Глава 5
Одной из важных причин ошибок в игре среднего биржевого охотника, или «ленточного червя», как они порой себя называют, имея в виду телеграфную ленту, которая составляет главную страсть их жизни, является чрезмерная специализация. Результатом оказывается негибкость, которая обходится слишком дорого. В конце концов, спекулятивная игра не сводится исключительно к математике или к набору правил, хотя главные законы этой игры отличаются изрядной жесткостью. Даже у меня к чтению ленты примешивается что-то такое, что больше арифметики. Это что-то я называю поведением акций, то есть движение курса, которое позволяет судить, будет ли он меняться в соответствии с закономерностями, которые случалось наблюдать в прошлом. Если курс ведет себя не так, как следовало бы, лучше эти акции не трогать. Ведь если ты не можешь знать, в чем там дело, то и не угадаешь, в каком направлении курс будет изменяться. Нет диагноза – нет и прогноза. Нет прогноза – нет и прибыли.
Это очень старая идея, что нужно следить за поведением курса и изучать его поведение в прошлом. Когда я впервые очутился в Нью-Йорке, в одной брокерской конторе был Француз, любивший поговорить о своих графиках. Сначала я решил, что это какой-то юродивый, которого фирма держит просто по доброте. Потом я понял, что он на редкость убедительный и интересный собеседник. Он говорил, что в этом мире не лжет, потому что просто не в состоянии, только одна вещь, и это – математика. С помощью своих кривых он мог предсказывать движения рынка. К тому же он мог и анализировать их и мог, к примеру, объяснить, почему Кин повел себя правильно, когда вздул курс привилегированных акций компании «Атчинсон», и почему он позднее оказался не прав в истории с пулом на акции Южно-Тихоокеанской железной дороги. Время от времени кто-нибудь из профессиональных биржевиков пытался использовать систему Француза, но потом все они возвращались к собственным ненаучным методам зарабатывать на хлеб с маслом. Они говорили потом, что их система «попал или промазал» обходится дешевле. Я слышал рассказ Француза о том, как Кин признался ему, что его графики верны на сто процентов, но этот метод не дает возможности действовать быстро на активном рынке.
Тогда здесь была одна контора, в которой вычерчивали графики ежедневных изменений курса. Можно было одним взглядом ухватить, как менялся курс в последние месяцы. Сравнивая кривые для отдельных акций с кривой для рынка в целом, клиенты могли оценить, действительно ли акции, которые им ненаучно посоветовали купить, могут пойти в рост. Люди использовали эти графики как дополнительную подсказку. Сегодня графики движения курсов можно найти во многих брокерских домах. Их готовят профессиональные статистики, причем не только для акций, но и для сырьевых товаров.
Я бы сказал, что графики могут помочь тем, кто умеет их читать или, точнее, кто умеет их усваивать. Но средним читателем графиков обычно завладевает идея, что эти пики и провалы, основные линии движений и вторичные изменения курсов, в сущности, и определяют всю спекулятивную игру. Если он доведет эту свою идею до логического предела, он обречен на разорение. Так, я слышал об одном чрезвычайно способном человеке, в прошлом партнере одного из известных и уважаемых брокерских домов, который получил хорошее математическое образование. Он окончил знаменитый инженерный институт. Этот человек разработал графики, основанные на тщательном и детальном изучении динамики цен на многих рынках – акций, облигаций, хлопка, пшеницы, денег и тому подобного. Он собрал данные за многие годы, вычислил коэффициенты корреляции и размах сезонных колебаний и – словом, все. Он годами использовал свои графики в ходе торгов на бирже. На самом деле он просто использовал результаты некоторых очень разумно рассчитанных усреднений. Мне говорили, что он выигрывал всегда, пока мировая война[7] не смяла все и не сделала все прошлые наблюдения бесполезными. Я слышал, что он и его последователи потеряли миллионы, прежде чем смирились с поражением. Но даже мировая война не может помешать рынку акций быть бычьим, когда есть соответствующие условия, и быть медвежьим при другой конфигурации событий. Чтобы знать, как делать деньги, мужчине достаточно уметь верно оценивать условия.
