Глава 5
Утром в среду от железного Виктора остался лишь смутный шепот на задворках сознания, бестелесный, почти неощутимый призрак. Но и человеком Виктор себя не ощущал. Несмотря на то, что теперь он действовал, не подчиняясь программе, внутри него по-прежнему была пустота. Он повозился немного с Храбрецом, но возня его утомила, как утомило вообще ожидание событий, ожидание чего-то, что придало бы смысл убийству Гарольда Джекоби, компьютеру в ящике и еженощному таинственному отдаленному гулу в подвале. День мог бы считаться полностью потерянным, если бы не Линда, которая подъехала к крыльцу на своем медно-желтом «Порше».
Виктор сбежал вниз и радостно ее окликнул. Удивленная его внезапной общительностью, она заулыбалась.
– Я говорила вам, что Гарольд Джекоби – мой дядя, – сказала она. – Я просто оставила тут кое-что в доме: столовое серебро, посуду, простыни и полотенца. А еще кое-какие вещицы на чердаке, так, личное. Наверное, я сейчас все и заберу. – Она встряхнула головой, в зеленых глазах вспыхнуло солнце. – О'кей?
– Ну конечно, – ответил Виктор, сопровождая ее в дом и понимая, что ведет себя чересчур дружелюбно. Если вспомнить, как официально два дня тому назад держал себя железный Виктор.
Когда Линда распаковала на чердаке первую из двух картонных коробок и принялась разбирать, что следует выбросить и что сохранить, он хотел уйти, но она попросила остаться, сказала, что рада компании. Для нее самой это звучало еще более странно, чем для него, поскольку в понедельник он ее чрезвычайно разозлил. О да, разозлил – но и заинтриговал. Не было смысла таить это от себя. Мистер Виктор Солсбери был определенно загадочным человеком, предположительно оригинальным художником, и еще ей почему-то казалось, что в прошлом у него было всякое. Возможно, он был не в ладах с законом. В результате она чувствовала себя как глупенькая школьница, мечтающая о загадочном герое. Но у нее имелось оправдание. Он своим странным поведением сам растревожил ее фантазию.
А сейчас они разговаривали, сидя на голом чердачном полу. И вдруг она осознала, что он здорово изменился со времени их первой встречи. Та внезапная теплота, которая в понедельник вдруг на мгновение пробилась сквозь его ледяную маску, теперь стала обычным его свойством. Но он все же не был похож на других мужчин. Она могла понять его, уловить его мысли, увидеть его настоящего – но лишь на краткое мгновение. Казалось, он постоянно ускользал, двоился, и его видимое присутствие было просто чьим-то колеблющимся отражением в воде.
Она рылась в картонках со всяким хламом и всячески оттягивала решающий момент. Но бесконечно это продолжаться не могло, и она неохотно достала одну вещь, из-за которой, собственно, и приехала. Утром, когда банкир Халлоуэлл прочитал ей газету, она подпрыгнула от радости. Привезти эту новость Солсбери! Увидеть, как кровь отливает от его лица, услышать, как он заикается, захваченный врасплох! Ее сперва так и подмывало ткнуть в него шпилькой. Но теперь, когда они разговорились по-дружески, когда он раскрылся перед ней по-новому, выложить ему подобное было бы жестоко. Впрочем, выбора у нее не оставалось. Она потратила уйму времени и уговорила Халлоуэлла позволить ей самой спросить Солсбери, что означает это сообщение в газете. Теперь она должна пройти через все или выглядеть в глазах банкира идиоткой.
Когда они спустились с чердака в гостиную, она сказала:
– Мистер Халлоуэлл просил меня передать вам вот это и спросить вас, что это означает. – И вручила ему газетную вырезку.
Виктор взглянул на заголовок и услышал, как в голове забил тревожный набат.
«ОПОЗНАНО ТЕЛО МЕСТНОГО ХУДОЖНИКА».
Он облизнул пересохшие губы, зная, что последует за этим.
«Полиция Харрисбурга сегодня окончательно идентифицировала тело, обнаруженное речной спасательной службой в понедельник вечером у рыбацкой набережной. Анализ одежды и зубных пломб показал, что скончавшийся был Виктором Солсбери, местным рекламным художником, работавшим в…»
– Здесь какая-то ошибка, – сказал он, хотя не верил ни на йоту, что это ошибка. – Виктор Солсбери – это я.
– Говорят, это было самоубийство, – ответила Линда. – Его последнее время очень угнетало, что он не может продать свои оригинальные работы.
– Но я преодолел этот барьер, – запинаясь, неловко выговорил Солсбери. – Я продал свою картину.
– Мистер Халлоуэлл совершенно сбит с толку. Ему представляется, что он предоставил ссуду в двадцать две тысячи человеку, выдающему себя за другого.
– Чепуха, – сказал Виктор. – Это ошибка. Завтра поеду в город и выясню, в чем дело. Известите об этом мистера Халлоуэлла.
Какое-то время она молча смотрела на него.
