчетом об экспериментах по переливанию крови животных людям, проведенных Жаном Батистом Дени, придворным врачом Людовика XIV, прозванного Королем-Солнце.

Возможно, наблюдая вблизи те излишества, которым предавался королевский двор, Дени как раз и решил попробовать лечить больных при помощи крови животных: она, как он предположил, должна быть чище по сравнению с кровью, загрязненной людским «разгульным поведением и беспорядочным приемом пищи и напитков». Первым его пациентом стал шестнадцатилетний юноша, которого вот уже два месяца терзала «острая лихорадка». Лекари более двадцати раз устраивали бедняге кровопускание, но тщетно. Переливание же девяти унций (около 260 мл) крови ягненка, конечно, не заставило больного радостно вскочить с постели, но и не убило его на месте.

Следующим получателем крови ягненка стал 45-летний стригаль овец, отличавшийся отменным здоровьем – настолько отменным, что после переливания он перерезал горло ягненку-донору, профессионально остриг животное и затем отправился в пивную. Почти сразу же после публикации сообщений об этих опытах британцы ответили введением 32 унций (около 910 мл) овечьей крови в организм Артура Коги, протестантского пастора. Кога, которого Пипс описывает как «беспутного бедняка», к тому же «не вполне уравновешенного душевно», получил за свои терзания 20 шиллингов. Месяцем позже (возможно, из-за нехватки наличности) Кога принял в себя еще одну инъекцию овечьей крови.

Но перескочим обратно в XXI век. Вряд ли вам захочется получить инъекцию овечьей крови, даже если вам посулят за это кругленькую сумму. Наш организм тяжело переносит смешивание человеческих и животных тканей. Похоже, нам не очень-то по нраву даже смешивание биоматериала по схеме «человек – человек»: так, донорами крови являются лишь 4 % жителей Великобритании, теоретически имеющих такую возможность{64} (для американцев эта доля составляет 5 %). Некоторые не делают этого, поскольку сама процедура довольно неприятна. Некоторые терпеть не могут уколы. Кто-то опасается инфекции. Кому-то кажется неприятным столь тесный контакт с жидкостью, которая вообще-то должна оставаться внутри нас. Впрочем, большинству просто никогда не приходит в голову мысль о том, чтобы стать донором.

Донорство органов – еще более серьезная проблема. В США сейчас, когда я это пишу, в списке пациентов, ожидающих трансплантации, 118 667 человек. В Великобритании около 7 тысяч человек ожидают донорских органов, и каждый седьмой из них умрет из-за того, что подходящие доноры не найдутся вовремя. Вот почему Салли Слейтер, 20-летняя девушка с 63-летним сердцем, присоединила свой голос в поддержку кампании за отписывание от традиционной схемы донорства органов.

Голос Слейтер звучит весьма громко, ведь когда-то ее беда привлекла внимание всей страны. В феврале 2000 года, в нежном 6-летнем возрасте, она – так сочли ее родители – простудилась. Но, как выяснилось, вирус, поразивший ее организм, оказался куда более опасным: он атаковал мышцы ее сердца. Врачи подключили девочку к аппарату, который помогал сердечным мышцам продолжать качать кровь, распространяя ее по телу, но было ясно, что такое решение не может стать долгосрочным. В конце марта ее отец обратился к общественности со страстной мольбой о донорском сердце. Салли повезло. Три дня спустя донор нашелся – женщина средних лет, погибшая в автокатастрофе. Семью покойной тронула просьба отца Салли, и сердце доставили в больницу Фримена, что в Ньюкасле-на-Тайне. Неделю спустя девочка очнулась после операции – с новыми жизненными перспективами. 12 мая ее радостное лицо сияло с первой полосы The Times. Она была в восторге от того, что возвращается домой, и ей не терпелось отведать любимое блюдо – морковный торт матери. Кампания, которую запустил ее отец, привела к резкому всплеску количества добровольцев, регистрирующихся в качестве доноров органов. 14 лет спустя Салли по-прежнему здорова и по-прежнему активно выступает за то, чтобы другим предоставили такой же шанс, который некогда выпал ей. Но может быть, скоро вся эта процедура уже не будет необходима?

