ЧАСТЬ 1. НАУЧНЫЙ ГОРОДОК
ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ
В душный пригородный автовокзал, расположенный на окраине города Москвы, вошли двое мужчин в накрахмаленных снежно-белых рубашках и парадных черных костюмах. У Семена Михайловича, солидного двухметрового пожилого мужчины возраста далеко за шестьдесят, шагавшего с гордо поднятой головой, на носу поблескивали золотистые очки, из нагрудного кармашка выглядывал уголок кремового платочка с искристыми прожилками, а на голове сверкала вызывающая, неимоверная по окраске, рыже-красная шевелюра, выкрашенная явно не в парикмахерском салоне. После шокирующих публику волос, ботинки сорок пятого размера, предназначенные для туристических походов, уже не привлекали столь пристального внимания.
Его сопровождал Михаил Валерьянович, молодой человек спортивного телосложения, высотой шесть футов, в солнцезащитных очках. Вошедшие отличались от находящихся в зале людей, одетых по летней погоде, мужская половина которых предпочитала по погоде расстёгнутые рубашки с короткими рукавами, а женская – белые или цветастые платьица с босоножками на босу ногу. Войдя в современное здание, выполненное из железобетона и стекла, молодой человек пожелал снять модные очки, но, убедившись, что внутри помещения почти также светло, как и снаружи, только дотронулся пальцами до оправы и опустил руку вниз. Остановившись на мгновение, шеф и молодой человек огляделись и гуськом, выстроившись по росту, направились к билетным кассам.
Шумная компания, сидевшая на двух соседних скамейках у входа в автовокзал, не сговариваясь, поднялась и пошла навстречу вошедшим. Пожилой господин, не удостоив никого из присутствующих своим вниманием, сторонясь, обогнул выросшую впереди преграду и, не сбавляя скорости, целеустремленно продолжил путь заданным курсом. Один из бедолаг, возглавлявший компанию, обмахиваясь газетой, как веером, загородил дорогу шедшему сзади Михаилу, давая понять, что обойти его не представляется возможным. Толстяк с газетой, выпятив живот, на котором от натуги нижняя пуговица рубашки расстегнулась, и выглянуло голое тело, жизнерадостно улыбался.
– Мы вас давно ждем,– радостно заявил он, панибратски обращаясь к стоявшему перед ним незнакомцу:– Вы артист? – для полной убедительности, чтобы не ошибиться, он уточнил свой вопрос,– не правда ли?
Молодому человеку стало весело.
– Вас устроит ответ философский или необходимо заключение по существу? – спросил он, предоставляя слушателям право выбора и показывая всем своим видом, что не прочь поговорить с ними по душам.
Веселая компания, настроенная философски, отдала предпочтение первой части вопроса.
Поклонившись, молодой человек, чуть приподняв, развел руки в стороны, как птица перед полётом. Он представил себя возвратившимся в поместье барином, стоящим в окружении дворовыми людьми, внемлющими его умные речи.
– Весь мир играет,– загадочно улыбаясь, неторопливо сказал он,– жизнь-игра и все люди артисты. В какой-то степени вы не ошиблись, я артист. Мы, собственно, рождены, чтобы сыграть свою роль и уйти со стены, чтобы затем вновь возродиться. Сиюминутными поступками мы лепим свое будущее, в том числе и тело, и душу, и желания. Поэтому очень важно, что мы делаем и как поступаем в тот или иной момент.
Компания вежливо, не перебивая, выслушала монолог, затрагивающий интересную тему, не затрагивающую животрепещущего вопроса.
– Философский ответ нас вполне устраивает,– послышался бархатный голос толстяка.– Теперь, давайте перейдём к ответу по существу.
– Что ж, можно и по существу… Мы не обладаем жизнеописанием актеров, но можем дать фору любому артисту. Остап Бендер, в сравнении с моим шефом,– молодой человек движением головы указал в сторону пожилого господина, подходящего к билетным кассам,– выглядит мальчиком. Он в своих лучших, создаваемых экспромтом, образах не подражаем.
– П-о-о-оня-ятно,– протянул толстяк.– И всё же, кто вы?
– Пред вами сотрудники исследовательского института, один из которых является широко известным в узких кругах профессором, а я являюсь его аспирантом, подающим большие надежды.
Ответ не удовлетворил компанию, ожидавшую нечто иное.
– Не смеем вас больше задерживать,– разочарованно пропел толстяк и широким жестом руки показал аспиранту, что больше он никому не интересен и путь его свободен.
Построившись в две шеренги, компания пропустила по образовавшемуся коридору Михаила, поспешившего к своему попутчику, который, стоя на подступах билетных касс, делал отчаянные знаки, призывающие поспешить.
Очереди, как таковой, у билетных касс не существовало. Из трех окошечек, по русской традиции, как и пятьдесят лет назад, работала одна и её, родимую, штурмовали, обступившие со всех сторон, пассажиры.
– Я сейчас разберусь с билетами,– заверил на ходу аспирант, не останавливаясь и не теряя время на излишние разговоры.
Он врезался в толпу и уверенно продвинулся вперед, разрезая ее, как движущийся катер разрезает волну, лишь изредка говоря неизвестно кому: – извините! Чем ближе приближалась цель, тем заметнее падала скорость передвижения. На подступах к заветному окошечку она изрядно замедлилась. Барахтаясь на месте, аспирант сумел ухватиться мертвой хваткой за стойку, выступающую из стены на уровне колен, предназначенную, по замыслу архитекторов, для установки чемоданов под кассами. Решив, что дело сделано, Михаил посчитал остальное делом техники. В это время толпу качнуло и рядом стоящий детина, прижатый к стене, развернулся и с явным удовольствием, пользуясь моментом, локтем проехался по лицу соседа, отчего солнцезащитные очки аспиранта, слетев с носа, упали под ноги. Не отрывая правой руки от стойки, потерпевший стал шарить свободной рукой под ногами в поисках оброненной вещи. В этом интересном положении, когда голова его находилась где-то ниже колен, его еще раз пихнули сзади, отчего правый глаз ощутил болезненную остроту неизвестного колена. Несмотря на боль, аспирант не сдвинулся с места и не стал выяснять, кто является владельцем колена, а продолжил шарить по полу. Наконец рука коснулась искомого предмета. Когда указательный палец пролез в пустую глазницу очков, стало ясно, что кто-то уже успел наступить на них. Не теряя обладания, ползающий внизу молодой человек поднялся, натянул разбитые очки на нос, поскольку не нашел, куда бы их еще деть, подтянулся за стойку и засунул голову в кассу, откуда, его, без его согласия, уже никто не в состоянии был вытащить.
Перед кассиршей выросла растрепанная физиономия кота Базилио с взъерошенными волосами, скрученными, как веревка, и натянутым, как удавка, галстуком и подбитым глазом, прикрытым темным стеклом разбитых очков. Второй глаз, оставался целым и невредимым и посему не нуждался, чтобы его закрывали. Аспирант повращал здоровым зрачком перед сидящей женщиной, демонстрируя живучесть.
– Как сюда попала эта кошачья морда? – вырвалось у кассирши.
Прошло мгновенье, прежде чем она поняла, что перед ней все-таки человек.
– Что произошло с вашими очками?– поправилась она, не подумав извиниться за нелестное сравнение.
Аспирант разозлился и хотел, уподобившись персонажу из комиксов, ответить «вежливо», по-московски, что это, мол, не ваше собачье дело. Если бы он начал говорить в подобном тоне, то неминуемо вспомнил бы физиономию кота Базилио, упомянутую кассиршей в оскорбительном тоне и морду лица самой кассирши, но он жил в Научном Городке, где вежливость считалась атрибутом интеллигентности и, подавив гнев, ответил, как можно мягче:
– Не имеет значения, что случилось со мной. Не стоит вспоминать перипетии сложного пути к вашему окошечку. Лучше смотреть в будущее, а не вспоминать прошлое. Выпишите, пожалуйста, два билета на ближайший рейс до Научного Городка.
– Ах, вы из Научного Городка?! – не унималась кассирша.– Тогда многое объяснимо. Я еще не такого насмотрелась от ваших коллег, – вылив эмоции, как помои, на голову кота Базилио, она, обращаясь к молодому человеку, профессионально затараторила, объясняя ситуацию.– За десять минут до отправления автобуса маршрутный лист, подписанный кассиром в стационарной кассе, передаётся водителю, после чего билеты на свободные места продаются непосредственно в автобусе. Поспешите. Ваш автобус перегружен, поскольку предыдущий – не вышел на линию!
Рейсовый автобус запаздывал и отъезжающие нервничали. Наконец долгожданный автобус появился. Водитель, желая ускорить посадку, лихо подкатил к остановке, на ходу открыв передние и задние двери. Пассажиры бросились к входным дверям с котомками в руках в атаку, как в последний бой. Аспирант замешкался, потерял бдительность и очутился у задней двери в конце очереди. Профессор в числе первых ринулся в переднюю дверь. Учитывая возраст, его пропустили вне очереди и он, как спринтер, несмотря на годы, помчался по проходу, сметая всех на пути, желая поскорее достичь свободного места и уж, потом отдышаться. Ему посчастливилось без помех добраться до кресла в салоне и успеть занять рядом еще одно место для своего попутчика, положив для надежности рядом портфель, с которым никогда не расставался.
