ВОЗВРАЩЕНИЕ
Назовут меня пьяным – воистину так! Нечестивцем, смутьяном – воистину так!
Я есмь я. И болтайте себе, что хотите:
Я останусь Хайямом. Воистину так!
Омар Хайям.
Жара. Кругом бескрайняя степь: ни деревца, никакой бы то захудалой крыши. Дальние в мареве горы не радует глаз. Довольно большая группа людей: кто на коне, кто на осле медленно ползет по пыльной дороге – это паломники, идущие в Мекку. Впереди, сзади, по бокам охрана, нанятая на общие деньги: дальний путь небезопасен: степи, горы пустыни, лежащие впереди, кишат враждебными племенами и разбойниками. Омар спешился: устал в седле: возраст дает о себе знать. Отстать он не боится: на километр растянулся, будто живой ручей, поток двигающихся людей и животных. Одно радует скоро привал: это отдых, еда и желанный сон.
Возвращение было значительно радостнее. В каком бы селении не оказывался Омар, зеленая чалма на его голове говорила за него: «Я совершил хадж» и требовала к своему хозяину уважение и благоговение. Мекка, Мадина, Тайма, Сакака, Багдад, Дизфуль, Исфахан вставали перед ним в такой очередности и исчезали за спиной, когда приходило время. В каждом из перечисленных городов Омар задерживался на неопределенный срок: средств к существованию не было и приходилось их зарабатывать преподаванием в медресе или в сельской школе. Благо, брали его охотно: человек совершивший хадж святой: он коснулся священного камня и впитал сияние, исходящее от гроба пророка. Но хадж не изменил Хайяма, наоборот, еще больше укрепил ученого в своей правоте. Мысли свои он уже никому не говорил: рубаи сложенные в то время говорили за него:
Благородство и подлость, отвага и страх —
Все с рожденья заложено в наших телах.
Мы до смерти не станем ни лучше, ни хуже —
Мы такие, какими нас создал Аллах!
Мы источник веселья – и скорби рудник.
Мы вместилище скверны – и чистый родник.
Человек, словно в зеркале мир, – многолик.
Он ничтожен – и он же безмерно велик!
В родной Нишапур Хайям вернулся глубоким старцем. Здесь его никто не ждал. Он поселился в маленьком в две комнаты домике (возможно, его даже кто-то приютил) и брал частные уроки, обучая небогатых малолетних нишапурцев за мизерную плату, которую хватало на необходимое: масло для ламп, дрова на зиму и еду.
– Налей как всегда и кашу с рыбой. – Говорит Омар, влезая и усаживаясь на возвышение.
Помещение, в которое он вошел не блещет богатством и чистотой: голые стены с маслеными подтеками от прикрепленных к ним ламп и серой копотью, пол земляной недавно выметенный, несколько возвышений, одинаково застланных старенькой курпой*, с подушками, накиданными поверх, и на каждом длинный столик для 8 или от силы 10 человек. Это питейный дом. Сюда заглядывают дервиши*, простолюдины, нищие и путники, у которых нет возможности остановиться в дорогом комфортном караван сарае. Здесь можно не только выпить вина, но и недорого перекусить ячменной кашей, жаренной рыбой или отваренной головой барана. Кухня находится в отдельном помещении, и приготовленную еду выносит дочь хозяина: девчушка лет восьми девяти. Саки (виночерпий) сидит в углу залы за отдельным столом, который занимают бурдюки с вином и поднос с глиняными пиалами. Посетителей не много: обеденное время не пришло.
– Пожалуйста, уважаемый, хаджа* Омар Хайям. – говорит саки, подавая налитую доверху пиалу. Еду сейчас принесут.
Омар кивает головой и отпевает вина. Вино слегка горчит, но прохладная влага приятно освежает рот. Из дверей подсобки выбегает девочка с ляганом, где горкой лежит каша, рыба и хлеб.
– Спасибо, Бахруз. Да будут дни твоей жизни светлыми и радостными, – говорит Омар, кидает на стол монету, которую ловко подхватывает девочка.
Он одет в простой местами потертый халат, под халатом виднеется белая суконная рубаха, на голове небрежно накрученная чалма, седая борода давно не стриженной лопатой лежит на груди. Выпив вина, Хайям принимается за кашу: она рассыпчатая, масленая. Рыба напоследок. В помещение входят несколько человек здороваются в дверях громко и, желая ниспосланного Аллахом благоденствия, усаживаются на возвышение, делают заказ и оглядывают комнату.
– Салам, мудрейший хаджа Омар, да продлит ваши дни Аллах. – Говорит один, узнав в старике Хайяма.
Хайям кивает в ответ. Он поглощен едой: нежное мясо тает во рту и приносит наслаждение. Покончив с рыбой Омар, откидывается на подушки. «Хорошо. Сытый человек совсем иначе воспринимает окружающий мир. Чувства притупляются все, кроме одного: удовольствия….
