Врата Европы. История Украины. Раздел II. Восток и Запад: встреча на Днепре (Сергей Плохий, 2018)

Во второй половине XIV века почти все украинские земли вошли в состав Польши и Великого княжества Литовского. С этого времени политика этих государств и отношения между ними стали в той или иной степени определять судьбу региона. Огромное значение для экономического, общественного и культурного развития Украины имел ряд соглашений, заключенных Польшей и Литвой в течение двух столетий.

В 1385 году в городке Крево (теперь белорусском) Ягайло – сын Ольгерда, тридцати с лишним лет от роду, “божьей милостью великий князь литовский, Руси господин и дедич природный” – подписал грамоту, которая фактически служила брачным контрактом с представителями польской королевы Ядвиги, которой не исполнилось и двенадцати. В обмен на польский трон Ягайло согласился принять католичество. Он обещал привести в новую веру родственников и остальных вельмож, а также ограничить суверенитет великого княжества – Польша и Литва должны были войти в союз. Год спустя Ягайло короновался Владиславом II, а в 1387 году объединенные польско-литовские силы выгнали из Галицкой земли венгров и вернули ее под управление Польши.

После Кревской унии интеграцию двух государств укрепило несколько новых договоров. Точку в процессе объединения поставила в 1569 году Люблинская уния – именно тогда на свет появилась Речь Посполитая. Внутреннюю границу значительно передвинули, и почти все украинские земли перешли к Польскому королевству (Короне), тогда как белорусские остались у Великого княжества Литовского. Таким образом, слияние Польши с Литвой означало политико-административное разделение двух восточнославянских народов – это стало одним из важнейших последствий Люблинской унии, положило начало формированию современной территории Украины и Белоруссии и соответствующей картины мира у местных элит.

С точки зрения аристократа-русина, подданного Великого княжества Литовского, Кревская уния с Польшей принесла одни невзгоды. Она лишила Русь былого влияния на Ягайло – тот не только покинул родные земли, но и стал католиком. Его братья, среди которых часть уже была православными, тоже должны были перейти в “латинство”. Надежды местных иерархов на введение христианства византийского обряда в последнем языческом государстве Европы не оправдались.

Еще хуже на политическом положении Руси сказалась Городельская уния 1413 года. Историки обычно считают ее династическим союзом тех же двух государств, переизданием Кревской унии. Ее заключили Ягайло, теперь уже в качестве короля Польши, и Витовт, его двоюродный брат и новый великий князь. Литовская знать получила многие права польской шляхты, включая безусловную собственность на землю. Полсотни аристократических фамилий королевства предложили разделить свои гербы с таким же числом семейств из великого княжества. Но с одной оговоркой: своими на этом пиршестве были только католики, православных же обнесли. Элита литовской Руси впервые ощутила на себе открытую дискриминацию на государственном уровне. Оставив ее без новых привилегий, великий князь закрыл ей доступ к выгодным должностям в собственном окружении. Беда не приходит одна: немного раньше Витовт урезал автономию Руси, заменив наместниками волынского и некоторых других наследственных князей.

Возможность ответить ударом на удар представилась православным вельможам после смерти Витовта в 1430 году. Борьба за литовский трон довольно скоро вылилась в междоусобную войну. Волынская знать и ее сородичи из соседних земель поддерживали Свидригайла. Его соперник Сигизмунд (Жигимонт) распространил в 1434 году на православную элиту великого княжества права, данные католикам согласно Городельской унии, и таким образом переманил Русь на свою сторону. Князья и бояре Волыни и Киевщины и после этого косо смотрели на Сигизмунда, но поддержка Свидригайла ослабела, и война более-менее утихла. Установив религиозный мир, литовские государи получили больше пространства для маневра – в первую очередь их заботила избыточная, по их мнению, автономия княжеств и земель Руси.

В 1470 году Казимир IV, великий князь и польский король, упразднил последний пережиток былых времен: Киевское княжество. Через десять лет три аристократа задумали убить Казимира и возвести на трон Михаила, сына предпоследнего киевского князя, но в 1481 году заговор был раскрыт. Одних заговорщиков схватили, другим пришлось бежать. Их отъезд за рубеж окончательно похоронил надежды на восстановление традиций Руси периода раздробленности. К началу XVI века не только политическая карта Украины, но и ее общественный и культурный пейзаж имеют мало общего с тем, что мы видели двумя столетиями раньше – в период борьбы Галицко-Волынской державы за уход из-под монгольского протектората и самостоятельную роль в Восточной Европе. Язык и правовая система, унаследованные от Киевской Руси, еще прочно стоят на ногах, однако с каждым десятилетием все большую конкуренцию им составляют латинизация и полонизация – тенденции, возникающие в Великом княжестве Литовском после унии 1385 года.

По всей Европе XVI век отмечен усилением монархической власти, централизацией государственного аппарата, регламентацией политической и общественной жизни. Реакцией на это стало ожесточение аристократической оппозиции монархам. В случае нарождавшейся польско-литовской федерации ее опору составляли магнаты из восточных земель – зачастую потомки Рюриковичей и Гедиминовичей, носители старых княжеских традиций. Однако в середине века противостояние знати и короля ослабло, поскольку возросла внешняя угроза Великому княжеству Литовскому и без помощи Польши обойтись было нельзя. Речь идет об угрозе с востока, где в течение XV века окрепла новая держава – Великое княжество Московское.

В 1476 году Иван Васильевич, который затем первым примерит на себя царский титул, порвал с Ордой и отказался платить ханам дань. Он же добился успеха в деле, которое назовут “собиранием русских земель”, – завоевал Новгородскую республику, великое княжество Тверское и т. д. (оставив сыну присоединить только Псков и Рязань). Иван претендовал и на те земли Руси, где “ига” давно уже не было, в том числе современные украинские. В конце XV века между Московским и Литовским государствами начинается затяжная война за наследие Киевской Руси. Иван действовал активно, и в начале следующего столетия противнику пришлось уступить ему Смоленскую и Черниговскую земли. Московское государство впервые установило свою власть над частью нынешней территории Украины.

Несколько десятилетий Великое княжество Литовское удерживало восточную границу на месте, но при Иване Грозном наступление возобновилось. Волевой, харизматичный, жестокий и явно неуравновешенный царь, который сам немало повредил своей державе, в 1558 году напал на Ливонскую конфедерацию – государство в Прибалтике, куда входили территории современных Латвии и Эстонии. Ливонская война шла четверть века, до 1583 года. Участие в ней приняли также Литва, Швеция, Дания, а затем и Польша. В 1563 году московское войско вторглось в великое княжество, овладело Полоцком, разорило Витебск, Шклов и Оршу. Военные поражения вынудили литовских бояр встать на путь объединения в одно государство с Польшей.

