ДНЕВНИК ИЗ РОССИИ
– Ты что здесь делаешь, Хокимару? – громкий удивленный возглас оторвал ученого от воспоминаний. В пяти метрах от кучи снега, в которой прятался Хокимару, стоял бывший начальник лаборатории исследования космических энергий Каттава, который всегда завидовал своему коллеге и сослуживцу. Особенно после того, как его понизили в должности из-за скандала, связанного с открытием Хокимару. Каттава открыто возненавидел своего успешного коллегу.
– Ну ты и напился! – на довольном лице Каттавы сияла улыбка во весь рот. – Эй, все, идите сюда! Тут Хокимару пьяный в грязи валяется!
Учёный боялся пошевелиться, но, поняв, что Каттава сейчас приведет людей, не догадывающихся об угрожающей им опасности, он махнул рукой.
– Уходи! Уходи отсюда! – стараясь не кричать, прохрипел Хокимару.
– Нет, вы только посмотрите на него! – во весь голос засмеялся Каттава. – Он даже говорить не может! А ну, вылезай оттуда, алкоголик!
Заслышав приближение шагов множества людей, Хокимару позабыл об опасности, угрожающей ему, и закричал:
– Не подходите! Бегите отсюда все! Оно взорвётся!..
Каттава еще продолжал громко смеяться, когда его накрыла нестерпимо яркая вспышка света… Таким его и запомнил Хокимару перед тем, как зажмурить глаза. Взрыва или какого-либо режущего слух звука не последовало. Огненный жар перехватил дыхание. Вжимаясь изо всех сил лицом в землю, Хокимару слышал только шипение испаряющегося снега и чувствовал, как на одежду проливным дождем льется кипящая вода и проникает за ворот куртки. Свечение продолжалось секунды, но Хокимару они показались вечностью…
Ошива прилетел из столицы на военном самолёте в тот же день. С собой он привез специалистов. Прямо с аэродрома он и сопровождающие врачи направились в медицинскую часть Агентства, где в изоляторе лежал обожженный Хокимару. Остальных пострадавших с ожогами тела и глаз отправили на машинах «скорой помощи» в городскую больницу. Сильно обожженных было семь человек.
Войдя в палату в сопровождении врача и медсестры, Ошива увидел одного единственного пациента, лежащего на белой больничной кровати с перебинтованными кистями рук. Широкая повязка белым шарфом укутывала и шею пострадавшего.
– Вы можете говорить? – спросил Ошива, опуская слова приветствия.
– Могу, – услышал он в ответ и тут же попросил всех выйти.
Оставшись наедине с Хокимару, Ошива присел на край соседней пустующей койки и посмотрел на ученого. Тот молчал, ожидая начала разговора.
– Как вы? – спросил Ошива.
– В порядке. Небольшие ожоги, – ответил Хокимару, глядя на гостя. – Пройдут.
– Похоже, «они» вас предупредили.
– Предупредили? – ученый понимал все без лишних слов.
– Если бы захотели убить, то сделали бы это.
– Вам виднее… – не стал спорить ученый. Шок от увиденного на аэродроме два часа назад еще не прошёл, но успокаивающая инъекция уже делала свое дело. Хотелось спать.
– Что с Каттавой? – поинтересовался Хокимару, хотя догадывался о том, что могло с тем произойти.
– Испарился, – произнес Ошива, оглядывая помещение. – Еще пятеро сотрудников получили сильные ожоги глаз и двое – средней тяжести. У всех в дальнейшем будут проблемы со зрением. Если бы вы не закричали и не предупредили, пострадавших могло быть намного больше, а возможно, и погибших…
– Вы не представляете, как страшно… – Хокимару закрыл глаза.
– Догадываюсь, уважаемый, – вздохнул Ошива.
– Не догадываетесь… Будто ядерный взрыв… Лежать в полном бессилии, боясь пошевелиться, и ожидать, что вот-вот… И все! Конец… Понимаете?!
– Понимаю.
– А вы уверены, что это «Они»? – Хокимару почти наверняка знал ответ, но этот вопрос должен был прозвучать.
– Разбираемся… – чиновник из столицы старался не смотреть ученому в глаза. Но, видимо, вспомнив о чемто важном, взглянул на Хокимару:
– У вас на пальто мы обнаружили странный предмет. Что-то вроде булавки с небольшой головкой. Вы раньше видели нечто подобное? – Ошива держал в пальцах тонкую иголку из светлого металла с шариком на конце.