Вошедшая только что компания пьет вино и, отрывая мясо с бараньей головы, закусывает. Захмелев, они громко говорят, размахивают руками. Саки смотрит в их сторону недовольно. Вскоре он теряет терпение и просит вести себя тише. На некоторое время гуляки утихомириваются, но забывшись, опять шумят. Омар, было, расслабился: его клонит ко сну, но громкий разговор не дает это сделать. Он хмурит седые косматые брови и произносит:
Вино враждует с пьяницей, а с трезвым дружит, право.
Немного пьем – лекарство в нем, а много пьем – отрава.
Не пейте неумеренно: вам будет вред безмерный,
А будем пить умеренно – вину и честь и слава!
Компания оглядывается на него.
– О мудрейший, извини. Почитай еще: мудры твои слова. – Говорит один из них.
– Хм, еще?
Вино запрещено, но есть четыре «но»:
Смотря кто, с кем, когда и в меру ль пьет вино.
При соблюдении сих четырех условий
Всем здравомыслящим вино разрешено.
– А еще?
– Еще. Я все сказал, что хотел.
К их разговору прислушиваются другие присутствующие, число которых меняется: кто-то выходит, кто-то заходит.
– Для души почитай, мудрейший.
– Для души… – ворчит Хайям, но читает:
Тот, кто мир преподносит счастливчикам в дар,
Остальным – за ударом наносит удар.
Не горюй, если меньше других веселился.
Будь доволен, что меньше других пострадал.
Слушающие смеются и затихают в ожидании нового рубаи.
Если есть у тебя для жилья закуток —
В наше подлое время – и хлеба кусок,
Если ты никому не слуга, не хозяин —
Счастлив ты и воистину духом высок.
В колыбели – младенец, покойник – в гробу:
Вот и все, что известно про нашу судьбу.
Выпей чашу до дна – и не спрашивай много:
Господин не откроет секрета рабу.
Одно четверостишие за другим читает Хайям. Глаза его поблескивают. Он доволен. Здесь он может говорить, что думает. Не надо претворяться и бояться. Все кто здесь находится такие же, как он бесправные и битые судьбой люди. Они внемлют каждому слову и благодарны.
– А про любовь можешь? – спрашивает кто-то ломающимся юношеским баском.
Омар смеется по-стариковски тихо. Делает большие глаза.
– И тебе надо про любовь? – спрашивает он, выискивая глазами заказчика. – Что ж можно и про любовь.
Кто урод, кто красавец – не ведает страсть.
В ад согласен безумец влюбленный попасть.
Безразлично влюбленным, во что одеваться,
Что на землю стелить, что под голову класть.
– У-у-у, это не про любовь. – Слышится в том же голосе разочарование.
– Как не про любовь. А про что же? – задает свой вопрос Хайям.
– Давай про настоящую любовь.
– Про настоящую…
Говорят: нас в раю ожидает вино.
Если так – то и здесь его пить не грешно.
И любви не грешно на земле предаваться —
Если это и на небе разрешено.
– У-у-у. – опять звучит недовольство.
– Да вы привереды, как я посмотрю. – Омар улыбается одними глазами.
В дверях кухни стоит девчушка и наблюдает за происходящим. Саки занят делом. Торговля пошла бойкая: народ прибывает и прибывает.
– Дай поэту промочить горло, а потом мучай. – Доносится из прибывающей публики. Кто-то тут же тянет Хайяму пиалу.
– Нет, не надо, – отказывается тот и читает:
Дай коснуться, любимая, прядей густых,
Эта явь мне милей сновидений любых…
Твои кудри сравню только с сердцем влюбленным,
Так нежны и так трепетны локоны их!
Слышится топот и довольный смех.
– Что, это про любовь? – говорит Хайям, глядя в толпу.
– Да, – нестройно отвечает публика.
– А это? – спрашивает опять Омар:
Опасайся плениться красавицей, друг!
Красота и любовь – два источника мук.
Ибо это прекрасное царство не вечно:
Поражает сердца и – уходит из рук.
Присутствующие гудят, выражая, таким образом, восторг.
К черту пост и молитву, мечеть и муллу!
Воздадим полной чашей Аллаху хвалу.
Наша плоть в бесконечных своих превращеньях
То в кувшин превращается, то в пиалу.
Толпа вмиг затихает. «Задумались или испугались? Ставший серьезным взгляд Хайяма мельком проходит по лицам. Пусть подумают, пусть. Кто еще им скажет правду», думает Хайям и продолжает:
Я нигде преклонить головы не могу.
Верить в мир замогильный – увы! – не могу.
Верить в то, что, истлевши, восстану из праха
Хоть бы стеблем зеленой травы, – не могу.
– Все друзья, – говорит уставший Омар, а про себя думает, хорошего помаленьку, и поднимается уходить. Толпа не хочет его отпускать, но он непреклонен. Кто находится рядом, кидают за ворот рубахи проходящего Хайяма монеты. Омар отталкивает тянущиеся к нему руки.
– Что это вы надумали. Не надо. Несите домой, в семью. – Смущаясь, говорит он, пробивается в двери и уходит.
На улице солнцепек. Дорога пустынна: добрый хозяин осла не выведет в такую пору. Омар, заложив руки за спину, идет не торопясь к своему домику, огороженному дувалом*.
