Времена (сборник). Цикл «с любовью о любви» (Екатерина Асмус, 2015)

Паркетный лак

Молодая женщина, очень молодая и очень хорошенькая уже не в первый раз за последние два часа раздвинула тюлевые половинки занавесок и мельком, как бы невзначай, мимоходом, взглянула в окно, чтобы снова расстроиться от того, что там ничего не изменилось. Она походила по комнате, открыла пузырек с лаком, потом закрыла его, потом полюбовалась на свои свеженакрашенные, яркие как конфетка, овальные ноготки, поправила прическу, но ее вновь неудержимо повлекло раздвинуть тюлевые половинки занавесок и взглянуть, не изменилось ли что-нибудь во дворе. Машины послушно стояли под окном, но одно место до сих пор пустовало.

Молодая женщина (а имя ей было – Елена) выхватила розовыми пальчиками тонюсенькую розовую сигаретку из изящной миниатюрной пачки и закурила. Ее милый гладкий лобик пересекли крошечные морщинки тревоги и недоумения. Уже не первый час ожидала она своего мужа и успела соскучиться от беспокойства. Елена присела на кровать, продолжая курить, и рассеяно оглядела свою комнату. Комната была не то что бы бедна. Пожалуй, что даже и нет, но она явно требовала каких-то улучшений. Впрочем, как и вся квартира! Ах, как хотелось бы, чтобы немедленно, сию секунду, все в комнате преобразилось, само собой превратившись в новейшую глянцевую обстановку из модного журнала, который принесла вчера ее подруга. Елена представила себя утопающей в мягком бархатном кресле цвета топленого молока, с длиннющим золотым мундштуком в тонких пальчиках и в бледно-розовом шелковом пеньюаре. Ей привиделось элегантно обставленное помещение с приглушенным светом, где повсюду стоят вазы с белыми, бледно-розовыми и чайными розами, и паркетный лак блестит мягким лунным отсветом. Замечтавшись о том, как бы чудесно выглядела она, именно она, а не та противная шатенка, фото которой было помещено в журнале, Елена пропустила главное, а именно: легкий щелчок поворачивающегося в замке ключа и тихий стук открывающейся двери, что означало возвращение любимого.

Молодой мужчина был, безусловно, хорош собой. Статный блондин, высокий, с утонченными чертами лица, большими яркими серыми глазами, он неизменно производил впечатление в любой компании. Кроме того, все знали, что он – самый нежный и любящий муж на свете. «Но, конечно, с неудавшейся творческой судьбой, о да, дорогая! Я тебя уверяю! Очень перспективный поэт! Но… как жаль, что в наше время перспективным поэтам приходится служить, чтобы зарабатывать на хлеб! Ни какого уважения к культурным ценностям! Что написал? Ну, несколько стихотворений, три поэмы, правда, еще не законченные… Где публикуется??? Нигде, разумеется! Настоящие поэты пишут не ради славы! Ах, он из такой семьи! Правда, разорившейся… Но! Не будем называть имен, и предаваться отчаянию, все еще наладится, вот увидишь! Бедняжка его жена – она очаровательна, бесспорно, но глупа как пробка, хотя не такая уж она и красивая, да, особенно при повороте головы на пять шестых, вот посмотри при случае повнимательнее…»

Трепетный муж подошел к своей жене, опустился перед ней на колени и бережно взял в свои красивые руки ее маленькие прелестные ручки. Он стал смотреть в глаза Елене снизу вверх нежно, ласково, но как-то немного жалобно. Ее пытливый и напряженный взгляд заставил его глаза опустить, и сосредоточить свое внимание на ее пальчиках, которые он вначале рассматривал, потом ласково поглаживал, затем, принялся потихоньку целовать – по одному, едва касаясь губами, полуприкрыв веки и опустив голову так, что ей были видны только его лоб и длинные трепещущие ресницы.

– Дорогая, я хотел поговорить с тобой насчет одной сущей безделицы… Ты знаешь, как я люблю тебя и как я хочу, чтобы у тебя было все, что ты пожелаешь. Как бы я хотел дать тебе хоть крохи того чего ты достойна! Но родители мои черствы и не выделяют мне не гроша! А я не могу работать на дядю, пойми, у меня нет ничего общего с этими толстокожими, грубыми людьми, с этими делягами, грязными барыгами, которые не могут отличить ямба от хорея!

К концу этой тирады мужчина уже стоял посередине комнаты, выпрямившись во весь свой внушительный рост, и взгляд его явил жалобно-беззащитное выражение.

– Меня уволили. – Сообщил он, и красивые глаза его метнули две гневные серо-голубые молнии.

Глаза молодой женщины и ее безвольный пухлый ротик округлились.

– В пятый раз за последние два месяца? Но Алекс, милый, ты же обещал мне вчера новое платье, и потом, я давно хотела купить паркетный лак и….

– Паркетный лак! – патетически воскликнул Александр, заламывая руки. – Моя королева думает о каком-то паркетном лаке! Женщина, которая должна повелевать вселенной! Я не имею права жить… – глухо и задумчиво сказал он. – Я не имею права жить!

