Глава III. 1922—1929 гг. Семья, летние месяцы, внешкольные дела
Однако, если обращаться в прошлое, то кроме непосредственно школы, было еще и многое другое, о чем хочется рассказать.
Итак, папа, как уже я писал, служит управляющим или финансовым директором в частной фирме двух владельцев Моисея Этингера и Дунияха.
Когда мы все вернулись из Крыма, дядя Моисей нанял автомобиль и нас, детей, повезли куда-то на окраину Москвы, показали производство, где выпускались канцелярские товары из бумаги и картона. Несколько раз мы с Леной бывали в фирменном магазине в самом центре около ГУМа, что-то покупали там, что-то нам дарили. С большой гордостью дядя Моисей показал нам большущую вывеску-рекламу магазина, что была прикреплена к внешней стороне белокаменной стены Китай-города на углу Лубянской площади и Театрального проезда. Вход по ступенькам в само здание магазина, ставшего впоследствии продуктовым, сохранился до сих пор. Фамилия Дунияха запомнилась по одной только причине: как-то на террасе дачи в Покровско-Стрешнево родители с Этингером и Дунияхой играли до позднего вечера в карты, а Дунияха приехал к нам на своем велосипеде, оставил его около террасы, который, естественно, в темноте украли.
Продолжая «взрослую» тему, коротко расскажу о дальнейшей судьбе Этингеров. Когда примерно с 1927—1929 гг. НЭП стала сворачиваться, частники – нэпманы торговцы и производители подверглись гонениям и облагались огромными, разоряющими их налогами, семья Этингеров переезжает в Ленинград. В эти же годы папе финансовые органы предъявляют какие-то жуткие требования по уплате налогов за время работы в фирме. Это был первый удар по нашей семье, и, увы, далеко не последний. Около 11 ночи Лена, я, родители возвращаемся с какого-то представления из театра эстрады на Тверской около телеграфа (теперь там театр имени Ермоловой), пьем чай, приходят люди с ордером, описывают мебель и что-то еще за мифические долги, через несколько дней остаемся в пустой квартире. Как долго это продолжалось, не помню, но через суд папа сумел доказать абсурдность требований финансовых органов, т. к. он был не совладельцем фирмы, а наемным служащим. Деньги за конфискованное и уже проданное имущество нам вернули, а из Ленинграда, с помощью Этингера, он привез еще лучшую обстановку.
Дядя Моисей где-то и кем-то служит в госучреждении в Ленинграде, иногда бывает в Москве в командировках, всегда заходит ко мне навестить (я живу один, родители в Сегеже, Лена в лагере), во время блокады умирает его жена, после войны жениться вторично, дети уже взрослые и живут самостоятельно, получает первый инфаркт. Во время моих частых поездок в Ленинград 1949—1957 гг. в связи с работой в судостроительном КБ, всегда навещаю дядю Моисея и его супругу в маленькой квартирке на Невском. В один из приездов узнаю, что по делам дядя Моисей отправился в район Московского вокзала, переходя оживленную площадь, упал, случился второй инфаркт, и был сбит проходившим трамваем со смертельным исходом.
Возвращаюсь по времени назад.
Уроки французского закончились, мы с Леной занимаемся музыкой. Дома отличное пианино одной из лучших немецких фирм «Шредер». Занятия два раза в неделю ведет молодая женщина, окончившая консерваторию по классу знаменитого музыканта и педагога профессора Генриха Нейгауза (она так гордилась этим, что мне потому и запомнилось эти имя и фамилия). Она же дает одновременно уроки Ласе и Симе Этингеру. У нас у всех дома телефоны и мы узнаем таким образом, что если по какой-то причине Валентина Николаевна не приехала к Ласе (первый урок с ним), значит, ее не будет и у нас, что вызывает бурную радость, и это не смотря на то, что занимаемся совсем не из под палки, как говорится. Лена, как более взрослая, играет лучше меня и более сложные вещи, например, вальсы Шопена, мои вещи попроще. Конечно, задаются упражнения – гаммы, арпеджио, ганоны и пр.