В декабре 1568 года Сигизмунд Август, польский король и великий князь литовский, созвал в Люблине два сейма – по одному на каждое государство, которым правил. Он рассчитывал, что послы сумеют договориться, на каких условиях образовать союз. Начало внушило ему оптимизм: постановили вместе избирать монарха и вместе собирать сейм, оставив при этом Литве широкую автономию. Но поляки потребовали вернуть королю земли, которыми пользовались в великом княжестве магнаты. Те не уступали, а потом собрали вещи и уехали из Люблина с большой помпой. И просчитались. Без них польский сейм взялся с благословения Сигизмунда штамповать законы, согласно которым королевству переходила одна литовская земля за другой.

Литовская знать опасалась, что земли у нее отнимет русский царь, – но беда пришла, откуда не ждали. Рейдерский захват надо было остановить, поэтому незадачливые послы вернулись в Люблин и заключили соглашение на тех условиях, что диктовали им поляки. Впрочем, от аннексии земель Польшей это их не уберегло. В марте 1569 года королевство присвоило Подляшское воеводство, на стыке польской, украинской и белорусской этнических границ. В мае та же судьба постигла Волынь, а 6 июня, за день до возобновления переговоров двух делегаций, Польша забрала воеводства Брацлавское (восточное Подолье) и Киевское. Аристократия великого княжества должна была смириться с этим – отказ от объединения с Польшей сулил им еще худшие несчастья. Ян Матейко, прославленный польский художник XIX века, ярко изобразил Люблинский сейм, избрав для одной из центральных фигур главного противника унии – Николая Радзивилла. Тот стоит перед королем на коленях, но в руке его обнаженный меч, опущенный острием на пол.

Таким образом возникла Речь Посполитая – единое государство с единым парламентом и королем, которого выбирала вся шляхта. Права польской распространили на шляхту Великого княжества Литовского. Оно сохранило свои учреждения, скарб (казну), судебную систему и армию. Новое государство, известное в историографии под именем Речи Посполитой обоих народов, стало квазифедерацией, в которой доминировала Польша – благодаря унии королевство значительно увеличилось и окрепло. Три юго-восточных, украинских, воеводства вошли в него не единым целым, а поодиночке, однако с сохранением права пользоваться в судах и администрации привычным книжным языком, свободно исповедовать православие.

На сейме в Люблине украинские воеводства представлял тот же слой общества, что и земли к северу от Украины, – князья и бояре. Однако, в отличие от литовской и белорусской аристократии, что не покинула пределов великого княжества, депутаты от Волыни, Брацлавщины и Киевщины желали перехода в состав Польши. При этом они просили гарантий сохранения религии, языка и законов своих предков. Почему элита украинских воеводств, особенно княжеские роды, пошли на такую сделку? Вопрос далеко не праздный, ведь установленный в 1569 году внутренний рубеж станет основой для тех административных границ, что в двадцатом веке превратятся в межгосударственные, украинско-белорусские.

Присоединились ли украинские воеводства к Польше, поскольку идентичность и образ жизни отличали их от современных белорусских земель, или наоборот, Люблинская уния стала отправной точкой для разделения украинцев и белорусов? У нас нет оснований предполагать, что в середине XVI столетия эти народы говорили на совершенно разных языках. В наши дни в Полесье можно услышать переходные между украинским и белорусским диалекты – должно быть, они звучали там и в те времена. Поэтому одного только лингвистического критерия для проведения границы недостаточно. Тем не менее аннексии по итогам Люблинской унии подчеркнули, видимо, те различия, что наметились уже давно, – очертания воеводств в общих чертах совпадают с древнерусскими княжествами предыдущих эпох. Развитие Киевской земли, Волыни и Галичины с одной стороны и Полоцкого княжества с другой далеко не всегда шло одинаково. В отличие от защищенной лесами и болотами Белоруссии, историю украинских пределов великого княжества всегда определял степной фронтир со своими уникальными проблемами.

В отличие от северной знати, князьям и боярам этих территорий было немного проку от самостоятельности Литвы, которой не хватало сил для обороны от растущей крымской и ногайской угрозы. Польское королевство приходило на выручку во время войн с Россией, но беспрестанные пограничные стычки с татарами за пределами Галичины его заботили мало. Передача окраинных воеводств в состав Польши могла изменить баланс сил в степи. Так или иначе, местная элита сделала выбор в пользу королевства – и едва ли пожалела об этом (источники не позволяют нам предполагать обратное). После 1569 года волынские княжеские роды не только сохранили свои владения, но и значительно их увеличили.

Исход Люблинской унии определил голос Василия-Константина Острожского, самого богатого и влиятельного волынского князя. Он поддержал Сигизмунда, а тот оставил ему должности старосты владимирского и воеводы киевского. Острожский приобретал новые земли, и к концу XVI века его личная империя насчитывала 40 замков, тысячу городов и местечек, 13 тысяч сел и хуторов. В начале следующего века сын Константина Януш имел столько золота и серебра, что их хватило бы на все государственные расходы в течение двух лет. Острожский мог выставить до 20 тысяч пешего и конного войска – вдесятеро больше, чем держал у границ монарх. Константин за свою долгую жизнь успел побыть претендентом на трон сначала Речи Посполитой, затем Московского царства. Шляхте, зависимой от князя в том числе и материально, приходилось мириться с ролью его клиентелы. Таким образом Острожские превращали в марионеток многочисленных депутатов сейма и сеймиков. Некоронованного правителя Руси побаивались не только соседи – ему не отважились бы бросить вызов ни монарх, ни парламент. Сейм запрещал князьям выставлять в военное время частные армии, но бесконечные татарские набеги на степном фронтире вынуждали принимать помощь от Константина. Государству просто не хватало солдат.

Острожские возглавили ряд вельмож, которые преумножили свои и без того огромные богатства после 1569 года, но в затылок этому семейству дышали другие. Крепко стояли на ногах Вишневецкие. Князь Михаил, чьи земли на Волыни казались малы по сравнению с империей Острожских, стал одним из пионеров освоения Левобережной Украины. Просторы к востоку от Днепра почти обезлюдели после монгольского нашествия и долгое время были под контролем ногайцев и крымских татар. Теперь же Вишневецкие руководили заселением лесостепи – закладывали села, укрепленные города и монастыри. Вскоре на Левобережье у них образовалась держава едва ли меньше той, которой владели Острожские на Волыни. Латифундии двух этих княжеских родов далеко превосходили имения всех остальных магнатов.

