Вы здесь

Восьмая горизонталь. Глава 2 (Алексей Макеев, 2009)

Глава 2

Для Гурова и Крячко не было новостью, что генерал Орлов – большой поклонник шахмат и на досуге – когда он появляется, часто заходит в ботанический сад, в одном из уголков которого собираются такие же любители.

Таганцев был одним из них. Трофим Иванович, по словам Орлова, считался чуть ли не лучшим среди непрофессиональных шахматистов Москвы. Несмотря на преклонный возраст, голова у Таганцева, как сказал Петр Николаевич, работала отлично, кстати, и в физическом отношении старик был еще вполне крепок.

– У профессионалов спортивная сторона шахмат слишком раздута, гипертрофирована, – объяснял Орлов. – У них пропадает вкус к игре, ослабевает свежее восприятие шахмат, они не испытывают радости от игры. Для профессионалов шахматы – это работа, порой каторжная. Для нас – отдых и удовольствие.

Льву ярко вспомнилось дело двухлетней давности. Тогда он и Крячко ловили убийцу члена-корреспондента Российской академии наук Александра Иосифовича Ветлугина, давнего и постоянного шахматного партнера генерала Орлова. Очень трудным и заковыристым выдалось то дело! А теперь, значит, еще одного шахматиста из ботсадовского окружения Орлова убили…

– Таганцев был на шестнадцать лет старше меня, – продолжал Петр Николаевич, – но я гордился, если хоть одну партию из пяти против него сводил вничью. В силу мастера он играл, это я вам точно говорю.

«На шестнадцать? – подумал Гуров. – Ого! Петру в этом году семьдесят исполняется…»

– Словом, считался Трофим Иванович кем-то вроде чемпиона Москвы среди любителей, – генерал Орлов горестно покачал головой. – А позвонивший мне Сергей Гаранин был вроде как претендентом. Они последние полтора месяца матч играют. Из десяти партий. Откуда Гаранин узнал? Он почти наш коллега, старший советник юстиции, служит в Департаменте связей с общественностью при Верховном суде России. Все районные пресс-релизы по столице должен читать по должности. Вот он и прочитал. Сразу же связался со мной. И правильно сделал. Я уже сказал, что артисты из Тимирязевского РОВД успели малость накосорезить.

– Чем на этот раз отличились доблестные районщики? – поинтересовался Станислав.

– Вот теперь пора рассказать вам о странностях. Дело в том, что убийство произошло на глазах у шести свидетелей. Парни, студенты Тимирязевской сельхозакадемии, возвращались с практических занятий. Занятия у них как раз в ботсаду проходят. Возвращались не особо спеша: взяли пива, посидели в ботсаду, поболтали… Шесть человек. Дружной компанией шли на выход, через аллейку, где сидел на лавочке Таганцев. Издалека увидели, что происходит какое-то безобразие: два типа нападают на старика, а он отбивается тростью. Рванули ребята на помощь. Молодцы, не струсили. Но чуть-чуть не успели, – генерал Орлов огорченно вздохнул. – И, когда в погоню за убийцами бросились, тоже ничего не получилось у них. Было уже темно, негодяи нырнули в кусты… Зато видели студенты все в подробностях. Старик, по их словам, оказался непрост, отбивался своей тростью вовсю и одного из нападавших ударил по руке весьма чувствительно. А тросточка там та еще. Впрочем, сами посмотрите.

– С шестью свидетелями, конечно, повезло, – перебил генерала Станислав, – но я пока не вижу особых странностей. Двое подлецов напали в безлюдном месте на одинокого старика. Хотели поживиться. Мерзко до тошноты, но более чем тривиально.

– Вечно ты торопишься! – с досадой сказал Петр Николаевич. – Будут тебе сейчас странности. Особые. Как должны были поступить тривиальные, как ты выражаешься, грабители? Они получили отпор, один из них ударил жертву ножом, и к ним бегут шестеро здоровых парней с явным намерением их задержать! Прямо на месте преступления, над телом жертвы. Они должны были немедленно удирать со всех ног, не теряя ни секунды!

– Так они ж и удрали, или я чего не понял? – недоуменно сказал Крячко.

– Да. К великому сожалению. Но перед тем, как сделать ноги, они теряют не менее пяти секунд. И на что? Вовсе не на то, чтобы обшарить карманы жертвы!

