…Вот, скажем, мрачная девушка с элементами поздней готики в одиночестве прогуливается вдоль Патриарших прудов и назидательно беседует с равнодушными толстыми утками: «Утки! Вы можете представить себе такую меру отчаяния, утки? А я, утки, могу».
…Вот, скажем, строгий научный человек в дружеской компании зачитывает свое письмо к даме-оппоненту: «В рамках сверхценной задачи сохранения общего вектора исследований в русле определенной философии Ваши усилия кажутся мне потенциально разрушительными. Базовые предпосылки исследования в данный момент таковы, что видится совершенно необходимым отделить неоправданные транзиентные веяния постоянно меняющейся гуманитарной моды от подлинно основательных научных построений; видится бесспорным тот факт, что будущее подтвердит мои предположения по этому поводу. Примером может служить отмирание одной из тенденциозных постструктуралистских ветвей гуманитарной мысли, результатом которой стало превращение когда-то доминирующего дискурса в азбучный элемент распространенного медийного шарлатанства, в то время как более сильные ветви того же дискурса стали пусть и архаичной, но важной составляющей сегодняшней культурологической теории». Дочитав до этого места, научный человек вопросительно смотрит на друзей. «Ну-у-у, мне кажется, это ты чересчур, – неуверенно говорит его жена. – Мне кажется, это ты задеваешь ее чувства. Замени, может, „в то время как“ на „однако“?»
…Вот, скажем, в Иерусалиме выпадает горстка снега, и возбужденные иерусалимские дети, до этого, почитай, не видавшие снега в глаза, волокут отвыкшего от низких температур послесоветского отца на улицу. Отец ведет себя как сибирский мужик в сорокаградусный мороз: топает, растирает нос себе и чадам (чада возмущенно визжат) и размышляет о всяких высоких материях, украшенных тройками и бубенцами. Лишенные чуткости дети не понимают этого момента высокой ностальгии и требуют, чтобы отец отвечал за былой базар, – то есть за рассказы про снеговиков, санки и опасную игру с киданием снежных шариков друг в друга (можно выбить глаз). Снега при этом – примерно как Снегурочка наплакала, но отступать отцу некуда. Поэтому он быстро лепит снеговика прямо на скамейке во дворе: попа у этого снеговика – с мелкую дыньку, середина – с умеренный апельсин, голова – с крупный орех. Ручки – палочки, глазки – камушки, ну понятно. Дети в восторге, но смекалистого старшего мальчика что-то явно беспокоит.
– Как же вы, папа, ему вместо носа морковку приделывали? – спрашивает смекалистый старший мальчик, сосредоточенно хмурясь. – У него от морковки вся голова рассыпется.
– Врал он все, – говорит хитрая младшая девочка, постоянно чешущая кудрявую голову под непривычной кусачей шапкой. – Небось они просто оливку втыкали вместо носа. Папа, признавайся: вы же просто оливку втыкали вместо носа?
Папа покорно соглашается, что преувеличивал свои советские подвиги, и дети, пожурив его за хвастовство, дружно идут просить у матери оливку.
– …Возьмите горчицу! – кричит продавец приправ на Даниловском рынке вслед немолодой интеллигентной паре в одинаковых беретках и длинных черных пальто. – Горчица крепкая, как до революции!..
– …Возьмите горчицу! – через две секунды кричит тот же продавец крупному мужчине в шерстяной кепке и спортивных штанах. – Горчица крутая, как при Сталине!..