На следующий день после того, как Салли выписалась из больницы, два специалиста по биомедицине подали совместную заявку на патент{65}. «Данное изобретение, – писали в ней Томас Райан и Тим Таунс, – обеспечивает медицину животными, которые, в свою очередь, могут снабжать другие организмы клетками, тканями и органами». Райан и Таунс обнаружили, что отключение некоторых генов и вставка генетического материала, взятого у пациента, могут позволить вырастить свинью (или обезьяну, или корову), чье сердце, печень, поджелудочная железа, кровь или клетки кожи будут совершенно аналогичны человеческим. При этом они будут генетически подогнаны под конкретного реципиента и во всех смыслах идеальны для трансплантации. Но прежде чем разобраться, как этот план воплощается в реальность (а это действительно происходит), давайте все-таки выясним, действительно ли мы хотим заниматься смешиванием биоматериала животных и людей.

«Государство призвано производить существ, созданных по образу и подобию Божию, а не монстров, являющих собой помесь человека и обезьяны»{66}. Кто это сказал – какой-нибудь сердитый епископ или ненавидящий науку проповедник? Нет, это цитата из «Майн кампф», гитлеровского манифеста национал-социализма. Отвращение перед самой мыслью о скрещивании людей и приматов разделяли и разделяют многие. Но, судя по всему, некоторые ученые мужи XX века такого отвращения не испытывали.

Первым ученым, открыто заявившим, что приматы и люди могут успешно скрещиваться между собой, стал Эрнст Геккель. На рубеже XIX–XX веков Геккель, признанный во всем мире как один из главных специалистов по недавно появившейся дарвиновской эволюционной теории, приводил в качестве доказательства своего утверждения результаты исследований крови животных и человека. Он наверняка знал о предпринятых в XVII веке попытках переливания людям крови животных. В течение какого-то времени эта практика стала пользоваться дурной славой и сошла на нет, но такое переливание вновь начали применять, как раз когда к Геккелю обратился зоолог-любитель Герман Мария Бернелот Моэнс, учитель из голландского Маастрихта, желавший доказать истинность эволюции путем демонстрации близости двух видов – человека и шимпанзе. Если самку шимпанзе удастся оплодотворить при помощи человеческой спермы, это покажет, что между двумя видами, по сути, барьера нет.

Геккель дал Моэнсу свое благословение и посоветовал ему использовать семя какого-нибудь африканца, поскольку считал, что именно в Африке обитают наиболее примитивные представители нашего вида, а значит, именно они с наибольшей вероятностью будут успешно скрещиваться с шимпанзе. Моэнс принялся готовить экспедицию, но его быстро остановило возмущение общественности. Беднягу лишили учительского места. Его профессиональная карьера оказалась загубленной из-за этого фантастического прожекта. Видимо, именно поэтому так долго замалчивалась программа, в рамках которой все-таки удалось провести эксперимент, придуманный Моэнсом. Лишь в 2002 году, после того как один российский историк науки десяток лет просеивал факты{67}, мы во всех подробностях узнали, что же некогда сделал Илья Иванович Иванов.

Иванов служил специалистом по искусственному осеменению животных при дворе российского императора. Пока остальной мир отвергал этот метод как неестественный, Иванов разработал инструменты и методики, позволившие ему стать ведущим экспертом по искусственному осеменению. Племенные жеребцы, разводимые на императорском заводе, славились крепким здоровьем, а российские сельскохозяйственные животные становились все сильнее и мощнее. К концу первого десятилетия XX века Иванов успешно вывел гибриды многих видов: в частности, он сумел скрестить самца зебры с лошадью. В 1910 году на Международной зоологической конференции в австрийском Граце он впервые упомянул о скрещивании человекообразных обезьян с людьми.

Иванов не сразу приступил к осуществлению своего плана. Волнения, которые в конце концов привели к революции, делали его положение придворного специалиста довольно непростым. А потом разразилась Первая мировая. Однако Иванов не пропал: в 1924 году он делал в Париже кое-какую работу для Института Пастера и имел влияние на Альбера Кальмета, одного из его руководителей. Кальмет как раз незадолго до этого совместно с Жан-Мари Гереном разработал новую, весьма эффективную противотуберкулезную вакцину (так называемую бациллу Кальмета – Герена, или БКГ). Ему очень хотелось проверить свои медицинские новинки на шимпанзе, и он явно считал, что знания Иванова по части искусственного оплодотворения могут пригодиться на исследовательской станции, где шимпанзе упорно отказывались размножаться. Так что он дал Иванову официальное разрешение отправиться на принадлежащую институту биостанцию, где занимались изучением приматов. Она находилась в Африке, в области, которая теперь называется Конакри (это один из районов Гвинеи). Там, по словам Кальмета, Иванов волен предпринимать любые попытки оплодотворить шимпанзе человеческой спермой.

В свое время Иванов представил свой проект как возможность «получить необычайно интересные факты для более полного понимания проблемы происхождения человека». Российская академия наук согласилась, что такие исследования имеют «огромное научное значение» и «заслуживают большого внимания и поддержки» – и выплатила Иванову достаточно денег, чтобы он мог добраться до Конакри.

