– А кто увидит его – тот будто в камень превращается. Ни ногой, ни рукой двинуть не может. Не пересилишь своего страха, считай, пропал. Сгребет ручищами Дядька – и утащит в болота – поминай как звали. Никто еще не возвращался живым из тех мест.
Дед Семен для пущей важности поднял вверх костлявый палец и обвел слушателей тяжелым взглядом. По стенам бегали тени от костра, и оттого рассказ старика казался еще более зловещим. Ребятишки все теснее жались друг к дружке в полутемном сарае, но, несмотря на страх, просили:
– А дальше что? Деда, расскажи!
Дед Семен, довольный вниманием, продолжал.
– Ноги у него, как три моих – оттого он плавает быстрее любой рыбы. И не увидишь ты его, пока он тебя не заграбастает. А руки у него, как стволы старых деревьев – давным-давно корой покрылись, мхом поросли и такие же толстые. В его волосах воронье всякое обитает, под ногтями живут ящерицы и пауки. Сколько смельчаков сгинуло, пытаясь разорить его логово – страшно подумать. Я и сам по молодости с этим супостатом бился. Хотел он и меня со свету сжить, да куда ему до меня!
– Ты, старый, говори да не заговаривайся, – Марфа Игнатьевна, жена деда Семена, шикнула на мужа. – Дядьку твоего никто уже лет двадцать не видел. А сам-то ты его видел или во сне он тебе явился? Вот – и не пугай мне детей. Нету никакого Дядьки – и не было никогда.
***
Много лет он старался оживить мертвую землю – весной разбрасывал удобрения, осенью сгребал со всей округи огромные охапки листьев и сухой травы. И вот – это случилось. Земля задышала и, словно доказывая свое к нему расположение, подарила такой урожай помидоров, что можно было только диву даваться. Сочные, крупные – настоящее чудо. Каждое утро он просыпался с первыми лучами солнца, поливал и пропалывал своих зеленых друзей, собирал вредных насекомых и, шлепая босыми ногами по утренней мокрой траве, относил их подальше от своего дома – на солнечную поляну в лесу. Там он выпускал их и долго объяснял, что есть чужие посадки нехорошо. Вон сколько в лесу ягод! Но то ли помидоры были вкуснее ежевики и клюквы, то ли солнечная поляна была слишком солнечной, но на следующее утро вся эта ползающая и прыгающая мелочь снова ползала и прыгала по помидорам. Однако его это нисколько не сердило – утренние прогулки стали привычными и даже доставляли удовольствие.
– Эх, чудище поганое! Выходи биться!
Ой, что это? Давно так к нему не обращались. Все больше просто Дядькой величали. Надо же… Ну, посмотрим. Парень какой-то – топором размахивает, брови хмурит, топчется
нетерпеливо… Ой!
– Ага, вышел, супостат! Отведай-ка…
– Что ты делаешь?! – Дядька от огорчения зарычал, как прежде бывало. – Быстро сойди с грядки! Ты ж мне Васю потоптал!
Парень от неожиданности захлопал длинными ресницами, как-то весь сжался и на цыпочках, стараясь никуда не наступить, отошел в сторону. Вид у него был виноватый. Топором он больше не размахивал.
– Ой, Васенька, – по-бабьи завыл Дядька, – что ж этот поганец с тобой сделал?
– Вы извините… Какого Васю я потоптал? Где Вася? Я ж не специально – я биться пришел. Мне Клавка сказала, что только за героя… Какой Вася? – парень был явно огорчен и смущен.
Дядька горестно покачал головой и кивнул на безвозвратно обломанный под самый корень куст:
– Да вот он Вася и есть. Я так долго их пытался вырастить, что каждому имя придумал. Вон Илюша, вот этот, с подпоркой, Андрейка, а тот, на котором бабочка сидит, Алёша…
– Меня тоже Алёшей зовут.
– Выходит, тезки.
Вроде хороший малец, подумал Дядька. Неудобно ему, что так с Васей вышло. Огорчился. Может, и не придется биться?
– Так чего хотел-то, Алёша?
– Да я того… Мне Клавка согласия не дает. А я-то люблю ее. Она говорит: мол, сосед наш Никола у Бабки Летуньи волшебный порошок отнял – теперь Алёнку свою катает. А ты чего мне? Ромашек притащил? Не пойду, говорит, за тебя. Ну, я и решил…
– Сам ты бабка! Видел бы ты ее раньше. А Никола твой – нашел повод хвастаться. Большое дело – у девчонки порошок стащить. Она его поди всю жизнь готовила – корешки собирала там всякие, травки. Теперь совсем загрустила, того и гляди сляжет. Эх, люди…
– Так кто ж знал-то?