– Это было у меня на пальто? – удивился учёный. – Не припомню, чтобы я когданибудь чтото подобное цеплял на одежду. Может, спросить у жены?
– Не так просто, коллега, – задумчиво произнёс Ошива, глядя в стену перед собой. – Эксперты сделали предварительное заключение: эта булавка – вроде автономного радиомаяка. Видимо, объектыубийцы шли на его сигнал.
– Радиомаяк? – Хокимару даже привстал на кровати.
– Не хотелось бы подозревать кого-то из своих, но факты… Попрошу вас, Хокимару, вспомнить подробно весь свой день, начиная с самого утра: куда заходили, с кем контактировали?… Уже работает группа, а за дверью ожидает следователь по особо важным делам. После моего ухода вы должны все рассказать ему.
– Может, это подстроили русские?…
– Будем разбираться.
– Уверен, что разберетесь, – хмуро улыбнулся Хокимару.
– Ладно, – Ошива поднялся. – Рад был повидать. Улетаю спокойно – вижу, что с вами все будет в порядке. Вы, как закончите со следователем, – отдыхайте, а завтра, если позволят врачи, мы с вами побеседуем подольше. И еще: сегодня вас осмотрит профессор из столицы. Он будет находиться подле вас, пока не поставит на ноги. Таков наш с ним уговор. До завтра!
Хокимару не ответил, его мучили нехорошие предчувствия, и в душе остался неприятный осадок. Неужели все это подстроил кто-то из своих?
Ошива вышел из палаты, пригласив туда ожидающего за дверью следователя.
На следующий день Хокимару чувствовал себя лучше. Но доктора настоятельно рекомендовали еще полежать и не отказываться от наблюдения. Профессор из столицы, осмотрев ученого, согласился с мнением местного лечащего врача.
Ошива появился в палате перед обедом. Справившись о самочувствии, он достал из чёрного кожаного дипломата темносинюю папку для бумаг и протянул лежащему на кровати ученому:
– Я привез вам для ознакомления перевод копии интересного документа из России. Материал, я думаю, напрямую связан с нашими исследованиями. Во всяком случае, почитайте и решите сами. Тем более что временем пока располагаете.
– А о чем все-таки материал, в двух словах? – Хокимару понимал, что столичный чиновник такой величины не стал бы загружать его какими-то пустяками, но хотел понять отношение к предлагаемой информации самого Ошивы.
Тот открыл папку и посмотрел на стопку стандартных листов в ней:
– В России несколько лет назад их Служба безопасности вела одно странное дело. Журналиста, за которым было установлено наблюдение, и его жену почти удалось арестовать гдето на Алтае, но они там бесследно исчезли. Этот материал расследования, попавший к нам, содержит часть изъятой спецслужбами рукописи исчезнувшей семьи. Очень занятная информация, я вам скажу, проливающая свет на то, чем мы с вами сейчас занимаемся.
– Параллельный мир? – высказал догадку Хокимару.
– Именно!
– А как эти документы оказались в ваших руках? – с нескрываемым недоверием поинтересовался ученый.
– В том, что это не фальшивка, я не сомневаюсь, – чуть понизив голос, произнес Ошива. – Его передал мне мой русский друг, которому я верю.
– Верите?
– Да. Он сам побывал, можно сказать, на том свете. Посудите сами: успешный бизнесмен, прикоснувшись к этому материалу, вдруг чувствует возросший интерес к себе и к своему бизнесу со стороны спецслужб. Затем переживает покушение, чуть не лишившее его жизни. При взрыве автомобиля у него на глазах погибают жена и дочь. На него заводят уголовное дело по обвинению в убийстве близких людей. Чудом ему удается избежать тюрьмы и приехать к нам. Человек очень интересный, любящий и Россию, и Японию, уважающий наши традиции. Вы скоро с ним познакомитесь. А материал я сам для вас подготовил. Он в этой папке. Почитайте на досуге. Перевод там же.
Ошива положил папку на тумбочку перед кроватью.
– Сегодня почитаю, – пообещал ученый, лишь мельком взглянув на документы. Ошива, кивнув головой, направился к выходу.
– Да, теперь у вас есть персональная охрана, – задержался он в дверях. – Двое профессионалов при вас будут находиться круглосуточно. Ребята коечему обучены. Вот, познакомьтесь.
Приоткрыв дверь, чиновник жестом позвал охранников, и в палату вошли два рослых крепыша в одинаковых костюмах при галстуках. Учтиво поприветствовав больного лёгким поклоном, они холодными, ничего не выражающими, глазами уставились на своего подопечного.