Многие в СССР отнеслись к его проекту скептически, однако один ученый-энтузиаст заявил Иванову: «Не обращайте внимания на все эти слухи и толки вокруг вашего путешествия. Пусть идиоты катятся ко всем чертям!» Американская атеистическая ассоциация пообещала выплатить экспериментатору 100 тысяч долларов, если он сумеет вывести гибрид человека и обезьяны. Впрочем, следует отметить, что в Ассоциации сознавали скандальный характер эксперимента и рекомендовали Иванову не особенно афишировать свою деятельность. Иванов предложил приехать в Америку с циклом лекций, но эту идею в Ассоциации сочли преждевременной: «Будет лучше, если вы посетите США со своими лекциями уже после того, как родится первый человек-антропоид, готовый для показа публике». Впрочем, известия о грядущем эксперименте быстро дошли до общественности. Иванов стал получать негодующие и угрожающие письма, в том числе от активистов Ку-клукс-клана.

Рассказ Кирилла Россиянова о том, что произошло в Конакри, вызывает не самые приятные эмоции. Успешного скрещивания не получилось – по очень веским причинам. Начнем с того, что работа велась почти исключительно с шимпанзе, еще не достигшими половой зрелости. Исследователи покупали их у охотников, которые попросту убивали взрослых обезьян и затем продавали их детенышей. Кроме того, сама биостанция находилась в ужасном состоянии, и обезьяны здесь редко жили долго. За три года, в течение которых работала станция, было куплено более 700 шимпанзе, но меньше половины из них протянули достаточно, чтобы их успели перевезти в парижский биомедицинский центр.

Иванов впервые приехал сюда в феврале 1926 года. Он пробыл на станции месяц, но ничего не добился. В ноябре он вернулся – уже вместе с сыном, который выступал в качестве его помощника. В конце концов они отыскали трех половозрелых самок шимпанзе. Иванов выполнил осеменение, делая вид, что это какая-то обычная медицинская процедура: иначе он вызвал бы подозрения у гвинейских работников станции, которым любая форма связи между человеком и обезьяной представлялась чем-то отвратительным. Однако в этих условиях весь его опыт по части искусственного осеменения оказался бесполезен. Сама процедура проводилась слишком быстро и небрежно. Используемая сперма (которую, по-видимому, получили у кого-то из туземцев) была «не совсем свежей», к тому же впрыскивали ее в обезьянью вагину, а не в матку, как предпочел бы Иванов. Обезьян туго скручивали сетями, чтобы они не шевелились. У Иванова и его сына имелось в карманах по браунингу – на случай, если кто-то из животных все-таки сумеет освободиться. Как отмечает Россиянов, это проходило «поспешно и жестоко… словно изнасилование».

Первый опыт не увенчался успехом. Впрочем, как и вторая попытка – с самкой шимпанзе по кличке Черная, которую усыпили хлорэтилом. После этого Иванов собирался приступить к осеменению гвинейских женщин спермой шимпанзе, при этом не заручившись согласием туземок и вообще ничего им не сообщая. Однако неделю спустя губернатор передумал и отозвал свое согласие на эту процедуру. «Ужасный удар», – отмечает Иванов в дневнике. Но и это его не остановило. Вернувшись в СССР, он быстренько организовал программу по осеменению советских женщин при помощи спермы единственного советского орангутана, жившего в неволе. В эксперименте вызвалась участвовать как минимум одна женщина, но самец обезьяны по кличке Тарзан умер еще до того, как исследователи смогли приступить к опытам.

Это положило конец попыткам Иванова создать химеру из человека и обезьяны. Пока экспериментаторы ждали доставки пяти шимпанзе, беднягу официально обвинили в подрывной деятельности, а ведь его положение в Советском Союзе и без того всегда было шатким (не забудем, когда-то он служил при царском дворе). 13 декабря 1930 года Иванова арестовали и на пять лет отправили в ссылку в Казахстан. 20 марта 1932 года, буквально за день до того, как Сталин отдал распоряжение о его досрочном освобождении, Иванов умер от инсульта.