– Такое поведение тоже было бы маловероятным, – подал реплику молчавший до сих пор Лев. – И нелепым. Не могла же их настолько жадность обуять, чтобы в такой пиковой ситуации, когда вот-вот повяжут, по карманам шарить. Да и на какую сверхдобычу они могли рассчитывать? Что там у старика в кармане? Чек на предъявителя? На миллион баксов? Бриллиант весом в полкило? Смешно… Нет, они, конечно же, должны немедленно сматываться.

– Вот именно! – Орлов даже кулаком по столу пристукнул. – Однако один из них тратит драгоценные секунды на то, чтобы достать цифровую фотокамеру и сделать два снимка жертвы! Только что убитого им же человека, каково?! Мало того, подельник убийцы за секунду до этого дикого фотосеанса опускает на труп какой-то предмет. Причем проделывается весь этот сюрреалистический бред быстро, четко и слаженно, точно по предварительной договоренности.

– Что за предмет? – тут же спросил Гуров. – Он так и остался на трупе?

– Подожди, дойдет дело и до предмета. Давайте по порядку. Словом, негодяи все-таки успевают удрать. Студенты вызывают милицию. Приезжает ГНР из Тимирязевского РОВД. Против обыкновения гонорейщики относятся к делу профессионально и добросовестно.

Полковник Гуров мысленно усмехнулся: надо же, как словечко неприличное привилось, Петр и то использует. «Гонорейщиками» на милицейском сленге называют парней из групп немедленного реагирования. Те, ясен пень, обижаются, но слово не воробей, кличка эта приклеилась к ГНРовцам намертво.

– Делают фотографию трупа, грамотно обшаривают все вокруг. Важный момент: рядом с телом Таганцева в траве находят нож. Но следов крови на нем нет.

– Значит, – прокомментировал Гуров, – имеет смысл предположить, что этим ножом был вооружен второй преступник. Тот, которого старик ударил тростью по руке. Отпечатки на ноже остались?

– Дактилоскопию в райотделе провели, но халтурно, – с досадой сказал Орлов. – Попытайтесь, конечно… Вдруг да повезет. Сделайте по новой, у нас. Если не все смазали в спешке. Не до того, видишь ли, районщикам было! У них дела поважнее нашлись. Так вот, продолжаю. Всех шестерых парней доставили в Тимирязевский райотдел. А там замначальника по оперчасти от большого не по уму служебного рвения стал на них наезжать. Дескать, не вы ли сами дедка пристукнули? А потом нам позвонили, чтобы от себя подозрения отвести? Тем более вы, дескать, в нетрезвом виде пребываете… Идиот! Какой, к песьей матери, может быть нетрезвый вид, когда они по бутылке пива выпили! А этот пень в мундире ребят чуть ли не на экспертизу отправлять собирался. Вот из-за таких деятелей, как этот майор, к нам народ и относится… соответственно. Парни, само собой, возмутились. Я их очень даже понимаю: хотели помочь, а нарвались на дремучее хамство. Разговор пошел на повышенных тонах. Сильно повышенных. Словом, ребяткам накостыляли по шеям. Основательно накостыляли, дурачье дело нехитрое, это райотдельцы хорошо умеют. Пареньки сопротивлялись, как могли. Один из них дал сдачи особенно гм-м-м… адресно. Въехал в физиономию тому самому майору, заместителю начальника отдела.

– И правильно сделал, – решительно сказал Крячко. – Дураков, как известно, и в церкви бьют.

Гуров молча кивнул. Он разделял возмущение генерала и своего друга. В самом деле, как теперь эти парни станут относиться к людям в милицейской форме? Что скажут своим родителям? Однокурсникам? Подружкам? Захотят ли в следующий раз хоть пальцем пошевелить, чтобы помочь милиции? Вот то-то и оно…

Орлов же заводился все сильнее. Его глубоко задевало то, что в массе своей россияне относятся к правоохранительным органам, мягко выражаясь, без особо теплых чувств. Никакие сериалы про «разбитые фонари» да милицейскую собачку Мухтара не помогают: недолюбливают у нас в стране милицию, не слишком-то ей доверяют. И к тем, кого генерал считал виновниками подобного положения дел, он был нетерпим.

