Каким я помню ушедшего друга
С Николаем Шмелёвым мы впервые встретились более полувека назад – в ту незабываемую эпоху, когда духовно формировалось наше общее с ним поколение «шестидесятников», точкой отсчета для которого стал ХХ съезд КПСС в феврале 1956 г. Неудовлетворенность настоящим, острая критика прошлого сочеталась у нас с романтической идеализацией отдельных его черт в наивной надежде очистить их от поздних искажений, чтобы построить лучшее будущее.
У Коли Шмелёва эти типичные для молодежи того времени иллюзии дополнялись личными особенностями характера, которыми он отличался на протяжении всего его жизненного пути: поистине глобальным кругозором и в то же время глубокой привязанностью к корням русской национальной культуры.
Именно эти свойства характера определяли место Николая Шмелёва везде и всегда – в науке, литературе, политике, его отношения с друзьями и оппонентами. Спокойный, доброжелательный прагматик, склонный обычно искать и находить взаимоприемлемые решения спорных вопросов, Коля становился твердым и непримиримым, когда речь шла о близких его сердцу ценностях.
Так было во время перестройки с поистине исторической статьей «Авансы и долги» в «Новом мире», где он впервые назвал своими именами назревшие проблемы застойной советской экономики, скованной тисками административно-командной системы для неизбежного перехода к реалиям рынка.
Точно так же было и в ходе «шоковой терапии» 1990-х гг., чреватой крушением хозяйственных связей, разгулом спекулятивной стихии, обнищанием десятков миллионов людей. Николай решительно осудил внедрение любой ценой ультралиберальных рецептов, даже оправдавших себя в иных условиях, но несовместимых с российскими реалиями.
Рыночник среди государственников и государственник среди рыночников, либерал среди консерваторов и консерватор среди либералов – таков был нестандартный выбор Николая Шмелёва в периоды глубоких перемен, через которые прошла Россия за последние десятилетия ХХ и начало XXI в.
Жизнь подтвердила глубокую своевременность увлечения Николая Шмелёва идеей «поворота на восток» – активного освоения гигантских, но заброшенных пространств России от Урала до Приморья, к Азиатско-Тихоокеанскому региону, ставшему самым динамичным очагом глобализированной мировой экономики.
Николай глубоко и болезненно переживал негативные последствия коренной ломки интеллектуальной опоры страны – Российской академии наук. У меня нет сомнений в том, что именно эта тревога стала одной из главных причин его преждевременного ухода.
Близость взглядов с Колей, никогда не исключавшая острых споров, еще более подчеркивалась для меня нашим общим увлечением творчеством великого нидерландского художника Питера Брейгеля-старшего, репродукции картин которого украшали его кабинет. Его недаром называли «мужицким» – он знал крестьян своего времени, весело подшучивал над ними, но глубоко любил их. Таков был и Коля – русский интеллигент с народными, крестьянскими корнями.
Ю. И. Рубинский
Профессор
Руководитель Центра французских исследований
Института Европы РАН