– Сюда, сюда,– призывно махал рукой шеф сотоварищу, пробирающемуся к нему по проходу сквозь скопления хаотично движущихся пассажиров.
Аспирант уселся рядом, вспомнил о поломанных очках и, разжав кисть, показал их руководителю.
– Что-то мне сегодня не везет,– пожаловался он.– Очки упали на пол и сломались у кассы. Когда толпа качнулась в сторону, я потерял равновесие, очки упали с носа на пол и находящийся рядом незнакомец ненароком наступил на них.
– Не расстраивайтесь,– успокоил шеф,– несмотря ни на что, мы в пути и движемся к цели, а на мелочи не стоит обращать внимания. Если трудно, встречайте трудности с улыбкой, старайтесь не придавать им особого значения. Чего только не случается в жизни! В одну из последних командировок в Ригу после конференции была объявлена культурная программа. Согласно ей, организаторы собирались отвезти нас в Юрмалу. Во время прогулки по Рижскому взморью один из местных представителей предложил мне искупаться и я, по неосторожности, согласился. Никто из присутствующих не сомневался в мелководности Балтийского моря, но никто и не подозревал, что эту теоретическую доктрину придется проверить мне, своей головой! Отойдя от берега на приличное расстояние, я подумал, что прошел достаточно далеко. Нырнул и, не рассчитав глубины, уткнулся носом в дно. Представляете, как я выглядел, когда поднялся и с высоты своего двухметрового роста, стоя по колено в воде в сползших до колен семейных трусах, горделиво осматривался вокруг, смутно представляя, в какую сторону двигаться. Спасибо, что находящийся рядом, сопровождающий меня коллега заметил мои неудобства и вывел на берег. Я стал самим собой, когда вышел из воды, вернее, когда добрался до своего портфеля, в котором лежало с десяток запасных очков. Чего только не было в моем портфеле на всякий случай! Однажды на международном симпозиуме в Киеве, когда, нужно полагать, по вражьему замыслу, в гостиничном номере неожиданно погас свет, меня спасли лежавшие в портфеле и ждущие своего часа свечка со спичками. Советую и вам завести толстый портфель и не расставаться с ним никогда!
– На приобретение десятка очков у меня не хватит зарплаты, подумал про себя аспирант, а вслух сказал:
– Передо мной стоит более скромная задача, касающаяся вынужденного похода в мастерскую с поломанными очками. Я воспользуюсь вашим советом и приобрету лишние запасные очки, чтобы, на всякий случай, иметь под рукой заранее подобранный образец.
Автобус тронулся.
– Теперь можно вздремнуть на часок,– предложил шеф и, не дожидаясь ответа, закрыл глаза.
Через минуту послышалось сопение уставшего пожилого человека. Аспирант не обладал спокойствием шефа и не мог так быстро расслабиться. Прошедшие полчаса не давали ему покоя.
Неужели я предстал перед кассиршей в облике кота Базилио, спрашивал он себя, и так ли необходимо было ползать по полу в толпе на полусогнутых ногах в поисках разбитых очков? Что-то пора менять в своих действиях и поступках, какими бы они не казались необходимыми. Несколько успокоившись, он стал любоваться видами через окно. Волна тепла разлилась по его телу и он задремал.
Междугородный автобус обычно двигался по двум маршрутам. По первому он въезжал в Научный Городок, по второму – мчался по трассе, останавливаясь на остановке «По требованию».Она находилась в двух километрах от Научного Городка. По первому варианту, когда автобус заезжал в город, путь домой из центра проходил по асфальтированной дороге мимо жилой застройки и был несколько короче, но выглядел менее приятным, чем второй вариант, особенно летом. Лес притягивал людей вне зависимости от времен года, и большинство научных сотрудников предпочитало поездке на автобусе пятнадцатиминутную прогулку пешком по естественной, вытоптанной тропинке мимо вековых сосен.
Данный автобус, на котором ехали шеф и аспирант, не делал остановки в Научном Городке, и не въезжал в центр. Он остановился на трассе возле леса на остановке «По требованию». После часовой езды, высадив двух пассажиров, автобус отправился дальше. Профессор помахал рукой отъезжающим, чихнул и превратился в рисованный персонаж из мультфильма, оставаясь таким же импозантным и горделивым, как прежде, только маленьким и еще более гротескным и забавным. Ему захотелось высморкаться. Он пошарил рукой в кармане в поисках платка, но такового не обнаружил и потянулся за «платочком», выглядывающем из верхнего кармашка пиджака. Развернутый «платочек» оказался красивой салфеткой с узорчатыми, желтыми, кленовыми листьями с золотистыми прожилками, заимствованной со стола на банкете, устроенным в честь гостей из Научного Городка.
– Никто бы не догадался,– сказал с улыбкой шеф аспиранту,– что вместо платочка можно использовать обыкновенную салфетку.
– Разумеется,– подтвердил, подсмеиваясь над своим руководителем, аспирант.
Шеф высморкался, поискал глазами мусорный ящик, который по его замыслу должен находится поблизости, но не найдя такового, швырнул смятую бумажку в угол автобусной стоянки, в воображаемый мусорный ящик. Ящик был воображаемый, а мусор реальным. В результате в захламлённом углу прибавилась скомканная салфетка. Не обращая внимания на мелочи, Семен Михайлович широким шагом туриста пошел по тропинке между огромными сказочными соснами. Аспирант вступил вслед за ним на лесную тропинку и превратился мальчугана, одетого во взрослую одежду. Путники шли между высоченными соснами, ставшими более задумчивыми и загадочными. Такими они выглядели зимой, запорошенные снегом. Оживленный разговор способствовал ходьбе.
– Скорее бы добраться до дома, сбросить новый костюм, купленный по случаю посещения посольства и облачиться в одежду, в которой не нужно раздумывать, где сесть, а где лечь,– сказал шеф.
– Вы имеете в виду ваш любимый костюм неопределенного цвета, который в момент покупки выглядел серым в крапинку?
– Его, родного,– засмеялся шеф.– Со временем вы поймете, что одежда не имеет первостепенного значения для ученого.
– Я придерживаюсь другого мнения. Чехов говорил, что в человеке все должно быть прекрасно: и душа, и одежда, и мысли. Я слежу за своей одеждой и считаю достоинством, когда она в абсолютном порядке. Для меня не представляет труда взять в руки утюг и выгладить брюки. Мне не по себе, когда на них отсутствуют стрелки.
– Искусство верховой езды заключается не в том, чтобы стоять у гладильной доски. А как раз в обратном. В том, чтобы не брать в руки утюг,– бравировал шеф.– Я не представляю себя с утюгом в руках. Когда возникает потребность в стрелках, я покупаю новые брюки. Уверяю вас, что это происходит не часто. У меня нет времени, а главное желания заниматься гардеробом. У каждого свое предназначение. Пироги, говаривал дедушка Крылов, должен печь пирожник, а сапоги тачать сапожник. Не обращайте особого внимания на одежду. Каждый научный сотрудник со стажем имеет два выходных костюма: один для ученых советов, а второй для всех остальных торжеств. Для постановки опытов топорщащийся костюм не требуется. Надобность в нем появляется, когда осуществляется демонстрация опытов и в свете прожекторов снуют фотокорреспонденты. Запомните, что скульптор буднично часами стоит перед каменной глыбой в замазанном халате или спортивном костюме, а не в парадном фраке.
Лес закончился. Среди плодовых деревьев, цветов и кустарников появились уютные одноэтажные домики и коттеджи. Постепенно фруктовые деревья сменились на лиственные. За индивидуальным сектором выстроился массив двухэтажных кирпичных домов и домов смешанной пятиэтажной застройки, за которыми была видна панорама города, построенного из панельных многоэтажных строений.
– Вот мы и дома,– облегченно вздохнул профессор.– Рядом с ним находится лабораторный корпус, в котором я ставлю интересные опыты и, как ребенок, восторгаюсь ими.
– Здесь возможно пройдет моя жизнь,– вздохнул аспирант, не зная, радоваться ему сделанным заключением или нет.
– В этом городке живут люди, которые, вне зависимости от возраста, могут творить и до глубокой старости восторгаться жизнью с детской непосредственностью.
В Научном Городке насчитывалось более пятидесяти тысяч человек. В нем, как и в любом населенном пункте, происходили вероятные и невероятные истории. Иногда жители, по тем или иным причинам, выезжали из городка, а иногда к ним приезжали в гости друзья и знакомые и тогда появлялись новые истории.
УЧЕНЫЙ СОВЕТ
Погожим ранним утром Семен Михайлович Невыездной неспешно, с чувством хозяина, идущего по своей земле, подходил к многоэтажному лабораторному корпусу. У центрального подъезда, на стенах, по обеим сторонам парадной двери висели медные дублирующие таблички, выразительно провозглашавшие, что здание именуется Институтом Водных Проблем. На асфальтированной площадке перед входом профессор присоединился к мирно беседующим сотрудникам, которые, как выяснилось, поджидали прибытия заказного автобуса с членами объединенного ученого совета, не проживающими в Научном Городке. В процессе беседы Невыездной боковым зрением заметил стоявшую невдалеке от подъезда автомашину скорой помощи, присутствие которой показалось подозрительным. – Кому-то плохо?– не оборачиваясь и, не глядя на машину, спросил он, как бы, между прочим, подходя к коллегам.