– Н-ну, работнички, мать их в душу через семь гробов, – с чувством произнес Петр Николаевич и расстегнул воротничок рубашки, словно тот душил его. – Н-ну, районщики долбаные, ну, блюстители порядка хреновы! Словом, с трех парнишек взяли подписку о невыезде, а остальных троих продержали в «обезьяннике» аж до сегодняшнего утра! Пока я не разобрался и этого безобразия не прекратил. А вместо того, чтобы извиниться за хамство, чуть ли не уголовное дело заводить вздумали на паренька, который майора по роже приласкал. Нападение, понимаешь ли, на сотрудника милиции при исполнении им служебных обязанностей. За такое исполнение служебных обязанностей ничего другого, как по роже, и не полагается. А если бы мне Сережа Гаранин не позвонил? Запросто парнишка мог под суд угодить! Не-ет, я этого так не оставлю. Я уж постараюсь, чтобы этот, с позволения сказать, заместитель получил взыскание по неполному служебному соответствию.

– Ладно, восстановил ты справедливость, и молодец. Что там за предмет загадочный, о котором ты упоминал? Который убийцы на труп положили? – нетерпеливо спросил Гуров.

Орлов достал из кармана кителя прямоугольный листок глянцевой бумаги, положил его на стол перед сыщиками.

– Вот. Смотрите. Это точная копия, один к одному. Только что на принтере распечатал с фотографии, которую мне из отдела прислали. Так вот эта штуковина и выглядит. Кстати: не забудьте у районщиков изъять оригинал. И на отпечатки проверьте, эти ослы не догадались. Оригинал выполнен не на бумаге, а на чем-то вроде картона. И рисунок тоже с двух сторон.

Гуров и Крячко склонились над листком.

Это был прямоугольник величиной с четверть стандартного листа А4. Одна половина его была красного цвета, другая оставалась белой. Две продольные полосы одинаковой ширины. В центре каждой из полос виднелось крупное, доходящее до края листка изображение значка, которым обычно обозначают пиковую карточную масть. Острия значков были направлены навстречу друг к другу и соприкасались. В результате получалось что-то вроде стилизованной восьмерки. Граница между белой и красной полосами выступала осью симметрии, делила восьмерку пополам по перетяжке. Значки были черные.

Лев перевернул листок. Точно такая же картинка: две продольные полосы и черная «восьмерка» из двух пик в центре.

Гуров пожал плечами, посмотрел на Крячко. Тот тоже только руками развел.

– Что бы это такое могло быть? И что означать? – спросил Станислав, ни к кому конкретно не обращаясь, но глядя на Петра Николаевича.

– Я думал, что вы мне это растолкуете, – довольно ехидно откликнулся генерал. – Понятия не имею!

– Если не обращать внимания на черную фиговину в центре, то по расцветке похоже на национальный флаг Польши, – задумчиво сказал Гуров. – Или княжества Монако. Смотря какую полоску верхней считать. Оба флага красно-белые. У поляков сверху белая полоса. А у княжества – наоборот. А вот значок… Тебе, Стас, он ничего не напоминает? Из польской геральдики?

– Пожалуй, нет, – после недолгого молчания отозвался Крячко. – Надо уточнить у специалистов. Не такой уж я великий знаток польской геральдики. Тем паче геральдики княжества Монако. И вовсе не обязательно эта штуковина как-то связана с флагами! Хоть да, похоже на польскую бандеру. Еще бы вместо этого непонятно чего в центр белого орелика…

– Бандеру? – переспросил Гуров.

– Или прапор. Флаг, знамя. Думаешь, откуда звание «прапорщик» пошло?

– Давайте с другого конца попробуем, – сказал Орлов. – Ясно, что этот листок что-то символизирует. Так?

Сыщики дружно кивнули в знак согласия.

– Спросим себя: ради чего убийцы оставили на свежем трупе некий символ? Да еще и сфотографировали труп с этим символом, причем предельно рискуя, подвергаясь серьезнейшей опасности быть захваченными на месте преступления? Я вижу только одно объяснение.

– Я тоже, – мрачно произнес полковник Гуров. – И очень мне оно не нравится. Прямо очень!

– Намекаете, что старика кто-то заказал? Что фотография трупа с этой непонятной бумаженцией на груди предназначена для заказчика? Вроде отчета о проделанной работе? – спросил Стас.