– Ну, идите, работайте, – распорядился Ошива, и крепыши послушно вышли за дверь.
После ухода Ошивы с Хокимару больше часа беседовал следователь из столицы, которого интересовали даже самые незначительные подробности нескольких последних дней жизни ученого. На вопрос, подозревает ли кого из коллег и сослуживцев сам пострадавший, Хокимару ответил отрицательно. Он не мог до конца поверить в то, о чём говорил Ошива.
Лишь после ухода следователя Хокимару позволил себе немного полежать с закрытыми глазами. Потом взглянул на часы: до прихода жены еще оставалось время. Ученый протянул руку и достал с тумбочки документы. В легкой из композитного материала папке оказалось одно отделение с пачкой вложенных в него стандартных ровных белых стандартных листов с печатным текстом.
Бегло просмотрев несколько десятков листов, Хокимару начал читать с самого начала. Похоже, это был дневник русского журналиста, о котором рассказывал Ошива.
«…В почтовом ящике я обнаружил телеграмму со странным содержанием. В ней сообщалось, что мой армейский товарищ Андрей, с которым мы не виделись уже десять лет, умер. Внизу стояла дата похорон. Подписал телеграмму настоятель мужского монастыря. И все.
Странно. Почти десять лет назад я потерял своего друга из виду. Знал только, что он развёлся с женой, оставив ей квартиру, и завербовался куда-то на Север. С тех пор больше я о нем не слышал. Братьев и сестер у него не было, отца он не знал, а мать к тому времени уже давно покоилась в земле.
После отъезда Андрея письма от него на мой адрес не приходили. И вдруг – эта телеграмма. Да ещё из монастыря!
Весь вечер меня терзала мысль: ехать на похороны или нет? Жена отговаривала: стояла зима, а неблизкий путь лежал на Север. Да еще завтра мне было необходимо показаться на работе. Но если не выехать утренним поездом, то я опаздывал к дате похорон. Ночью я не спал – взвешивал все «за» и «против». Утром принял твердое решение – ехать, точнее, лететь самолетом.
Днем я выпросил у шефа короткий отпуск, взяв несколько дней за свой счет, купил билет Аэрофлота на следующий день прямо до места.
Вечер ушел на сборы. В городе, где находился монастырь, мне предстояло побывать впервые.
Всю следующую ночь я думал о друге. С самого детства мы были с ним неразлучны. Вместе росли, вместе окончили школу. Вместе попали в армию в один мотострелковый взвод. Вместе прошли Афганистан. Повезло – вернулись тоже вместе. Потом гражданская жизнь разбросала нас по разным городам. Но мы продолжали иногда встречаться, частенько перезванивались.
Он приехал ко мне на свадьбу, потом на рождение сына. Мы вместе с женой ездили на его бракосочетание.
Семейная жизнь у Андрея както сразу не заладилась. В тот сложный для него период он часто звонил, советовался насчет вербовки в газодобывающую компанию в северно-восточной Сибири. Потом пропал: ни писем, ни звонков. Но при чем тут монастырь? И он, и я никогда не относились к числу, мягко говоря, очень верующих. Может, в его жизни произошло чтото особенное, из ряда вон выходящее? Хотя мой товарищ был из тех, кто никогда не давал себя в обиду, но и зря на рожон тоже не лез. Что же могло произойти? Этот вопрос мучил меня всю дорогу до места назначения.
Как и должно было случиться по закону невезения, мой рейс задержался из-за неблагоприятных метеоусловий. На похороны я опоздал.
Несмотря на холодный пронизывающий ветер, один из монахов согласился проводить меня до монастырского погоста. Но нужная нам могила почему-то оказалась на отшибе вне кладбищенской ограды. На мой вопрос сопровождавший меня монах ответил:
– Наш брат совершил святотатство. Руки на себя наложил. Хотели даже не отпевать его. Но настоятель провел обряд.
Не чувствуя ничего кроме холода, пробирающего до костей, я стоял у свеженасыпанного черного земляного холма с безымянным деревянным крестом и не верил, что здесь лежит мой друг детства и боевой товарищ Андрей. Все происходящее очень не вязалось с тем, как он относился к жизни. Может, все-таки ошибка? Я достал из нагрудного кармана пальто фотографию и, повернувшись спиной к ветру, показал стоящему рядом монаху. Тот, щурясь от бьющих в лицо жгучих снежинок, уверенно закивал головой:
– Он. Андрей. В монашестве – Макарий. Только волосы длиннее и худой он был.