– Наш уважаемый пенсионер Антон Дмитриевич вызвал скорую помощь,– небрежно махнул рукой один из сотрудников, стоявший спиной к входу института, в сторону автомашины медиков.– У него в десять часов утра намечается защита докторской диссертации. Неотложка «стратега» простоит перед стенами института во время работы ученого совета вплоть до объявления результатов голосования, чтобы имелась возможность, в случае необходимости, оказать медицинскую помощь претенденту на ученую степень. В повестке ученого совета вторым пунктом значится защита вашего аспиранта,– обратился он к Семену Ильичу. – Интересно, что он противопоставит карете скорой помощи?
Стоявший рядом второй смешливый коллега маленького роста воспринял заданный вопрос, как новую шутку, и весело залился неудержимым смехом.
Наш пенсионер правильно мыслит, положительно оценил Невыездной действия соискателя. Ради приличия он постоял еще некоторое время в кругу коллег, не вступая в дискуссию, после чего незаметно поспешил покинуть весёлую компанию.
Кличку «Наш Пенсионер» получил дослужившийся до пенсии и ушедший на заслуженный отдых всеми уважаемый Антон Дмитриевич, который вдруг, опомнившись и почувствовав второе дыхание, через год воспрянул духом и вернулся на работу. Ему надоело бессмысленно вышагивать по пустым комнатам квартиры. Его жизнедеятельность приняла столь энергичные обороты, что результаты превзошли намеченные планы. Обработав годовые отчеты лаборатории за многие годы, он решился на старости лет защитить докторскую диссертацию.
– Уж если я и сгорю на работе,– стал часто поговаривать он, вразумляя подчиненных, так не иначе как доктором наук.
Вызов машины скорой помощи Невыездной воспринял как очередной фарс. Он-то знал хватку «немощного» пенсионера, готового довести до белого каления и неврастении кого угодно. Это он, улыбчивый, ласковый и кругленький, любил при встрече пообниматься с сотрудниками, а кое-кого не прочь и задушить в объятиях или, удобно расположив руки на спине, чтобы пациенту не куда было деться, распороть хребет появившимся, неизвестно откуда взятым, острым лезвием ножа.
Невыездной вычислил спешившего на работу аспиранта из окон института и, спустившись вниз, вызвал его на серьезный разговор. Для страховки загородив спиной подопечного от посторонних в фойе между фикусом и стеной, не привлекая излишнего внимания, он заговорщицки зашептал.
– Взгляните через окно на машину скорой помощи. Видите?– спросил Невыездной и, получив утвердительный ответ, продолжил.– Скорую помощь вызвал «Наш пенсионер» Антон Дмитриевич, защищающийся перед вами. Позаботьтесь, чтобы к началу ученого совета рядом со скорой помощью стояла ваша машина с супергидробуром. Поставьте агрегат так, чтобы его видели члены ученого совета из окон актового зала. Каждый выставляет то, на что способен. У пенсионера надежда на скорую немощь, а вам следует показать силу и мощь.
– Стоит ли нагнетать обстановку? – спросил Михаил Валерьянович.– Я и так чувствую себя не в своей тарелке.
– Вам нечего беспокоиться,– подбодрил аспиранта Невыездной.– Вы создали чудесную машину и получили прекрасные результаты, которые некоторым не удастся получить в течение всей жизни. Вашей установкой заинтересовались в Канаде, где столкнулись с пыльными бурями при освоении целины. Актуален вопрос введения удобрений к корням растений без нарушения почвенного покрова и в Казахстане, где во время не воспользовались имеющимся зарубежными разработками, и пришлось иметь собственный опыт по набиванию шишек. Пользуйтесь случаем. Трудно предсказать судьбу новой машины. У многих ученых творения, разработанные в молодые годы, умирают вместе с ними потому, что они ничего путного больше ничего не в состоянии создать. Вот они и возятся с аспирантскими творениями, боясь с ними, как с малыми детьми, расстаться всю жизнь. На сегодняшней защите зарубежный интерес к вашей разработке следует рассматривать, как козырную карту.
– Мне не до карточных игр. Мною владеет нервозность, характерная предстартовой лихорадке спортсменов, вышедших на беговую дорожку.
Невыездной вспомнил, что кроме специальности биолога он еще врач и внимательно осмотрел пациента.
– Нервозность без существенных отклонений,– заключил он, устанавливая диагноз.– В больнице у вас ничего бы не нашли и выписали справку, удостоверяющую, что вы практически здоровы. Я бы прописал вам психотерапию.
Шеф приподнял локти и заслонил полами расстёгнутого пиджака схоронившегося в углу аспиранта, как наседка укрывает растопыренными крыльями птенца.
– До начала ученого совета времени предостаточно и мы с пользой его используем, чтобы прийти в себя. Давайте пройдем в мой кабинет, предложил он,– и я расскажу, как вам следует себя вести в сложных ситуациях.
Развернувшись, он энергично размахивая руками, , зашагал по фойе и вскоре скрылся за поворотом. Сотрудник послушно последовал за шефом, который, не оборачиваясь и не сбавляя шага в коридоре, направлялся к лифту. В кабинете профессор поставил на стол портфель и перстом указал аспиранту на стул, стоящий напротив. Аспирант, не разговаривая, приземлился. Профессор сел, выпрямился и демонстративно перекинул ногу за ногу.
– Направляясь к кафедре, стоящей в зале, где собираются мужи на ученый совет, вы не должны бежать и тем более уныло брести. Выходить следует так, как выходит на сцену с чувством первооткрывателя артист, готовый поведать собравшимся нечто интересное. Подымайтесь на кафедру с гордо поднятой головой,– профессор вздернул голову, как режиссёр, показывая актеру, как следует гордо держать голову, после чего вкрадчиво и наставительно добавил,– без отчаяния висельника, а с чувством собственного достоинства. Женщинам, в подобных случаях, неплохо поправить шарфик на шее,– Невыездной для убедительности дважды провел рукой по воздуху, почти касаясь груди и поправляя воображаемый шарфик,– или забросить один его конец за спину. Взойдя на кафедру, остановите на секунду свой взгляд на сидящем слева человеке в последнем ряду, улыбнитесь ему, как старому знакомому, и переведите взгляд в правый угол, а затем осмотрите зал. Если чувствуете волнение, вытяните руку перед собой, так, чтобы никто не видел ваших манипуляций, и не торопясь, рассмотрите ногти пальцев. Неспешное разглядывание конечностей успокаивает. Выступая перед публикой, следует забыть о себе и своей родословной. Оставьте в стороне мечты и сомнения и воодушевленно расскажите о том, что вы создали. Помните, что вы артист, рассказывающий о прорыве сквозь тысячелетия, а не мечущийся в сомнениях исследователь, ищущий решение в актовом зале. Вы имеете замечательные результаты, полученные во время многолетних исследований, и сейчас представляется прекрасная возможность поделиться ими с коллегами. Чтобы не возникало сомнений, всегда хорошо заявить, что основные результаты исследований опубликованы и с ними ознакомлен широкий круг специалистов. В конце выступления вы должны почувствовать, что игра сделана. В то же время не следует усыпляться победой, поскольку закончился всего лишь первый акт пьесы, длившийся первые двадцать минут. Во втором акте оппоненты, высказав замечания, торжественно посвящают вас в рыцари. По древнему обряду король или старейшина рода, посвящая в рыцари, дважды касается боевым мечом плеча воина. В научном мире оппоненты последовательно заканчивают свои выступления пусть не касанием плеча боевыми мечами, но тоже достойно. Они ознакомились с научными трудами претендента и посвящают его в ученые. Отныне вашим полем боя становится кафедра, где выплёскиваются эмоции и чувства. Выступление – это работа, сражение и рукопашный бой, где накал борьбы не уступает полевым сражениям, а раны превосходят увечья, полученные в потасовках и уличных драках, в которых нет правил. В конце второго акта рассматриваются отзывы различных организаций, которые в большинстве случаев доброжелательны к молодым ученым, поскольку их ещё не рассматривают в качестве серьезных конкурентов. Людям, создавшим имя, таким как я, в возрасте, тяжелее защищаться, чем новичкам. И дело совсем не в возрасте, а в том, что вы не нажили ещё серьезных врагов. Перед заключительным третьим актом свора, заполнившая актовый зал, должна быть усыплена вашей эрудицией, знаниями и способностью отвечать на любые каверзные вопросы. Не будите зверя!– вскричал Невыездной.
Он подскочил в кресле и поддался вперед, как будто ощутил позади себя клыки одного из представителей стаи, погнавшимся за ним. После чего застыл, неподвижно всматриваясь в сидячего напротив аспиранта. Он снял очки и широко раскрыл близорукие глаза, беспомощно озираясь вокруг, почти ничего не видя перед собой.
– Не будите зверя,– раскачивая головой вместе с туловищем из стороны в сторону, как медведь в цирке, повторял профессор, как будто кто-то, в действительности, собирался разбудить зверя.
– У меня отсутствует опыт выступления на ученых советах,– высказался аспирант. – Как только я представлю себя стоящим на кафедре перед уважаемым собранием, мне становится не по себе.