Перемены, что произошли на юго-востоке Речи Посполитой после 1569 года, облегчали князьям-первопроходцам освоение пограничья. В Польше сформировали небольшую, но подвижную “кварцяную” регулярную армию, которую содержали на четвертую часть доходов (“кварту”) с коронных земель, – это помогало успешнее отбивать набеги кочевников и распахивать пустоши. Другим мощным стимулом такой колонизации стала торговля через порты Балтийского моря. Растущий спрос на хлеб на рынках Северной Европы дал Украине шанс попробовать себя в роли житницы континента. Украинское зерно впервые с античных времен стало экспортным товаром. Земледельцы тысячами переезжали на восток – к еще недавно пустынным берегам Днепра, где не укоренилось крепостное право. Латифундисты украинского степного фронтира приглашали крестьян в слободы – поселения, освобожденные на долгое время от барщины и оброка. Слобожанину требовалось только завести хозяйство и богатеть.

Массовая миграция на восток открыла новые перспективы, материальные и духовные, и для еврейства Речи Посполитой. По осторожным оценкам, за сто лет, считая от середины XVI века, число евреев на Украине выросло с 4 до 50 с лишним тысяч, то есть более чем в двенадцать раз. Переселенцы создавали новые общины, воздвигали синагоги, открывали хедеры. Новые возможности, однако, подразумевали новые риски – евреи заняли нишу между двумя сословиями с враждебными интересами: крестьянами и аристократией. Вначале и те и другие исповедовали православие, но к середине XVII века в рядах знати многие перешли в католичество. К тому же на Украину перебралось и немало польской шляхты. Таким образом, иудеи очутились между католическим молотом и православной наковальней, между алчными господами и обиженными рабами. Ничем хорошим это кончиться не могло.

Сигизмунд Август надеялся, что Люблинская уния поможет ему обуздать упрямых аристократов. И просчитался – благодаря унии положение Острожских и других князей только укрепилось. Но их заботило не одно лишь накопление земель и богатств. После ухода с исторической сцены Галицко-Волынского государства Константин и его современники впервые стали покровителями книжности и культуры. Такой ренессанс наблюдался по обе стороны новой польско-литовской границы. Питало его не только честолюбие вельмож, но и межконфессиональные конфликты той эпохи.

В Литве деятельность князей Радзивиллов служила образцовым примером того, как тесно связаны политика, религия и культура. Главный противник унии 1569 года – Николай по прозвищу Рыжий – возглавил кальвинистов Речи Посполитой и основал школу для юных единоверцев. Его двоюродный брат, Николай Черный, оплатил издание первого перевода Библии на польский без купюр – в Бресте, на стыке этнически белорусских и украинских земель. В 70-х годах XVI столетия Константин Острожский занялся книгоизданием в своей волынской столице – Остроге. Он собрал там группу ученых, которые исправили перевод Священного Писания путем сравнения греческих и церковнославянских текстов. Благодаря им вышла из печати самая авторитетная в православной среде церковнославянская Библия. Проект приобрел международный размах. Среди филологов были выходцы не только из Речи Посполитой, но также и из Греции, а редакции библейских текстов, над которыми они работали, происходили в том числе из Новгорода и Рима. Острожская библия вышла в 1581 году тиражом около полутора тысяч экземпляров. До наших дней дошло менее четырехсот – один из них хранится в библиотеке Хоутона при Гарвардском университете.

Полный церковнославянский текст Библии впервые напечатали в Остроге, а не Москве или Константинополе, что показывает, какое важное место Украина заняла в православном мире. Князь на этом, впрочем, не остановился. Издание печатных книг продолжалось как на церковнославянском языке, так и на более понятной светской элите простой мове (староукраинском). Константин следовал примеру Радзивиллов – обеспечил доступ к образованию православной молодежи и таким образом нашел своим ученым еще одно занятие. По некоторым свидетельствам, честолюбивый князь мечтал даже о переносе кафедры вселенского патриарха из Царьграда в Острог. Из этого ничего не вышло, но в конце XVI века Острог успешно претендовал на звание православной культурной столицы.

Константин, некоронованный правитель Руси, желал найти исторические и богословские обоснования своего первенства. Введение к Острожской библии, произведения ученых, которые трудились под его опекой, изображают князя-просветителя наследником равноапостольного Владимира и Ярослава Мудрого. Один из тех, кто работал над изданием, восхваляет мецената: “Владимер бо свой народ крещением просвѣтил, Константин же богоразумия Писанием освѣтил”. И далее: “Ерослав зиданием церковным Киев и Чернигов украси, Константин же едину съборную церковь Писанием възвыси”. Известный теолог Герасим Смотрицкий – скорее всего, именно ему принадлежат строки выше – происходил из “польской Руси”, то есть Галичины либо западного Подолья. Там шляхтич-русин, да и мещанин тоже, мог отведать плодов Возрождения, получив солидное образование, намного раньше, чем его собрат в Великом княжестве Литовском.

Константин собирал в Остроге интеллектуалов из разных стран. Нашлось там место – причем далеко не последнее – и чистокровным полякам. Дифирамбы князю от лица польской шляхты не отличаются ревностной защитой православия, зато щедры на доказательства силы и мудрости полусуверенного властелина. Если православные книжники изображали его достойным потомком Владимира и Ярослава, католики приравнивали его к Даниилу Романовичу – известнейшему в истории его родной Волыни государю – и доказывали, что князь от него и происходит. Поляки на службе у этого славного рода, а также князей Заславских, связанных с Острожскими матримониальными узами, помещали его во главе пространства, пределы которого не совпадали ни с канонической территорией православной церкви, ни с Литовской Русью до унии. Это была “польская Русь” – православные земли Короны после унии. Накладывая на карту Киевской Руси карту Речи Посполитой с новой внутренней границей между Короной и Литвой, эти панегиристы наметили новое историко-политическое образование – будущую колыбель современной украинской нации.