Он повторял эти слова, кружа по комнате и озираясь, как будто в поисках чего-то, спешно необходимого, до тех пор, пока в глазах его жены не отразился неподдельный страх. Внезапно он бросился к балконной двери и начал рвать ручку на себя, бормоча в исступлении: «Недостоин! Недостоин! Недостоин…» Елена попыталась схватить его за руки и остановить, но тщетно, силы были совсем не равны.

Тогда она горько и беспомощно заплакала и слезы катились, ничем не сдерживаемые из ее широко открытых глаз. Зато ее муж, похоже, совершенно успокоился. Он ласково обнял жену и жарко зашептал ей на ухо: «Элли, милая, я знаю, как заработать миллион, но… но… – тут он снова сник, – ты, наверное, не согласишься…» При слове «заработать» Елена перестала всхлипывать и, слегка отстранившись, устремила на мужа полный надежды и любви взгляд.

– Видишь ли, дорогая… – медленно начал Александр, – если бы мне удалось издать книгу, то я уверен, она разошлась бы огромными тиражами! Ты же не сомневаешься в том, что я талантливый поэт?

– Нисколько, милый! – с жаром воскликнула Елена, – ты – самый, самый…

Волнение не давало ей говорить.

– Я слышала, мнение, что ты очень перспективный поэт! – вдруг торжественно закончила они, явно цитируя вспомнившуюся из чужого разговора фразу.

– Да, да! – воодушевленно подхватил Алекс, – так говорят многие, и они верят в меня. Главное – побольше издаваться, ведь публика так глупа, она ценит только количество, не качество, Боже, как трудно быть непонятым…

Он явно приготовился сесть на своего любимого конька и объяснить, уж в который раз, как тяжело живется гению в жестоком мире, но неожиданно был прерван неромантичным вопросом своей жены: «А где ты собирался взять деньги на публикацию?»

Услышав этот приземленный текст, Александр слегка замялся, но всего на долю секунды, на крошечную, незаметную дольку, а потом, склонившись поближе к прозрачно-розовому, идеальной формы ушку, так, чтоб не видеть ни в коем случае ее глаз, заговорщически зашептал: «Мне обещал дать денег Виктор Котик».

Елена обиделась. Она отодвинулась от мужа, она даже отвернулась от него, тем более что сигареты, за которыми рука потянулась сама собой, лежали на тумбочке позади нее.

– Мне кажется, – начала Елена сухо, – что с этим шутить просто глупо…

Но закончить фразу ей не удалось. Александр быстро-быстро заговорил, так, чтобы она не могла перебить его: «Элли, любимая, все правда, это – правда, он сказал, он мне сказал, что я талантлив, и мне нужно помогать, что мне нельзя ходить на службу, а наоборот, нужно писать, писать и писать, и тогда я точно смогу прославиться, главное, что он готов мне содействовать и он верит в меня, и еще он сказал, что молодых нужно поддерживать, что за нами – будущее искусства, а я – особенный и из меня точно выйдет толк, если я посвящу себя поэзии, и не буду распыляться на мелкие, никчемные дела, он только хочет, чтобы ты составила ему компанию на его яхте…»

Тут он внезапно замолчал, словно повернули выключатель, и повисла неожиданная тишина. Две пары глаз уставились друг на друга в упор. Завороженный ее взглядом, Алекс не мог отвести своих серых глаз от ее – прозрачно-голубых, которые стали стеклянно-неподвижными, как у куклы.

– Ты хотел сказать – чтобы мы составили компанию?

Она говорила медленно, будто возвращалась в действительность после продолжительного сна.

Но Александр уже полностью овладел собой.

– Дорогая, ну ты же знаешь, что меня безбожно укачивает!

Его голос звучал все увереннее. Чтобы обрести еще большее спокойствие, он отошел к окну, и, вынув пачку дорогих сигарет, закурил.

– Конечно, я мечтаю покататься с вами, но не могу же я предстать в разобранном виде перед спонсором! Хотя, конечно, если ты не хочешь составить компанию такому милому и благородному человеку, как Виктор, то никто не вправе тебя заставить, тем более я! Я вообще ни на что не имею права, я – ничтожество, которое обременяет любимую женщину бесконечными, глупыми просьбами, лучше уж мне пойти и устроиться грузчиком в овощной магазин, там я принесу больше пользы!

С этими словами Александр развернул газету под названием «Работа», приобретенную, кстати, его женой, и стал внимательно изучать колонки с предложениями о трудоустройстве.

Елена сидела молча, ошарашенная услышанным. Она ни за что бы не решилась поехать куда-либо без сопровождения своего любимого и защитника, но выражение унылой безысходности, застывшее на лице мужа, ранило ее в самое сердце. Она также не могла решиться на слово «нет», потому что недавно, совсем недавно Алекс рассказал ей душераздирающие подробности своего разлада с родителями которые, как он поэтически выразился, «всю жизнь подрезали ему крылья». Испугавшись, что разочарует и огорчит мужа, молодая женщина усилием воли разлепила пересохшие губы и почти прошептала: «хорошо».

