Искусство жизни
Так получилось, что мне посчастливилось многократно встречаться не только с Юрием Николаевичем Рерихом, но также и с его братом Святославом Николаевичем. Индивидуальных встреч было немного, больше коллективных. Я присутствовала почти на всех вернисажах выставок как Николая Константиновича, так и Святослава Николаевича, которые он открывал в разных городах России начиная с 1960 года; на многих конференциях, лекциях и выступлениях в разных учреждениях культуры, например в Доме дружбы, Доме кино, Доме ученых, на юбилейных торжествах, посвященных 100-летию Николая Константиновича Рериха, проходивших в Большом театре. Теперь почти все выступления Святослава Николаевича напечатаны в разных изданиях. В этих воспоминаниях отмечу лишь особенно запомнившиеся моменты и встречи, акцентирую внимание на некоторых его высказываниях, имевших, по-моему, особую значимость для него, к которым он сам повторно возвращался в беседах – с разных сторон, в различных сочетаниях.
Вспоминая Святослава Николаевича Рериха, особенно хотелось бы выделить его нравственный облик. В 1960 году во время встречи с ним в Москве в квартире Юрия Николаевича, мой отец, Рихард Яковлевич Рудзитис, задал вопрос о возможностях деятельности последователей Живой Этики (имелось в виду хрущевское время, время крайнего атеизма, бездуховности). Святослав Николаевич сказал: «Главное – это личный пример. Это может быть в сотни и в тысячи раз больше, чем все остальное»[23].
Многократно, говоря о самосовершенствовании, Святослав Николаевич рассказывал о своем отце: «Николай Константинович всегда ставил искусство жизни выше всякого другого искусства. То есть он был не только великим художником, он был, прежде всего, великим художником жизни». В год празднования 100-летнего юбилея Николая Константиновича, выступая со сцены Большого театра, Святослав Николаевич назвал отца «совершенным человеком»: «Надо было знать Николая Константиновича, нужно было с ним жить, чтобы действительно оценить эту изумительную личность, замечательную во всех своих гранях и замечательную по своей человечности! Для меня он олицетворял как бы совершенного человека – то, о чем говорили в свое время Конфуций и другие люди, которые представляли себе, каким должен быть, каким может быть совершенный человек». Тогда же, касаясь пространного доклада академика В. С. Кеменова о деятельности Николая Константиновича, Святослав Николаевич добавил, что «он был замечательный человек, но он был не один! У него была верная сотрудница – моя матушка Елена Ивановна. Вместе они провели всю свою жизнь и с самого начала слились в прекрасный союз – единый общий подвиг. Даже в очень трудные минуты жизни Николай Константинович всегда оставался самим собой, вполне уравновешенным, вполне гармоничным человеком. Он никогда не волновался и поэтому мог спокойно решать сложнейшие задачи в очень трудные моменты и находить самые лучшие решения».
В молодые годы моей жизни, когда я еще училась в Латвийской академии художеств, Святослав Николаевич особенно сильно воздействовал на меня как пример настоящего художника. Представители западной школы, к которым уже тогда относилось большинство преподавателей и студентов нашей академии, оставляли живописи только проблемы художественной формы и цвета, негативно относясь к идейной стороне и считая все это не делом живописи, а скорее кино, театра или литературы. Потому на лекциях Святослава Николаевича, знакомясь с его мировоззрением, с «мышлением цветом», я уже в те годы обрела полную ясность в различии между подлинным искусством – целостным единством, объединяющим мысль – содержание и цветоформу, и модным формотворчеством, безыдейным трюкачеством красками. «Ослепительна радуга цвета. Потому я верю в цвет. Когда стараюсь представить новые мысли о чем-то, я мыслю в цвете. Сюжеты связаны вместе цветом. Мысль приходит с цветом. Я не ищу в эксперименте, чтобы передать что-то. Все уже решено само – проекция моих мыслей», – говорил в своей лекции на выставке в Ленинграде в 1960 году Святослав Николаевич.
Подлинное искусство, конечно, не внешний натурализм, не социдейность и литературщина, как в советские времена, когда часто даже самые безобидные поиски цветоформы назывались «авангардом» и преследовались. Мастер утверждал, что рядом с цветом стоит мысль, а значит – душа художника, и только глубоко пережитое, прочувствованное, осмысленное и «намоленное» произведение по-настоящему глубоко действует на людей, на сознание и душу: «Я всегда считаю необходимым, чтобы через искусство стараться передать истину, правду, чтобы человек-художник действительно жил этим и хотел передать именно то, что он чувствует. Тогда его произведение, картина будет всегда особенно убедительна». В своих лекциях и беседах Святослав Николаевич очень часто ставил примером Рембрандта: «Когда Лейбниц наблюдал Рембрандта за работой, он видел, что Рембрандт вообще писал гораздо меньше, чем медитировал над картинами, которые писал. Рембрандт всегда верил, что если он может прочувствовать настроение картины, то эта картина и будет излучать это настроение. То есть если я счастлив, то и эта картина будет действовать на зрителя именно так; если я угнетен, то и моя картина будет это излучать. Другими словами, он верил в силу своего воображения, своего чувства и верил, что картина может это передать». Высказывания Святослава Николаевича Рериха в то время для меня, студентки, были вдвойне актуальными.