И это новшество не ограничилось миром изящной словесности. Перемены 1569 года на просторах польско-литовского государства затронули и картографию как таковую. В 90-х годах XVI столетия Томаш Маковский составил карту под названием “Великое княжество Литовское и прочие смежные с ним страны”, где была показана новая граница между Короной и Литвой – почти та же, что разделяет теперь Украину и Белоруссию. Нашлось там место и украинским землям, и Днепру (см. карту “Речь Посполитая в XVI–XVIII вв.”). Исследователи полагают, что материалы для южной части этой карты предоставил Константин Острожский. Влиянием князя или его приближенных объясняют и то, что на карту попало привычное для местных жителей название – “Украина”. Так обозначали территорию на юг от великого княжества, а именно правобережье Днепра от Киева до Канева и устья реки Рось. За Росью, согласно карте, лежали campi deserti citra Boristenem (“безлюдные степи на ближнем берегу Борисфена”). Таким образом, Украиной именовали немалую часть степного фронтира Речи Посполитой. Колонизация региона, судя по всему, шла семимильными шагами – многие замки и поселения на более ранних картах отсутствуют. Украина имела два альтернативных названия: Низ и Volynia Ulterior (“дальняя”, или “внешняя”, Волынь). Второе подчеркивало тесную связь между новоприобретенной землей и вотчиной Острожских – Ближней Волынью.

Перемены по итогам Люблинской унии открыли золотую жилу прежде всего для православных князей. Ни рычагов влияния, ни престижа у них меньше не стало – напротив, им покорилось новое пространство. Когда интеллектуалы из княжеской свиты принялись наполнять это пространство смыслами, чтобы обосновать амбиции своих патронов, они искали прецеденты в минувшем – в деяниях Владимира Великого, Ярослава Мудрого и Даниила Галицкого. Но какую бы пыль веков они ни поднимали, в результате их трудов возникло нечто новое – то, чему суждено будет стать современной Украиной. Это слово, впервые употребленное в летописи под 1187 годом, приобрело новую популярность в XVI веке, в разгар княжеской колонизации, обозначая именно колонизированный степной фронтир. На все новое пространство, созданное в 1569 году в Люблине, название “Украина” распространится при этом далеко не сразу.

В течение XV и XVI столетий в украинских степях происходят тектонические сдвиги с точки зрения политики, экономики и культуры. Впервые со времен Киевской Руси фронтир – линия размежевания между земледельцами и кочевниками – не отступает к болотам бассейна Припяти и Карпатским горам, а движется на юго-восток. Исследования лингвистов показывают, что в ту эпоху две главные группы диалектов украинского языка, полесская и карпато-волынская, двинулись в том же направлении, перемешались и образовали третью, что в наши дни простирается от Житомира и Киева через Донбасс вплоть до Краснодара и Ставрополя на территории России. Смешение диалектов отражает миграцию этнических групп.

Причины такого преображения таились в самих степях. Междоусобицы, охватившие Золотую Орду в середине XIV века, столетие спустя привели к ее распаду. Преемниками Орды стали Крымское, Казанское, Астраханское ханства и другие образования. Никому из них не было под силу восстановить былое могущество Улуса Джучи. Крым отделился от Орды в 1449 году, первым самостоятельным ханом стал Хаджи-Гирей, чингисид. Династия Гиреев продержится в Крыму до конца XVIII века, но вот независимость им сохранить не удастся. К 1478 году Крым станет вассалом Османской империи. Эта великая мусульманская держава во главе с турками-османами в XIV–XV веках заменила Византию в роли властелина Восточного Средиземноморья и Черного моря. В 1453 году османы захватили Константинополь и перенесли туда столицу, дав городу новое имя: Стамбул. Несколько позже они овладели южным берегом Крыма, где их цитаделью стала портовая Кафа (нынешняя Феодосия). Гиреи правили к северу от Крымского горного хребта. Подчинялись им и кочевники-ногайцы в степях на юге современной Украины.

Крым привлекал Турцию с разных сторон, в том числе коммерческой. Особый интерес представляла работорговля. Она всегда занимала видное место в экономике Восточной Европы, но теперь затмила все прочее. Законы Османской империи позволяли обращать в рабство только неверных и давали стимулы к освобождению рабов. Поэтому товар на невольничьих рынках всегда шел нарасхват. Ногайцы и крымские татары почуяли конъюнктуру. В погоне за живым товаром они принялись терзать расположенные у Дикого поля окраины Речи Посполитой и Московского царства, проникая и вглубь их территории. Работорговля значительно повышала доходы скотоводов-ногайцев и крымских татар, которые вдобавок возделывали землю. Неурожаи, как правило, оборачивались учащением набегов на вышеназванные государства и увеличением потока невольников на юг.

Все маршруты, по которым татары выступали в походы на север, пересекали территорию нынешней Украины. Черный шлях и его ответвления шли между Днестром и Днепром к западному Подолью, Волыни и Галичине. Муравский шлях, также с несколькими ответвлениями, – через будущую Слободскую Украину (в частности, Харьковскую область) к Южной России. Спрос на зерно привел к тому, что Украина уже в XVI веке вошла в орбиту балтийской торговли, в средиземноморском же мире она, как объект татарских набегов, превратилась в невольную поставщицу ясыря (рабов). Украинцы преобладали среди населения лесостепи и колонизированного в первые десятилетия Речи Посполитой степного пограничья – они же стали главной жертвой нехватки бесплатных рабочих рук в османской экономике. На втором месте, с небольшим отрывом, оказались этнические русские.

Автор середины XVI века, известный нам как Михалон Литвин, посетил Крым и описал размах работорговли словами, услышанными на Перекопе: “Один иудей там в Таврике, у тех единственных врат ее, стоящий во главе таможни, видя, что туда постоянно ввозится бесчисленное множество пленных людей наших, спрашивал у нас, все так же ли наши земли изобилуют людьми или нет и откуда здесь такое множество смертных”[19]. Число украинцев и русских, угнанных в Крым за XVI и XVII столетия, оценивают по-разному: от полутора до трех миллионов. Выше всего ценили детей и подростков. Вообще, новых рабов ждала разная участь. Мужчин обычно посылали на галеры (по-гречески “каторги”) османского флота либо на поля, женщины становились домашней прислугой. Кое-кому, можно сказать, везло. Одаренные молодые люди время от времени делали карьеру – но чаще всего в качестве евнухов. Красавицы могли очутиться в гареме того или иного сановника и даже самого падишаха.

Украинская девушка, известная нам под именем Роксоланы, стала женой Сулеймана Великолепного – могущественнейшего султана, который правил с 1520 по 1566 годы. Ему наследовал сын от их брака – Селим II. Роксолана получила в гареме имя Хюррем-Султан и, как предписывает ислам, опекала сирых и голодных. Под ее покровительством были воздвигнуты изумительные образцы османской архитектуры, например названные ее турецким именем общественные бани возле Айя-Софии в Стамбуле. Над ними работал Мимар Синан, едва ли не самый талантливый из османских зодчих. С начала позапрошлого века Роксолана служит героиней многих книг и телефильмов – как на старой родине, так и на новой. Ее жизнь, конечно же, была редким исключением, никак не правилом.