– Какие тут намеки, – печально вздохнул генерал Орлов. – Тут прямым текстом: заказуха. Иначе концы с концами не сходятся. Вот, в частности, и поэтому я хочу, чтобы делом занялись вы. Отлично знаю, что влезать в дело с признаками заказного убийства вам не улыбается. Не мальчик, помню, что раскрывается таких дел хрен да маленько. Даже самые громкие и то зависали. Хоть по ним неплохие специалисты работали. Но вы-то не просто неплохие. Вы у меня уникальные и неповторимые, а?

Вновь Гуров и Крячко переглянулись. Нет, конечно, Петр мог просто приказать. Вот только обычно он поступал иначе: словно бы подводил их к мысли, что это их дело. Чтобы самим хотелось за него взяться. Хорошим практическим психологом был генерал Орлов. Только в данном случае особо настраивать сыщиков не было необходимости.

За десятилетия работы в милиции Лев Иванович Гуров не сделался ни циником, ни пессимистом, ни мизантропом. Хоть предпосылки к тому были: оперативникам постоянно приходится иметь дело с изнанкой жизни, сталкиваться далеко не с лучшими представителями рода человеческого. Однако полковник Гуров по-прежнему, как и в молодости, придерживался убеждения, что настоящих негодяев на свете мало. Иначе человечество давно бы перегрызлось окончательно и бесповоротно, сгинуло бы почище динозавров без всякого ядерного апокалипсиса.

Просто большинство то ли боится, то ли стесняется быть хорошими, порядочными людьми. Делают гадости и подлости словно из-под палки. А потом сами же страдают из-за этого, тяжко мучаются…

Но вот это убийство… Было в нем что-то непередаваемо мерзкое! Убить глубокого старика, ветерана войны, да еще накануне Дня Победы!.. Совсем для этого человеческий облик нужно потерять. Тем более, если это заказуха. Значит, преступление заранее продумано, спланировано, четко выстроено. На аффект и временное умопомрачение не спишешь! Какими же мерзавцами нужно быть, чтобы пойти на такое злодеяние…

Подобные нелюди не имеют права ходить по земле. Их нужно срочно изловить и жестоко наказать. Лев Иванович был уверен: Стас испытывает приблизительно те же чувства.

Только вот изловить будет куда как непросто. Самый неприятный момент: совершенно не просматривается мотив преступления. Кому и зачем понадобилось убивать 86-летнего ветерана? Ясно же, что Трофиму Ивановичу и так не слишком долго жить оставалось.

Ведь не банкиром, не криминальным авторитетом, не продажным политиком, не скандальным журналистом был убитый Таганцев. Кому, а главное – чем мог помешать Трофим Иванович? Какой отъявленной сволочи?

– Как, кстати, установили личность убитого? Я так понял, что это прямо там, на месте преступления? – спросил Гуров.

– Просто, – ответил Орлов. – В карманах пиджака нашли деньги, ключи от квартиры и машины, у него «Москвич» 412-й, ветеранское удостоверение и пенсионную книжку.

– Больше ничего не нашли?

– Нет.

– Что ж… Если это впрямь заказное убийство, нужно присмотреться к ближайшему окружению Таганцева, – сказал Лев. – Незнакомых или малознакомых людей не заказывают.

– Ну какое у старика в восемьдесят шесть лет ближайшее окружение? – грустно усмехнулся генерал. – Ровесники почти все уже в лучшем мире пребывают… Таганцев жил одиноко, он вдовец, единственная дочь умерла, как он мне рассказывал, еще до его переезда в Москву, десять лет назад, внук с семьей живет, насколько мне не изменяет память, в Петербурге. Должен прилететь на завтрашние похороны. Политика? К политике Таганцев был равнодушен, так что и по этой линии друзей-приятелей не имел. Равно как и врагов. Ни с кем он, насколько мне известно, особо не общался. Вот разве что шахматисты ботсадовские остаются.

– С них и начнем. Есть такое соображение: заказчик должен был неплохо знать распорядок дня и манеры Таганцева. Чтобы вывести на него убийц. Например, он должен был знать, что Таганцев может появиться вечером в ботсаду. Во вполне определенном месте. То есть за последнее время обязательно кто-то должен был старика отслеживать. Надо с соседями его поговорить. Не проявлял ли кто интереса к Таганцеву. Где он жил?

– Точно не скажу, дома я у него не был, – ответил Орлов. – Но где-то рядом с ботсадом. Кажется, на улице Вавилова.