В принципе, играть мне нравилось, дядя Давид говорил, что Лена играет лучше, но «души» в музыке больше у меня. Правда, ноты я всегда разбирал трудно, играть прямо с листа не мог, но наизусть запоминал хорошо, какие-то кусочки мог бы сыграть и сегодня. Тем не менее, в 5-м классе я так плохо учился в школе, что родители решают, что с музыкой надо заканчивать, потому что она отнимает слишком много времени.
Зимой мы с Ласей видимся не так уж часто, зато многое время проводим с соседом Осей. Когда были поменьше, играли до одури в солдатики, их было много самых разных и у него и у меня. Очень оба любили, став постарше, ходить или в музей Революции на Тверской, или в Исторический музей и, особенно, в Политехнический. Не могу сейчас объяснить наше с Осей увлечение посещением больших магазинов типа «Пассаж» и ЦУМ на Петровке, и Военторг на Воздвиженке. Мы ходили по всем этажам, смотрели товары в разных отделах, начиная от игрушек и кончая часами или посудой и спорттоварами, или останавливались у витрин магазинов, что выходили на улицы, и поочередно, показывая на понравившийся предмет говорили одну только фразу «чур мое». Почему мы находили удовольствие в таком дурацком занятие?
В погожие не зимние дни, до отъезда на дачу, страшно любили обходить вокруг Кремля, держась как можно ближе к кремлевским стенам. Особенно привлекал нас своей таинственностью грот, что находится и теперь недалеко от могилы Неизвестного солдата. Путь наш обычно начинался с входа в Александровский сад. Там стояли с тележками мороженщики, из цилиндрического бочка, поставленного в набитый льдом деревянный ящик, они ловко доставали металлической полукруглой ложкой порцию мороженого, и клали между двумя круглыми вафлями. В зависимости от цены порции были большая и маленькая. Помимо того, что само мороженое было необыкновенно вкусным, очень привлекательно было и то, что на вафлях были выдавлены всякие имена – Петя, Нина, Ваня и пр. Возвращаясь с такого похода через Красную площадь, мы с Осей обязательно осматривали Лобное место на предмет обнаружения тайного хода. Дело в том, что в одном из номеров приключенческого ежемесячного журнала «Всемирный следопыт», был опубликован рассказ о захоронении библиотеки Ивана Грозного и что поиски его надо вести в одном из подземелий Кремля, а путь туда ведет через Лобное место. В существование лаза и подземного хода мы тогда, конечно, верили.
Еще одно любимое занятие у нас с Осей было катание по тротуарам колеса. Для этого дела лучше всего подходил деревянный обруч от бочонка. Кусок подходящей проволоки выгибался так, что колесо было, как бы обнято проволочной петлей и не могло упасть на бок, но легко катилось вперед. С таким «снарядом» мы совершали большие походы по Тверскому бульвару или ближайшим переулкам, то бегом, то идя шагом.
В возрасте 12—15 лет мы заново открыли для себя лыжи. В Охотном ряду останавливался трамвай №6, который довозил нас с Осей до площади, где теперь станция метро «Сокольники». Рядом была расположена лыжная станция ЦСКА. В залог пальто мы подбирали себе лыжи со специальными ботинками, палки и отправлялись в путь в район теперешнего Богородского часа на три. Там протекала Яуза с невысокими берегами, мы катались с горочек. По возвращению на базу, пили в буфете горячий сладкий чай, который казался нам куда вкуснее домашнего.
По воскресеньям выдавали нам по 15—20 коп., и мы ходили в кино. Для нашего возраста было много картин, в основном заграничных, типа нескольких серий Тарзана, Знак Зорро со знаменитым Дугласом Фербенксом, комедии с участием любимых комиков того времени – высокого худющего длинноногого Пата и коротышки толстенького Паташона – звезд Америки. Смотрели Макса Линдера и Бестера Китона, Гарри Пиля и пр. и пр. Из наших советских фильмов вспоминаются комедии с Игорем Ильинским, какие-то фильмы о стачках, революционерах – нам все было интересно. Но действительно глубокое впечатление оставил фильм «Медвежья свадьба». Уже не так давно его в порядке ретроспективы показали по телевидению, мы с Валей смотрели, и я понял, что это действительно глубокое и захватывающее произведение.