Ничего не понимая, я вернулся в монастырь с огромным желанием переговорить с отцомнастоятелем. Но оказалось, что там меня ждали совсем другие люди.
Из стоящей у монастырских ворот чёрной «Волги» с милицейскими номерами вышел мужчина в тёмном пальто, пригласил в машину и пояснил:
– Не волнуйтесь, мы только зададим вам несколько интересующих нас вопросов и привезем обратно.
«История становится скверной», – подумал я, вопреки своему желанию усаживаясь на заднее сиденье милицейской «Волги». Ехать не хотелось – ничего хорошего от этой поездки я не мог ожидать.
В старом здании отделения милиции меня провели в кабинет начальника, где другой человек начал расспрашивать меня об Андрее. Я не понимал причины такого интереса к персоне моего умершего друга, но на вопросы старался отвечать подробно, вспоминая каждую мелочь с самого детства. Беседа затянулась на пару часов, разговор записывался на диктофон. Когда я все же спросил, чем вызван такой повышенный интерес со стороны милиции, – мне ответили, что не каждый день монахи вешаются. Последний вопрос, обращенный ко мне, прозвучал так: не передавал ли ктолибо мне чтонибудь от товарища? Письмо? Или какую-нибудь вещь? Книгу?
Я ответил, что мне никто ничего не передавал.
– Тогда у меня к вам просьба, – сказал мужчина с диктофоном, – если ктото чтото вам передаст, обязательно сообщите нам. Договорились?
Он протянул визитку.
– Речь идёт о государственных интересах, – загадочно добавил собеседник.
– Ладно, – пообещал я, пряча блеклую визитку с ярким государственным гербом в карман пиджака.
Наступили сумерки, когда меня повезли обратно. У ворот монастыря «Волга» остановилась, когда уже совсем стемнело. Ветер не стихал. Шел густой мелкий снег. Он больно хлестал по лицу и забивал глаза. Я понял, что ехать в городскую гостиницу уже поздно и придется заночевать в монастыре. Это не очень беспокоило, так как города я все равно не знал, а билет на обратный рейс на завтра уже лежал в моем кармане.
Отецнастоятель принял меня сразу же. Изза раритетного большого письменного стола мне навстречу поднялся крепкий, внешне приятный старик в черной рясе с пышной белой бородой. Сквозь тонкую оправу очков он долго и очень внимательно смотрел на меня небольшими умными глазами, потом сказал:
– Я узнал вас по фотографии. Там вы с Андреем в форме и с автоматами.
– Афганская, – припомнил я.
– Да. Она до сих пор стоит в его келье. Он просил её отдать вам.
– Отец, скажите, а что же все-таки произошло?
Как-то странно посмотрев на меня, настоятель нахмурился:
– Все в руках Господних!
– Расскажите мне, что знаете, – попросил я. – Разъясните, наконец, что случилось с Андреем? Что толкнуло его на этот непонятный шаг?
– Долго надо рассказывать, сын мой, – философски произнес настоятель, приглашая меня жестом в одно из стоявших у стола мягких кресел. Когда мы сели, он приложил палец к губам, затем к уху и показал взглядом на стены. Я понял так: у стен есть уши. И поразился осенившей меня мысли. Ну, конечно же, меня допрашивала не милиция! Здесь дела посерьезнее.
– Видимо, ему не оставили выбора, – тихо вздохнул седой монах.
– Кто? – я хотел знать правду.
– Твой друг исцелял людей, – уходя от ответа, както виновато произнёс отец-настоятель. – Богом ему была дана удивительная сила, которую он направлял во благо. Мы очень скорбим о понесенной утрате. Она невосполнима для монастыря.
– Но почему он наложил на себя руки? – вернулся я к интересующей меня теме. – В милиции мне сказали, что он повесился.
– Даст Бог, и ты все поймешь сам, – произнес настоятель, показывая глазами на стены. – Но такой силой исцеления, которой он обладал при жизни, владеют только святые. Я думаю, что это ему зачтется на том свете. День и ночь братья молятся о спасении его души. Мы все любили Макария.
Настоятель перекрестился на образа.
– Отец, где я могу забрать фотографию?
– Да, – засуетился он, будто вспомнив о чемто важном. – В келье, сын мой. Забирай ее. Он так хотел.
– А можно мне переночевать в его келье? – Не знаю, почему возникло у меня такое желание.