– Ну, что вы?– проявил благосклонность профессор.– Чего вы боитесь?
Царским движением он поправил прядь волос, забросив их правой рукой с виска за ухо, поднял еще выше высоко поднятую голову и глубокомысленно произнес:
– Нельзя лежащей на дороге собаке показывать, что вы ее боитесь, иначе она обязательно укусит вас.
– Я люблю собак и всегда во время могу сказать любой, что она хорошая собака,– сказал миролюбиво Михаил.– Может никто не тронет меня?
– У собак развито обоняние. Сколько бы вы не говорили ласковых слов, результат не заставит себя ждать и бросок собаки последует незамедлительно, как только вы выделите адреналин.
– А если я попробую прокрасться на цыпочках перед мордой спящей собаки?
– Не пытайтесь! Откуда вы узнаете, спит она или бодрствует? В какой-то момент вам все равно захочется ускорить шаг, и возникнет желание поскорее скрыться перед лицом опасности. Попытка убежать станет для собаки сигналом начала действий. Атака неизбежна. Она непременно догонит и вцепится в вас. Собаки очень любят, когда от них убегают.
Профессор замолчал, прислушиваясь, успела ли собака догнать убегающего чудака. Он слушал, выставив локатор уха в сторону двери и свернув голову набок голову так долго, что чуть не превратился в мумию. Затихший аспирант, сжавшись в кресле, неотрывно следил за каждым движением шефа. Наконец профессор принял горделивую прежнюю позу и продолжил повествование.
– На вопросы, сыплющиеся из зала, отвечайте с почтением. Откуда вам знать, задает вопрос, размахивая руками и бурно выражая эмоции, выступающий или он является всего лишь чьим-то рупором? Иногда, выслушав вопрос, заданный разрывающейся на поводке шавкой, на самом деле приходиться отвечать рядом сидящему, вроде бы безучастному наблюдателю, являющимся волкодавом. Помните, что всегда весьма опасен повизгивающий шакал, путающийся в ногах Шерхана. Не реагируйте на форму изъяснения. Покажите, что задаваемые вопросы лишь помогают вам раскрыть тему диссертации, которую вы не могли полностью осветить из-за нехватки отведенного для выступления времени. На несколько вопросов можете ответить запальчиво. Бытует мнение, что молодежи свойственна запальчивость. Пусть считают, что вы горите и что защита диссертации для вас является вопросом жизни и смерти. Но не увлекайтесь! Бросать камни в собаку или злить ее слишком усердно можно только в том случае, если вы сидите высоко на заборе в полной уверенности, что она, несмотря на суетливость и усердие, не допрыгнет и не достанет вас. Вы можете спокойно громить иностранных авторов со всей их никчемной, зарубежной наукой. Что они там могут создать существенного и что они, главное, находясь за границей, могут сейчас вам ответить? Но если собака живет в вашем подъезде, она запомнит навечно даже недоброжелательный взгляд и в последующем не даст вам спокойно войти в собственную квартиру. Если вы пнули собаку ногой или обругали ее через щель полузакрытой двери, житья вам не будет надолго, как бы вы не старались впоследствии подружиться с ней, отыскивая в своем лексиконе ласковые слова и предлагая заранее приготовленный лучший кусок мяса с косточкой. Не пытайтесь убежать от вопросов! Иначе им не будет конца. Боязнь каверзных вопросов может привести слушателей к ощущению жертвы, находящейся в середине сжимающегося кольца, образованного подступающей со всех сторон голодной стаи волков, завывающих на повисшую в небе круглую луну. Голодная стая, в первую очередь, съедает незадачливого пришельца, за которого некому постоять, или самого слабого, которого с молчаливого согласия приносят в жертв. Как бы не сжимался круг вокруг вас, вы не потерпите поражения, пока не сдадитесь сами. Если же покажете, что боитесь, всегда найдется смельчак, который первым бросится на вас и затем вся стая прикончит и сожрет вас. Вы должны чувствовать себя настолько сильным, чтобы стая опасалась напасть. Брызгающие слюной смельчаки тоже бояться, поскольку соображают, что могут получить достойный отпор и тогда стая сгрызет их прежде, чем вас. К тому же неудачливых прыгунов незримо останавливает присутствие на Великом Хурале ваших защитников, которые всегда присутствуют, вроде бы безмятежно развалившиеся в креслах. Вспомните пантеру Багиру и медведя Балу, оберегающих своим присутствием Маугли на Скале советов от недоброжелателей. Проходит время, меняются обычаи и окружающая обстановка, а все остаётся неизменным…
ПРОФЕССОРСКАЯ ЗАБЫВЧИВОСТЬ
Наталья Владимировна, как обычно, перед выходом на работу поцеловала мужа щечку и перекрестила на прощание. Леонид Александрович вышел в коридор, потоптался у двери, вынул из портфеля заранее припасенную табличку с надписью «ПРОФЕССОР В ЛАБОРАТОРИИ». Повесил её на вбитый в стену гвоздик на уровне груди, чтобы каждый знал, где искать профессора в случае нужды. Затем совершил еще один ритуал, введенный несколько месяцев назад, и полностью себя оправдавший. В последнее время профессор частенько попадал впросак, возвращаясь домой без ключа, и терпя от этого кучу неприятностей. Чтобы исключить всякие неожиданности, он воспользовался нововведением, заключавшимся в том, что при выходе из дома следует похлопать рукой по карману пиджака, нащупать связку ключей и, вытащив, потрясти ими в воздухе, как бы говоря замку: видишь, они со мной. Проделав заученную комбинацию, профессор положил вытащенные из кармана ключи и положил их обратно, после чего осторожно спустился по лестнице.
Выйдя из дома, Леонид Александрович огляделся по сторонам. Природа в видимом окружении дышала спокойствием, утренней свежестью и прохладой. По обеим сторонам от подъезда в клумбах перед окнами зеленели кусты и цвели, ухоженные заботливыми руками, астры и гладиолусы, предвестники осени, указывающие, несмотря на струящуюся теплынь, на приближение следующего сезона года. Профессор подумал о быстротечности дней и увядании еще недавно благоухающих весенних цветов, от которых остались лишь воспоминания. На проселочной дороге, на которую предстояло свернуть, в листве деревьев щебетали птицы. Сбоку, за оградой, начинался опытный, никем не охраняемый, доступный для всех желающих, фруктовый сад. Подымающееся солнце радостно улыбалось, предвещая чудесный день. Безмятежной походкой Леонид Александрович направился к возвышающемуся на пригорке институту, на крыше которого разместился громадный транспарант с жизнеутверждающим лозунгом: «СЛАВА НАШЕЙ НАУКЕ!». Из соседнего подъезда дома вышли двое сотрудников, которые тоже направились в сторону института.
Леонид Александрович , поздоровавшись, присоединился к коллегам и включился в разговор, касающийся того, какой сегодня чудесный день и как много пришлось присутствующим потрудиться для развития науки. Один из коллег, Никодим Юрьевич, затронул злободневный вопрос о внесенном личном вкладе, о чем он мог говорить бесконечно, но неожиданно запнулся на полуслове и, установив неподвижный взгляд на груди профессора, переменил тему.
– Скажите, любезный батенька,– обратился он, перегородив дорогу Леониду Александровичу и встав напротив,– а почему вы надели майку поверх рубашки и сверху вывесили, как развевающийся флаг, желтый галстук?
Леонид Александрович судорожно одернул полу пиджака, распахнул его, осторожно, пробуя на прочность, двумя пальцами потянул галстук вниз, после чего стал вращать его попеременно по часовой стрелке и против нее, с интересом рассматривая крапинки на желтом фоне. Закончив проверку галстука на прочность, он переключился на майку и зачем-то вытащил её из штанин и заправил обратно.
Возникла немая пауза. Трое растерянных людей, сочувствуя незадачливому герою, стояли, переглядываясь.
– Никто толком не знает, как следует правильно носить вещи,– стараясь разрядить обстановку и оставаясь серьезным, сказал Никодим Юрьевич.– Профессор вводит новую моду, которая претендует на последний крик или, лучше сказать «писк предстоящего сезона». Мы привыкли к галстуку на рубашке. Мне случалось наблюдать и за шокирующей публикой, рассматривающей героя в галстуке на голом пупке, но самый экстравагантный модельер пока не додумался водрузить поношенную майку поверх выглаженной рубашки, увенчанной сверху развивающимся галстуком.
Он не сдержался и захохотал. Его смех, как колокольчик, звенел, не утихая. От избытка чувств шутник стал, не сдерживаясь, махать в разные стороны авоськой, внутри которой болтался портфель. Леонид Александрович с интересом следил за движущейся рукой, крепко удерживающей сетку для продуктов, куда, как рыба в невод, попал огромный портфель. В принципе, трудно понять, что и зачем следует надевать и куда что следует класть: портфель в сетку или сетку в портфель? Принципиального значения это не имело. И то и другое имело право на существование. Небольшие габариты авоськи обязывали положить ее в портфель, но можно было поступить наоборот, например, втиснуть в нее, большой портфель. По существу разница отсутствовала. Истину подтверждало услышанное в школе на уроке математики правило: от перемены мест слагаемых сумма не изменяется. В другое время Леонид Александрович с удовольствием посмеялся бы над незадачливым коллегой, умудрившимся засунуть портфель в авоську, но сейчас его куда больше мучил собственный промах.
