Глава седьмая
Уничтожив Новый Торг и поголовно вырезав всех жителей, войско Михаила Тверского ушло восвояси. Вездесущие падальщики – воронье, как по команде, слетелись со всех окраин, кружили над истерзанной землей, оглашая ее мерзким карканьем. Неожиданно пошел дождь, он лил, не переставая, всю ночь и следующее утро – природа проливала слезы над великим погребальным костром.
Когда опасность миновала, семейство кузнеца выбралось наверх. О том, что творилось в избе, они могли только догадываться. Мать вжималась в землю при каждом громком стуке и крестилась, вознося молитву Иисусу. Глухие удары, похожие на брошенные мешки с зерном, били по половицам. Теплая липкая жидкость сочилась сквозь щели вниз на головы. Вдруг все замирало. Но тишина казалась хуже смерти. Несколько раз женщина порывалась выбраться наружу, но всякий раз шорох и движение наверху останавливали ее. Маня и девочки сохраняли мужество из последних сил. В кромешной темноте они держали друг друга за руки и не отпускали их до самого конца. Отец хрипло и тяжело дышал, стараясь не кашлять. Ему давалось это с трудом. Было душно. Воздуху не хватало. Они потеряли счет времени. Наконец все закончилось.
– Выходите, – сказал Вохма, открывая лаз, – теперь можно.
Испуганно глядя друг на друга, на измазанные кровью волосы и одежду, они еще долго приходили в себя. Затем стали вытаскивать убитых врагов на улицу. Девочки в оцепенении глядели на мертвецов. Непривычная для их взора картина наводила ужас. Такого не присниться и в кошмарном сне. Они с опаской посматривали на брата, как на бога, спустившегося с небес и спасшего их от неминуемой гибели.
– Двадцать восемь! – охнула Маня, считая тела.
Трудно было поверить, что с ними справился лишь один человек. Кузнец Добрава сидел в сторонке на завалинке и удовлетворенно поглаживал бороду. Гордость за сына переполняла его сердце. Как всякий отец, видя достижения своего чада, он был доволен. А достижения ратного толка ценились превыше всего. И если бы не скорбь по уничтоженному городу и сотням убитых, то он был бы вполне счастлив.
Дом обгорел только с одного угла и в целом был нетронут. Кузня также уцелела.
– Как теперь жить-то будем, отец? – спросила потрясенная мать.
– Если боги сохранили нам жизнь и уберегли добро, то проживем. Теперь мы не одни. Сын с нами.
– Да, мы теперь не одни, – согласилась женщина, – Иисус сберег нас!
Она перекрестилась и с укором посмотрела на мужа.
– Опять ты со своим Исусом. Не он нас избавил от смерти, а наши родовые боги охранители, – не соглашался Добрава, – чужой это бог для нас. Чужой.
– Если бы я не крестила Вохму в детстве, не хранили бы его ангелы, не увидели бы мы сейчас нашего первенца и не вступился бы он за нас! Это единый бог услышал мои молитвы и послал его к нам.
– Вот упертая баба, – махнул рукой кузнец. – Вот сколько с ней живу, столько и ругаюсь. Скажи, сын, ты-то в кого веришь? Какой у вас в Орде бог?
– Нашли время для споров! Заняться больше нечем? – буркнул Вохма
– И то верно! – кивнул головой Добрава. – Ну, а все-таки?
– Разные народы – разные боги! – уклонился от ответа казак.
Тем временем, он поднял на свет божий Ванятку. Тот был без сознания и очень плох. Кровь уже не сочилась из раны, но парень горел в лихорадке. Молодой организм боролся за жизнь из последних сил.
– Он долго не протянет. Рана слишком глубокая, – сказал ордынец. – Я до сих пор не понимаю, как он еще держится?
– Нужно что-то делать?
Маня схватила Вохму за рукав и заглянула ему в глаза.
– Не хочу тебя обманывать, но он скоро умрет! Утешься! – тот смотрел прямо и спокойно.
– Я знаю, кто ему может помочь, – проронила мать.
Она погладила Маню по голове и прижала девушку к груди.
– Кто? – как эхо отозвалась та.
– Его нужно отнести к Светозару! Твоему деду! Только он в силах вернуть Ванятку к жизни!
– Но ведь это далеко и опасно.
– Светозар – великий знахарь! Идти нужно сейчас, не мешкая! Дорогу знаешь?
– Знаю.
– Хорошо, деточка. Вохма тебе поможет. Нужно соорудить носилки. Путь не близкий. Утром будете на месте.
