Глава четвертая
Старые вещи
– Зачем тебе это надо, Каргин? – спросила Надя через месяц после их встречи на Бережковской набережной возле офиса «Главодежды».
Вторая половина осени в том году была медленная и теплая. В октябре мужчины ходили в рубашках, а женщины в легких платьях.
Дело было вечером под конец рабочего дня.
По Москве-реке плыли белые ресторанные и прогулочные теплоходы. По небу красным колесом катилось закатное солнце.
Надя зашла к нему в кабинет по какому-то делу. Без дела она не заходила.
Каргин размышлял в тот момент над неточностью названия поэмы Маяковского «Облако в штанах». Облако никак в штанах не смотрелось, а если и смотрелось, то не эстетично, как выпирающий (у Хрущева был такой) живот.
В предложенной Маяковским образной конструкции присутствовала несовместимость материалов – плотных штанов и бесплотного облака.
Вот солнце, думал Каргин, совсем другое дело.
В тот момент оно как раз вставило лучи, как ноги, в штанины двух вертикальных перистых облаков. Одна штанина, правда, оказалась короче другой. Каргин тут же вспомнил, что солнце (не суть важно в перистых перекрученных штанах или в огненном неглиже) приходило к поэту на дачу, после чего тот укрепился в решении «светить – и никаких гвоздей!».
Маяковский был гением.
Каргин был никем, средней руки чиновником с раздвоенным сознанием, однако он тоже вознамерился светить.
– Видишь ли, я… – он осторожно взял за руку, доверительно заглянул Наде в глаза, – работаю над конституцией… личности. Что-то вроде основного закона человека.
– И в чем он? – Надина рука никак не отозвалась на дружеское прикосновение.
Иногда Каргину казалось, что в мире не осталось вещей, способных удивить Надю. Или она верила всему, что слышала, принимала все за чистую монету. Или же не верила никому и ничему, принимала все за грязную монету. Но было, возможно, и третье объяснение: Надя существовала отдельно как от правды, так и ото лжи, так сказать, по ту сторону монетаризма. Происходящее ее не интересовало, а потому и не могло удивить.
– Надеюсь, не в том, что человек – это звучит гордо? – спросила Надя.
– В неотъемлемом праве человека предпринимать действия, направленные на изменение окружающей действительности с целью ее исправления! – как с листа отчеканил Каргин, хотя еще мгновение назад понятия не имел об основном законе человека. Он знал, кому и чему собирается светить, но пока не знал, где взять гвозди, чтобы приколотить лампу. Может, не надо их искать, малодушно подумал Каргин, как бы меня самого не приколотили этими гвоздями…
– Зачем человеку предпринимать такие действия? – поинтересовалась Надя.
– Чтобы сделать действительность лучше, чище, честнее, справедливее… – Закон стремительно, как мумия из фантастического фильма, обрастал словесной плотью. – Мне продолжать или достаточно этих определений? – недовольно посмотрел на Надю Каргин.
Если опция «удивление» у нее перманентно находилась в положении «выкл.», то опция «тупизм» довольно часто пребывала в положении «вкл.». Хотя иногда Каргину казалось, что под показным Надиным «тупизмом» маскируется иная – универсальная – опция, претендующая на управление всей программой. Каргину это не нравилось. Он считал, что программой исправления действительности должен управлять он – автор основного закона человека.
– Для кого сделать? – продолжила Надя игру в «тупизм».
– Для всех, – коротко и тупо ответил Каргин. Он решил бить Надю ее же оружием.
– Для всех невозможно, – пожала плечами Надя.
– Это почему? – надменно поинтересовался Каргин.
– Один не может решать за всех, – ответила Надя. – Как ты можешь знать, что нужно всем?
– Иисус Христос знал, – возразил Каргин, мысленно прося у Господа прощения за суесловие и гордыню. – И смог.
– У него не получилось, – тихо, но твердо, без малейших сомнений в голосе констатировала Надя.
«Получилось», – подумал Каргин, хоть и с издержками в виде… гвоздей.
– Дело не в том, получилось или нет… – Он выдержал долгую паузу, но, похоже, судьба Родины не сильно беспокоила Надю.
Она спокойно, как если бы они говорили о погоде и разговор был завершен, расположилась за приставным столиком. Разложила на нем служебные бумаги на бланках и с печатями. Некоторые имели помятый вид, из чего следовало, что они пришли по почте.
Каргин нахмурился. Он был уверен, что тот, кто прибегает в общении с ним к услугам почты России, не уважает его или – в его лице – учреждение, которые он представляет, в данном случае министерство и «Главодежду». Письма, отправленные из Дома правительства на Краснопресненской набережной в «Главодежду» на Бережковской набережной, преодолевали расстояние в четыре троллейбусных остановки за две недели.
– Дело не в том, получилось или нет, – недовольно повторил Каргин. – Дело в том, что получилось только так, как могло получиться. Неотменимо! – вбил пафосное слово, как гвоздь (опять!), хотя пока было не очень понятно, куда и зачем. Глядя на невозмутимо перебирающую бумаги Надю, он не мог отделаться от ощущения, что вбил гвоздь в… облако. Ну и ладно, посмотрел на Надю Каргин, зато это облако не в штанах…
Конец ознакомительного фрагмента.