Денек, однако, выдался жаркий. Сверкающая гладь залива простиралась под солнцем, переливаясь чехардой миллионов солнечных зайцев. Большая белая яхта плавно рассекала водную твердь. Ветерок обдувал лица гостей, разгоряченных разнообразием и изобилием спиртных напитков. Роскошный стол был накрыт на палубе, посреди крахмальной белоснежной скатерти красовались невиданные заморские яства в сияющем хрустале. Серебряные ведерки с шампанским помещались возле расписных блюд, придавленных фруктовым изобилием. Палуба была застелена персидскими коврами, на которых, умастившись в подушках и пестрых валиках, непринужденно расположилась компания хозяев жизни. Было заметно, что в этом обществе не привыкли себе в чем-либо отказывать. Избранники судьбы были хорошо знакомы между собой, они весело болтали и смеялись так, словно путешествие длилось не одну неделю и все сплетни, интриги и измены стали уже и постоянными, и общими. Впрочем, вероятно, так оно и было, и эти тщательно сработанные красавицы и сопровождающие их мачо давно уже плыли по жизни в своем маленьком, узком ВИП-кругу, усердно стараясь не выходить за рамки, очерченные волшебным кольцом определенного уровня благосостояния.

Роскошь обстановки не могла не поразить нашу героиню, которая видела подобное лишь на страницах модных журналов. Вначале она страшно испугалась незнакомой компании, сравнимой для нее с сонмом небожителей. У Елены не было знакомых в этом обществе, кроме хозяина яхты. Впрочем, его она видела прежде мельком, на каком-то поэтическом «квартирнике», до которых так охоч был ее муж. Виктор тогда показался ей весьма импозантным и солидным человеком. И, помнится, ее рассмешила несерьезная фамилия «Котик».

Выкурив враз три тонких розовых сигаретки, Елена немного успокоилась и принялась изучать обстановку. С детской непосредственностью оглядывала она сверкающие ряды бутылей с неизвестными напитками, вазы со свежими цветами, веселых и нарядных гостей. Долго скучать в одиночестве ей, однако, не пришлось. Сам хозяин занял место рядом с ней, галантно пытаясь заместить отсутствие личного и законного кавалера. Витя был так мил, непринужден и любезен, что молодой женщине невольно стало стыдно за вчерашние упреки, адресованные мужу. Всем известно, что он действительно не переносит даже вида водной глади! А вот же – не захотел лишать ее удовольствия и праздника. Елена растрогалась. Слезы навернулись на ее хрустально-прозрачные глаза, от сознания того, что ее любит самый лучший, самый талантливый в мире мужчина. И самый красивый, к тому же!

Тосты и веселье звенели, бурлили, не прекращаясь, переменам блюд уже все потеряли счет. Елена порядочно устала от застольной неподвижности. Поэтому, когда Виктор предложил ей осмотреть яхту, она с радостью поднялась – хотелось размяться и пройтись. Честно говоря, непривычное количество сладких пузырьков шампанского окончательно затуманили ей голову.

Внутренность плавучего предмета роскоши оказалась весьма объемной и великолепно обустроенной. Матовый блеск дерева, меди, кожи, удобство хорошо спланированного пространства – все это вызывало ощущение погружения в глянцевый рай, столь любимый трепетными барышнями. А наша Елена не была исключением и не скрывала своего восхищения обстановкой! Виктор же весьма охотно отвечал на все ее вопросы. Она заметила, что когда он улыбается, возраст и внешний лоск как будто уходят на другой план, и остается лишь искренность смущенного добродушного мальчишки. Улыбка существовала вне глянца, вне возраста и занимаемого в обществе положения, она была, пожалуй, словно из детских книжек – обезоруживающая и наивная.

Размышляя об этом необычном явлении, Елена ненадолго отвлеклась, а когда включилась снова – обнаружила себя стоящей в дверях небольшой, но весьма шикарной спальни, отделанной дубом и медью. Переступив порог, Елена замерла. Повсюду в каюте были розы – белые, розовые и чайные. Точь в точь – как в ее мечтах. Она стояла и улыбалась своим грезам. Однако щелчок замка за спиной вернул ее к действительности. Елена резко обернулась и увидела белозубую, обезоруживающую улыбку Виктора. Он сделал шаг вперед, и маленькое пространство сделалось настолько тесным, что оказалось – ей некуда отступать. Виктор взял ее за руки. Она пыталась вырваться, но не хотела шуметь – ей казалось стыдным обнаружить себя при чужих людях в такой трагикомичной и банальной ситуации. Однако Виктор нисколько не смутился, а привлек ее к себе и начал целовать, невзирая на сопротивление. Молодая женщина запрокинула голову, чтобы защитить от нападения хотя бы свои пухлые розовые губки, свято хранившие верность любимому мужу. Она вертелась и извивалась, пытаясь высвободиться из сильных рук, но тщетно. Хриплым от возмущения голосом она прошипела: «Прекратите сейчас же! Вы не представляете, что с вами сделает мой муж, когда узнает!» Хватка ослабла. Елена подумала, что ей удалось одолеть противника, но тут Виктор спокойно и размеренно произнес: «А что он со мной сделает? Ничего он со мной не сделает. В данный момент он в типографии и готовит верстку своей первой книги. Но я, конечно, могу туда позвонить и сказать, что я передумал оплачивать этот заказ».