– Станислав, уточни и отправляйся туда, – сказал Гуров. – Прямо сейчас, к чему время терять. Расспроси всех, кого сможешь, поинтересуйся, не происходило ли чего-нибудь странного, необычного вокруг Таганцева и его квартиры. Тоже ведь один из вариантов: за квартирами одиноких стариков сейчас вовсю охотятся. Если нароешь что-то интересное, сразу звони мне на мобильник. А я отправлюсь в райотдел. Заберу у них дело, вещдоки: картонку эту загадочную, нож, трость. Хорошо бы с кем-нибудь из тех парнишек поговорить… Но это чуть позже, пусть у них обида малость пройдет. А потом, Станислав, мы с тобой встретимся в ботсаду, там, около шахматного павильончика. Петр, в какое время твои знакомые обычно собираются?

– Да часов с трех человек пять-шесть уже там, если погода хорошая, – подумав, ответил Орлов. – Пенсионеры. А к вечеру и поболее набирается.

– Три часа… Отлично, раньше мы и не успеем. Поговорим с пенсионерами. Я так понял, что Таганцева там все неплохо знали, так?

– Еще бы! Я же говорил, Трофим Иванович считался, как минимум, чемпионом ботсада. Мысль хорошая… в этом кругу потолкаться. Одобряю. Может, разузнаете что важное. Вот что, я позвоню Гаранину, он вас там встретит. Представит нашим корифеям, да и сам соображениями поделится.

– Петр, я тебя еще кое о чем попрошу, – решительно сказал Гуров. – Раз уж мы принялись за это дело, так помогай. Похороны завтра? Где, на Митинском? Так вот, поприсутствуй на похоронах. Это никого не удивит, ты же знал покойного. И присмотрись… Вдруг заметишь что странное? Совсем неплохо было, если бы ты с внуком Таганцева поговорил. Вырази сочувствие, то да се… Не мне тебя учить. А попутно прозондируй, нет ли у внука каких соображений насчет того, кому его дед мог дорогу перейти.

– Хорошо, – кивнул Петр Николаевич. Лицо его сделалось совсем печальным. – Бог мой! Как два года назад, когда Сашу Ветлугина убили. Тогда ты тоже меня на похороны посылал…

– Ага, вспомнил, значит? Так вот, нам ты в деле Ветлугина очень помог.

– Такое разве забудешь…

– Это еще не все. Нагружать начальство работой, так нагружать, – слегка улыбнулся Лев. – Поручи кому-нибудь составить подробную биографическую справку на Таганцева. Меня интересует все. Кстати, насколько хорошо ты сам знаешь детали его биографии? Не только же о шахматах вы с ним говорили! Что это был за человек? Где воевал, чем занимался после Победы?

– Здесь, боюсь, серьезной помощи ты от меня не дождешься, – развел руками генерал Орлов. – Таганцев отличался довольно скрытным характером, в откровенности не пускался. Был, что называется, застегнут на все пуговицы.

Петр Николаевич некоторое время задумчиво молчал, вспоминая свои нечастые беседы с Трофимом Ивановичем Таганцевым.

– Знаете, сыщики, – сказал Орлов с некоторым удивлением в голосе, – я вот только сейчас, post factum, обратил внимание на то, что в разговорах со мной он никогда не касался темы войны. Словно ему было неприятно говорить о ней. А ведь Таганцеву наверняка было что вспомнить. Я знаю, что войну он закончил подполковником. Неплохо для двадцати пяти лет. Знаю, что неоднократно его награждали. А вот за что… И еще: как-то в разговоре мелькнуло краешком, что после Победы он угодил в лагерь. На Колыму. А когда вышел после смерти Сталина и устранения Лаврентия с компанией, на военную службу уже не вернулся. Опять же, понятия не имею, за какие грехи его упекли в сорок пятом. Хотя… В те времена можно было и безо всякого греха загреметь. Чем занимался на гражданке, когда вышел из лагеря? Надо же, опять не знаю! Как-то не заходил разговор на эту тему. Хоть о том, где, скажем, я работаю, Трофим Иванович был прекрасно осведомлен. Гм-м… Знаешь, Лев, ты прав: в биографии Таганцева стоит покопаться. Хорошо, этим я сам займусь.

