Глава десятая
Вильно. 1944 год, август
Конин шел по галерее второго яруса. Было гулко и пустынно. Он осмотрелся, заглянул на лестницу пожарного выхода. Поста охранения там не обнаружил.
– Тоже мне, спецы. Нигде. Никого, – прошептал Конин.
Он решил повернуть назад, когда, подсветив фонариком пол, заметил, как луч выхватил из мрака пятно. В двух шагах от первого он обнаружил второе пятно. У самого входа в ложу – третье.
Конин откинул портьеру, вошел в ложу.
Свет карманного фонаря заскользил по телам мертвых автоматчиков.
Конин попытался нащупать пульс у каждого – никаких признаков жизни.
– Музыканты! – раздался откуда-то со стороны слабый голос.
Конин шагнул на голос, направив туда же свет фонаря.
У стены сидел, держась за бок лейтенант Шилов. Половина его щегольской гимнастерки была залита кровью, которая сочилась сквозь пальцы.
– Помоги встать! – прошептал лейтенант. – Уйдут, гады!
Конин сорвал обертку индивидуального пакета.
– Не уйдут. Догоним. А тебя, лейтенант, для начала тебя перевязать надо. Кровью изойдешь.
«Музыканты» подошли к двери, на которой была прибита табличка с цифрой семь. Роли каждого из них были распределены заранее. Рябой прошел через всю ложу. Отодвинул портьеру и внимательно посмотрел на сцену, в зал. Кивнул своему сообщнику, замершему у входа с футляром для тромбона в руках.
«Тромбонист» подошел к столу, положил на него футляр. Щелкнули замки. В слабом свете блеснул вороненый ствол снайперской винтовки. Умелые руки зарядили оружие. Установили его на специальное приспособление вроде треноги.
– Все готово, Циклоп, – тихо сказал «тромбонист» рябому.
Тот сел за стол, приложился к винтовке.
Черные крест-накрест линии прицела медленно прощупывали одну за другой ложи бельэтажа. Наконец в прицеле появилась ложа командарма Демидова. За сеткой прицельной шкалы замелькали лица летчика с золотой саблей и орденом на груди, упитанного здоровяка в круглых очках… И наконец – волевой профиль седоватого человека, на плечах которого горели темным золотом генеральские погоны.
– Отлично. Пора уходить, – сказал Циклоп и встал от стола.
Диверсанты покинули ложу, оставив на треноге готовую к выстрелу винтовку.
Навести полный порядок в городе за два часа, которые отвел генерал Демидов коменданту города, конечно, было невозможно. Но комендант хорошо знал по собственному опыту, если он не вывернется наизнанку за эти отведенные ему командармом сто двадцать минут, то выворачивать его шкуру будет очень скоро кто-то другой.
Прибыв в комендатуру, полковник Зайченко вызвал к себе начпрода. После стремительного подсчета внутренних резервов Зайченко и начпрод решили, что приказ командарма в принципе выполнить будет можно. Если приказать войсковым пекарням, работавшим в городе, два дня изготавливать продукцию исключительно для мирного населения.
Такой приказ и был немедленно разослан из городской комендатуры во все продовольственные учреждения, подчиненные коменданту.
Обрадованный таким скорым решением сложной задачи, Зайченко перекрестился. И помчался обратно в театр на доклад к Демидов у, спеша уложиться в отведенный ему срок.
И теперь Зайченко с легким сердцем входил в генеральскую ложу в бельэтаже, рассчитывая если не на благодарность, то уж на подсознательное признание командармом его неоспоримых организаторских талантов.
Торжествующее круглое лицо полковника Зайченко появилось в круге снайперского прицела, когда палец снайпера уже прикоснулся к спусковой скобе.
Яхонтов закончил арию на такой высокой патетической ноте, что казалось эта последняя нота и этот последний эффектный жест вырвут из него живое пламенеющее сердце.
Яхонтов поклонился слушателям. И получил заслуженную награду – восторг зала и гром аплодисментов.
Демидов вскочил, яростно аплодируя вместе со всеми.
Полковник Зайченко наклонился к его плечу…
– Ваш приказ выполнен, това…
Выстрел!
Зайченко оборвал себя на полуслове и, подогнув колени, стал валиться прямо на Демидова. Инин подхватив полковника, сначала подумал, что коменданту внезапно стало плохо с сердцем. У военкора тоже случались нелады с «мотором». Не отпуская тяжелое тело полковника, Инин нащупал в кармане круглую жестяную трубочку с пилюлями, как вдруг увидел, что его медицина ничем уже не поможет коменданту – в полковничьем затылке чернела маленькая круглая дырочка.
Конин заметил быстрые тени у коридора, который вел из галереи на пожарную лестницу. – Они, это они! – закричал лейтенант Шилов. Тотчас же устремиться за врагами ему помешала слабость. Шилов схватился за стенку.
Но по галерее уже спешил майор Агапов, командуя кому-то, кто бежал за ним следом.
– Оцепить здание! Никого не выпускать! Где Шилов?!
Конин оставил Шилова и бросился к пожарной лестнице.
О стены галереи щелкали пули, выбивая куски штукатурки и осыпая Конина белой пылью. У самой лестницы шевельнулась серая фигура, метнулась за выступ стены.
Пуля срезала лепную алебастровую розу над головой Конина.
Фигура упала. Конин переступил через труп, метнулся в сторону. Через спину Конина перелетел второй диверсант. Финка зазвенела на мраморных плитах.
Конин не успел откинуть нож подальше от упавшего, как диверсант, внезапно вскочив, нанес ему мощный удар ногой в лицо. Падая к стене, Конин заметил: диверсант схватил нож. Мгновений, которые понадобились Конину для того, чтобы оказаться на ногах, не хватило на то, чтобы отразить новое нападение.