– Понимаете,– постарался объясниться он,– недоразумение с одеждой произошло по причине излишней спешки. Ни с того, ни с сего жена остановила меня перед выходом из квартиры, одетого в черный костюм в белой рубашке и красном галстуке, указывающем на боевитость, и стала настаивать, что мне следует переодеться. Видите ли, она с вечера приготовила парадный летний костюм, а утром все ее старания, как кошке под хвост, пошли прахом. В летний солнечный день, убежденно доказывала она, когда всё вокруг сверкает и блещет красотой, необходим белый костюм, который она подбирала полгода назад специально для сегодняшнего дня. Мои доводы, что я уже одет и что лучше на ученом совете не выпендриваться и выглядеть, как все, в привычном чёрном наряде, ни к чему вразумительному не привели. Впрочем, я давно смирился с женой в отношении моих нарядов и знаю, что спорить с ней бесполезно. Все равно получается, что она права и лучше знает, что мне одеть и когда. Интересно, почему она не предупредила вечером, во что мне нарядиться утром. Я бы морально подготовился. Вот вы,– простер он руки к коллегам в поисках защиты,– одеты по этикету в нормальные, парадные, черные костюмы, а я почему-то влез в белый костюм. В этом вся разница и отсюда, от излишней суеты, все беды. Недоразумения начались с того, что пришлось сменить костюм. Где уж тут следить за своими действиями. Что и в каком порядке мне подавали, то я в суматохе и одевал. Не мудрено, что автоматически натянул вначале рубашку, за ней майку и сверху затянул галстук. Хорошо, что никто ещё не встретился мне по дороге. Вы не в счет,– он понимающе поглядел на коллег, которые жестами подтвердили его правоту.– Придется поспешить домой и поскорее переодеться.
Коллеги вновь утвердительно закивали головами.
– Быстрее бегите,– поддержали его коллеги.– Мы будем молиться, чтобы никто не встретился вам на пути к дому. Хорошо, что ваш дом находится в двух шагах от института.
Профессор поднял воротник и лацканы пиджака, прикрывшие рубашку с галстуком, и засеменил домой. Выйдя на дорожку, ведущую к подъезду, он убедился в отсутствии встречных людей, расслабился и перешел на свою излюбленную, прогулочную походку. Проблема с костюмом отодвинулась на задний план. Леонид Александрович величественно вошел в подъезд и в раздумье остановился перед дверью, на которой висела табличка, указывающая, что профессор в лаборатории.
– Профессор в лаборатории,– вслух прочел профессор, почёсывая затылок.– Унесла его нелегкая,– сделал он заключение.– Очень жаль. Придется идти в лабораторию.
На пути в лабораторию он старался избежать лишних встреч. Его лавирование от дома к лаборатории напоминало рваный бег с препятствиями, в котором, в зависимости от обстоятельств, он несвойственно медленно плелся на отдельных участках и делал немыслимые рывки на других. С лихорадочно бьющимся пульсом он добрался до института. Перед знакомой дверью своей лаборатории к нему пришло осознание того, что искал он самого себя.
– Тьфу,– выругался он.
Излишние старания отняли остаток сил. Леонид Александрович, больше не сторонясь никого, поспешил домой. У института его окликнули никуда не торопящиеся коллеги, с которыми он недавно расстался.
– Куда вы промчались мимо нас несколько минут назад, никого не замечая вокруг?– спросили они.– Не случилось ли что с вами?
Профессор, избавившийся от треволнений, поведал им историю своего странного похода домой, где на дверной ручке висела табличка, извещающая, что профессор в лаборатории, и заставившая его двинуться от квартиры до института и обратно.
– Не беспокойтесь,– успокоили его коллеги.– Непомнящих профессоров не существует, иначе перед нами стоял бы некто другой, а не вы. Идите спокойно домой, предоставьте заботливой жене привести вас в порядок и поскорее возвращайтесь. Вы еще успеете к началу ученого совета.
Профессор внял добрым советам и, став самим собой, легкой походкой отправился переодеваться домой.
ЩУКА СЕДЬМОГО ПОКОЛЕНИЯ
Война начинается в умах людей и только после того, как созрел план боевых действий, ее объявляют и приступают к военным операциям. Для возникновения войны необходимы причины, продиктованные желанием передела сфер влияния, что связано с чужой территорией и собственностью, и наличие самого безобидного на первый взгляд повода. Все необходимые предпосылки для объявления войны имелись у воинственно настроенного профессора Эльдара Ивановича Рыболова, решившегося схлестнуться с профессором Матвеем Лазаревичем Ихтиологом. В отличие от знатных семейств Монтекки и Капулетти, забывших из-за давности событий причину возникновения ссоры, локальная война между всеми уважаемыми профессорами разгорелась из-за вполне осязаемого подвала, которым хотел пользоваться один, в то время как в нем проводил исследования другой, разрабатывающий государственную тему по выращиванию рыб, питающихся высшей водной растительностью.
Последней каплей, переполнившей чашу терпения, для Эльдара Ивановича послужила статья Матвея Лазаревича, который решил ознакомить читателей с результатами исследований и демонстрацией питомцев. Рыболов жадно прочитал статью, смял газету и, подпрыгнув на месте от возмущения, не сходя с места, швырнул ее одной рукой из-за головы в стоящее в углу мусорное ведро. Бумажный комок, заменяющий мяч, покачиваясь в обе стороны, проскользнул по верхней кромке пластмассового ведра, напоминавшего баскетбольную корзину, после чего, потеряв инерцию, свалился во внутрь.
Порадовавшись, что баскетбольные навыки, приобретенные в спортивной юности, еще не забыты, профессор поспешил высказать вслух свое мнение о напечатанной статье, но, поскольку слушатели в кабинете отсутствовали, а мысли обгоняли слова, он, возмущенно зажестикулируя руками, невообразимо громко пронзительно прокричал что-то понятное только ему одному и слившееся в один протяжный стон. Выпустив пар, он опомнился, посчитав, что поспешил выбросить статью, которая, возможно, ему еще понадобится, когда придется выступать на воскресном шоу, устраиваемом оппонентом. Рыболов, согнувшись, на корточках, почти на четвереньках, как обезьяна, размахивая над головой руками, быстро пробежал в угол, вытащил из урны газету и попытался распрямить, положив ее на колено и резко проведя несколько раз сверху рукой, что символизировало разглаживание. Выпрямившись, он тряхнул газетой над головой и, используя ее в качестве обличительного документа, пошел на войну.
Путь его был не долог. Конкурент располагался буквально рядом, по соседству, на одном этаже. Из коридора одна дверь вела в крошечный предбанник, в котором одна против другой располагались две двери, ведущие в кабинеты Рыболова и Ихтиолога. Чтобы попасть от одного к другому, не требовалось выходить на люди. Рыболов решительно торкнулся к соседу. Дверь оказалась закрытой. Профессор на мгновение остановился и, не раздумывая, пнул ее носком ботинка. Убедившись, что в кабинете никого нет, он развернулся задом и еще дважды с силой нанес удар каблуком, после чего потоптался на месте, обдумывая очередной шаг.
Судьба дарила ему еще один шанс не делать опрометчивых поступков, которым грех было не воспользовался. Рыболову не терпелось действовать, высказываться или хотя бы поделиться с кем – нибудь о случившемся. После недолгих раздумий он решил излить душу дружественно настроенному приятелю, располагавшемуся этажом ниже, у которого дед слыл великим полководцем страны.
Должны же работать у него гены стратега, подумал Рыболов, спускаясь в лифте. Горя от нетерпения, он помог раздвинуть отворяющиеся створки остановившейся кабины, стремительно пробежал по безлюдному коридору и нетерпеливо открыл нужную дверь.
– Здравствуйте,– пропел Рыболов, обрадовавшись, что видит за столом желанную фигуру Семена Михайловича.
– Мы как будто виделись сегодня,– вставая и пожимая протянутую руку, напомнил внук полководца.
– С хорошим человеком можно поздороваться и шесть раз на день,– в оправданье своих действий пояснил сослуживец.
– Приятно слышать,– одобряюще буркнул Сема.
На этом светский разговор закончился. Рыболова распирали эмоции.
– Вы читали?– вытянув руку и тряся смятой газетой перед носом собеседника, негодовал он, пританцовывая на месте.
– А как же?– успокаивающе проворковал внук полководца, делая вид, что ему известно содержание статьи.
Забрав газету, он начал внимательно её просматривать. Оставалось загадкой, попадала ли она ему ранее или нет? Впрочем, положа руку на сердце, это не имело принципиального значения. Газету он видел впервые, что не мудрено, поскольку интересовался исключительно прессой, в которой писалось о судьбоносных вопросах страны, института, о нем или упоминалось о его врагах и друзьях.
– Неплохо написано,– резюмировал он, дочитав статью до конца.