– То-то и оно… А чего ж ты с топором ко мне пришел? Сразу бы с ружьишком – из-за кустов во мне бы дырок и наделал, м?
Парень густо покраснел:
– Да я хотел, батя не разрешил. Говорит: Клавка твоя – дурёха, а ты, если на Дядьку полезешь, можешь домой вообще больше не заявляться. Он вроде как с тобой по грибы ходил.
– А, так ты Леонтия сынок? Ну, вот, дожил… И что теперь? Куда подашься? Батя-то твой мужик такой, слово держит. Узнает, что ты на меня с топором полез, вмиг выгонит.
– Дяденька, ты не говори ему. Я все из-за Клавки. Люблю ее – сердце разрывается. Что теперь делать?
Эх, жалко Алёшку. Да и перед Леонтием как-то неудобно будет – парня девки лишил. Как же быть? Разве что…
– Ты знаешь что, вот тебе зеркальце самоглядое. Да не смотри так – мне его как раз Девка-летунья подправила, оно теперь не хозяйку хвалит, а счастливое будущее показывает. Если вдвоем поглядитесь в него с Клавкой твоей, то и детишек своих увидите, и все свои самые смелые мысли и мечтания. Ну, как, пойдет?
– Дядька, спасибо тебе! Я ж… Я ж сразу! Век благодарен буду!
– Эй, топор-то забыл!..
Куда там, Алёши уже и след простыл. Хороший парень.
– Что ж, – вздохнул Дядька, – надеюсь, что все у него будет так, как нужно. А доброе дело зачтется – это как пить дать.
***
– Дядька! Дяя-дяя!
Это кто в такую рань? Только рассвет занимается. Только бы помидоры не потоптали опять! Дядька выскочил на крыльцо и первым дело окинул взглядом свои посадки – ничего вроде, все на месте.
– Доброго утречка! – у калитки стоял Алёша и приветливо махал рукой. – Не слишком рано?
– Эк тебя ни свет ни заря принесло. Чего стряслось?
– Все стряслось и растряслось, Дядя. Спасибо тебе самое душевное! Я как Клавке показал зеркальце твое – так мы почти сразу и пошли к родителям благословения просить. Через неделю венчают нас. Вся деревня будет. И тебе обязательно нужно быть. Клава тебе в ноги поклониться хочет. И батя тоже очень просил. Ты придешь?
– Ну, я не знаю… В прошлый раз на меня с вилами мужики ходили. Пока не рыкнул на них да не пригрозил мельницу разрушить, не успокоились.
– Если снова пойдут, я их самих этими вилами… Приходи, Дядька! Тебе все рады будут. Уж я позабочусь об этом.
– Ну, тогда обязательно приду. И гостинцев принесу – вон у меня их сколько на твоем тезке висит.
– Ну, вот и ладно! Пойду, батю обрадую.
Алёша от радости даже подпрыгнул. Повернул было в сторону деревни, но вдруг вспомнил о чем-то и остановился:
– Дядя, я вот что… Я тут тебе возле калитки порошок оставил – ты его Летунье верни. В общем, нос Николе я расквасил – чтобы неповадно было слабых обижать.
***
Когда-то ее называли Девой Лебедем. Приходили ночью полюбоваться на ее красу – а кто увидит ее краем глаза, купающуюся в пруду при свете луны, покой теряли на многие годы. Оно и неудивительно – куда деревенским девкам до нее. Кожа, как снег, белая, ноги стройные, руки тонкие, коса ниже пояса, а глаза… Эх, куда все это делось? В недобрый час порошок свой она потеряла – с тех пор все наперекосяк пошло. Летать она уже не могла, а значит, и живильную росу с облаков не соберешь. Нет живильной росы – нет молодости. А без молодости осталось ей только любоваться птицами, сидя на лавочке у домика своего, да стараться не заглядывать в зеркало, чтобы лишний раз не расстраиваться.