Настоятель, не глядя в мою сторону, нахмурил густые брови, затем произнёс:
– Не страшно будет? Там свершилось это.
– Он был моим другом.
– Разрешаю, только одну ночь, – будто через силу, тихо произнес монах.
– Спасибо, – поблагодарил я от чистого сердца. Что-то тянуло меня в то место, где жил мой друг. Какая-то загадка скрывалась за его смертью. И мне хотелось ее разгадать.
– Чтобы тебе было чем заняться, если не уснешь, возьми вот эту Библию. Книга мудрая и полезная, – отец-настоятель достал из своего стола и протянул мне толстую церковную книгу с восьмиконечным крестом на черном бархатном переплете. – В этом кладезе ты найдешь истину о мироздании.
– Я вообще-то пробовал читать Библию… – както неуверенно попытался отказаться я от тяжелой книги. – Не смог. Непонятно написано…
Настоятель на мгновение задумался и произнес:
– Сложно? Иисус сказал: «Вы познаете истину, и истина освободит вас». Истина, заключенная в этой книге, – бесценное сокровище. Она освобождает россиян от суеверий, душевного смятения и гнетущего страха перед неизвестностью. Она даст и тебе надежду и придаст смысл твоему существованию. Возьми ее, Сергей.
Я принял из рук старого монаха тяжелую книгу и поблагодарил.
– Прими, с благословением Господним! – перекрестил меня отец-настоятель. И добавил:
– В книге Иезекииля есть одно интересное место. Когда прочтешь, обрати на него внимание. В синодальном переводе оно звучит так: «Сын человеческий! Обрати лицо твое к Гогу в земле Магог, князю Роса, Мешеха и Фувала… Так говорит Господь: вот Я нашлю на тебя, Гог, князь Роса, Мешеха и Фувала… Гог придет на землю Израилеву…»
– И что это значит? – не понял я.
– Дословно: люди, обратите лицо свое к России! Тебе говорю, Сергей: читай Священное Писание! Дальше все поймёшь сам, – настоятель очень внимательно смотрел мне в глаза, будто хотел сказать чтото большее.
Я взял книгу. Но тогда я воспринял слова монаха не более, чем обычное жизненное напутствие священнослужителя.
В узкой келье с овальными каменными сводами и единственным маленьким окном под высоким потолком прямо над застеленной солдатской кроватью тускло горела лампочка. У изголовья стояла обыкновенная казарменная тумбочка. На ней – одна свеча и фотография: именно та, о которой говорил настоятель. Скромно жил мой товарищ. Интересно, о какой такой данной Богом силе говорил монах? Никогда раньше я не замечал за Андреем ничего похожего.
Осмотревшись в пустой комнате, я погасил лампочку и, не раздеваясь, лег на жесткую скрипучую кровать поверх одеяла. Читать сегодня совсем не хотелось, поэтому Библия осталась лежать нераскрытой на тумбочке.
«Как же ты жил здесь, Андрюха?» – будто к живому, мысленно обратился я к товарищу. Ответом было тяжелое безмолвие серых холодных стен. Свечу я зажигать не стал, потому что даже в этой келье, где произошло самоубийство, мне ничего дурного в голову не лезло. Только почему-то вспомнилась фраза седого монаха: «Видимо, ему не оставили выбора…» И еще его немое предупреждение, что у стен есть уши. Странно все это…
Почувствовав пробирающий холод, я, не снимая одежды, залез под одеяло. И, думая о событиях прошедшего дня, не заметил, как заснул…
Мне приснился Андрей. В монашеской рясе и с автоматом. На мне была надета солдатская форма. Мы шли рядом по афганским горам.
– Ты живой, Андрюха? – спросил я его.
– Я теперь всегда живой, – ответил друг.
– Как странно! – вырвалось у меня. – Мне показали твою могилу.
– Ничего странного, – сказал друг. – Некоторые всю жизнь проживают мертвецами. Почему это никого не удивляет?
– Как это? – не понял я.
– Тело есть, а человека в нем нет. Мертва душа.
– А я живой?
– Ты живой! – улыбнулся Андрей.
– А когда я умру?
– Когда отречешься от Любви!
– От Любви? – не понял я.
– Миром правят Любовь и Добро! Это есть истина существования Вселенной! – Произнося слова, Андрей смотрел куда-то вдаль, на пустой горизонт, будто видел там чтото.
– Значит, Любовь и Добро? – переспросил я. – Любовь к женщине?