Полезно узнать об этих давних опытах, прежде чем мы углубимся в исследования сегодняшних ученых и узнаем, на что способна современная наука. Во-первых, следует отметить стремление как можно шире раздвигать границы возможного – стремление, которое сдерживается обществом. Научная работа проводится не в пустоте. Ученые, продвигающие те или иные идеи, часто делают это по своим тайным причинам, а те, кто принимает решения о том, чем следует заниматься, часто руководствуются вовсе не альтруистическими мотивами. Первые попытки осуществить переливание крови сильно отдавали ура-патриотизмом: чрезмерное внимание к национальной гордости затмевало всякие представления о целях науки. Мечта получить финансирование от Американской атеистической ассоциации в немалой степени подхлестывала энтузиазм Иванова, как и последовавшие затем субсидии от властей СССР: многие руководители страны полагали, что гибрид человека и обезьяны сокрушит последние религиозные пережитки, еще сохранявшиеся среди советского крестьянства. Однако нет никаких свидетельств о том, что кто-либо из участников этих изысканий особенно задумывался о надеждах, которые руководство страны могло возлагать на такой гибрид.

Не помешает отметить, что писавшие об этих опытах часто подавали их весьма субъективно. Россиянов с отвращением воспринял сведения о деятельности Иванова{68}. «Честно говоря, эти опыты показались мне омерзительными, – признался он в 2007 году Джону Коэну, корреспонденту журнала Outside. – Даже сейчас мне трудно понять, как такое вообще могло случиться». Два специалиста по биоэтике, Дэвид Альберт Джонс и Кэлум Маккеллар, написали весьма информативную (и оказавшую большое влияние на научное сообщество) книгу о дебатах вокруг химер «человек – обезьяна»{69}, но при внимательном чтении выясняется, что и они весьма пристрастны. Так, они приводят известную выдумку о том, что Сталин велел Иванову создать гибрид обезьяны и человека, чтобы вернуть былую мощь советской военной машине{70}: «Как писали московские газеты, Сталин сказал ученому: „Мне нужно новое человеческое существо, неуязвимое, нечувствительное к боли, равнодушное к качеству пищи“». Свои доводы они подкрепляют указанием на то, что «советская власть тогда и в самом деле отчаянно стремилась воссоздать Красную Армию после ряда сокрушительных войн». Однако в статье Россиянова ничего не говорится о сталинской диктатуре: этот «приказ Сталина», судя по всему, впервые упоминается лишь в статье 2005 года{71}, вышедшей в Scotsman.

По мнению Джонса и Маккеллара, для создания химер «человек – животное» нет особых медицинских оснований. Может быть, и это утверждение ложно? Это очень важный вопрос, поскольку сегодня стали неоспоримой реальностью химеры «человек – животное», а точнее, «животные, содержащие человеческий биоматериал».

Возможно, вы скажете, что мы уже, в сущности, химеры: в конце концов мы ведь представляем собой смесь человеческих и бактериальных клеток. Те несколько триллионов клеток, из которых состоит ваш организм, постоянно соседствуют с несколькими сотнями триллионов бактерий: без этих дополнительных килограммов чужой биологии мы едва ли смогли бы функционировать. Бактерии, обитающие в вашем кишечнике, подают вашей иммунной системе особые сигналы, предупреждающие о вторжении опасных захватчиков. Внешняя поверхность вашего тела тоже покрыта микроорганизмами{72}, и в общей сложности их около тысячи видов (по оценкам, опубликованным в Science в 2012 году). Эти бактерии тоже обмениваются сигналами с иммунной системой, чтобы помочь нам справляться с инфекциями.

Так что, по сути, мы являем собой скопище бактерий, которых гораздо больше, чем человеческих клеток, составляющих основу нашего организма. Но мы сумели отомстить: в фармацевтических компаниях по всему миру громоздятся огромные чаны с бактериями, и эти бактерии напрямую выполняют задание, поставленное им человеком. Эти бактерии постоянно и непрерывно занимаются выработкой человеческого инсулина для 35 миллионов страдающих диабетом 1 типа. Организм таких больных не умеет вырабатывать этот белок, который позволяет клеткам получать доступ к энергии, добываемой в процессе питания. Проблему сравнительно легко решить: можно вкалывать инсулин в подкожную жировую прослойку, а затем система кровообращения доставит его туда, где он необходим. Откуда же диабетики, которым требуется инсулин, получают его? От химер – бактерий, в которые встроен определенный человеческий ген, благодаря чему они, потребляя определенные питательные вещества, выделяют инсулин.