– Вот и договорились, – довольно сказал Лев. Он знал: если Петр Николаевич берется за какое-то дело, то выполняет он это дело отлично. – Что ж, по коням. Трепотня закончилась, каждый знает свое место и маневр. Итак, я в райотдел. Станислав, как уточнишь адрес Таганцева и опросишь его соседей, двигай в ботсад. Если я еще не подтянусь, начинай разнюхивать все самостоятельно, не дожидаясь Гаранина. Я не ошибся, Петр, так фамилия твоего знакомца и претендента на шахматную корону Ботанического сада? А имя – Сергей? Ты, господин генерал, позвони ему обязательно. Но время не ждет, пока цемент не схватился, нужно торопиться. Потом отбойным молотком не взломаешь… Познакомься с шахматистами, Стас, попробуй разговорить… Проиграй пару партий в конце концов.

– Проиграть – это сколько угодно. Шахматист из меня не лучше Остапа Бендера. Из интеллектуальных игр я признаю только доминошного «козла». И перетягивание каната. Так что проиграть – это без проблем. А пообедать? – меланхолично поинтересовался он. – Я, когда голодный, соображаю плохо. Забуду, как фигурки ходят. Совсем осрамлюсь. Гуров, небось, тоже проголодаться успеет. А он в таком состоянии злой становится, подчиненных, в смысле меня, запросто обижает.

Крячко по своей привычке хохмил. Чтобы сбросить психологическое напряжение и отвлечься ненадолго от того тяжелого впечатления, которое произвела на него смерть восьмидесятишестилетнего ветерана. Станислав Васильевич славился в Управлении своим неунывающим характером. Ценное, кстати, качество для сыщика.

– Там поблизости, как из аллейки с павильоном на Большую Садовую выходить, есть неплохой и очень недорогой ресторанчик. Японская кухня. Суши подают и все такое прочее, – поделился генерал Орлов оперативной информацией. – Вот и пообедаете. Разрешаю сделать это за казенный счет.

– Су-у-уши, – презрительно протянул Крячко. – Селедкины уши. Что я вам, кошка, чтобы сырую рыбу трескать?! Или «новый русский»? Это у них сейчас в моде всякую азиатскую пакость лопать вроде компота из щупалец осьминога…

Крячко все-таки добился своего: Лев Гуров и Петр Николаевич рассмеялись.

* * *

Четырьмя часами позже высокий стройный мужчина открыл дверь одного из подъездов стандартной панельной девятиэтажки на углу 1-й Останкинской и Ботанической улиц.

Выглядел мужчина лет на сорок пять – пятьдесят. Густые светлые волосы, довольно длинные, до плеч. Челка падает на лоб, спускаясь почти до бровей. Усы такого же пшеничного цвета, аккуратно постриженная бородка. Глаза защищены большими очками с дымчатыми стеклами.

На мужчине были надеты темные брюки классического покроя и куртка-ветровка в крупную красно-желтую клетку, такое сочетание выглядело немного странным и придавало ему несколько богемный вид. Двигался мужчина в клетчатой ветровке легко, изящно, с грацией крупного хищника, наподобие ягуара.

Что-то в его внешнем облике напоминало немного постаревшего, но не утратившего формы рок-музыканта «первого призыва», легендарных времен молодости БГ, Саши Кутикова, Гарика Сукачева…

Такое впечатление могло быть вызвано и тем, что кисть его правой руки сжимала ручку черного футляра, в котором переносят смычковые музыкальные инструменты. Судя по величине футляра, внутри находилось что-то крупнее скрипки, но меньше виолончели. Наверное, альт.

Что интересно: для того, чтобы войти в подъезд, мужчина в дымчатых очках не стал тыкать в кнопки домофона. Видимо, жилец этого дома. Только вот вместо обычного магнитного ключа «музыкант» извлек из накладного кармана своей пестрой куртки тоненькую пластинку, чуть большую по размерам, чем обычная кредитная карточка VISA. И прижал этот кусок пластика к сенсору замка. Замок пискнул, дверь покорно открылась.

Проделал он этот трюк очень быстро и ловко. Молодая мамаша, стоящая с коляской у подъезда, никаких странностей не заметила. Да и чего ей было замечать? Ну, какой-то музыкант. Она и соседей на своей лестничной клетке не слишком помнила в лицо.

Мужчина довольно улыбнулся в вислые усы, шагнул в темноту подъезда и направился к лифту. Движения его оставались такими же спокойными и уверенными. Лифт – надо же! – работал. Поднимался мужчина в одиночестве.