– Какая чушь! О чем он пишет!?– взвился Рыболов, вырывая газету и почти наизусть декламируя выдержки из статьи.– На земном шаре,– не читал, а декламировал он,– имеются регионы, в которых издавна человек питается исключительно растительной пищей… В последние годы наметилась тенденция увеличения количества вегетарианцев… Нелепые обобщения, смешавшие в одну кучу и людей и рыб,– чуть не выругался профессор Рыболов, и, оторвавшись от статьи, высказывая свою точку зрения,– привели к мысли о возможности выведения породы рыб, питающихся исключительно растительной пищей. Вы только послушайте, до чего докатился ученый, жаждущий открытий. Ему вторит наивный корреспондент, ищущий сенсаций и возможности, за чужой счет, вкусно покушать! Рыболов снова уткнулся в газету.– Нами выведен новый тип щуки, ранее относимый к разряду хищников, для которой основой жизни стала растительная пища… В ближайшее воскресенье мы продемонстрируем миру доселе невиданную щуку, живущую в седьмом поколении.
– Оригинальное мышление,– успел вставить внук полководца.
– Ничего оригинального,– перебил Рыболов.– Исследования Ихтиолога надуманы. Нужно умудриться, чтобы провести аналогию между людьми и рыбами, находящимся на разных этапах развития, и, на основании отвлеченных рассуждений, сделать вывод о возможности создании щуки – вегетарианца. Человек обладает сознанием и имеет право выбора, чем ему питаться. У рыб такое право отсутствует. Щука относится к пресноводным хищникам, живущим в реках и озерах, где властвует закон, по которому более крупная рыбу поедает мелкую. Ихтиолог не в силах изменить закон природы и, следовательно, его питомцы демонстрируют всего лишь неимоверную жизнеспособность и невероятную приспособляемость. По существу выведена аквариумная рыба, которая спит и видит, когда ее возвратят в привычную среду обитания.
Рыболов остановился, чтобы перевести дух. Шумно вздохнув, он собирался и дальше развивать свою мысль.
– Всё ясно,– остановил его внук полководца.– Сравнение рыб и людей не выдерживает критики. Сядьте и успокойтесь,– отрывисто приказал он, и затем, смягчившись, панибратски добавил,– с вашими эмоциями трудно вести бой, а еще труднее выиграть победу.
Рыболов сел на стоящий у стола стул и, согнувшись в комок, как послушный школьник, приготовился слушать.
– Чего вы хотите добиться? – спросил Семен Михайлович и, не дождавшись ответа, задал следующий вопрос.– Уничтожить Эльдара Ивановича?
– Боже меня упаси,– отмахнулся Матвей Лазаревич,– пусть отдаст подвал с находящимися в нём рыбоводными бассейнами и проводит свои бредовые эксперименты на дому, если они ему так интересны.
– Вы представляете, какие войны по накалу страстей являются самыми страшными и жестокими? – спросил внук полководца и в свойственной ему манере, не дожидаясь мнения собеседника, продолжил повествование.– Когда на границе появляется грозный враг, страна, как пружина, сжимается. Распри и обиды, существовавшие между отдельными слоями общества, на время ослабевают или отходят на задний план и государство становится монолитным и непобедимым. Устои легко расшатать, если с умом подойти сквозь обороняющиеся ряды к верхушке, управляющей страной, с ласками и почестями. Расправившись с правителями, можно добиться в дальнейшем, не воюя, развала строя с непредсказуемыми последствиями. Из всех войн самой страшной является внутривидовая борьба, когда запредельные государства, не заботясь больше о собственной угрозе, могут насладиться обзором военных действий противодействующих группировок внутри страны, рассматриваемых ранее, как единое целое. Вспомните, с каким неподдельным интересом зрители наблюдают за петушиными боями и боями между гладиаторами. С точки зрения наблюдателей в подобных играх не важно, кто за кого воюет. Интерес представляет сама схватка. Мечта любого политика столкнуть лбами соперников и, находясь в тени, наблюдать за схваткой титанов и получать удовольствие от всего увиденного. Особенно опасна внутривидовая борьба, к которой относится гражданская война. В ней нередки случаи перехода людей из стана врага на противоположную сторону и обратно. Подобные побоища сопровождаются жестокой резней, потоками крови и выстрелами в спину именно потому, что под покровом борьбы за идею нередко мстят заклятому врагу, живущему на одной лестничной клетке, и сводят счеты с соседом, с которым легко посчитаться, когда развязаны руки. Так за что мы будем сражаться с соседом?– подытожив свое выступление, с серьезным видом спросил внук полководца у сидящего напротив профессора.– За жизнь или подвал?
– Подымим планку сражения от междоусобиц до борьбы за идею,– отреагировал Матвей Лазаревич.
– История видела много революций, в которых люди с легкостью гибли на баррикадах за идею. Многие из победителей, оставшихся в живых, впоследствии наотрез отказывались подчиняться новым законам, за которые боролись и погибали,– философски заметил Внук Полководца.– Посмотрим, как вы распорядитесь плодами победы, если выиграете войну.
Рыболов не чурался философских рассуждений и незамедлительно высказался по существу затронутого вопроса:
– Это зачастую происходит от того, что борются за одно, а после победы, прорвавшаяся к власти кучка людей декларирует совсем другое и вдобавок посмеивается над борцами за свободу: мол, за что боролись, на то и напоролись. Не мудрено, что многие потом в сердцах утверждают, что не брались бы за оружие, если бы знали, что случится потом!
– Вот я и говорю, что нужно предвидеть последствия. Вы их предвидите? Впрочем,– не дожидаясь ответа, предложил внук полководца,– давайте не будем отвлекаться от темы. После того, как мы разобрались в стратегии, перейдём к тактике. Вспомните, как вы вели себя на заседании в кабинете директора во время последнего спора с Ихтиологом. Вы, не принимая во внимание никаких аргументов, перебивали его. Вы, жестикулируя, кричали во весь голос, что у вас не хватает резервуаров для выращивания рыб, что вам мешают работать, что у вас горит тема, вам необходимо проводить эксперименты, а сроки, как известно никто не отменял. Нужно не только говорить, но слушать. Терпеливо выслушав, Матвей Лазаревич, как опытный боец, вежливо поставил вас, обидчика, на место, объяснив под смех аудитории, что он не собирается выделять места для другой лаборатории и что два года назад директор подарил ему подвал со всеми находящимися в нем бассейнами и оборудованием. Разумеется, достойного ответа у вас не нашлось и вы, как собачонка, поджав хвост, ретировались, сев на место. Вспомните, как вы ведете себя на совещаниях? Чуть что не по вас, вы вскакиваете и начинаете доказывать свою точку зрения, будто она кого-то интересует? Терпимо относящийся к вам, сидящий рядом сосед из другой лаборатории, должность которого следует ввести в штатное расписание вашей лаборатории, вынужден постоянно хватать вас за руки и полы пиджака, чтобы придержать, на взлете, хоть на мгновение! А вы все рветесь в драку и брызжете слюной, как волкодав на привязи, в то время как вам давно пора, в соответствии с должностью, научиться выступать в роли наблюдателя и управлять поводками, надетыми на подчиненных. Вы очень импульсивны, вам трудно сосредоточиться на главном и вас легко в пылу спора увести в сторону. Запомните, что нередко для выбора правильного решения не нужно ничего предпринимать и следует просто уйти в тишину, чтобы спокойно подождать, пока решение само не выплывет на поверхность. Временами совсем не обязательно выступать. Можно говорить молча. Попробуйте удивить соперника своим спокойствием. Сидите, молча улыбаясь и, не перебивая оппонента, в самый критический момент, когда все взоры обращены в вашу сторону, дерните за веревочку. Пусть выступит по вашему поручению кто-нибудь из вашего окружения.
– Я не могу представить, чтобы кто-то выступил вместо меня,– вмешался Рыболов.– Он не выдержит ответного удара Ихтиолога. Да и кто захочет бросаться на амбразуру, подвергая риску свою карьеру?
– По замыслу главнокомандующего ради общей победы нередко полки посылаются на верную гибель. Бойцы, идущие на смерть, порой и не подозревают, на что их толкают. Сражённых в неравном бою причисляют к геройски погибшим, а уцелевших воинов, которым суждено было умереть, называют героями. Неординарные случаи рождают героев. Поле боя позволяет определить, кто находится у вас под крылом: сподвижник или попутчик? Поэтому нет ничего зазорного, чтобы время от времени устраивать проверки своим сослуживцам. Со стороны нам кажется, что, в зависимости от обстоятельств ,полководцы спонтанно принимают те или иные решения. На самом деле ничего подобного. Нередко ещё до сражения известен исход поединка. Бой несколько раз мысленно проигрывается ещё до сражения. На реальный бой, как правило, выходят с готовым решением, которое только корректируется, в зависимости от изменившихся ситуаций. Организация не терпит импровизаций. Все анализируется и продумывается вплоть до мелочей, в укромном месте, где-нибудь на завалинке перед боем. Войну следует выиграть до ее начала, а иначе предпринятое наступление превращается в кавалерийскую атаку и только. Так что перед тем, как встретиться в следующий раз с Ихтиологом, следует основательно продумать о ходе дискуссий и результатах. Можно проиграть, как говорят англичане, бесчисленное количество мелких стычек, но нельзя упустить победу! В поединке окончательное решение остается за вами. В конечном счете, за исход баталии отвечаете вы и только вы. Помните, что ваши действия являются всего лишь следствием вашего умозаключения.