Елена вспыхнула. Глаза ее метали молнии.

– Вы подлец! – воскликнула она. – Какой же вы подлец!

– Я не подлец, мадемуазель, а бизнесмен! – сообщил, слегка нахмурившись, Котик. – Ваш муж предложил мне сделку, и я выполняю ее условия, а вот он, похоже, и не подумал сообщить вам о нашей договоренности.

– О какой еще договоренности? – голос Елены дрогнул.

– Ваш муж сказал мне, что вы не будете против… – Виктор вновь заулыбался искренне и как будто чуть виновато.

– Вы врете! – выпалила молодая женщина, позабыв об этикете.

Виктор смущенно покачал головой.

– Я не вру. Когда Алекс сказал, что вы готовы для него на все, я предложил ему сделку. Поймите, вы очень понравились мне в тот вечер, когда мы увиделись впервые, я не могу забыть вас вот уже два месяца…

Елену охватило отчаяние. Пока Виктор говорил, виновато, по-детски улыбаясь, ее отчаяние сменилось гневом на все мужские особи мира, затем смятением, после – апатией. Она уставилась в пол, на аккуратно уложенные дубовые доски, сияющие мягким светом дорогого матового паркетного лака, такие незыблемые в своих устоях, невозмутимые и твердые, как убеждения праведника. И вновь ее охватило отчаяние, только иное – бесшабашное, безрассудное, отчаяние человека, которому уже терять-то и нечего, просто хочется хоть как-то покуражиться напоследок, перед полным крахом микробытия в микромире. Темное чувство мести поднялось из самых глубин огорченной души и ошпарило ее всю изнутри. Внезапным движением она вскинула руки на плечи собеседнику и прервала его сбивчивую речь, приникнув губами к той самой смешной и виноватой улыбке дворового мальчишки.

Елена открыла глаза. Взгляд ее уперся в неожиданное – темный деревянный вощеный потолок. Аромат роз окутывал все вокруг. Справа маячило кольцо иллюминатора. Голова слегка кружилась – выпитое шампанское еще давало себя знать. Она лежала в одиночестве, окутанная шелковыми простынями, и силилась хоть что-то вспомнить. Внезапно страшный стыд окрасил ее и без того розовые щечки. Слезы навернулись на глаза, обжигая, словно кипятком. Сознание чего-то непоправимого, чего-то недостойного заставило ее горько разрыдаться, уткнувшись лицом в подушку. Поток раскаяния мог бы длиться вечно и превратиться в бурлящие реки слез, но в этот момент рука ее под подушкой наткнулась на нечто бархатистое и твердое. От неожиданности Елена отдернула руку и резко села в кровати. Слезы враз высохли, и любопытство, присущее котятам, щенкам и барышням охватило ее всю, целиком. Она откинула подушку – большая бархатная шкатулка обнаружилась под ней. Елена бережно откинула крышечку и – бриллиантовая радуга отразилась в ее голубых глазах. Колье и серьги уютно покоились на ворсистом донышке ларчика. Не в силах устоять перед соблазном, она на скорую руку пригладила волосы и надела драгоценности. Благо у кровати обнаружилось большое зеркало, которого она прежде и не заметила! Елена любовалась своим отражением, и уверенность в том, что именно такая обстановка и такие украшения ей к лицу и положены ей по праву рождения красавицей, крепла в ней с каждой секундой. Внезапно дверь отворилась, и Виктор возник на пороге. Елена даже немного испугалась – права владения найденными сокровищами у нее не было. Но его обезоруживающая улыбка успокоила ее. Виктор поставил поднос с шампанским на столик у кровати, присел рядом и прошептал, гладя ей прямо в глаза: «Сама нашла? Умничка! Нравится? По-моему все бриллианты мира должны быть твоими!»

И тут она впервые ему улыбнулась. Улыбнулась с облегчением. И с удивлением. И уверенностью в том, что все уладится и будет очень-очень хорошо!

Молодая женщина (не сомневайтесь, это была наша Елена) находилась в комнате одна. Вот уже не в первый раз за последние два часа раздвинула она кружевные половинки занавесок и мельком, как бы невзначай, мимоходом, взглянула в окно. Знакомого авто во дворе все еще не было. Тогда она вновь принялась разбирать платья, отделяя старые от новых.

– Мадам, – раздался немолодой женский голос, – к вам гость.

– Кто там еще? – вопросила мадам, несколько раздраженно.

– Он говорит, что он поэт, что принес вам в подарок свою первую книгу!

– Скажи ему, Терезита… – Елена замялась, но лишь на секунду, и голос ее сразу обрел уверенность. – Скажи, что меня нет дома!

– Но мадам, он приходил уже несколько раз и….

– Трезита! Делайте то, что я вам говорю. Меня нет дома! И не будет, сколько бы он не приходил!