Мать говорила решительно, отдавала команды, не принимая возражений. Именно в час тяжелых испытаний русские женщины брали на себя всю полноту ответственности за сохранение рода, становились жертвенными в служении семье и безграничной самоотдаче по отношению к детям. Вохма послушно кивнул головой и стал собираться в дорогу.
– Может, и вы с нами? – спросила Маня.
– Нет, мы не с вами. У нас слишком много дел. Кто-то должен схоронить убиенных.
Долгий путь ожидал путников к заимке лесного ведуна. Они водрузили на плечи две палки, закрепили на них ткань с четырех сторон – получилось нечто вроде носилок. В них осторожно положили мальчика и понесли: девушка – впереди, Вохма – за ней. Ноша была не тяжела, поэтому они двигались почти налегке, не считая военной амуниции, которую Вохма привычно взял с собой. Проходя по разрушенному городу, ордынец видел, как из пожарища, словно тени предков из небытия, возникали чудом уцелевшие жители. Они ходили от тела к телу, разыскивая родственников. Уже кем-то снаряжались группы, которые собирали павших на телеги и увозили за город на погост. Хоронили в общей могиле.
Идти торной дорогой было опасно. Грабители, хотя и оставили город, но продолжали свою охоту в людных местах. Поэтому шли лесом, хоронясь, стараясь меньше разговаривать и постоянно прислушиваясь к каждому звуку. Маня шла уверенно, умело выбирала путь без завалов и буреломов. Она так легко ориентировалась в чаще, ее гибкий стан так лихо уклонялся от препятствий, созданными деревьями и мелколесьем, что ордынец едва поспевал за ней. Несколько раз он нес носилки на вытянутых руках, потому что не смог проскочить там, где без труда проходила девушка. Все это напоминало лодку, которая скользила между камней на узкой стремнине водного потока.
К вечеру они вышли к реке и решили остановиться на ночлег. Костер разжигать не стали. В темноте он был слишком заметен. Быстро соорудили навес из веток и листьев, уложили туда раненого. Вохма сменил ему повязку. Жар не спадал. Обескровленное лицо похудело и вытянулось. Но малец все еще жил и дышал.
– Далеко еще? – спросил ордынец и достал из котомки еду, расстелил на земле плащ.
– Ночь переночуем. Дальше вдоль реки будет брод, а там уже рукой подать.
– Будем надеяться, что он продержится. Парень молодой, выдюжит.
– Даст бог.
Девушка подошла к воде и потрогала ее ладошкой.
– А теплая какая!
Нагретая за день река к вечеру была, как парное молоко. Солнце уже скрылось за лесом. Небесный пожар угасал, позолотив облака. Повеяло прохладой. Гнус оживился, почувствовав запах крови. Только теперь Маня поняла, как она устала. За последние сутки она не сомкнула глаз. Огромная тяжесть давила на плечи и гнула к земле. Хотелось упасть на траву и забыться. Она вспомнила, что даже не умывалась. Ей представилось, какой кикиморой она выглядит перед любимым, поэтому попыталась пригладить растрепанные прокопченные волосы. Грязные пряди запутались в пальцах.
– Я буду купаться, – сказала она, обернувшись к Вохме.
– Может, сначала поедим? – ответил тот, раскладывая нехитрую снедь, собранную матерью.
Маня не ответила, быстро разделась и вошла в воду. Мелководье сплошь заросло водяными цветами. Ласковая вода приняла обнаженное тело, стебли и листья тугими змеями потянулись к ней. Когда под ногами пропало мохнатое от водорослей дно, девушка поплыла, чувствуя, как усталость отступает, нехотя покидая измученную плоть. Вдруг руки наткнулись на что-то мягкое и тяжелое. В ужасе Маня вскрикнула и быстро повернула к берегу.
Вохма сначала наблюдал, как девушка плескалась, привычным ухом старался уловить посторонние звуки вокруг, и лишь когда со стороны реки послышался возглас, и мокрая фигурка выскочила из воды, он поспешил к ней навстречу.
– Что случилось? – спросил он, обнимая вздрагивающие плечи.
– Там! Там утопленник! – всхлипнула Маня и уткнулась лицом ему в грудь.
– Нашла чего пугаться! Их сейчас много. Теперь уж он тебя точно не укусит.
Теплые огромные руки, казалось, окутали девушку с ног до головы. Стало спокойно, как в детстве, когда беззаботная жизнь была наполнена крохотными радостями, когда были живы все родные и близкие люди, когда будущее представлялось безоблачным и счастливым. Маня еще крепче прижалась к Вохме и потянулась к нему губами. Он целовал ее бережно с наслаждением. Затем поднял на руки и понес на траву.