Он вышел на площадке последнего, девятого этажа. «Музыкант» быстро оглянулся, окинул площадку цепким взглядом. Настороженно прислушался.

Никого. Лишь заунывное кошачье мяуканье раздавалось откуда-то снизу.

Еще несколько шагов вверх по короткой железной лесенке, и мужчина с футляром для альта оказался перед сваренной из арматурного прутка решетчатой дверцей. Дверца оказалась запертой: в двух проушинах торчала толстенная дужка громадного и ржавого висячего замка из семейства «амбарных». Вид у замка был устрашающим. Таким хорошо крепостные ворота запирать!

Мужчина слабо усмехнулся, покачал головой. Снял очки, положил их в карман куртки. Глаза у него оказались темно-серые, острые и внимательные.

На смену очкам он достал из кармана блестящий никелированный предмет, похожий на хитро изогнутую небольшую отвертку. Или побывавший под кузнечным прессом штопор. Он опустил футляр на ступеньку, вставил кончик «штопора» в отверстие замка. Слегка пошевелил, повернул против часовой стрелки на один оборот…

Замок громко лязгнул и отвис на дужке.

Мужчина вновь прислушался. По-прежнему тишина, даже кошка замолкла. Лишь слышалось тихое посвистыванье ветра там, вверху, на плоской крыше девятиэтажки.

«Музыкант» убрал универсальную отмычку в карман, достал чистый носовой платок, накинул его на дужку и извлек ее из проушин. Он взял свой футляр, вошел в «лифтерку», аккуратно прикрыл дверцу за собой и вновь, используя платок, чтобы не прикасаться к дужке, вставил ее на место. Теперь, если не присматриваться особенно тщательно, дверца снаружи выглядит запертой.

«Лифтерка» – это такая небольшая бетонная будочка, выступающая над поверхностью крыши на высоту даже чуть ниже среднего человеческого роста. В ней расположен лифтовый механизм.

Таких будочек на крыше девятиэтажки было восемь, по числу подъездов. Мужчина в клетчатой ветровке оказался в крайней, расположенной почти на самом торце дома. Так оно и задумывалось: этот торец выходил на 1-ю Останкинскую улицу. С того момента, как мужчина подошел к подъезду, не прошло и пяти минут.

Щелястая фанерная дверка, ведущая из будки на плоскую крышу, залитую битумом, конечно же, не запиралась. От кого ее закрывать? От кошек? Карлсонов с пропеллером в заднице в столице России пока что не замечено. Дверь с тихим скрипом распахнулась.

Над Москвой сияло ярко-голубое небо майского полудня, украшенное снежно-белыми облачками, похожими на куски сахарной ваты. Ярко светило солнце. Его лучи отражались от совсем близкой иглы телебашни – одного из символов столицы.

Снизу, от нагретого асфальта, шел мощный поток воздуха, несший запахи бензина, влажной земли газонов, молодой весенней листвы и еще чего-то неуловимо городского, московского. Здесь, на крыше, было не так шумно, как внизу.

Мужчина приблизился к невысокому парапету на краю крыши. Он посмотрел на часы и удовлетворенно кивнул: ровно два пополудни. Негоже заставлять себя ждать, а точность, как известно, вежливость королей…

Он присел на корточки, положил перед собой черный футляр и раскрыл его.

Да, инструмент в футляре наличествовал. Высокопрофессиональный и дорогой инструмент, только вот к музыке никакого отношения не имевший. Тускло поблескивая хорошо смазанным металлом, в футляре для альта покоилась разобранная на три части английская автоматическая снайперская винтовка «ли-энфилд» калибра 5,45 мм. И оптический прицел к ней. Отличный прицел: десятикратное приближение, линза объектива просветленная, бликует фиолетовыми вспышками.

Мужчина рассеянно подумал, что, может быть, австрийская «манлихер-302» была бы надежнее, но тут же, беззвучно рассмеявшись, оборвал себя. О чем речь?! Расстояние-то детское, а у «англичанки» прицельная дальность не менее полутора километров!

Защелкала входящая в пазы сталь.

Пятнадцать секунд – и винтовка собрана, готова к работе. «Музыкант» достал из футляра короткий магазин на десять патронов, довольно цокнул языком и присоединил его к оружию. Затем навинтил на ствол глушитель. А вот прицел присоединять не стал: это в последний момент.