– Кажется, вы восприняли это спокойнее, чем я ожидала. Я хочу сказать, когда читаешь про собственную смерть, это вообще-то здорово потрясает. Виктор… Вы действительно тот, за кого себя выдаете?
– Ну конечно, – сказал он и рассмеялся в подтверждение своих слов. Хотя видел, что для нее этот смех звучит неубедительно. – Я Виктор Солсбери. Разумеется, это я и есть.
В эту ночь он спал плохо. Он всю ночь думал о теле, выловленном в реке, о теле, к которому прилепили его имя. Был ли он действительно Виктором Солсбери, или Виктор Солсбери был разложившимся трупом? Действительно ли настоящий Виктор Солсбери (если это и вправду был тот мертвец) покончил с собой, или другой человек в черном пришел в ночи и сделал эту работу за него?
Ни одна из этих мыслей не способствовала здоровому сну.
В час тридцать ночи в подвале вновь раздалось гудение. Виктор выскользнул из кровати, натянул джинсы, которые пришлось купить в городке, поскольку компьютер снабдил его всего одной сменой одежды. Всунув ноги в тапочки, он вышел в коридор и спустился по лестнице в темную гостиную. Храбрец вырвался за ним, скатился по ступенькам и поднял дикий тарарам, неистово кидаясь на дверь подвала.
В подвале они застыли бок о бок, равно испуганные, человек и собака. Свет не горел, и на стене вновь ярко сиял голубой круг, но испугало их не это. Позади круга маячили серые расплывчатые тени. Ничего определенного. Ничего узнаваемого. Какая-то мешанина, в которой с трудом угадывалась путаница проводов, подпорок и трубок. Поверх всего этого восседала смутная фигура. Она двигалась.
Внезапно из голубого тумана выплыла еще одна тень. У нее были тощие ноги, как будто вовсе без мышц, и плоские, точно расплющенные, ступни, с фут шириной, не меньше. И странная форма головы: узкий, в полтора раза больше человеческого, череп с ненормально высоким лбом. И все это ясно говорило Виктору, что существа в голубом сияющем кругу – не люди.
Храбрец тоже это почуял. Впервые Солсбери видел, как пес бесится от ярости. Шерсть на его загривке встала дыбом, он свирепо зарычал и всем телом бросился на голубое пятно. И отлетел от стены. Не угомонившись, он проделал это упражнение еще пару раз и убедился, что серые фигуры ему не достать. Тогда пес прижался к ноге Виктора, довольствуясь тем, что можно скалить зубы, сверкать глазами и браниться по-собачьи в лицо незваным гостям.
Вдруг голубое свечение вспыхнуло ярче, тени проявились отчетливей. Потом раздался треск, резкий хруст, точно сухая ветка подломилась под каблуком. Звон смолк и сменился призрачной тишиной. Голубое сияние угасло, но круг остался, и через него теперь было видно, как через обычное окно.
Но окно это выходило не на улицу, да и вообще не на Землю. Не на ту Землю, которую знал Виктор.
Машина по ту сторону круга – очевидно, именно она должна была установить контакт с этим миром, именно она излучала голубое сияние – представляла собой замысловатую путаницу чего-то смутно похожего на конденсаторы, транзисторы, датчики и провода. Вверху на ней крепилось кресло, в котором сидело существо из кошмарного сна. Второе существо стояло рядом с машиной, глядя в окно.
Оба смотрели прямо на Солсбери.
Безволосые серые головы плотно облеплены крупной чешуей. Над покатым лбом выступает костистый гребень, надбровья выдаются над запавшими глазами дюйма на два. А глаза… В них горит багровое пламя, вспыхивают малиновые, алые, кровавые искры…
Виктор с трудом оторвал взгляд от горящих глаз и быстро оглядел остальное. На лице вместо носа – пять вертикальных щелей, равномерно расположенных над пульсирующей впадиной, которая, очевидно, служила ртом. Голова держится на иссохшем теле, обтянутом лакированной змеиной кожей. Напряженные мышцы под ней натянуты, точно тонкие веревки, покрытые глазурью.
Виктор невольно попятился за старый верстак. Ему опять захотелось, чтобы железный Виктор перехватил командование. Но железный Виктор исчез. От его альтер-эго не осталось и следа. Программа завершилась. Может быть, это временный перерыв. Но сейчас он был предоставлен самому себе.
Храбрец раболепно съежился у его ног, отчаянно ерзая и пытаясь подползти под штанину, откуда не было бы видно этих страшилищ и откуда он ни за какие коврижки не согласился бы выглянуть.
Солсбери бросил взгляд на подвальную лестницу и запоздало понял, что к ней можно пройти лишь мимо окна, в котором караулили демоны. Тут остатки его храбрости точно сквозняком сдуло. И как раз в этот момент теневое чудовище, стоявшее у машины, – то, которое было видно яснее, – подняло длинную костистую руку с шестью трехсуставчатыми пальцами и сделало вид, будто тянется и хватает его.
Бывает, что ужас придает отвагу. Но Виктора он полностью парализовал. Тело его застыло, точно проржавевший стальной каркас. И какой-то дьявол пришпилил ему открытые веки, так что он даже не мог зажмуриться, чтобы отогнать кошмар.