Елена упрямо тряхнула головой, и крупные бриллиантовые подвески у нее в ушах закачались воинственно. Она подошла к зеркалу и улыбнулась своему отражению. Улыбаться себе было радостно. Словно пузырьки от шампанского, радость наполняла все тело, делая его струящимся и невесомым. Зеркало демонстрировало самую настоящую красавицу с длиннющим золотым мундштуком в тонких пальчиках и в бледно розовом шелковом пеньюаре, а позади – большую комнату, обставленную бархатной мебелью цвета топленого молока. Интерьер дополняли переливающиеся зеркала, хрусталь и бронза, а вазы с любимыми белыми, бледно-розовыми и чайными розами стояли повсюду, в картинном беспорядке.

Молодая женщина любовалась собой. Потом она нахмурила очаровательный лобик, пытаясь что-то вспомнить, с секунду постояла в задумчивости, а после подошла к дверям и, приоткрыв створку, крикнула в глубину анфилады: «Терезита! Сегодня придут мастера покрывать пол в бальной зале лаком! Мне нужно чтобы лак был самым блестящим, какой только можно найти! Терезита, ты слышишь меня? Это очень важно! Так, смотри, не забудь проверить!»

Девяносто девять пенсов

Сэр Эндрю Кларк Шестой пребывал в крайней степени раздражения. На совете директоров Кампании было решено: кто-то должен лететь в Москву. И этот кто-то – по обоюдному мнению Синдиката Дряхлых Белых Воротничков – почему-то должен был быть именно он. Как самый младший партнер, да, сэр!

Сэр Эндрю Кларк Шестой на протяжении своих неполных тридцати шести лет, ни разу не перемещался в сторону Востока. Запад казался ему гораздо надежнее. Что же касается России, то жизнь на этом далеком континенте казалась сэру Эндрю примерно такой же опасной, как пребывание в диких джунглях или в заснеженных краях вечной мерзлоты. Понаслышке он знал, что в Москве по улицам бродят медведи в ушанках, с водкой и гармошками, и даже фамилия нынешнего предводителя тамошних аборигенов – Медведев.

Несчастья повалились на сэра Эндрю, словно из рога изобилия с той поры, как его папаша – сэр Эндрю Кларк Пятый проиграл в покер все наследство предыдущих поколений подчистую, и, не оставив сыну ничего, кроме титула и долгов, отправился вслед за теми, кто это наследство упорно наживал многолетними биржевыми махинациями. А посему, сэр Эндрю Кларк Шестой, баронет и эсквайр, в прошлом – баловень судьбы, а ныне всего лишь обычный человек, не имеющий даже личного слуги, вынужден был подчиняться дурацким указаниям Синдиката Дряхлых Белых Воротничков.

Чертыхаясь на чем свет стоит, сэр Эндрю Кларк Шестой вытащил на свет божий ничем не примечательный темно-синий чемодан и начал собираться в дорогу.

Алка дрожащими руками напряженно выгребала из карманов завалявшуюся там лондонскую мелочь. И терзало ее жуткое похмелье после празднования «Последнего Дня Отпуска В Англии». Деньги были профуканы все, абсолютно, «эпсэлютли», как тут в Британии говорят. Пересчитав скудные гроши, Алка решила не унывать. На кофе и завтрак в аэропорту хватит, выпивку в самолете бесплатно подают, а в родной Москве можно снова настрелять денег в долг и спокойно отмечать «Первый День Прибытия На Родину После Отпуска В Англии».

Чемодан был тяжел, словно набит кирпичами, а голова казалась наполненной шипами кактуса. Стоя в аэропорту Хитроу в очереди на регистрацию, Алка считала минуты, когда можно будет, наконец, добраться до заветного прилавка с «кофиём». Впереди меланхолично читал газету моложавый «инглиш». Такого с нашими не спутаешь: прилизанный, причесанный, в светло-серо-жемчужном верблюжьем пальто и шарфике в тон, а главное – в белых замшевых ботинках! Во, кретин, думала Алка, вяло разглядывая мужика, это в Москву-то, да в межсезонье, в нашу грязищу и слякоть… Плакали твои ботиночки… Бросив взгляд на багаж британского чудака, состоявший из одного единственного чемодана, Алка заметила симпатичный оранжевый замочек и встрепенулась: замочек-то! Несколько дней назад она приобрела хорошенький блестящий никелированный замочек для багажа в популярном среди ее зарубежных подруг магазине «99 пенсов». Не очень доверяя товарам китайского производства даже здесь, в Англии, Алка все же пошла на поводу – местные подруги уверяли ее, что «Китай для Англии – это совсем не то, что Китай для вашей России». И снисходительно так улыбались. И Алка решила: ладно. Замочек пусть будет в их пользу, все равно он понадобится, да и трата невелика. С трудом выудив упаковку с замком из бездонной женской сумочки, Алка, преодолевая нещадный тремор в пальцах, стала вскрывать пластмассовую упаковку. Когда же ей, наконец, удалось содрать прозрачную шелуху, удивлению ее не было предела. Вместо дырочки для дужки, в замке не было ничего. То есть дужка была, но дырочки, куда ее вставлять, чтоб замок закрыть – не было! Немало изумляясь такому неожиданному ходу великой китайской мысли, Алка, на своем наипаршивейшем английском попросила стоящего впереди нее того самого «инглиша» последить за ее чемоданом, и помчалась прямиком в ближайший киоск, дабы приобрести замок в рабочем состоянии. По счастью, нужное тут же и нашлось. Выбор, правда, был невелик, но оранжевый швейцарский замочек вполне Алку устраивал. Потому что, глядя на марку страны-производителя, не возникало и тени сомнений по поводу исправности сего механизма. Вернувшись в очередь, Алка поблагодарила соседа и принялась прилаживать покупку к чемодану. «Инглиш» буркнул из-за газеты: «велкам», но Алке уже было наплевать на его малое дружелюбие, близилась стойка регистрации, а за ней – избавление от багажа и заветный буфет, где можно, наконец, пропустить кружечку горячего кофейку, на время унять похмельный тремор и гул в бедовой голове. На паспортном контроле Алка обскакала меланхоличного и медлительного «инглиша» – тому, видно спешить было некуда – и устремилась к буфетной стойке.