В день открытых дверей Рыболов спустился в подвал одним из первых, чтобы занять место в первом ряду и быть активным участником театрального действия. Когда заполнился импровизированный зал и прозвучал неслышный никому, кроме главного действующего лица, третий звонок, на кафедру взошёл Ихтиолог. Под аккомпанемент плавно журчащей речи профессора, усыпляющей как гипноз, многочисленные слушатели дивились невиданному. Матвей Лазаревич последовательно переходил от одного бассейна к другому, указкой указывая на плескающихся щук-вегетарианцев разных возрастных групп. В конце выступления докладчик остановился у освещенного со всех сторон огромного десятикубового аквариума из прозрачного стеклопластика, установленного на возвышении, в котором сквозь зелень воды отчетливо просматривалась, лежащая на дне, породистая щука. При прикосновении указки профессора о стенку аквариума она послушно подалась вперед, всплыла на поверхность воды, описала, почти касаясь боком стенки аквариума, почетный круг и, продемонстрировав, таким образом, себя, легла, как подводная лодка, на дно. Ихтиолог представил свою гордость – щуку седьмого поколения, характеризовав её возраст, габариты, повадки и наклонности, не преминув остановиться на нескольких забавных историях из жизни своей подопечной, чем вызвал доброжелательный смех публики. С особой пунктуальностью он сообщил о рационе и режиме питания, подчеркнув, что все взрослые особи чувствуют себя превосходно, доказательством чего служит появление очередного потомства.
– В настоящее время можно смело утверждать о том, что выведена щука нового типа,– заверил докладчик.
После прозвучавших аплодисментов профессор сел за стол, рядом с ведущим собрание директором института и дал команду, подняв руку, лаборанту, ответственному за прием пищи, подойти к прозрачному аквариуму. Лаборант профессионально опустил в аквариум сачок с концентрированной массой, состоящей из высшей водной растительности, и дернул за веревочку. Прозвучал мелодичный звон колокольчика и щука, лежащая на дне, шевельнув хвостом, лениво поплыла к кормушке. В это время с противоположной стороны аквариума поднялся со складного стульчика, с которым, видимо никогда не расставался, рыбак, одетый, в видавшую виды, форму десантника защитного цвета. Его рука картинно перебросила через борт живого карася. Остальное произошло в мгновение ока. Почуяв нутром, до боли знакомое барахтанье, щука щелкнула хвостом, развернулась и в миг проглотила свою жертву. Фоторепортеры с ослепляющими вспышками, второпях бросились снимать кульминационный момент. Нескрываемый смех, разнесшийся по подвалу, явился завершением доклада Ихтиолога. Профессор не успел понять, что произошло. Он заворожено следил за хвостом щуки, вернее за местом, где только что находилась голова щуки. Оторвав взгляд от аквариума, он увидел перед собой язвительно улыбающееся лицо Рыболова с прищуренными глазками, который выглядел совсем другим, не похожим на себя. Куда пропали его экспансивность с вздрагивающими плечами и вечно вздымающимися над головой руками, движения которых сопровождались бессмысленными криками. Безучастность недруга не могло обмануть Ихтиолога. Он не сомневался, кто ответственен за содеянное. Завтра, а может быть и сегодня, что совсем не важно, ему доложат, кто подошел к аквариуму и сыграл с ним злую шутку. Ихтиолога качнуло в сторону и он, ухватившись за фундамент под аквариумом, постарался создать благопристойную маску на своем лице. Говорить ему было не о чем. Он продолжал стоять в центре внимания, ничего не говоря, и, как рыба, хватал воздух открытым ртом.
Воцарилась гнетущая тишина. Спасая положение, из темноты на освещенное прожектором место у аквариума, выплыл полный, круглый, как колобок, ученый секретарь института, который взял на себя инициативу. С достойным видом, изображая добродушного толстяка, он заполнил своим телом свободное пространство.
– Много интересного мы сегодня услышала и многое увидели. Наш профессор начал за здравие, а закончил за упокой… Всякое бывает,– весело, насколько только возможно в данной ситуации отреагировать, учёный секретарь обратился к присутствующим, проводя широким жестом по подвалу.– Нам стоит о многом подумать на ближайшем ученом совете. Не сомневаюсь, мы найдем правильное решение. Будем считать, что на сегодня повестка дня исчерпана.
Народ стал потихоньку расходиться. Профессор Ихтиолог недвижимо стоял у стола президиума, отрешенно смотря на аквариум и, надеясь на чудо. Неизвестно, чего он ждал. Постепенно все меньше людей оставалось в подвале. Хлопнула входная дверь и вышли, казалось, все, кто хотел. Перед Ихтиологом по-прежнему маячила фигура Рыболова с одеревеневшей физиономией, изображающей вымученную улыбку. Среди оставшихся Матвей Лазаревич безошибочно определил рядом с директором круг посвященных, сплетенных в клубок, именно тех, к чьему мнению прислушивался директор и от которых, в первую очередь, зависел крен корабля, именуемый институтом. Среди них, как памятник, неподвижно стоял Рыболов, желая подольше насладиться успехом. А чего ждут остальные, подумал Ихтиолог, неужели сейчас начнется разбор моих действий?
К директору направился Рыболов, за которым услужливо последовал фотограф с сумкой через плечо и кипой фотографий в руках. Оставшиеся рядом коллеги с интересом стали рассматривать полученные фотографии.
– Вот щука лениво подплывает к кормушке,– объяснял фотограф,– а вот она несётся к карасю. На третьей фотографии мы видим явное возмущение у ее раскрывшегося рта. Щука проглотила карася с такой скоростью, что я не успел запечатлеть момент заглатывания жертвы.
Рыболов, не говоря ни слова, хмыкнул от удовольствия. Иногда, подумал он, действительно не обязательно говорить, а можно одним междометием выразить гамму чувств.
КАК ДЕЛАЮТСЯ ОТКРЫТИЯ НА СЕВЕРЕ
После знакомства с сотрудниками и обсуждения цели приезда в Заполярный филиал, Виталию Соловьеву предстояла поездка вглубь Севера, к месту исследований. Вновь прибывшего командированного поместили в утепленную будку, водруженную на шасси грузового автомобиля. Внутри она представляла собой уютно оборудованную теплую комнатку, в которой разместились стол, три кресла, снятые из салона самолета, и множество шкафчиков с инструментами на торцевой стенке, примыкающей к кабине водителя, что указывало на многофункциональность использования помещения. Соловьев бросил на одно из кресел багажную сумку, сел в другое, поерзал, устраиваясь по удобнее, и вытянул ноги. Шофер, с сопровождавшим сотрудником филиала, находились в кабине автомобиля. Машина тронулась. Чтобы размять ноги, Виталий периодически вставал с облюбованного места и выглядывал в окошечки, вырубленные в боковых стенках будки, пытаясь рассмотреть окрестность вдоль дороги и населенные пункты, изредка мелькающие по пути следования. Часа через два началась вьюга. Почернели облака. За бортом вокруг все закружилось, превращаясь в ничего не видимый клубок. Соловьев протирал окошки, но ничего вразумительного рассмотреть не мог. Машина содрогалась под порывами ветра. Ее раскачивало и бросало из стороны в сторону. Через обивку слышалось зловещее завывание ветра, перекрывающее шум мотора. Машина продолжала двигаться с прежней скоростью, несмотря на то, что трудно было разобрать что-либо в двух шагах. Неизвестно, как ориентировался водитель? Рациональным, в сложившихся обстоятельствах, оставалось выбросить из головы нахлынувшие мысли о всевозможных неурядицах, связанных с наездом на тупые предметы, заглохшим двигателем, вынужденной остановкой в безлюдье и белой смертью, и положиться на везение или опыт водителя, знакомого с трассой. Соловьев закрыл глаза и постарался уснуть. Усталость от длительного перелета на самолете взяла свое. Вскоре Виталий уснул беспокойным сном с видениями и тревожными мыслями, которые продолжали нарастать, вторя разбушевавшейся за бортом стихии. Через какое-то время он встал и, без всякой надежды увидеть что-либо, выглянул в окно. Ожидания не обманули. Он увидел то, что предполагал, то есть не увидел ничего, кроме раскручиваемого в разные стороны сплошного снега, залепляющего окно. Ни на что не надеясь, он подошёл ко второму окну, стоящему напротив. Там его ждала совершенно иная картина. По неведомому сигналу снежинки выстроились в полосы и, в обозримой глубине стройно двигались, как солдатики, вниз, по направлению к земле. Как зачарованный, Соловьев следил за необъяснимым явлением природы до тех пор, пока машина не въехала в зону непроглядного хаоса белизны. Оставшуюся часть пути он не сомкнул глаз, стараясь понять, что он лицезрел. По прибытии на место ему пояснили, что в месте, показавшимся ему чудом из чудес, находилось мощное рудное месторождение.
Через год, будучи в очередной командировке в совершенно другом участке Севера, он вторично увидел упорядоченную лавину снежинок, пучком устремившихся к земле. Как зачарованный, находясь рядом с водителем, он попросил остановить машину, чтобы полюбоваться явлением. Он сидел и неотрывно смотрел через лобовое стекло на движущуюся вниз белую стенку до тех пор, пока не догадался, что опускающиеся снежинки имеют отрицательный заряд и целенаправленно движутся к лежащему в земле металлу, имеющему положительный заряд. Пришедшее обоснование явления позволило вздохнуть с облегчением и дать команду:
– Едем.