– Я люблю тебя! Без тебя я умру! – много раз повторяла девушка, робко отдаваясь своему первому и единственному чувству.
Они были, как боги, в этом жестоком для них мире, среди войны, среди смерти. Их тела сплелись в бесконечном блаженстве, давая новый росток новой жизни.
Лишь под утро Вохма задремал, но даже во сне оставался начеку. Едва слышный шорох разбудил его. Он доносился из леса. Откатившись в сторону, ордынец вытащил нож и притаился за кустом. К реке вышел молодой кабанчик. Он шел к водопою. Посчитав, что добрый кусок мяса будет нелишним, Вохма немедленно приступил к делу. Даже не успев издать какой-либо звук напоследок, животное, пораженное в самое сердце, уже лежало у ног удачливого охотника. Лишь теперь мужчина решил развести костер.
Аппетитный запах жареного мяса разбудил Маню. Она недолго ловила обрывки сна, открыла глаза, улыбнулась и протянула руки к суженому.
– Муж мой, я самая счастливая на земле! – проговорила она, согреваясь в его горячих объятиях.
Занималось утро. Прохладный туман повис над рекой и уже подгонял путников в дорогу. Отведав молодое мясо, наскоро собрав пожитки, они снова погрузили на плечи носилки и двинулись в путь.
Перейдя реку вброд вниз по течению, они наткнулись на деревянного истукана. Бог охранитель – Чур, вырезанный из ствола осины, грозно округлил глаза, встречая непрошеных гостей.
– Вот и пришли! – сказала Маня.
Она осторожно опустила на землю палки, поднесла ладони к губам и крикнула в лесную чащобу:
– Дедушка Светозар, встречай, это я, Маня – внучка твоя.
Ничего не произошло, лишь где-то под ударами ветра заскрипело дерево, забарабанил дятел. Она крикнула еще раз.
– Мы не можем пройти сами? – спросил Вохма.
Он нагнулся к мальчику и проверил его дыхание.
– Нельзя. Здесь много ловушек для злых людей. Мы не пройдем.
Девушка подняла с земли сломанный сук и стала бить им о ближайшее дерево. Гулкий стук низом пошел по округе.
– Зачем беспокойство чинишь, молодка?
Из кустов, со спины возник высокий сухой старик с длинной седой бородой и волосами, перехваченными кожаным ремешком. Тонкий с горбинкой нос, впалые щеки и хитрые с прищуром глаза. Белая самотканая рубаха из пеньки косым воротом открывала сильную жилистую шею. Без рукавов овчина прикрывала плечи. Ни дать ни взять настоящий былинный волхв – ведун. Он появился так тихо и незаметно, что даже опытный Вохма не смог определить движения позади себя.
– Дедушка. Я – внучка твоя, Маня. Узнаешь?
– Как не узнать? Я еще в своем уме! А это кто? – кивнул он на ордынца.
– Это муж мой, Вохма!
Старик внимательно разглядывал вооруженного до зубов ордынца. Нездешний облик, загорелая под южным солнцем кожа, нож за поясом, сабля на боку, стальной нагрудник и наплечники – все говорило о том, что перед ним не простой человек, а повидавший виды воин, прибывший издалека.
– Муж?! Вон оно как? И когда же вы успели? Хотя вижу, не мое это дело. А там кто? – показал он на носилки.
– Это Ванятка, внук твой, он умирает, спаси его, ты ведь можешь? Мы для этого сюда шли.
– Умирает? Что случилось?
Маня кинулась на шею деду со слезами и, сквозь рыдания, невнятно, взахлеб, стала рассказывать о произошедших событиях. Дед слушал, не перебивая. С каждым мгновением он мрачнел все больше, тревога тенью накрыло его лицо. Затем он прервал Маню движением руки, молчком подошел к носилкам, осмотрел внука и обратился к Вохме:
– Возьми его на руки и идите за мной. След в след. Не отступайте от тропы. Иначе смерть!
Вохма шел за ведуном. Он прекрасно понимал, что такое идти след в след. Несколько раз они, казалось, возвращались обратно, избегая скрытых ловушек, петляли среди деревьев и, наконец, выбрались на открытую поляну, огражденную высоким тыном. Дед толкнул тяжелые ворота и запустил их внутрь. Посреди двора стояла крепкая изба, сложенная из толстых, в обхват, бревен. Резное высокое крыльцо, испещренное какими-то символами, указывало на особенный склад хозяина жилища. На входе был водружен выбеленный дождями и солнцем медвежий череп. Дед принял у Вохмы бездыханное тело.
– В дом не зову, – сказал он, – будь здесь. Если устал, иди, отдыхай.
Конец ознакомительного фрагмента.