– Будьте добры, кофе, – начала было она, но спохватившись, что тут еще совсем даже не Москва, спешно поправилась: – Э кап оф кофе, плиз.

Сзади послышались смешки, но Алка, не обращая внимания, ухватила теплый бумажный стаканчик, пристроилась за столик.

– Ты откуда? То есть – куда? – раздалось над ухом.

Двое симпатичных парней стояли и разглядывали ее.

– В Москву, – ответила Алка. – Из Москвы!

И все втроем рассмеялись. Оказалось – летят они одним и тем же рейсом. Алка обрадовалась – не придется скучать в поднебесье.

В салоне самолета ее новые знакомцы развили бурную деятельность. Они умело обменяли места, чтобы ей оказаться с ними рядом. Они заказали напитков и закуски в бортовом магазине. Они готовились к полету всерьез, они не хотели терять ни минуты драгоценного времени. И понеслось – поехало! Коньяк греческий, шампанское французское. Шутки-прибаутки… Алка хохотала как безумная. Ребята оказались такими милыми! К тому же намечался роман – тот который сидел рядом, недвусмысленно брал ее за руку при любом удобном случае. Поскольку ничего серьезного в Лондоне Алке зацепить не удалось, а в Москве, кроме двух «бывших» ее никто не ждал, она сочла новые знакомства самыми благоприятный обстоятельствами.

Сэр Эндрю Кларк Шестой безуспешно пытался заснуть в самолете. Безумные русские, коих в летающем бараке набралось подавляющее большинство, скупили, похоже, весь бар и решили, вероятно, выпить приобретенное непременно здесь, на борту. Шум и гам стоял как в королевском птичнике, девчонки хохотали визгливо, будто гиены, а почтенные, казалось бы, матроны, поминутно сновали по узкому проходу в туалет и обратно, утирая покрасневшие, опухшие лица. Сэр Эндрю отгородился от этого балагана газетой. Предвкушая еще два часа лету в ликующем зверинце, он вновь и вновь нещадно костерил Синдикат Дряхлых Белых Воротничков.

Саму посадку Алка не запомнила – увлеченно целовалась с соседом. Но пограничный контроль прошла, собравшись из последних сил и с трудом подавляя глупое хихиканье. У ленты с багажом Алка вновь заметила хмурого «инглиша» в белых ботах. Тот уныло взирал на ползущие чемоданы, дожидаясь своего. Отметив про себя, что не зря говорят насчет иностранцев, будто все они – зануды, Алка, при помощи новоиспеченного кавалера ухватила свой синий чемодан, горделиво сияющий оранжевым фонариком нового замочка, и устремилась на выход, где ее ожидали приятные приключения с непременными застольями. На улице решали – как и куда ехать, в итоге получилось: Алка и Максим (новый ухажер) поедут прямо к ней, а Коля приедет попозже – ему нужно непременно заскочить домой на минутку.

Сэр Эндрю Кларк Шестой недоуменно смотрел на медленную багажную ленту, по которой уже в который раз прополз единственный оставшийся невостребованным чемодан. Видно, какой-то пьянчуга так и уехал домой без багажа. Однако его собственного чемодана не наблюдалось нигде! Куда же мог подеваться чемодан сэра Эндрю? Сомнений не было – его сперли! Чего и следовало ожидать! В дикой стране, с медведями, упившимися водкой, где царит безобразие и беззаконие, у любого приличного человека могут запросто увести чемодан, причем, прямиком из самолета.

Сэр Эндрю обреченно вздохнул и пошел искать представителей местных властей.

По дороге домой Алка и Максим посетили продуктовый магазин и затарились на славу. Вечер обещал быть весьма томным. О дружочке Николае они уже думать забыли и целовались в лифте с нетерпением, присущим лишь только что познакомившимся парочкам. Ворвавшись в квартиру, они засуетились, как преступники у свежего трупа. Однако, Алке захотелось все же сначала блеснуть перед Максимом во всей красе парадно-выходного платья, прежде чем показаться кавалеру без оного. Платье мирно покоилось в чемодане, Алка вытащила из сумки ключик с целью открыть новенький замок. Однако ключик никак не желал попадать в предназначенное ему гнездо. Алка призвала на помощь Максима – и все безрезультатно. Ключ и отверстие замка не совпадали! С Алки слетел последний хмель, романтика обстановки улетучивалась как ненадежный утренний туман. Потные, раскрасневшиеся от тщетных усилий и злые, сидели они нелепо на корточках возле заколдованного чемодана.