Он еще раз взглянул на свой «Ролекс», затем приставил к правому глазу короткую трубочку прицела и посмотрел вниз. Отлично! Лучше любого бинокля! Троллейбусная остановка и автостоянка видны, как на ладони, до последней трещинки на асфальте и травинки на газоне. Вон через стоянку пробежала, принюхиваясь к чему-то, потешная лохматая дворняга. Подобрала недоеденный кусок гамбургера и неторопливо потрусила дальше. Вон пустая сигаретная пачка лежит, даже название можно прочесть: «Честерфилд».

Мужчина перевел взгляд на противоположную сторону улицы, где была остановка троллейбусов и маршрутных такси. Народа там скопилось не слишком много: час пик еще впереди. Ага, вот молодая женщина с коляской, которую он видел около подъезда. Куда-то ехать собирается. Какая у нее улыбка хорошая… Мужчина улыбнулся в ответ.

За подходящим к остановке троллейбусом подъехала и припарковалась у обочины «Тойота» цвета мокрого асфальта. Задняя дверца машины открылась, на тротуар вышел долговязый тип в адидасовском спортивном костюме и с правой рукой на перевязи. Тип настороженно зыркнул по сторонам и направился к «зебре» перехода, ведущего к автостоянке. Сверху, через оптику прицела, он выглядел на редкость нелепо.

«Альтист» глубоко и облегченно вздохнул, вставил прицел в пазы ствольной коробки. За его спиной громко ворковали обезумевшие от любовного томления голуби. Он положил ствол винтовки на парапетик крыши, чтобы получить надежный упор. Передернул затвор, досылая первый патрон. Приник к окуляру прицела, плотно прижимая приклад винтовки к плечу, сливаясь с «англичанкой» в единое целое. Да, было в этом действе что-то, напоминающее секс…

Паутинные риски перекрестья сошлись на темени долговязого. Стрелок дал ему дойти до середины «зебры». А затем задержал дыхание и плавно потянул спусковой крючок. «Англичанка» слабо дернулась…

Выстрел прозвучал не громче обычного кашля, он даже флиртующих голубей не вспугнул.

Голова долговязого типа содрогнулась под ударом пули, он нелепо взмахнул здоровой рукой и рухнул на асфальт перехода, обильно поливая белую полосу «зебры» красным. Выходное отверстие пришлось на нижнюю челюсть, ее вырвало начисто.

На несколько мгновений все внизу замерло. Никто не мог ничего понять: шел человек, и…

Но как-то сразу, очень быстро, около трупа образовалась гомонящая толпа.

Даже сюда, до парапетика крыши, доносился ее слитный шум, прорезаемый визгом женщин, звуками автомобильных клаксонов, собачьим лаем. Ворковавшие голуби, возмущенные таким непотребством, легкой испуганной стайкой взмыли ввысь.

Убийца лишь пару секунд смотрел на дело своих рук сквозь оптику прицела.

Человек в клетчатой куртке изначально не сомневался в успехе. Промахнуться он не мог.

«Альтист» по-прежнему не торопился, но действовал спокойно, уверенно и быстро. Он положил винтовку на крышу, достал из футляра небольшой пузырек, открыл его и полил содержимым пузырька винтовку и футляр. Резко запахло спиртом. Он щелкнул зажигалкой. Вспыхнуло бесцветное невидимое пламя. Несколько секунд – и никаких отпечатков! Так куда надежнее, чем с перчатками связываться. Да и целиться, когда они на руках, не так удобно.

Мужчина резко потянул себя за волосы. И вот уже парик оказался у него в руке. Теперь накладные усы, бородка… Внешность стрелка неузнаваемо изменилась. Собственные его волосы оказались темными с обильной проседью, коротко стриженными, а лицо – чисто выбритым.

Мужчина подошел к вентиляционной шахте, выбросил туда парик, усы и бороду. Но на этом трансформация его внешности не закончилась. Он снял свою клетчатую куртку и быстро вывернул ее наизнанку. Куртка оказалась с секретом! Теперь накладные карманы стали внутренними, а куртка превратилась в темно-синюю.

Вот теперь все, можно покидать крышу. Он посмотрел на наручные часы: пять минут третьего.

И на обратном пути никто ему не встретился. Из дома появился совсем не тот человек, который десятью минутами ранее заходил в подъезд… И в руках у человека ничего не было.