– Хаджа Омар, Ассаламу алейкум! – Кричит вышедший из своей лавки гончар и приветливо машет Омару рукой запачканной в глине.
– Ва-алейкум. – Отвечает Хайям и идет на встречу.
– Взгляни, уважаемый, какой товар у меня сегодня. Хорошо заработал. Хочу поделиться с тобой, ведь здесь и твой труд есть. – Хайям удивляется, но проходит.
– Показывай, что здесь у тебя, – старик осматривает лавку.
– Вот взгляни. – Гончар протягивает кувшин.
Кувшин изящен. Тонкий носик и большая ручка изогнуты, словно руки танцующей красавицы, а по крутым ярко раскрашенным бокам, напоминающим женские бедра, нанесены арабской вязью слова. Омар читает:
Когда песню любви запоют соловьи —
Выпей сам и подругу вином напои.
Видишь: роза раскрылась в любовном томленье?
Утоли, о влюбленный, желанья свои!
– И что покупают?
– Нарасхват. Два таких же заказали с пиалами и хотят два с другим рубаи.
– Другим? Запиши.
Пей вино, ибо друг человеку оно,
Для усталых – подобно ночлегу оно,
Во всемирном потопе, бушующем в душах,
В море скорби – подобно ковчегу оно.
Или это:
Если хочешь слабеющий дух укрепить,
Если скорбь свою хочешь в вине утопить,
Если хочешь вкусить наслаждение – помни,
Что вино неразбавленным следует пить!
– Эти подойдут.
– Подойдут, благороднейший. Возьми, – говорит склонившись, гончар и протягивает золотой динар.
– О, дорого ценишь ты мои рубаи.
– Не я: купцы.
– Ладно, возьму. Не грех взять заработанное.
И не прощаясь пошел дальше. По дороге купил на вырученные деньги масла, кинул пару дирхемов нищему и, закрыв за собой калитку, вошел в свой сумрачный дом…
Жизнь моя тяжела: в беспорядке дела,
Ни покоя в душе, ни двора, ни кола.
Только горестей вдоволь судьба мне дала.
Что ж, Хайям, хоть за это Аллаху хвала!
СЛОВАРЬ
Ассаламу Аллейкам* – Приветствие.
Ва-алейкум ассалам* – ответное приветствие.
Гияс-ад-Дин Абу-л-Фатх Омар ибн Ибрахим ал Хайями Найшапури* – «Гияс-ад-дин» – Помощь религии; «Абу-л-Фатх» – победитель (дословно: отец победы); Омар – имя; «ибн Ибрахим ал Хайями Найшапури» – сын Ибрахима палаточника из Нишапура.
Дервиш* – Мусульманский аналог монаха, аскета; приверженец суфизма.
Дувал* – Забор сделанный из глины.
Исфахан* – на тот момент столица Персии.
Иншаллах* – Дословно – «Если пожелает Аллах».
Исмаилиты* – Приверженцы крайней шиитской секты.
Китаб аш-шифа*. – Книга Исцеления. Подразумевается: исцеление души от невежества.
Касыды, маснави, рубаи* – Форма восточной поэзии.
Калам* – письменная принадлежность; остро отточенный тростник.
Масхара* – Шут, Клоун.
Мавлана* – Покровитель, защитник, наставник. Исламский религиозный титул.
Муфтий* – Высшее духовное лицо у мусульман. Наделён правом выносить решения по религиозно-юридическим вопросам, давать разъяснения по применению шариата.
Навруз* – Новый год зороастрийцев. Приходится на 21 марта – день весеннего равноденствия.
Надим* – От арабского – собеседник. Придворная должность. Нравственный воспитатель молодого царских кровей отпрыска.
Нишапур* – Город, основанный в 3 веке Шапуром I. Важный центр зороастрийцев. Не одиножды становился столицей мусульманского Хорасана.
Ребаб* – Современное название – рубаб. Восточный музыкальный одно, двух, или трехструнный инструмент.
Сумалак* – Древнее новогоднее кушанье. Готовится из проросших зёрен пшеницы.
Сунна* – Священное предание мусульман о жизни Мухаммада, дополняющее Коран.
Сура* – глава из Корана.
Суфий* – Приверженец секты проповедующей аскетизм и повышенную духовность, одно из основных направлений классической мусульманской философии.
Таране* – Первая древняя форма восточной поэзии.
Хорасан* – Древняя провинция Персидского султаната, состоящая из частей, которые сейчас находятся в Иране, Афганистане, Азербайджане, Туркмении и Таджикистане.
Хадис* – Толкование слов и действий пророка Мухаммада, затрагивающее разнообразные религиозно-правовые стороны жизни мусульманской общины.
Хакан* – титул правителя.
Хаджа* – Человек совершивший хадж, то есть посетил святую Мекку.
Читки* – имеется в виду читать наизусть.
Шариат* – переводится как – направляющий (путь). Свод мусульманских религиозных, юридических, бытовых правил, основанных на Коране.
Шаиры* – Народные сказители, импровизаторы. Первые поэты – Родоначальники восточной поэзии.