– Слушай, а это вообще, твой чемодан? – внезапно спросил Максим, закуривая сигарету.

– А чей он, по-твоему? – мгновенно завелась Алка и осеклась. Присматривалась она к чемодану все внимательней и спина ее холодела. Чемодан был темно-синий и квадратный. А собственный, Алкин, был, как помнится, суженный кверху и довольно яркий – цвета, так называемой «берлинской лазури». Оранжевый же, новехонький замочек, по которому собственно и был чемодан опознан Алкой в аэропорту, задорно торчал, словно дразнящийся высунутый язык.

Сэр Эндрю Кларк Шестой на своем безупречном английском языке уже битый час пытался объяснить непредсказуемо меняющимся дежурным теткам в синих почему-то передниках, ситуацию с пропажей чемодана. Но видно тетки попадались все какие-то не те, так как пугались незнакомого языка и убегали, со страхом поглядывая на белые боты сэра Эндрю. Наконец, одна из них, украшенная гербовыми значками, распознала-таки слово «леггидж», то есть «багаж» и повела его по длинным коридорам куда-то в глубинные недра аэропорта. Втолкнув, весьма непочтительно, сэра Эндрю в комнату, сплошь заваленную различной конфигурации предметами: чемоданами, баулами, сумками, мешками, кутулями различных длин и объемов, коробками, тубусами, пластиковыми кейсами… Несколько гитарных чехлов томились тут же. Даже валторна, позабытая нерадивым хозяином, свернулась клубком в углу, будто мелкий одинокий удав. За столом под светлым пятном согнутой в три погибели лампы, восседала очередная служащая в гербах. Бумажные горы, покрывающие стол, не мешали, однако, даме закусывать жирным кремовым тортом. Авиаработница с аппетитом жевала, запивая сладкое масляное месиво чаем из огромнейшей не очень чистой кружки. Дама посмотрела на сэра Эндрю с отвращением.

– Вам что, гражданин? – прозвучали непонятные слова.

На своем безупречном английском сэр Эндрю вновь начал объяснять ситуацию с чемоданом. Дама с удивлением вытаращила глаза и заорала как потерпевшая:

– Маня!! Маань!

Сэр Эндрю начал было извиняться, думая, что чем-то испугал чревоугодливую аборигеншу, но тут явилась еще одна особа женского пола, вероятно Маня.

Далее диалог шел на непонятном сэру Эндрю Кларку Шестому русском языке.

– Чего звали, Тамар Никитишна?

– Да тут какой-то иноземец заблудился! И носит их, что дома не сидится? Узнай, что он хочет.

– А на каком языке-то он говорит?

– А я почем знаю? Английский вроде!

– Да я Тамар Никитишна, «инглиш»-то не очень, в школе «дойч» учили!

– Так и я «дойч» – будь он неладен. А все одно – не помню ни хрена! А в нашей смене кто инглишу-то спикает?

– Да какое там!.. У Ленки дочка заболела, Райка пораньше отпросилась – свекруху из Козлищенска встречать нужно…

– Так что ж делать-то с ним? Сам не уйдет!

– Ладно, попробую я, – сжалилась Маня.

– И то дело! А я пока Толику позвоню, с милиции нашей, он вроде инглиш знает, как встречу его – так – то «бай», то «хелло» говорит.

Тамара Никитишна начала яростно тыкать в телефонные кнопки, а Маня тем временем обернулась к сэру Эндрю.

– Вот ду ю вонт? – с трудом выдавила она из мозговой подкорки вопрос.

Услышав родную речь, хоть и сильно искаженную, сэр Эндрю на радостях разразился длинной и пространной тирадой, повествуя обо всех своих злоключениях.

Маня, с застывшей от ужаса и непонимания улыбкой, кивала как китайский болванчик.

Сэр Эндрю Кларк Шестой закончил речь и в ожидании воззрился на Маню. Та мычала нечто невнятное. Неизвестно, чем закончился бы сей диалог, но тут дверь растворилась, и в комнату проник милиционер по самой что ни на есть «по форме». С его появлением стало значительно меньше пространства – мужик был весьма крупный, розовощекий, пышущий здоровьем и деревенской радостью.

– Чего тут у вас, Тамар Никитишна? – весело пробасил детина, возвышаясь горой над худощавой и невысокой личностью потомственного аристократа сэра Эндрю Кларка Шестого.

– Так вот, британец потерялся! Ты поговори с ним, умеешь ведь!

Детина обрадовался как ребенок. Мощной лапой он огреб сэра Эндрю за плечо и заорал жизнерадостно ему прямо в ухо: «Хау ду ю ду, камарад! Ду ю лайк ауэр сити Москау??»