Я не имею в виду совсем сбиться с пути, как в этом случае, но, когда вспоминаю свои первые годы на Уолл-стрит, мне в голову приходит что-то подобное. Сейчас я знаю то, чего не знал тогда, и думаю об ошибках, причиной которых было невежество, и это те самые ошибки, которые средний спекулянт совершает год за годом.
После того как я вернулся в Нью-Йорк, чтобы в третий раз попытаться обыграть рынок, я торговал очень активно. Я не рассчитывал на такие же успехи, как в игорных домах, но надеялся, что спустя какое-то время смогу достичь много большего, поскольку смогу крутить гораздо более крупные пакеты акций. Как я теперь понимаю, моей главной проблемой было то, что я не видел жизненно важной разницы между азартной игрой на бирже и спекуляцией. Но тем не менее, поскольку у меня уже был семилетний опыт изучения ленты и определенная природная склонность к игре, мои деньги приносили очень высокий процент, хотя, конечно, настоящим богатством это не назовешь. Я, как и прежде, выигрывал и проигрывал, но в целом был в выигрыше. Чем больше я зарабатывал, тем больше тратил. Так ведут себя большинство мужчин. Нет, не только те, на кого валятся легкие деньги, но любой человек, если только он не раб накопительского инстинкта. У некоторых людей, вроде старины Рассела Сейджа, инстинкты зарабатывать и копить развиты одинаково сильно, так что вполне естественно, что умирают они чрезвычайно богатыми.
Ежедневно с десяти до трех меня занимала исключительно игра – как обыграть рынок, но после трех – игра моей собственной жизни. Не поймите меня неверно. Я никогда не допускал, чтобы развлечения мешали делу. Если я проигрывал, то лишь потому, что был не прав, а не оттого, что страдал от последствий излишеств или распутства. Я никогда не позволял себе, чтобы утреннее похмелье могло стать помехой в игре. Я просто не имею права на те вещи, которые могут подточить мою физическую бодрость и ясность сознания. Даже в своем нынешнем положении обычно я ложусь спать не позже десяти.
В молодости я никогда не засиживался в компаниях допоздна, поскольку недосып мешает мне заниматься делом. В среднем я всегда довольно прилично выигрывал, так что мне никогда не приходило в голову экономить на радостях жизни. А рынок всегда был рад дать мне все необходимое. Во мне развилась уверенность в себе, свойственная мужчинам, которые способны обеспечить себе хлеб с маслом.
Первое, что я изменил в своем подходе к игре, – это временные рамки. Я не мог дожидаться, пока движение курса созреет и станет определенным, чтобы потом, как я всегда делал в игорных домах, срубить свои один-два пункта. Если, работая в конторе Фуллертона, я хотел поймать движение цен, нужно было начинать намного раньше. Иными словами, мне пришлось изучать формирующиеся тенденции, чтобы предвидеть движение акций. Это звучит как чудовищная банальность, но следует понять, что я имею в виду. Самым важным для меня было это изменение в моем отношении к игре. Мало-помалу я понял важнейшую разницу между тем, чтобы ставить на колебания цен, и тем, чтобы предвидеть закономерные подъемы и падения курсов, а это и есть разница между азартной биржевой игрой и биржевой спекуляцией.
Я начал изучать движения рынка не только за последний час, но за гораздо более продолжительное время, а этому меня не мог бы научить самый большой игорный дом в мире. У меня возник интерес к чтению отчетов и к анализу прибыли железных дорог, к финансовой и торговой статистике. Моя страсть к игре, разумеется, никуда не делась, и за мной сохранилось прозвище – Юный Хват, но при этом я полюбил заниматься анализом рынка. Для меня никогда не были скучны и утомительны любые занятия, если только они помогали мне торговать более разумно. Чтобы решить проблему, ее нужно сначала сформулировать. Если я считаю, что нашел решение, его нужно проверить в деле, чтобы убедиться в своей правоте. Я знаю только один способ проверки – на собственных деньгах.