Хорошо хоть Дядька заходил к ней иногда. Иначе совсем бы одичала. Зайдет, дров наколет, воды натаскает. Всегда гостинцем каким-нибудь порадует. Бывало, выпьешь с ним чаю, поговоришь о жизни, вспомнишь молодость – и сразу все становится светлее, ярче. И появляется вера в то, что все будет хорошо. Хотя откуда ему, хорошему, взяться-то? Но Дядька – он такой. Силы в нем много внутренней. И чего все его так боятся? Заглянул бы кто ему в душу – там светлее, чем в горнице утром солнечным.
А вот и он, легок на помине. Что-то чудно – обычно он передвигается медленно, идет вразвалочку, будто сквозь тину пробирается, а нынче, как мальчишка, вприпрыжку бежит.
– Здравствуй, Дядька! Уж не случилось ли чего? Или ты себя кузнечиком возомнил? Чего скачешь-то, землю сотрясаешь?
А тот смеется, кувшин какой-то показывает, щурится. Загадочный он сегодня какой-то.
– Ты мне того же налил бы из своего кувшинчика, – Бабка Летунья подмигнула гостю, – может быть, и я так же скакать начну.
– Ты подожди шутить, старая, – Дядька с трудом отдышался. – Дай посмотреть на тебя, хочу запомнить тебя такой. Не скоро ведь увижу тебя снова в таком виде, Лебедь моя.
– О чем ты? Я больше на ощипанную куру похожа. С меня и бульона не сваришь сейчас – одна кожа до кости. Все шутками своими да прибаутками меня успокаиваешь?
Дядька с нежностью взглянул на старушку, потом налил себе в ладонь чего-то из своего кувшина и брызнул в лицо Летунье. Та от неожиданности зажмурилась, а когда открыла глаза, то от еще большей неожиданности зажмурилась снова. Из зеркальца, неизвестно откуда появившегося в руках Дядьки, на нее смотрела совсем молодая девушка, почти девочка. Седина слетела с нее, как пыль, морщины разгладились, глаза загорелись зеленым веселым огнем.
Пока Дева Лебедь любовалась собой и хохотала от счастья, Дядька с довольным видом наблюдал за преображением своей соседки:
– Я тут с мальчуганом одним познакомился. Хороший такой мальчуган, Алешей зовут. Ну, это длинная история, но он мне принес твой порошок – помнишь, ты говорила, что потеряла его? Так вот, ты его не теряла – у тебя его один оболтус деревенский стащил. Вот Алеша его и вернул. А мне всегда хотелось полетать, ты же знаешь. Вот я чуток и… В общем, набрал росы – и к тебе прямиком. Нравится?
Дева Лебедь с радостным смехом кинулась Дядьке на шею и расцеловала его в обе щеки:
– Конечно, нравится! Ты мой спаситель – мне уже и жизнь была не мила. Я даже мечтать о таком перестала – спасибо тебе! Век не забуду, всю жизнь тебе благодарна буду.
Дядька засмущался от девичьей похвалы и сказал:
– Ты подожди благодарить – я так, просто донес то, что дали. Алеше спасибо скажешь. Он нас с тобой на свадьбу пригласил. Помнишь зеркальце свое? Я его как раз Алеше и подарил на счастье. Так что собирайся, нас уже заждались.
Девушка подпрыгнула на месте от нетерпения – уж слишком давно не было у нее возможности покрасоваться, истосковалась по вниманию:
– Конечно! Сейчас, только скину с себя все эти тряпки старушечьи. Негоже в таком наряде на праздник являться. Дядька, я вот о чем подумала – может быть, мы и на тебя побрызгаем водицей? Глядишь и ты красным молодцем обернешься.
Дядька добродушно улыбнулся и развел руками:
– Нет, милая, на меня это чудо переводить не стоит. Ты ведь знаешь: я и в молодости особой красотой не отличался. Может быть, только мухоморы из ушей не росли. Да ты не переживай – привык я. Мне это даже нравится – я ведь на всю округу один такой. Ну, пойдем, порадуем молодежь.
Прошло еще некоторое время – и люди всех окрестных деревень, собравшиеся на свадьбу Алеши и Клавдии, таращили глаза на чудо невиданное: взявшись за руки, навстречу жениху и невесте шла самая удивительная пара, какую только можно себе представить – поразительной красоты Дева Лебедь в белых одеяниях и Дядька. Да, тот самый супостат, которым совсем недавно пугал детишек дед Семен. Девушка в руках несла пение птиц, а Дядька – шелест травы. Праздник начинался, чтобы никогда не закончиться.