В личности Святослава Николаевича мудрец, человек большой совести, и художник, творец цвета, слиты воедино. В каждой беседе он призывал людей устремляться к лучшей жизни – «жизни, исполненной красоты и совершенства». Художник-мыслитель утверждает бытие как труд, труд как творчество, а творчество как соединение с Высшим Миром.
Когда мы смотрим на многочисленные картины С. Н. Рериха, то входим в его «дом духа», знакомимся с его миром, с его страной – державой, с теми людьми, с которыми он жил рядом, которых знал и любил или просто встретил на своем пути.
Многие картины свидетельствуют о его гражданском отношении к событиям в мире, войнам, катаклизмам, проблемам технократизации общества, экологии природы и человека. Целые серии и отдельные картины посвящены сюжетам из Библии, Евангелия, свидетельствуя о глубине его религиозных переживаний. Большинство произведений – о многогранной жизни Индии, ее легендах, исторических образах, о современных окружавших художника людях. Во всем этом многообразии сюжетов, в том, как написаны картины, весь нравственный облик художника.
11 мая 1960 года в Москве в Музее изобразительных искусств открылась первая выставка работ Святослава Николаевича. На вернисаже я не смогла быть – из-за экзаменов в Латвийской академии художеств. Приехала только 25 мая и сразу пошла на выставку.
Особенно запомнилось первое впечатление: чистота и музыкальная звучность ярких цветосочетаний. После темных, серых полотен кажется, что поднимаешься из подвала в ослепительно яркий солнечный день… Природа и люди Индии… Новизна формы, цветовых отношений, ритмов и линий, открывающая совсем необычные и новые мысли, чувства, новое содержание…
Еще до того, как мой отец Рихард Яковлевич Рудзитис представил меня великому мастеру, я увидела его проходящим по залам выставки с супругой, знаменитой индийской киноактрисой Девикой Рани, одетой в ярко-алое индийское сари. Стройный, подтянутый, в светло-бежевом восточном френче, он шел удивительно легкой и вместе с тем величественной походкой…
Всматриваемся в портреты выдающихся государственных деятелей, монархов, философов и мудрецов, портреты необычайно красивых женщин на фоне цветущих деревьев и милых крестьянских детей. Рядом – монументальные апокалиптические полотна: ужасы войны, разверзшиеся небеса, с которых изливается на людей Божья кара. Через всю картину – силуэт распятого богочеловека. Дальше – библейские сцены: «Победа Давида над Голиафом», «Борьба Иакова с Ангелом», «Добрый самаритянин».
И снова сказочная Индия, ее удивительные цвета – красная земля и красная или смуглая кожа полуобнаженных женщин, желтое небо и силуэты зелено-желтых пальм. Все цветет, наполненное южным солнцем, в ярких бликах и сказочных узорах растений. Царственно украшены жемчугами и перламутровыми ракушками морских глубин загорелые дочери моря. Как это все чудно!
Отец зовет нас, и мы с сестрой входим в кабинет директора музея. Святослав Николаевич и Девика Рани обнимают отца и нас. Высокий светлый лоб, умеренно рельефные скулы, прямой нос, гладко причесанные седые волосы, закрывающие губы большие усы и небольшая борода – все гармонично, красиво. Взгляд больших темных глаз под густыми бровями поражает силой и вместе с тем излучает необычайную теплоту, приветливость – невольно подпадаешь под его обаяние… А рядом Девика Рани – облик ее мне знаком с самого детства из индийского журнала, который я любила листать. В нем она совсем еще молодая актриса в какой-то роли – с выражением грусти в красивых глазах… Сели в кожаные кресла, и начался разговор. Впервые услышала особого тембра, четкий, но очень музыкальный голос Святослава Николаевича: «Народа на выставку идет масса. С утра и почти до вечера среди людей, иногда удивляюсь, как еще могу двигаться. И нужно сказать, что еще выдерживаю напряжение». Наши друзья рассказывали, что не один раз Девика Рани вынуждена была выводить Святослава Николаевича из зала из-за болей в сердце, которые участились у него после ухода брата.