Нападения татар и увод миллионов людей в рабство надолго травмировали украинскую историческую память. Участь пленных стала сюжетом многочисленных дум – эпических песен, чьи авторы оплакивали невольников, рассказывали о попытках бежать из Крыма, славили тех, кто отбивал ясырь по пути к Перекопу или в Крыму. Таких народных героев называли казаками. Они бились с татарами в степи, совершали морские набеги на турецкие берега и иногда действительно освобождали из рабства единоверцев.

Кем же были казаки? Ответ зависит от исторического периода, о котором идет речь. Без сомнения, появились они в среде тюрков-кочевников. Слово “казак” – тюркского происхождения и может означать дозорного, разбойника или просто свободного человека. Первые казаки были всем этим сразу. Они собирались в ватаги и рыскали по степи, за пределами постоянных или временных поселений тех народов, из которых происходили. Кормились они рыбной ловлей, охотой и разбоем. По степи проходило немало торговых путей, и купцы, что не заботились о достаточной охране для своих караванов, рисковали стать добычей казаков. Вылазка казаков в украинскую степь не с юга или востока, а с севера – с заселенной окраины Великого княжества Литовского – в источниках впервые упоминается именно в связи с налетом на торговцев.

В 1492 году – когда Фердинанд Арагонский и Изабелла Кастильская велели изгнать евреев из своих королевств, а Христофор Колумб высадился на острове в Вест-Индии и дал тому имя Сан-Сальвадор – казаки заявили о себе на Украине. Согласно жалобе, высланной крымским ханом великому князю Александру, подданные Литвы из Киева и Черкасс захватили и ограбили татарский корабль в низовьях Днестра. Александр в ответном письме не доказывал, что те явились из какой-то другой страны, не придумывал им оправдания. Он уверил Менгли-Гирея, что велел “украинным” (пограничным) чинам расследовать это дело. При поимке разбойников следовало казнить, имущество же их – видимо, включая награбленное – передать представителю хана.

Если даже слуги великого князя выполнили его приказ, на становлении казачества это никак не отразилось. На следующий год Менгли-Гирей обвинил казаков из Черкасс в нападении на посла Ивана III. В 1499 году казаки “гуляли” у побережья Черного моря, в окрестностях Очакова. Хан подумывал о том, чтобы протянуть цепь от этого города через Днепровский лиман – чтобы закрыть казакам выход в море. У нас нет оснований думать, что его намерение, будь оно даже воплощено в жизнь, сколько-нибудь помешало казацким рейдам. Немного проку было и от жалоб из Крыма литовскому государю.

Воеводы и старосты южных пределов великого княжества одной рукой пытались удержать казаков от набегов на мусульман, другой – использовать их же для защиты границ. В 1553 году Сигизмунд Август велел князю Михаилу Вишневецкому, черкасскому и каневскому старосте, соорудить крепость за порогами Днепра, чтобы блокировать казацкие экспедиции во владения Османской империи. Тот исполнил приказ монарха с помощью собственных казаков. Неудивительно, что хан в таком предприятии увидел подготовку к нападению на Крым. Четыре года спустя высланное Девлет-Гиреем войско изгнало Вишневецкого из аванпоста на Хортице. Зато в народной традиции князь превратился в героя и первого казацкого гетмана (титул командующих армиями Речи Посполитой) и неукротимого борца с турками и татарами.

К середине XVI века земли южнее Киева изобиловали новыми поселениями. Михалон Литвин не скрывал восторга: “Счастливая и обильная Киевщина богата и людьми, ибо на Борисфене и на других впадающих в него реках есть немало многолюдных городов, много деревень”. Происхождение переселенцев он описывал так: “Одни скрываются от власти отца, или от рабства, или от службы, или от [наказания за] преступления, или от долгов, или от чего иного; других же привлекают к ней, особенно весной, более богатая нажива и более обильные места. И испытав радости в ее крепостях, они оттуда уже никогда не возвращаются”. Автор уверял, что казаки зарабатывают на пропитание не только рыболовством и охотой, но и грабежом. “Киевские хаты, изобилуя плодами и фруктами, медом, мясом и рыбой, но грязные, полнятся драгоценными шелками, каменьями, соболями и другими мехами, пряностями”. В этой земле он видел “шелк дешевле, чем в Вильне лен, а перец дешевле соли”. Купцы экспортировали пряности и предметы роскоши из Османской империи в Польшу, Литву и Россию.

Если первые украинские казаки были жителями городов у Днепра и его притоков, к концу XVI столетия их ряды пополнило множество земледельцев. Приток крестьян-русинов снял вопрос о политической, этнической и религиозной идентичности раннего казачества – татары ли это (ногайцы или кто-то еще), подданные короля и великого князя или продукт полиэтничного плавильного котла, где нашлось бы место кому угодно. Теперь это были преимущественно украинцы, что происходили главным образом из княжеских и прочих латифундий, а в казаки ушли, чтобы избежать “второго издания крепостного права”, как называют это явление историки. Выше, в 7-й главе, уже приведены мотивы, по которым магнаты и шляхта привлекали переселенцев на недавно освоенные земли вдоль фронтира. Беспрерывную угрозу татарских набегов должны были уравновесить длительные отсрочки на уплату податей. Когда время их истекало, многие крестьяне, не желая превращаться в крепостных, уходили дальше в степь. Довольно часто они вливались в казачество, заражая его социальным радикализмом.

Заселение Украины – степного пограничья, как показано на вышеупомянутой карте Томаша Маковского, – стало общим делом князей с “ближней” и казаков с “дальней” Волыни. В 1559 году Константина Острожского назначили киевским воеводой, так сказать, вице-королем огромных пространств на обоих берегах Днепра. Его власть распространялась на Канев и Черкассы – и на тамошних казаков, которые одновременно помогали и мешали освоению степи своими рейдами на татар и турок. Благодаря Острожскому, казаков впервые стали привлекать на военную службу, не столько ради пополнения войска, сколько для того, чтобы хоть немного обуздать их и не дать обосноваться на землях за днепровскими порогами. В ходе Ливонской войны значительные силы пришлось сосредоточить на литовско-российских рубежах, и это подстегнуло в 70-х годах XVI века формирование казацких подразделений. Одно из них, принимавшее участие в Ливонской войне, насчитывало пять сотен воинов.