Строго-то говоря, инсулинопроизводящие бактерии – трансгенные химеры: иными словами, они содержат генетический материал другого вида, но не чужие клетки целиком. Существует несколько различных типов химер. «Истинные химеры» – лоскутное одеяло клеток двух разных животных (эти животные могут принадлежать, а могут и не принадлежать к одному виду). Такие организмы получают путем слияния двух эмбрионов (либо в реальной утробе, либо в лабораторной установке) или путем введения в развивающийся эмбрион стволовых клеток другого животного. А еще есть «истинные гибриды»: как раз что-то подобное тщился создать Иванов. Их получают смешиванием яйцеклеток и сперматозоидов разных видов. Проведенное Ивановым успешное скрещивание лошадей и зебр показывает, что такая процедура иногда может давать жизнеспособные эмбрионы. Думаете, для этого исходные животные должны более или менее походить друг на друга? В ходе одного из опытов тысячи яйцеклеток самки хомячка оплодотворили человеческой спермой. Правда, яйцеклетки пребывали не в своем естественном состоянии: при помощи специальных реагентов с них удалили вителлиновый слой – защитную оболочку, которая пропускает лишь сперматозоиды данного вида. Затем эти яйцеклетки стали использовать при проверке мужской спермы на фертильность: «тест хомячка» показывает, обладают ли сперматозоиды испытуемого достаточной подвижностью и силой, чтобы проникнуть в яйцеклетку самки хомячка.

Сейчас на смену «тесту хомячка» почти везде пришли более новые методы проверки фертильности, при которых проводится непосредственное исследование спермы. Закон никогда не позволял сохранять эмбрионы, которые получились бы при взаимодействии человеческой спермы с яйцеклетками самок хомячков (если при этом действительно возникают эмбрионы), а уж тем более внедрять их в матку какого-то биологического вида. Но создание такого истинного гибрида человека и хомячка остается теоретически возможным.

Возможен и клеточный гибрид, возникающий при слиянии двух клеток двух разных видов, только это не сперматозоиды и яйцеклетки, поэтому такой гибрид не может развиться в полноценное животное. Однако этим методом можно в лабораторных условиях получить набор клеток, у каждой из которых будет по одному набору хромосом («упакованных генов») от каждого вида. К примеру, исследователи могут проводить слияние групп клеток кожи человека и крысы, изменяя при этом хромосомы человеческих клеток. Наблюдая за тем, какие вещества производят получившиеся клетки, можно попытаться выяснить функции различных генов человека.

Еще бывают цибриды, то есть цитоплазматические гибриды. Эти существа получаются при переносе донорской ДНК в яйцеклетку другого вида (из которой перед этим удаляют ее собственную ДНК). Цибрид можно также создать, поместив ядро клетки в другую клетку, из которой, опять же, предварительно удалили ее собственное ядро. Донорская ДНК берет управление на себя, тогда как донор яйцеклетки отвечает лишь за примерно 0,1 % получившегося существа.

Когда в создании цибрида участвует человеческая ДНК, международное законодательство требует, чтобы такой эмбрион уничтожали в течение ближайших нескольких дней. Впрочем, этого времени хватает, чтобы получить из растущего эмбриона стволовые клетки, поэтому такие гибриды весьма полезны для медицинских исследований. Собственно, в этом и заключается основная задача исследований человеческих химер: вырастить в чашке Петри что-то такое, что способно помочь нам разобраться, где и почему возникают человеческие недуги. По крайней мере, такую надежду питают исследователи – и именно так они оправдывают свои действия.

Создание человеческих химер путем встраивания человеческих клеток в животный организм зачастую дает возможность создавать животных, подверженных болезням, специфичным лишь для людей. А значит, мы можем исследовать такое существо методами, которые считались бы этически недопустимыми, вздумай мы применить их на человеке. Встраивание человеческих генов в яйцеклетки животных считается теперь «почти рутинной» процедурой, как явствует из одного доклада, представленного британской Академией медицинских наук{73}. С помощью такой процедуры исследуют, например, болезнь Хантингтона и мышечную дистрофию.

Мы больше полувека прививаем мышам разные виды человеческих онкологических заболеваний, чтобы наблюдать, как будут развиваться такие недуги у этих животных (и как будут при этом развиваться сами животные). Мыши-химеры с «очеловеченной» иммунной системой играют важнейшую роль в фармацевтической гонке, цель которой – победить ВИЧ. Крысы, которым прививают нейронные стволовые клетки человека, помогают нам понять, как восстанавливать мозг пациента после инсульта. А еще есть надежда на получение химерических органов.

Если вы хотите, чтобы у свиньи выросла человеческая поджелудочная железа, следует первым делом отключить в ядре свиной клетки ген, отвечающий за развитие свиной поджелудочной железы. Этот ген носит название PDX-1. Затем из яйцеклетки свиньи удаляют ядро (которое содержит все гены донора яйцеклетки). Вместо этого ядра помещают свиное ядро, в котором отключен ген, отвечающий за поджелудочную железу.

Конец ознакомительного фрагмента.