Диверсант сбил Конина во второй раз, занес над поверженным капитаном финку. Конин перехватил его руку. Но удерживая ее, он чувствовал, что враг сильнее.
Выстрел! Диверсант дрогнул и ослаб. Упал на Конина – над ним, шатаясь, возвышался лейтенант Шилов, держа пистолет в опущенной руке.
– Теперь им деваться некуда, – усмехнулся Шилов, кивнув на мертвого диверсанта. – Третий на очереди.
Но третьего Конин и Шилов так и не нашли. Они поднялись на второй, на третий этажи, опередив автоматчиков Агапова и чекистов полковника Сабатеева. Почесали все закоулки на верхних галереях – третий ушел.
– Все, давай вниз, время теряем, – сказал Конину Шилов, когда на лестнице последнего яруса галерей раздался женский крик.
– Туда! – закричал Конин.
Конин и Шилов бросились к лестнице, растаптывая цветы, брошенные на ее ступенях.
На одном из пролетов они увидели старика-контрабасиста: одной рукой тот удерживал Джан, другой – пистолет у виска девушки.
– Назад! Дорогу! Или я убью ее! – заорал старик.
– Отпусти девушку, подонок! – острый кадык дернулся на тонкой шее Шилова.
– Дайте мне уйти, или я убью ее.
Лейтенант с тревогой посмотрел на Конина.
Контрабасист перегнулся через перила – внизу гремели сапоги автоматчиков, зычно командовал Агапов.
– Без команды не стрелять. Брать живьем.
Старик прижал корявый палец к спусковой скобе, вскинул пистолет.
– Десять секунд на размышление. А потом… отпущу ее. Туда! К ангелам!
Старик закатил глаза, пытаясь указать ими на потолок, избитый пулями.
На лестницу ворвались Агапов и двое автоматчиков, а с ними барон де Луазон и военкор Инин.
Барон де Луазон решительно схватился за свою алжирскую саблю…
Конин жестом остановил его…
– Не торопись…
Конин положил на ступеньку свой пистолет, шагнул вперед, опираясь на трость.
Но старик округлил глаза, прошипел Конину:
– Ты же знаешь, мне терять нечего. Ее с собой заберу. Хочешь? Этого хочешь?
Старик прихватил зубами ворот, потянул на себя: затрещала ткань – в оскаленных зубах оказалась стеклянная ампула с ядом…
Мгновение – и ампула лопнет. Палец старика медленно давил на курок…
Джан погибнет?! Конин подмигнул контрабасисту.
– Постой, успеешь на тот свет! Давай подумаем, покурим…
Жест искусного карточного шулера – в руке Конина оказалась пачка папирос.
Старик ухмыльнулся, глянув на папиросы.
Конин, будто собираясь закурить, удерживал трость подмышкой, наклонился, повернулся… Раздался щелчок – из трости рванулся легкий дымок – выстрел!
Пуля пробила лоб старика. Пистолет со звоном упал на пол…
Старик привалился снопом к стене – его оскаленные зубы стискивали ампулу…
Конин успел подхватить Джан.
– Женя, Женечка, – повторяла Джан.
Шилов склонился над стариком, прощупал жилу на его шее.
– Что он? – нетерпеливо спросил Агапов.
– Не жилец, – сказал Шилов, прикоснувшись к лицу убитого.
Шилов сорвал седые брови… усы, бороду – на лице мертвого контрабасиста проступили иные черты. Лейтенант присвистнул от удивления.
– Крицков! Он, товарищ Агапов!
Агапов сокрушенно покачал головой.
– Я же просил брать живым. Эх, Володя… Какая нерасторопность!
– Он бы все равно живым не дался – ампулу раскусил… и все… – сказал Конин.
На галерею вошли Демидов и его свита. Рядом с генералом вышагивал на длинных журавлиных ногах угрюмый полковник Сабатеев.
Демидов приблизился к Джан, схватил ее руку, словно не веря, что Джан цела, жива, здорова. Он только сейчас, кажется, понял, какая опасность грозила ей.
Демидов резко обернулся к Сабатееву.
– Куда смотрел, полковник? А ведь докладывал сколько раз, все уши прожужжал: все под контролем!
Сабатеев сглотнул тугой комок в горле.
– Кто ж знал, что так получится, товарищ командующий.
– Должны были знать, раз людей под пули подставили, – отрезал Демидов и тяжелым, мрачным взглядом обвел стоявших вокруг людей.
И неожиданно заметил Конина – не поверил своим глазам…
– Ротный?
– Я, товарищ генерал.
– А мне доложили, что ты погиб, – с трудом проговорил Демидов и недоуменно посмотрел на полковника Сабатеева.
– Позволь, капитан, – Шилов притронулся к трости, которую после выстрела так и не выпустил из рук Конин.
Тот отдал трость лейтенанту.
Шилов покрутил в руках экзотическое оружие.
– А ведь удобно. С виду вещь полезная, а стреляет… что твой браунинг!
Агапов согласился.
– Да, забавная игрушка.
– Немецкая, – уважительно добавил Шилов, и покосился на Конина.
Агапов спросил.
– Ну, а теперь, капитан, скажи, что ты тут делаешь?
– Говори, ротный, – приказал Демидов.
Конин бросил быстрый взгляд на Джан, повернулся к генералу, твердо глядя ему в глаза.
– Меня прислали вас убить, товарищ генерал.
На генеральских скулах вздулись желваки.
– Спасибо за откровенность.
Сабатеев кивнул офицерам охраны из свиты генерала, указав им на Конина. Те шагнули к капитану. Но людей Сабатеева остановил жест майора Агапова.
– Не торопитесь, полковник!
Агапов протянул Конину свою ладонь.
– Здравствуй, Макс! С воскрешением!