Реорганизация казаков из стражи на службе приграничных воевод и старост в отряды, командовать которыми доверили уже офицерам, открывает новую эпоху в истории казачества. Впервые появляется термин “реестровый казак” – в реестр (список) вносили тех, кого зачислили на военную службу. Это освобождало их от уплаты налогов и выводило из-под юрисдикции местных чиновников; полагалось им и жалованье. Охотников оказаться в реестре, понятное дело, хватало с избытком, но Корона вербовала лишь немногих казаков, а на оклад и привилегии те могли рассчитывать только до увольнения от службы. Тем не менее казаки, которых не брали в реестровые или же исключали оттуда во время очередного затишья, желали сохранить казачий статус, что приводило к нескончаемым тяжбам с приграничными властями. Учреждение реестра позволило государству разрешить одну проблему, но вскоре породило другую.

В 1590 году сейм Речи Посполитой постановил набрать в реестр тысячу казаков для защиты украинских земель от татар, а татар – от казацкого своеволия. Король издал соответствующую ординацию (устав), но толку от нее было немного. В 1591 году казаки поднимают свое первое восстание. До этого времени они “шарпали” подданных султана – Крымское ханство, Молдавское княжество (вассала Османской империи), побережье Черного моря. Теперь же эта лава выплеснулась в другую сторону. Взбунтовались казаки не против государства, а против своих патронов – князей с Волыни, главным образом Януша Острожского и его отца Константина. Януш был старостой Белой Церкви, укрепленного города на Южной Киевщине, где жило немало казаков. Константин же, киевский воевода, присматривал за сыном. Старый князь и княжич правили этой землей словно собственной. Из местной знати никто не посмел бы им перечить, несмотря даже на алчность вельмож, которые вынудили многих шляхтичей уступить им свои владения.

Но тут нашла коса на камень. Один из пострадавших от самоуправства Острожских, Криштоф Косинский, был казацким атаманом. Когда Януш, презрев королевское пожалование, выгнал этого шляхтича из его усадьбы, Косинский не стал тратить время на жалобы монарху – это ничего бы не дало, – а собрал казаков и напал на Белую Церковь. Частные армии Острожских и Александра Вишневецкого, еще одного волынского князя, за два года разбили повстанцев. Аристократы управились с мятежом и без помощи Речи Посполитой. По иронии судьбы, крестные отцы казацкой вольницы усмирили непокорных молодцов с помощью других казаков – тех, что были у них на службе. Из атаманов, что были на жалованьи у Острожских, особую известность приобрел Северин Наливайко. Он командовал надворными казаками, но после разгрома Косинского в 1593 году собрал рассеянных по степям Подолья повстанцев и увел их как можно дальше от владений старика Острожского.

Острожские манипулировали непокорными казаками, но с переменным успехом. Казаки сами выбирали себе командиров и подчинялись им в бою – когда же возвращались к мирной жизни, ничто не мешало им не только сбросить атамана, но и казнить, если его действия шли вразрез с их нуждами. Сверх того, внутри казачества возникли серьезные противоречия, которые не сводились к одному противостоянию реестровых и нереестровых. В реестр набирали казаков-землевладельцев, что жили в городах и селах между Киевом и Чигирином. Им открывались пути к привилегиям, положенным воинам короля. Но возникла и другая группа – запорожцы, где много было бывших крестьян. Их “штаб-квартира”, Сечь, располагалась намного ниже по Днепру, на одном из островов за порогами. Запорожцы были недосягаемы для королевских чиновников, чаще других дрались с татарами, а во время восстаний Сечь служила опорой всем недовольным, что бежали в степи.

Наливайко, которому Острожские, очевидно, поручили держать в узде казацкую голытьбу – главным образом беглых крестьян, вскоре нашел общий язык с недавними врагами, заключив с Запорожьем союз. В начале 1596 года когда-то лояльный князьям атаман повел казаков на восстание еще большего размаха, чем предыдущее. В тот период Украина несколько лет страдала от неурожаев, и множество голодных крестьян ушло в казаки. В этот раз магнатам не хватило собственных войск для победы, поэтому вызвали армию Короны во главе со Станиславом Жолкевским, польным гетманом. В мае 1596 года поляки окружили лагерь казаков на Левобережье, под Лубнами. Старые, городовые, казаки обратились против новых и выдали полякам Северина в обмен на амнистию. Вождя повстанцев казнили в Варшаве. Надворный сотник стал бунтарем, а затем мучеником за казачество и православие – в глазах позднейших летописцев и романтиков. Среди последних оказался и русский поэт Кондратий Рылеев, который так же сложил свою голову за участие в восстании декабря 1825 года.

В конце XVI века фактор казачества стали принимать в расчет стратеги не только Речи Посполитой и Османской империи, но и других европейских держав. В 1594 году на Сечь приехал Эрих Ляссота фон Штеблау с предложением от императора Рудольфа II помочь Священной Римской империи в борьбе против турок. В то же время и с поручением подобного рода на Украине побывал папский посланец Александар Комулович (Алессандро Комулео). Из этих посольств ничего в общем не вышло, зато нам остались письма Комуловича и дневник Ляссоты, где описано демократическое устройство Запорожья, – весьма ценные источники по раннему казачеству. Слава о казаках, уже известных в Вене и Риме, скоро дойдет и до Парижа с Лондоном. Для Москвы же они будут представлять нешуточную угрозу.

Украинские казаки, что в середине XVI столетия кормились и за счет жалованья из казны Ивана Грозного, в начале XVII века явились в Москву гостями уже незваными. Россия переживала тогда Смутное время – династический, политический и экономический кризис. В первые годы нового века страну поразил долгий и жестокий голод, отчасти вызванный тем, что теперь именуют Малым ледниковым периодом, – глобальным похолоданием, которое то усиливалось, то ослабевало с середины XIV до середины XIX века. Как раз в то время похолодало очень резко. Кризис ударил по России не вовремя – несколько лет назад вымерла московская ветвь Рюриковичей, и ряд аристократических семейств оспаривал права Годуновых на престол. Династические распри в 1613 году окончились избранием первого царя из новой династии – Михаила Романова. Но в промежутке несколько претендентов, в том числе самозванцы, что выдавали себя за Дмитрия, сына Ивана Грозного, устроили междоусобную войну и открыли дорогу в Россию авантюристам из Речи Посполитой.