От этих завываний сэр Эндрю потерялся окончательно. Холодный пот пробил его, когда он представил себе картину, как этот неандерталец поволочет его в тюрьму ни за что ни про что. И сэр Эндрю зачастил скороговоркой, обращаясь к служителю порядка, убеждая его в том, что он ни в чем не виноват, а наоборот, неизвестное лицо украло у него, сэра Эндрю чемодан…

Милиционер слушал внимательно, не перебивал и кивал одобрительно, с пониманием.

– Неужто, наконец, мои мучения закончатся? – мелькнула зыбкая надежда в сердце неудачливого баронета.

Но судьба не была благосклонна в тот день к сэру Эндрю, потому как вскоре выяснилось, что бравый вояка тоже ничегошеньки не понимает из того, что ему говорят…

Алка, чертыхаясь, перла чемодан по московской слякотной грязи. Кавалера под названием «Максим» как ветром сдуло, когда выяснилось, что она умыкнула из аэропорта чей-то неизвестный чемодан. И неважно, что случайно… Мало ли что… Алка выслушала эту жалкую тираду и с презрением выгнала самолетного приятеля вон. «Так тебе и надо! – ругала она себя, – Разве может получиться что-то путное с тем, с кем знакомишься в транспорте?» И, схватив чемодан, она поволокла его обратно, в аэропорт, дабы обменять на свой собственный.

Преодолев кордоны и преграды, Алка, злая и запыхавшаяся ворвалась в уже известную нам комнату хранения утерянного багажа, и с порога заорала: «Я перепутала чемоданы!» Четыре головы враз повернулись на ее призыв ко вниманию. И восемь пар глаз смотрели с надеждой утопающих, увидевших шлюпку. Алка выдвинула чемодан вперед. Один из четырех бросился к нему, как к родному дяде, и Алка узнала в человеке того самого манерного «инглиша» в белых ботах! Так вот чей чемодан она увезла случайно! Жалость прихлынула к доброму женскому сердцу чистейшей славянской породы. Живо представила она, как бедняга «инглиш», не умея сказать ни слова на нормальном русском языке, пытался по своему, по-тарабарски, объяснить нашим про этот идиотский чемодан! А наши-то и по-нашему иной раз не очень кумекают, а тут и вообще! И Алка, собрав весь свой скудный словарный запас английских слов начала горячо извиняться. Сэр Эндрю Кларк Шестой, услышав вновь родную речь, не смог больше сдержать своих чувств. Он бросился на шею Алке, позабыв начисто правила поведения истинных джентльменов в обществе, и бурно зарыдал.

Сэр Эндрю Кларк Шестой, натерпевшись бед, но благополучно возвратившись на Родину, поставил строгое условие Синдикату Дряхлых Белых Воротничков: он наотрез оказывается летать на Восток. Куда угодно, на какой угодно срок, любые дела, но только не восточный сектор, да, сэр!

Ну, а Алка… Что ж, она, как истинная леди, никогда и ни в чем не перечит своему мужу!

Письмо для Коломбины

Были времена, когда они встречались часто.

И, каждый раз, при виде нее, его сердце начинало биться сильнее.

Он принимал всерьез все ее выходки, даже те, которые сама она всерьез не воспринимала.

Он говорил: «Коломбине дозволено все». И назидательно прибавлял: «Кроме любви!»

Она смеялась и целовала его в лоб, а иногда и в губы. Потому что ей казалось – уж она-то точно знает, кому любовь дозволена.

Прошло время.

Они стали встречаться реже.

Но при виде нее, как и прежде, его сердце начинало биться сильнее.

Он предлагал ей турпоходы, термос с чаем и коньяк из железной самодельной фляжки.

А она хохотала в ответ и уходила красоваться в ресторанных залах, пила там шампанское и курила тонкие сигаретки, поместив их в длиннющий мундштук.

Шли годы.

Теперь они встречались чрезвычайно редко!

Но сердце его, при встрече с ней, как и прежде, билось часто-часто.

Как-то раз в отчаянии он крикнул: «До фотомодели ты все же не дотянула!»

А она улыбнулась ему и сказала: «Какой же ты стал сварливый!» И погладила его по щеке.

Лет десять они не встречались. И вот, однажды, возвратившись из дальних странствий, она обнаружила в почтовом ящике письмо. В наше время так редко посылают настоящие письма. А это письмо было от него. Удивленная, она вскрыла конверт и прочла:

«Прими мои искренние уверения в совершеннейшем к тебе уважении. Таких женщин, как ты, я за всю свою жизнь встречал не много, а если быть точным, то не встречал НИКОГДА! Считай это объяснением в любви, а также изъявлением надежды на продолжение нашей дружбы. Для меня ты всегда – все та же Коломбина».

Прочитав письмо, она аккуратно убрала его обратно в конверт, и, задумчиво улыбаясь, пошла домой. Теперь по вечерам она вынимала письмо из конверта и перечитывала его. А иногда и нежно поглаживала ладонью.

И вот, они снова встретились. При виде нее сердце его забилось сильно-сильно. Но он ни словом не обмолвился о письме. Она тоже избегала этой темы. Они поболтали о прошлом – с видимым удовольствием. Потом о настоящем – посетовали на обстоятельства. И о будущем – несколько напряженно и настороженно. И разошлись, пообещав друг другу новые встречи.

Вероятно, до следующего письма.