Сегодня, оглядываясь назад, мое продвижение вперед кажется ужасно медленным, но думаю, что оно и не могло быть более быстрым, потому что в целом я все время выигрывал. Если бы я проигрывал почаще, это могло бы принудить меня к более усердному изучению рынков. И тогда бы я реже делал ошибки. Но я не уверен, что это было бы так уж хорошо – проигрывать. Ведь тогда у меня не было бы денег, чтобы проверять новые подходы к спекуляции.
Вспоминая свои выигрыши в конторе Фуллертона, я обнаружил, что, хотя зачастую был прав в понимании рынка на сто процентов – я имею в виду диагноз условий и общих тенденций, – я получал от своей правоты меньше денег, чем она, так сказать, заслуживала. Но почему?
Опыт неполных побед не менее поучителен, чем опыт поражений.
Когда, к примеру, приходил час рынка быков, я действовал по-бычьи с самого начала, и свое мнение я утверждал, покупая акции. Следовал, как я и предвидел, подъем рынка. Пока что все шло хорошо. Но что я делал помимо этого? Я следовал совету заслуженных старцев и обуздывал свою молодую порывистость. Я настроил себя на то, что следует сохранять рассудительность и играть осторожно, консервативно. Каждый знает, что это такое: нужно изъять прибыль и откупить свои акции, когда начнется откат вниз. Именно это я и делал, вернее, пытался делать, потому что часто случалось так, что я изымал прибыль и ждал отката, а он все не наступал. И я наблюдал за тем, как мои акции взлетают еще на десять пунктов, а я сидел, надежно спрятав в своем консервативном кошельке прибыль от четырех пунктов. Говорят, что, изымая прибыль, никогда не станешь нищим. Нет, не станешь. Но, получая прибыль на четыре пункта в период рынка быков, богатым тоже не станешь.
Я имел только две тысячи долларов там, где мог бы сделать двадцать тысяч. Вот результат моей приверженности к консервативной осторожности. Примерно в то самое время, когда я обнаружил, сколь мало имею из-за этого, я понял еще кое-что. А именно, что любители, непрофессиональные игроки, различаются между собой объемом опыта.
Новички не знают ничего, и это знает каждый, в том числе и они сами. Тот, кто пробился во второй класс, думает о себе, что он много чего знает, и поэтому другие думают о нем так же. Это уже опытный любитель, который изучил – нет, не рынок, но только разные мнения о рынке, высказанные любителями еще более высокого уровня. Любитель второго уровня знает, как избегать некоторых ошибок, из-за которых проигрывают совсем зеленые новички. Именно эти полулюбители, а не стопроцентные дубы, дают основной и постоянный доход комиссионным домам. Такой обычно удерживается на плаву в среднем три-четыре года, тогда как совсем начинающие обычно выдерживают на Уолл-стрит один сезон или от трех до тридцати недель. Именно полулюбитель обожает цитировать знаменитые биржевые поговорки и рассуждать о правилах игры. Он знает все, чего не следует делать, то есть все мудрые правила, когда-либо сформулированные старожилами биржи. Но он не знает главного – нельзя быть любителем!
Полулюбитель считает, что у него уже прорезались зубы мудрости, потому что он любит покупать при откате курса. Он ищет такие ситуации. Он меряет свои сделки по числу пунктов от вершины, на которой он продал. На большом рынке быков незрелый любитель, совершенно невежественный в правилах и прецедентах, покупает вслепую, потому что и надежды его слепы. Он зарабатывает кучу денег, но однажды мощный откат одним махом обдирает его дочиста. Осторожный любитель делает как раз то, что делал и я, воображая, что играю интеллигентно – по оценке других «разумных». Я знал, что мне нужно изменить прежние методы, освоенные мною в игорных домах, и мне казалось, что каждое изменение решает часть моих проблем, особенно если они получали высокую оценку со стороны опытных дилетантов.