Потом светлый портал замерцал, вспыхнул ярче, потускнел и внезапно пропал, точно вышло из строя какое-то хрупкое электронное звено между чужим миром и стеной подвала. Солсбери тупо уставился на чистый кафель, где всего лишь за мгновение до этого находилось окно в ад. Ноги его подкосились, и тело, до того неподатливо застывшее, обратилось в кисель. Веки дрогнули и сморгнули – иголок как не бывало. Но теперь, когда его отпустил ужас, он опять не мог двинуться с места, только лихорадочно хватал ртом воздух.
Храбрец опомнился быстрей, вскочил и бросился на стену. Упал, вновь бросился с разбега, на лету ударился лапами, опять свалился и посмотрел на Виктора умоляющими глазами. Неужели хозяин не может сделать что-нибудь с этими штуками в стене?
Под собачьим взглядом к Виктору вернулась способность соображать. Он развел руками в адрес пса, затем оказался на лестнице и рванул наверх, прыгая через две ступеньки. Сзади пыхтел и толкался Храбрец, отчаянно пытающийся ни на дюйм не отстать от хозяина. Солсбери взлетел на второй этаж, в спальню, где поместил свои ящики, и распахнул дверь немного энергичней, чем требовалось, так что она грохнулась о стену, и стена заходила ходуном, точно живая. Он подскочил к компьютеру и отвесил ему солидный пинок. Жгучая боль прострелила ногу, но он не обратил на нее внимания и пнул еще раз. К этому времени к нему присоединился Храбрец, который принялся фыркать и сопеть, нетерпеливо вытанцовывая вокруг безмолвного ящика.
– А ну, давай инструкции! – скомандовал Виктор компьютеру.
Тот все еще был не в духе.
– Ты, железяка чертова!
Молчание.
Он припомнил верстак в подвале и опять побежал вниз. Храбрец дошел с ним до верха лестницы и понаблюдал, как хозяин спускался, но за ним не последовал. В подвале Виктор отыскал инструменты, разложенные на полках и развешенные на крюках в стене. Он подобрал среднего веса лом и притащил его в спальню, чувствуя себя как пещерный человек в родимом каменном веке.
Прочно утвердившись над ящиком с компьютером, он угрожающе замахнулся ломом.
– Инструкции, или я разделаю тебя под орех!
В его крови бушевала здоровая доза адреналина, напружиненные нервы толкались и отпихивали друг друга, точно живые, разумные и возбужденные существа. Происходило что-то, чего он не мог понять. В дело вмешались морщинистые, кожистые человекоящеры со ртами-воронками. И что-то еще надвигается. Стоит на них только взглянуть, сразу ясно – эти чешуйчатые уроды шутить не любят. И что, от него требуется сыграть во всем этом какую-то роль? Тогда его, черт возьми, должны были лучше информировать.
Но 810-40.04 молчал, как рыба.
Виктор подался вперед, занес над головой лом и со всей силы обрушил его на крышку ящика. Лом отскочил, руку тряхнуло током, и противная дрожь волной пронеслась по всему телу. Кости пронзительно заныли: хрупкий человеческий организм требовал к себе уважения. Зачем поступать как идиот? Он уронил лом и стал растирать руку, пока к ней не вернулась чувствительность. Тщательно обследовав крышку ящика в месте, куда пришелся удар лома, он не нашел ни малейшей вмятины или царапины. Так закончился первый раунд.
– Я, похоже, спятил, – сообщил компьютеру Виктор. И был совершенно прав. Впервые в нем так жарко взыграли эмоции. Он на какое-то время потерял самообладание. Но зато с тех пор, как он проснулся в саду в этом теле под командованием железного Виктора, он впервые почувствовал себя человеком.
Впрочем, компьютеру было плевать.
Солсбери вновь поднял лом.
Храбрец заворчал и зафыркал, словно возбужденная лошадь.
Виктор опустился перед ящиком на одно колено и пригляделся к тонкой линии, где крышка прилегала к корпусу. Примерившись, он втиснул острие лома в щель, покачал немного, потом налег на него всем телом. Сначала его действия не возымели эффекта. Сколько он ни давил, с ящиком ничего не происходило. Потом лом соскользнул, с треском выскочил из щели и шарахнул его по голове.
Виктор с трудом удержался на коленях, ухитрившись не упасть. Потер голову в том месте, где ударил лом, и почувствовал, что там уже начала расти здоровенная шишка. Как только перед глазами перестали кружиться искры, он стиснул зубы и опять вставил лом в щель, действуя как рычагом и налегая еще сильнее, чем раньше. Ругаясь сквозь зубы, пыхтя и потея, напрягая все силы, он раскачивал и раскачивал лом. И как раз когда ему показалось, что металл определенно поддается, как раз когда он почти уже достиг успеха, сверкнула слепящая вспышка голубовато-зеленого света, и кулак, утыканный иглами, тяжко опустился на его голову, а другой кулак сграбастал черную занавеску и враз укутал его целиком.