Совсем анекдотичный случай, связанный с кино, был как-то у нас с Ласей. Мы отправились в кинотеатр около дома Роднянских на Сретенке, мне было тогда лет 11—12. Как сейчас помню, попадаем на картину под названием «Правда жизни», наш советский бытовой фильм о том, как надо беречься, чтобы не заболеть самому и не заразить семью … сифилисом! Конечно, поняли мы мало, и неинтересно все это было нам. Когда же мы поделились в Ласиными родителями своим разочарованием от увиденного, они, естественно, пришли в ужас и смеялись одновременно.
Не помню, кто нас научил первым ходам и правилам, но мы с Осей охотно играли сначала в шашки и поддавки, потом увлеклись шахматами. Обычно мы ложились или садились на ковер в спальне моих родителей и там играли долгие партии. Через какое-то время в книжном магазине на Тверской я увидел в витрине книгу Левенфиша «Первые уроки шахматной игры». Мама дала деньги, и эта книга позволила нам понять шахматы гораздо лучше. Из предисловия мы узнали, что автор – наш советский гроссмейстер, книга дала понятия о дебютах, основных пешечных и ладейных окончаниях, о ценности фигур, давала разбор ряда турнирных партий и т. д. и т. п. Будучи в 6-м и 7-м классах, мы стали ходить в Парк Культуры им. Горького, где по выходным дням проводились сеансы одновременной игры за 30—40 досках известными шахматистами. Как и большинство участников этих сеансов, мы проигрывали свои партии, но это нас нисколько не смущало. Даже теперь с некоторой гордостью могу сообщить, что однажды, именно с Левенфишем, мне удалось свести свою партию в ничью!
Еще нашим с Осей увлечением были книги, преимущественно это были книги о путешествиях, приключениях, фантастика, книги из детской «золотой серии», и уже упомянутые журналы «Мир приключений» и «Всемирный следопыт». Многие произведения помню и сейчас, спустя более 70 лет. Это «Маленький лорд Фаунтлерой», Габриэль Пери «Касталь-индеец» (одна из самых любимых книг, больше никогда ее не встречал), конечно, Робинзон Крузо, Том Сойер и Геккельбери Финн М. Твена, его же «Принц и нищий», Г. Сенкевич «Стасик и Нелли в дебрях Африки», довольно большая книга Карла Гальдони «Приключения деревянного человечка», Толстого «Золотой ключик», многие повести и романы советского фантаста Беляева «Остров погибших кораблей», «Человек амфибия» и др. Конечно, был Майн Рид, особенно его «Всадник без головы» и Жюль-Верн, не все, но отдельные романы Джека Лондона и многих-многих других авторов. Нас не отвлекали, как в более позднее время, радио, телевидение, компьютер – ничего это еще не было. Но, пожалуй, самым потрясающим, самым интересным и захватывающим для нас писателем был американец Эдгар Бэрроуз. Его произведения расходились огромными тиражами, и их можно было купить в любом газетном киоске, по мере их издания, это было, наверное, в 1926—1928 гг. У меня дома было все им написанное, что можно было купить в Москве, каждую новую вещь, мы готовы были читать и перечитывать до бесконечности. Сначала появилась серия про Тарзана, было издано 6 томов. Потом пошли не менее увлекательные приключения Джона Картера, но не на Земле, а на Марсе – «Марсиане», «Дочь тысячи джеддаков». Совершенно невероятные приключения и сражения Землянина с Марсианами. «Аэлита» Толстого, которая появилась позднее, была для меня уже совсем «не то», если можно так выразиться. Последнее произведение Бэрроуза, изданное у нас, был «Боксер Билли», о грубияне и хулигане боксере, ставшим матросом, и спасшим от гибели и поругания пиратами красавицу дочь миллионера, а потом ставшим ее мужем. Вот как много засело крепко в голову, можно было бы добавить к перечисленному еще и еще.
Конец ознакомительного фрагмента.