– К женщине. К человеку. К родной земле… Раздавливаемая, униженная, уничтожаемая… Она выстоит, потому что Любовь – это не просто одно из чувств Божественного мира, это есть Живое Поле, это сама сущность каждого человека, ибо человек состоит из любви, и весь мир его должен быть наполнен ее энергией. Тогда Зло во всех его проявлениях разрушается полем Любви.
– А Зло? Оно откуда?
– Второй – темной половиной человека владеет Сатана. Сатана изначально живёт в самом человеке. И если не воспитывать ребенка в любви, не делиться с ним любовью, Сатана овладевает его душой и к зрелому возрасту жизненные силы человека иссякают. На Земле остается не мыслитель и созидатель, а потребляющая особь, уничтожающая и загаживающая все вокруг себя. Это Зло. Даже желание одного человека унизить другого – это уже есть Зло, направленное против него самого и против каждого из живущих на Земле. Любовь есть жизнь. Но один мужчина – еще не человек, да и одна женщина – еще не человек. Только вместе, познав гармонию, они становятся Человеком!
Я смотрел и видел, что рядом со мной идет именно Андрей, Но не узнавал. Ведь никогда раньше я не слышал от него подобных слов. И внешне тоже чтото изменилось в нем.
– Я избавился от темной половины, – не дожидаясь моего вопроса, ответил друг. – Теперь передо мной открыта Вселенная!
– А как мне жить дальше? – спросил я.
– Очистись от Сатаны! – прозвучало в ответ, и Андрей приподнялся над землей. Меня же стала давить книзу какая-то необъяснимая сила. Я очень хотел, но не мог оторваться от земли вслед за Андреем. «Очистись от Сатаны!..» – отчетливо услышал я и проснулся от стука в дверь. На пороге стоял молодой монах с подносом. Скромный завтрак, состоящий из одного яйца, пшенной каши и стакана молока, мне принесли прямо в келью.
С аппетитом поглощая принесенное, я размышлял. Странный сон не выходил из головы.
Когда тот же монах вернулся, чтобы забрать грязную посуду, я уже собрал вещи в дорогу.
– Отецнастоятель просит прощения за то, что не может проводить вас. Сегодня в городе у него дела, – произнес монах извиняющимся тоном. – Еще отец-настоятель просит принять от него на память эту Библию. – Монах показал на книгу с ярким контрастным тиснением золотого православного креста. В этот момент солнечные лучи через небольшое окно под сводчатым потолком проникли в келью и коснулись лежащей на тумбочке книги. Золотой крест засиял неземным огнем, наполняя комнату мягким неярким свечением. Молодой монах стал креститься и благодарить Господа за проявленную благодать. Я взял в руки Библию, и свет в комнате исчез.
– Она даст вам знание и веру! – тихо напутствовал монах. – Берегите ее.
– Спасибо, – поблагодарил я, положив подарок в сумку поверх вещей, и застегнул замокмолнию. Честно говоря, там уже лежала одна купленная мной вчера в монастырской лавке Библия в новеньком переплете попроще. Я специально приобрел ее для супруги. Но отказываться от подарка отца-настоятеля было неудобно.
В аэропорту перед посадкой в самолет я вынул из сумки подарок старого монаха и переложил в мягкий пакет с ручками, рассчитывая, что полистаю церковную книгу во время полета. Свою большую дорожную сумку с вещами я сдал в багаж. Но после плавного отрыва самолета от взлетной полосы я задремал и проспал до самой посадки. Пакет с толстой книгой весь полет простоял у меня в ногах под креслом.
В багажном отделении аэропорта мне долго не выдавали сумку. Все прилетевшие со мной пассажиры этого рейса давно уехали, а я, потеряв всякое терпение, все еще ждал свои вещи. Уже не надеясь получить обратно большую черную дорожную сумку, я увидел ее в руке направлявшегося ко мне милиционера, который, подойдя ко мне, вежливо извинился и пояснил, что ктото хотел украсть мои вещи, но стражи порядка вовремя вмешались. Злоумышленников задержать не удалось. Милиционер попросил проверить содержимое. Все как будто было на месте. Все, кроме купленной в монастыре Библии. Но я не очень расстроился, потому как был рад, что мне вообще вернули сумку. Уже дома я не обнаружил и фотографии. Той самой, что стояла в келье друга. Вот это меня по-настоящему огорчило.
Но вскоре я забыл об этих странных происшествиях.
Подаренную Библию я поставил в шкаф на самое видное место под стекло, так ни разу и не удосужившись раскрыть ее.
Конец ознакомительного фрагмента.