В течение Смутного времени украинские казаки поддерживали двух самозванцев: Лжедмитрия I и Лжедмитрия II. До 10 тысяч пристало к польному гетману Жолкевскому, когда в 1610 году тот повел на Москву королевскую армию. Избрание на трон Романова не остановило украинских казаков. В 1618 году уже 20 тысяч приняли участие в походе и осаде Москвы войском Речи Посполитой. С их помощью война завершилась в том же году на невыгодных для России условиях. Польша получила Черниговскую землю, утраченную Великим княжеством Литовским столетием ранее. Вскоре, к середине XVII века, Черниговщина станет немаловажной частью казацкого мира. Впрочем, сечевики по своему обычаю и помогали польскому королю, и мешали. Речь Посполитая так и не добилась никакой поддержки от Османской империи – не в последнюю очередь из-за морских рейдов запорожцев.

В 1606 году они спустились на чайках (ладьях) по Днепру, вышли в море и напали на Варну, одну из твердынь Османской империи на Балканском полуострове. В 1614 году казаки разграбили Трабзон на юго-восточном побережье Черного моря, а через год проникли в Золотой Рог и разорили пригороды Константинополя, словно подражая руси 860 года. Но если норманны с империей еще и торговали, запорожцы не слишком отличались от пиратов, терзавших берега не только Средиземного, но уже и Карибского моря. Казаки грабили турок, мстили за обиды, а согласно украинским думам, еще и спасали измученных рабов. В 1616 году казацкая экспедиция завершилась взятием главного невольничьего рынка на Черном море – Кафы – и освобождением всех пленников.

Беспрестанные налеты казаков на прибрежные районы Османской империи, что пребывала в зените могущества, приводили в негодование советников и в изумление послов иноземных государств. Теперь различные христианские монархи стали учитывать запорожцев как силу, которую не мешало бы привлечь к союзу против турок. Французский посол Филипп де Арлэ, граф де Сези, писал в августе 1620 года Людовику XIII: “Казаки бывают каждый раз поблизости отсюда на Черном море, где они захватывают невероятную добычу, несмотря на свои слабые силы, и имеют такую славу, что нужны палочные удары, чтобы заставить турецких солдат выступить на войну против них на нескольких галерах, которые великий сеньор (султан. – С. П.) посылает туда с большим трудом”[20].

В то время как де Сези сообщал своему королю о неспособности Блистательной Порты закрыть казакам выход в Черное море, советники шестнадцатилетнего Османа II соображали, как вести войну на два фронта: против польской армии на суше (куда входили и отряды казаков на службе у магнатов) и запорожцев на море. Летом 1620 года турецкая армия вдоль Прута приблизилась к юго-восточному рубежу владений польского короля Сигизмунда III. В Стамбуле ему грозили неминуемой карой за попустительство описанным выше казацким набегам. На самом же деле Османская порта преследовала различные цели, прежде всего – не допустить, чтобы ее вассалов затянуло в орбиту Речи Посполитой, чье влияние в Восточной Европе заметно росло. Десятитысячная польская армия и турецкая, что, по некоторым оценкам, превышала ее вдвое, сошлись в битве в сентябре 1620 года возле Цецоры (на современной румыно-молдавской границе). После трехнедельных боев поляки потерпели сокрушительное поражение.

Других регулярных войск у Речи Посполитой не было. Королевский двор и всю страну охватила паника – все ждали турецкого вторжения. Османская империя же собрала громадное войско, до 120 тысяч солдат, во главе с самим падишахом. Уже в следующем, 1621 году турки прошли через Молдову к Днестру. Навстречу им вышла сорокатысячная армия, половину которой составили украинские казаки. Командовал ими Петр Конашевич-Сагайдачный, предводитель рейда на Кафу пятилетней давности и похода на Москву в 1618 году.

Битва на берегах Днестра, у крепости Хотин, шла целый месяц и не принесла ни одной стороне явной победы. Впрочем, такой результат в Польше встретили ликованием. Гетманам Ходкевичу и Сагайдачному удалось остановить турецкую махину на границе и заключить мирный договор без каких-либо территориальных потерь. Никто не сомневался, что, не приди казаки на помощь Короне, дело обернулось бы намного хуже. Впервые, хотя и ненадолго, казаки стали героями Речи Посполитой. Книги, что вышли тогда в свет, превозносили Сагайдачного, называя его одним из величайших польских витязей. Оценили его вклад в борьбу с османами и украинские историки. Памятник ему стоит теперь в Киеве на Подоле.

Пролитую под Хотином кровь казаки сумели конвертировать в успех на внутриполитической шахматной доске королевства. Главным их требованием было шляхетство для старши́ны (офицерства), если не всего войска. В 1622 году, когда Сагайдачный умер в Киеве от ран, полученных на поле битвы, преподаватель Киевской братской школы Кассиан Сакович написал на смерть гетмана стихи, вскоре напечатанные в Киево-Печерской лавре. Там он расхваливал казаков, представляя их наследниками древних князей, что в первые столетия истории Руси осаждали Царьград. Согласно автору, казаки вполне заслуживали добываемую мечом “золотую вольность”. Этим словосочетанием обозначали права и свободы польско-литовской шляхты. Сакович наставлял:

Признание рыцарского статуса казачества почти гарантировало бы ему нобилитацию – обращение в шляхту.

Но здесь казаков подстерегала неудача. В 1632 году они хотели прорваться на сейм, где избирали нового короля, – право отправлять туда депутатов было только у шляхты. Однако их поставили на место. Этому унижению предшествовало несколько проигранных битв. Разгромом кончилось восстание 1625 года, не принесло успеха и новое, через пять лет. У Хотина казаков насчитывалось 20 тысяч, однако после первого из двух восстаний реестр ограничили шестью тысячами, в 1630 году расширили – но только до восьми. Очередное восстание бушевало в 1637–1638 годах, и точку в нем снова поставила коронная армия. Вопрос православия, о защите которого твердили своенравные подданные короля-католика, отчасти утратил первоначальную остроту, когда власть пошла навстречу требованиям преследуемой церкви. Если в 1630 году часть духовенства бунтовщиков поддержала, то уже в 1637–1638 православный клир остался к ним глух. Казаки заговорили о предательстве. Панегирики, что выходили в свет из типографии Лавры, уже не славили казацких гетманов. Теперь их героями стали православные вельможи, что усмиряли восстания.

