Глава III
КАК МЫ ЖИЛИ
Образ жизни человека в отряде Мосби полностью отличался от образа жизни солдата регулярной армии. Люди Мосби никогда не имели ни лагерей, ни постоянных квартир и никогда не спали в палатках. Они даже не знали, как ставить палатку. Такие вещи, как приготовление кофе, жарка бекона, или варка пищи никогда не приходили им в голову. Если мы хотели перекусить, мы либо останавливались у дружественного нам фермера, либо ходили в какой-нибудь город и покупали себе все желаемое. У каждого члена Команды имелась своя особая ферма, которую он мог бы назвать своим домом.
Жители этой части штата, которую называли «Конфедерация Мосби», в целом состоявшей из графств Фокир и Лаудон, были убежденными южанами, хотя и очень часто оказывались вне территории, контролируемой армией Юга, и они были рады людям Мосби, не только из-за того, что имели тем самым возможность проявить свои симпатии к Югу, но и ради безопасности, которую им обеспечивали партизаны.
Во время войны местные органы власти здесь не функционировали. Не было ни судов, ни судебных работников. За необходимыми законами и обеспечением их соблюдения люди обращались к Мосби, и ни в одном штате, ни до, ни во время, ни после войны не было лучшего управления. На своей территории Мосби не только не допускал преступлений, но даже обычных проступков. Однажды один из наших людей в ярости попереворачивал молочные бидоны старого фермера-квакера, и когда Мосби узнал об этом, он приказал мне отвезти этого человека в армию, которая стояла тогда близ Винчестера, и лично передать его генералу Эрли, с сообщением, что такие люди, как этот человек, недостойны быть партизанами.
Никто в нашей Команде не имел никакого представления о кавалерийской выучке, и мы бы не смогли двигаться ровно и прямо даже, если бы возникла такая необходимость. У нас не было горниста и очень редко проводилась перекличка. У нас не было единой униформы. По званию мы обращались не ко всем офицерам, а только к Мосби. Фактически, от нас не требовали того, что требуют от обычного солдата, но, тем не менее, не было в армии такого подразделения, где люди так охотно подчинялись бы своему лидеру. От нас требовалось делать хорошо две вещи – выполнять приказы и сражаться.
У нас не было сабель, поскольку никто не умел пользоваться подобным видом оружия. Мое самое яркое воспоминание о том, что такое сабля, возвращает меня в то время, когда я впервые увидел этот длинный изогнутый клинок в звонких стальных ножнах, у захваченного нами юниониста. Никто из нас не осмелился покрутить ей на расстоянии вытянутой руки, опасаясь убить стоящего рядом товарища, но впоследствии мы обнаружили, что этим великолепным оружием очень удобно погонять упрямого мула. После первого же удара строптивого захваченного у северян мула плоской стороной сабли по спине, он шел вперед и никогда больше не оказывал сопротивления. Звук удара сталью, казалось, пугал его больше, чем все плетки армии Союза. И только один раз я видел это смертельное порождение войны в одной кровавой стычке, когда юный Эмори Питтс из моей роты, игриво вогнал ее конец в тело тринадцатилетнего нью-йоркца, который выстрелил в него, а потом, убегая, пытался спрятаться под военным фургоном.
Вопреки распространенному мнению, постоянно во время войны мы карабины не носили. Каждый из людей Мосби был вооружен двумя армейскими револьверами Кольта сорок четвертого калибра. Их носили в поясных кобурах. Те из очень немногих, кто мог себе позволить купить или захватить дополнительные револьверы, и те, кто хотел удовлетворить свое тщеславие, хранили их либо в седельных кобурах, либо в голенищах сапог. Это оружие было чрезвычайно опасным и эффективным в рукопашных схватках. Длительная и постоянная практика превратила каждого человека Команды в хорошего стрелка, и каждый из них со своим револьвером был так же уверен в себе, как и любой ковбой со своим шестизарядным. Наши бои, как правило, были яростны и скоротечны – когда заряды заканчивались, та или иная сторона быстро отступала. В настоящее время именно офицерами армии Соединенных Штатов обсуждается вопрос об отказе от использования сабель, и я считаю, что вскоре они будут либо храниться в музеях, либо валяться на мусорных свалках. Я получил письмо от офицера одного из элитных кавалерийских полков, в котором он просил меня дать более подробный рассказ об отношении к сабле, чем тот, что был в опубликованных воспоминаниях, и, после некоторых колебаний я ответил ему, что Мосби и его люди отрицательно относились к сабле. Я сказал ему, что ирландец со своей шиллейлой[3] в ближнем бою заставил бы средней руки кавалериста краснеть от стыда. Я только дважды видел кровь, пущенную саблей в этой войне, но, тем не менее, видел тысячу сверкающих клинков у станции Бренди.
Федеральные кавалеристы, в целом, сражались саблями, во всяком случае, они носили их, и Мосби часто говорил, что они были столь же бесполезны против виртуозно владевшего револьвером стрелка, как деревянные мечи арлекинов. После того, как тактика Мосби стала более известной, рейдерские отряды северян начали активнее использовать револьверы, и с каждым боем достигали все больших успехов. В упорных боях я видел, как под непрерывным огнем люди из обеих армий сидели на своих беспокойных лошадях и перезаряжали оружие. Так, однако, было не всегда – кто-то, как правило, прятался, чтобы перезарядить опустевший револьвер. И мы, и они поступали так очень часто, но я думаю, совершенно не кривя душой в ущерб истине, что мы видели спины противника чаще, чем они наши. Я связываю это во многом с тем, что, как правило, мы нападали на них неожиданно.
Револьверы в руках людей Мосби были столь же эффективными при внезапных атаках и стычках, как и огонь сплошной линии легких пушек противника. Это во многом объясняется тем, что Мосби наставлял своих людей никогда не открывать огонь, пока они не увидят глаза противника[4]. Нередко можно было видеть, как кто-то из наших людей скачет галопом и в то же время последовательно укладывает три пули в ствол своего револьвера.
Стрельба таким способом привела к тому, что после каждого боя на поле оставалось множество потерявших своих всадников лошадей.
Стандартная униформа называлась просто «серая». О нас говорили, будто мы носили синее, чтобы вводить противника в заблуждение, но это смешно, потому что мы всегда находились на оккупированной территории, где взятый в плен переодетый в синюю форму солдат Юга был бы быстро осужден военно-полевым судом и расстрелян как шпион. Я ничего не знаю и никогда не слышал о том, чтобы кто-нибудь из нашей Команды когда-либо надевал синюю форму, или носил при определенных обстоятельствах, или снимал ее с военнопленного. У нас не было никаких оснований использовать синюю форму в качестве маскировки, и фактически мы вообще ничего не использовали для маскировки, потому что поводов для этого не было никаких. Большинство наших атак совершались в темное время суток, когда все цвета выглядят одинаково, а днем нам не требовалось обманывать янки, если возникала потребность вступить с ними в бой. Но с другой стороны, в армии Севера были люди, известные как «Скауты Джесси'', всегда одевавшиеся в серое, и мой опыт общения с ними дает мне право утверждать, что они, похоже, в полной мере осознавали, как они рисковали, попав в такой форме в наши руки.
Конец ознакомительного фрагмента.