Снова мы в Москве – на праздновании 100-летнего юбилея (1974) Николая Константиновича Рериха. Выставка его картин экспонировалась в залах Академии художеств, а открытие выставки Святослава Николаевича в Третьяковской галерее было назначено на 19 ноября. Приехала вместе с художником Леопольдом Романовичем Цесюлевичем задолго до открытия, чтобы заодно пройти по некоторым залам Третьяковки и в надежде, что, может быть, смотрители нас пустят на выставку одних, иначе после открытия из-за множества людей посмотреть картины будет невозможно…
Прошли залы Серова, Репина, подольше остановились у особо любимого нами Врубеля и оказались на посмертной выставке современного, очень талантливого художника Виктора Попкова. Узнали, что он погиб при трагических обстоятельствах в сорокалетнем возрасте в самом расцвете физических и духовных сил. Давно уже его знали, следили за новыми работами. Тяжело переживали эту потерю. Пошли дальше и еще издалека увидели ослепительно сверкающие краски. Увидели и самого Святослава Николаевича – одного, без сопровождающей свиты, побежали к нему. Не успели опомниться, как, едва поздоровавшись с нами, он предложил провести нас по выставке. Нас одних! Какая честь! Да еще и перед открытием!
Входим потрясенные. Столько нового! Мастер ведет нас от картины к картине, поясняя: «“И мы приближаемся” – трансгималайский сюжет… Лодка с путниками скользит по нефритовой глади высокогорного озера к сверкающим снежным вершинам, от темных скал и ущелий плывут к Свету». Так просто, но мы видим в картине много больше…
Картина «Карма Дордже». Сразу подумалось, какое чудное произведение. Какое незабываемое лицо горного Учителя. На Дордже редкой чистоты сиренево-пурпуровый плащ. Как удивительно красиво сочетание со снежными вершинами, сиреневыми тенями в фоне. «Это близкий друг нашей семьи, который жил в пещере недалеко от нашего дома в Кулу и часто приходил к нам в гости…», – пояснил Святослав Николаевич. Со своей стороны напомнили ему, что у нас в нашей квартире в Риге хранится его довольно большая картина «Карма Дордже», на которой знаменитый йог изображен в темно-розовой накидке сидящим в позе лотоса на небольшой каменистой горе, ярко играющей всеми цветами радуги на фоне бирюзовых гор. Рассказали, что в трудные времена сталинских репрессий, когда арестовали обоих родителей и конфисковали большую библиотеку отца, родственник успел перенести картину в свою комнату. Когда чекист увидел ее и решил забрать, дядя не растерялся и предложил бутылку вина, благодаря которой картину оставили.
Подходим к большому вертикального формата полотну «Пандит Мору Рам». «Это настоятель нашего поместья», – поясняет Святослав Николаевич. Вижу удивительный образ индуса в белой национальной одежде с колокольчиком и палочкой благовоний на фоне закрытых облаками Гималаев. Не можем оторваться, портрет притягивает как магнит… А Святослав Николаевич уже ведет нас дальше.
«Пиета» («Скорбящая»). Художник говорит о том, что это общечеловеческая тема. Герой пожертвовал собой за идеал. Рядом скорбят его мать и любящая женщина, которые так или иначе принимали участие в его подвиге и, таким образом, тоже стали героями. И мы должны помнить, что совершает подвиг не только герой, но и те, кто был рядом с ним, поддерживал и помогал ему. Розовый луч, пронизывающий тьму, – это луч надежды. Во всем, даже в страшной кромешной тьме, всегда есть что-то, что освещает глубину нашего горя и дает надежду.
«Воззри, человечество!» Об этой работе мастер рассказывает, что это апокалиптическое видение, где человечество в смятении около пропасти взирает на Огненного Ангела над градом всечеловеческим. Всечеловеческим, потому что в нем строения, принадлежащие всем человеческим расам. Это своего рода предупреждение людям, что если они не одумаются, не пойдут правильным путем, то придет момент, когда огонь падет на города и спалит их. Если человечество в прошлом пострадало от потопа, то в будущем оно может пострадать от огня…
Дальше Святослав Николаевич подводит нас к картинам, посвященным жизни индийской деревни, ее народу. «Глина обретает форму» – это о сельских гончарах юга Индии. «Жизнь богата разнообразием форм», – говорит он. «Тишина» – отдых простой индийской девушки после заката солнца, когда вся природа – буйвол, собака, деревья и море застыли в каком-то ожидании, поясняет мастер. Идея картины «Эти краски никогда не должны поблекнуть» – не допустить того, чтобы такие яркие краски Индии раз и навсегда ушли из ее обихода. Картина «Весна» запечатлела пробуждение природы на юге Индии, в тех местах, где живет художник.
«Канченджанга». Эта гора изображалась на многих картинах. Особенно выразительна она в предрассветный час. Мастер показал ряд сверкающих в цвете пейзажей. Потрясенные, мы задали вопрос: «Святослав Николаевич, то, что Ваши картины сверкают, это явно заслуга не только превосходного качества темперы. Как Вы добиваетесь этого?» – «Если вы дадите правильный контраст цвета и тона, положите рядом цвета, которые друг друга выявляют и дополняют, цвета начнут сверкать», – ответил художник.
Конец ознакомительного фрагмента.