Путь вперед продолжился.
Мысль о написании заявки на изобретение о летящей снежинке вниз к земле пришла позже, ночью, когда он ворочался в койке гостинице. После возвращения из командировки домой, он сел за стол, сформулировал заявку и отправил ее в комитет по делам изобретений и открытий. Через полгода к нему пришло отрицательное заключение. Изобретатель написал возражение, на что вновь получил вторичный отказ. Виталий не сдавался. Он припомнил, как в студенческие годы уважаемый преподаватель по физике открыл звезду. Два последующих дня университет, как растревоженный улей, гордо гудел в предвкушении заслуженной победы, но физик не решался сделать официальное заявление и ещё раз хотел, дождавшись ночи, уединиться в обсерватории, проверить себя и удостовериться в открытии. Сомнения в собственном успехе привели к непростительной ошибке. Утром следующего дня во всех средствах массовой информации сообщалось об открытии новой звезды, открытой профессором калифорнийского университета. Наш раздосадованный преподаватель месяц ходил с опущенной головой, как будто у него украли звезду. А звезда светилась на небосводе в своем созвездии, вне зависимости от планеты Земля. Только сотрудникам института не безразлично было, чья эта звезда, где она и чьим именем названа.
– Снежинка – та же звезда, особенно при ближайшем рассмотрении,– раздумывал Соловьев, держа ее на ладони.
Началась тяжба. Претендент на изобретение с пафосом писал о том, как прекрасно осознавать, что снежинка имеет отрицательный заряд до того, как упадет на землю, и что знакомый поэт уже сложил об этом поэму для возлюбленной, а эксперт казенно отписывался, что не видит в предложении практического смысла. Заявитель сообразил, что изобретение имеет огромное значение для поиска крупных месторождений и, что особенно ценно, для его страны и для убедительности указал координаты предполагаемого нового месторождения в том месте, где во второй раз наблюдал упорядоченную лавину снежинок, движущихся стеной к земле. Эксперт с явной ухмылкой, сквозящей в каждом слове, отписался, что не следует предсказывать открытые месторождения. В доказательство он прислал вырезку из газеты месячной давности, где указывалось о новом открытии месторождения железной руды. Сравнение дней выхода газеты со штемпелем на конверте и письма заявителя, отосланного неделю назад, было не в пользу Соловьева, о чем явственно указывалось в приписке, что любой человек мог узнать из газет об открытии нового месторождения.
Виталий подолгу, без движений, сидел за столом перед чистым листом бумаги, размышляя, чтобы написать в свое оправдание и как убедить эксперта, в доказательстве своей правоты. Неожиданно ему помогли друзья – американцы, живущие за океаном, которые сделали независимое параллельное открытие, заявив, что падающая снежинка имеет отрицательный заряд. Они могли бы составить заявку на изобретение в своей стране, но захотели иметь открытие. Такого ранга удостоверения в их государстве не существовало и, по воле случая, их заявление попало к нашему эксперту, который судорожно сравнив идентичные заявки, вспомнил о гордости за своих ученых. Сомнений у эксперта в отношении отрицательного заряда падающей снежинки больше не существовало и он с лёгкостью, указав на приоритет двухгодичной давности, предложил Соловьеву срочно переписать заявку на изобретение, обозвав ее открытием. Понимая, что сейчас не время задавать излишние вопросы, Виталий срочно переписал заявку, не раздумывая об отличии изобретения от открытия.
Получение удостоверения об открытии совпало с установкой на крыше родного института огромного транспаранта со звучным лозунгом: «СЛАВА НАШЕЙ НАУКЕ!» Стоя без шапки у входа в институт, запрокинув голову, Соловьев, как никто другой, понимал, что означают слова: СЛАВА НАШЕЙ НАУКЕ!– и почему слава именно нашей науке, а не какой-либо другой. Кружились снежинки, медленно опускающиеся на его мокрое лицо. Одна из них была именно та, ради которой он писал открытие, не имеющее на первый взгляд принципиального значения для людей.
– А всё-таки летящая снежинка имеет отрицательный заряд,– сказал Соловьев вслух самому себе.
Для него сказанное имело не меньшее значение, чем для Галилея, произнесшего знаменитую фразу о Земле: – А всё-таки она вертится!
КАК ДЕЛАЮТСЯ ОТКРЫТИЯ НА ЮГЕ
Семен Михайлович, в сопровождении Михаила, подымался по пролету лестницы, ведущей на второй этаж министерства здравоохранения Таджикистана. Галантно пропустив спускающуюся женщину в белом халате, он подождал, пока стихнет стук ее каблуков на первом этаже. Дождавшись, чтобы в ближайшем окружении никто не просматривался, профессор, остановившись на лестнице, склонил голову в сторону своего сотрудника, и заговорщически прошептал:
– На Волге обнаружена холера.
Михаил от неожиданности потерял дар речи. Эту новость он слышал сегодня утром в кафе гостиницы по радио, когда размешивал сахар в стакане, но не придал словам диктора существенного значения, пропустив сообщение мимо ушей. Об этом слышали и остальные посетители, сидящие за соседними столиками. Рядом находился и шеф, но видимо, только он, поразмыслив, понял важность и неординарность сообщения.
– То, что на Волге бушует холера, я слышал сегодня утром по радио,– ответил пришедший в себя Михаил, после чего шепотом выдал общедоступную информацию, как секретную.– Холера буйствует и на Украине. Вся Одесса полыхает. Говорят, что из Одессы невозможно позвонить ни в один город. Представляете, как живущие в Москве или в Питере родственники чувствуют себя, не имея возможности связаться со своими близкими, уехавшими в командировку или на отдых к морю. Телефонистки не соединяют абонентов, объясняя свои действия заботой о снижении холеры в густонаселенных районах страны.
– Ну, это уж слишком,– высказал весомую точку зрения профессор.– Холера не распространяется по телефону.
– Одесса – своеобразный город, в котором обитатели чего – только не придумывают. Я был свидетелем, как на Центральном телеграфе в центре города, среди бела дня, заказ на междугородний разговор телефонистки принимают исключительно по срочному тарифу, то есть в три раза дороже, чем следует. И клиенты платят, терпеливо ожидая вызова целый час, как при обыкновенном тарифе. Они привыкли к местным обычаям и знают, что иначе нельзя.
– Холера – чрезвычайный случай,– продолжил свою мысль профессор, всерьез не воспринимая рассуждения Михаила.– По-видимому, телефонистки выполняют указания чиновников, пытающихся, таким образом, бороться с паникой среди родственников, проживающих вне Одессы.
Поднявшись на второй этаж, Семен Михайлович перешел на твердый шаг. Широко размахивая руками и демонстрируя активность, он, как вихрь, ворвался в кабинет заместителя министра здравоохранения Акбара Каримовича. Следом идущий по коридору Михаил, находясь в одной команде с шефом, как ребенок, копировал повадки учителя.
Невыездной перенял прием энергичного вхождения в заведения в студенческие годы у доктора, под патронажем которого стажировался в больнице в качестве медбрата. Опытный наставник с удовольствием делился с учеником своими знаниями и рассказывал интересные истории из своей практики. У него было чему поучиться. Будучи общительным человеком, он при обходе палаты мог надолго присесть на одну из коек и больные, в дружеской беседе, начинали рассказывать ему о своих болячках. Для многих из них, впоследствии, он становился семейным врачом и навещал пациентов после их выздоровления. Приняв вызов, он ускорял шаг у подъезда дома и врывался в квартиру, раздеваясь в коридоре на ходу и снося, попадающиеся на пути, предметы и вещи. Бежал к больному, будто тот лежал на операционном столе. Удостоверившись, что сегодня успел, доктор садился на кровать, вытаскивал карманные часы, висящие на цепочке, щелкал затвором, отчего верхняя крышечка взлетала вверх и, положив пальцы на руку больного, щупал пульс, внимательно наблюдая за пациентом. Успокоив больного, что всё поправимо и что ничего страшного пока не произошло, он нередко оставался на часок, болтал с домочадцами о делах житейских, а то и выпивал чашечку чая.
Врача из Невыездного не вышло. С выбором профессии он определился ранее, поступая на биологический факультет МГУ. Медицинский институт, второй ВУЗ, рассматривался всего лишь для расширения кругозора, что позволяло ему заниматься самолечением, выписывая рецепты для себя и близких. Как память о прекрасных днях, проведенные с практикующим доктором из больницы, остались приобретенные впоследствии карманные часы, предвестник спокойствия, и страсть к ускоренному шагу, при входе в кабинеты, отдаленно напоминающие ему о необходимости помощи ближнему. Михаил, не раз видевший, как взлетает верхняя крышечка часов у шефа, тоже подумывал о замене своих ручных на карманные часы. Заместитель министра поднялся из-за стола навстречу вошедшим и крепким рукопожатием поочередно потряс руки обоим, несколько задержав, в знак почтения, руку профессора. Рассмотрение животрепещущих вопросов не намечалось. Встреча рассматривалась, как акт вежливости, при отъезде Семёна Михайловича. Радушный хозяин предложил на выбор:– чай или кофе?
Конец ознакомительного фрагмента.