Разгром последнего из них дал властям возможность установить долговременный мир. Фундамент под него подвели незамысловатый: воинам пожалуют определенный статус, в обмен те интегрируются в правовое и социальное пространство Речи Посполитой под началом новых командиров, назначенных монархом. Ординация 1638 года удовлетворила многие требования казацкой старшины. Казаки в ней признавались отдельным сословием, со своими правами, которые не утрачивали силу при увольнении с военной службы. Пожаловали им и право передавать такой статус по наследству, а с ним и земельные владения. Правительство намеревалось оградить новое сословие от притока людей из других слоев общества – главным образом мещан, которые жили бок о бок с казаками на степном фронтире.

Сверх того, реестр уменьшили до шести тысяч человек (норма 1625 года), а реестровых поставили под начало великого гетмана коронного, главнокомандующего польской армией. Должности казацкого комиссара и шести полковников заняли польские шляхтичи. Казаки в этом войске могли дослужиться самое большее до сотника. Полки должны были по очереди стоять гарнизоном на Сечи, в цитадели мятежных казаков у самой крымской границы. Чтобы положить конец морским рейдам запорожцев и поправить отношения с Турцией, отстроили заново Кодак – крепость у самого верхнего порога (возле нынешнего города Днепра). Впервые укрепления там возвели в 1635 году, но сечевики незамедлительно их сожгли. Руководить восстановлением Кодака назначили французского военного инженера по имени Гийом Левассёр де Боплан. Вскоре, в 1639 году, он составил первую (но не последнюю) карту Украины – степного пограничья Речи Посполитой, а именно Подольского, Брацлавского и Киевского воеводств. Благодаря кипучей деятельности Боплана, слово “Украина” уже во второй половине XVII столетия было знакомо всем европейским картографам.

После умиротворения казачества, когда недавних бунтарей, включая и запорожцев, как будто встроили в социальную иерархию Польши, а низовья Днепра надежно закрыли от их набегов, государство на десять лет погрузилось в “золотой покой”. Продолжалась колонизация фронтира, открывались возможности обогащения, прирастали земли магнатов и шляхты. На освоенные земли шел приток крестьян, там возникали новые латифундии и новые общины евреев, которые играли роль посредников. Довольно скоро выяснилось, что это затишье перед бурей. Назревало новое казацкое восстание невиданного прежде размаха.

За полтора века казачество заметно эволюционировало – от ватаг охотников и рыболовов, что искали пропитание в степях на юг от Киева, до колонизаторов степи; от стражников на службе у князей до бойцов самостоятельного войска, обративших на себя внимание Европы многочисленными подвигами; наконец, от беглецов и авантюристов до членов крепко спаянного ордена, который считал себя отдельным сословием и требовал от властей не только денег, но и признания высокого статуса. Речь Посполитая могла извлечь пользу как из отваги, так и хозяйственной активности казаков – но только в обмен на уступки. Последующие события показали, как трудно было им найти общий язык.

Одно из многих стереотипных представлений о современной Украине предполагает, что страна расколота на православный Восток и католический Запад. В бестселлере Сэмюела Хантингтона “Столкновение цивилизаций” опубликована карта, где разлом между западнохристианским и восточнохристианским мирами проходит по Украине. Западная Украина очутилась на католической стороне, остальная – на православной. Проблема с этой картой в том, что римокатоликов на якобы католическом западе Украины совсем немного. На Волыни и в Буковине преобладает православие, Галичина же и Закарпатье отличаются разнообразием конфессий. Католики среди верующих составляют там относительное, но не абсолютное большинство – и в любом случае стороннему наблюдателю нелегко отличить их церкви и службу от православных, поскольку почти все они придерживаются византийского обряда.

Впрочем, картографов нельзя судить слишком строго. В такой стране, как Украина, трудно, если вообще возможно, провести четкую границу. Это верно для зон смешения любых культур, но появление гибридной церкви, в чем-то романской, а в чем-то ромейской, особенно затрудняет анализ. В первые столетия ее именовали униатской, что отражает ее предназначение – союз (унию) двух ветвей христианства: православия и католицизма. Теперь же ее официальное название – украинская грекокатолическая церковь. “Греко-” указывает на византийский обряд. Это плод, без сомнения, самой удачной попытки заделать одну из тех трещин, что тысячу лет, если не дольше, портят фасад христианства. Эта церковь образовалась в конце XVI века – в эпоху, когда западные политические и религиозные идеи проникали на восток и укоренялись в традиционно православных странах. Как правило, это побуждало туземные общества к сопротивлению и выработке собственных взглядов. В украинском православии хорошо умели и приспособиться под западные влияния, и противостоять им. Брошенный Западом вызов послужил причиной существенного преобразования украинской культурной среды в первой половине XVII века.

Прозападная тенденция резко набрала силу в Киевской митрополии в начале 90-х годов XVI столетия в ответ на кризис, поразивший православие Речи Посполитой. Церкви принадлежали обширные земли, поэтому светская знать неутомимо пристраивала своих детей архиереями и архимандритами. Такие люди, само собой, редко думали о Боге, зато грезили церковными богатствами. Глав епархий и крупных монастырей назначал король, и расположение самых влиятельных мирян для них значило очень много, а монашеские обеты – настолько мало, что они даже не принимали пострига. Православные священники получали лишь начальное образование, как и добрая половина епископов. А тем, кто хотел учиться дальше, просто некуда было пойти. Тем временем сыновей православных аристократов начали принимать в протестантские и католические школы. Особенно успешны в этом были иезуиты. В 1579 году их коллегия в Вильне стала академией (университетом). Пятью годами раньше открыли первую коллегию на Руси – в Ярославе (у западных рубежей Галичины, теперь в Польше).

Коррупция в Киевской митрополии была похожа на ту, что наблюдалась в Западной Европе перед Реформацией и самоочищением католической церкви. В общем-то, верхи могли, а низы хотели, но часть православной элиты не желала больше с этим мириться. Католики Речи Посполитой деятельно модернизировались, иезуитское образование открывало перед ними новые перспективы. Закоснелая православная церковь рано или поздно должна была пасть их жертвой. Издательские и просветительские начинания кружка эрудитов при князе Константине Острожском стали первой реакцией на такой вызов. Не меньше пеклись о будущем церкви и члены православных братств – объединений купцов и ремесленников из числа горожан-русинов. Самым богатым и влиятельным стало Львовское братство, которое подвергло сомнению авторитет галицко-львовского епископа. Львовяне считали поведение владыки Гедеона далеко не безупречным – а это усложняло их противостояние католической экспансии. В 1586 году братство получило от антиохийского патриарха Иоакима широкие права (подтвержденные затем патриархом константинопольским), что давали ему независимость от епископа. Вскоре братчики открыли за свой счет школу и типографию.

Конец ознакомительного фрагмента.