Большинство клиентов, будем называть их именно так, совершенно одинаковы. Редко кто из них может честно сказать, что Уолл-стрит не должна им денег. В конторе Фуллертона всегда толпились люди. Всех уровней! Был среди них один, не похожий на остальных. Во-первых, он был намного старше. К тому же он никогда не давал советов, если его не спрашивали, и никогда не хвастал своими выигрышами. Он был замечателен тем, что потрясающе умел слушать других. Он, кажется, не очень-то интересовался мнением других, то есть он никогда не расспрашивал, кто что слышал или знает. Но если кто-нибудь давал ему совет, он всегда очень вежливо благодарил. Если совет оказывался дельным, он находил нужным еще раз принести свою благодарность. Но если все шло ровно наоборот, он никогда не жаловался, так что никто не знал – последовал он наводке или пропустил мимо ушей. Ходили легенды, что старый игрок очень богат и способен выгнуть курс так, что будь здоров. При этом он приносил конторе не слишком много комиссионных, по крайней мере этого никто не видел. Его имя было Партридж, но за глаза все называли его Индюком, потому что он был очень толстый и, когда, нагнув голову вперед, вышагивал по конторе, его жирный подбородок свисал прямо на грудь.
Все клиенты питали склонность к тому, чтобы ими руководили и направляли, так чтобы в случае неудачи было кого винить, и они часто искали старину Партриджа, чтобы пересказать ему, что именно посоветовал им какой-нибудь приятель друга инсайдера по поводу определенных акций. Они рассказывали о том, чего не стали делать по этому совету, в надежде, что он скажет им, что же следует делать. Но независимо от того, в чем заключался совет – покупать или продавать, ответ они всегда получали одинаковый.
Рассказав обо всем, что ставит его в тупик, клиент наконец спрашивал: «Как по-вашему, что мне следует делать?»
Старый Индюк слегка склонял голову к плечу, задумчиво смотрел на клиента, одаряя его отеческой улыбкой, и наконец очень внушительно изрекал: «Ну, вы ведь должны понимать, это же рынок быков!»
Я очень часто слышал, как он это говорил: «Ну, вы ведь должны понимать, это же рынок быков!» – как если бы вручал вам бесценный талисман, упакованный в страховой полис на миллион долларов. Естественно, что я совершенно не понимал, что же он имеет в виду.
Однажды некто по имени Элмер Харвуд влетел в офис, выписал приказ и вручил его клерку. Затем он помчался туда, где мистер Партридж вежливо выслушивал рассказ Джона Фаннинга о том, как он однажды случайно подслушал распоряжение, отданное Кином одному из своих клерков, и как Джон сделал жалких три пункта на ста акциях, а потом эти акции в три дня взлетели еще на двадцать четыре пункта, но Джон свою сотню уже сбыл с рук. Эту горестную историю Джон рассказывал ему уже по крайней мере в четвертый раз, но старый Индюк улыбался ему с таким дружелюбием, как будто слышал ее впервые.
Тут до них добрался Элмер и, даже не извинившись перед Джоном Фаннингом, выпалил Индюку:
– Мистер Партридж, я только что продал свои «Климакс моторс». Мои люди сказали, что рынок готов к откату и что я скоро выкуплю их по дешевке. Так что лучше и вам сделать так же. То есть если они все еще у вас на руках.
Элмер с ожиданием смотрел на того, кому он и дал первый совет покупать. Дилетант, обожающий давать непрошеные советы, склонен считать, что в ответ он получает право на тело и душу облагодетельствованного им, даже не зная, какой вышел из всего этого толк.
– Да, мистер Харвуд, они все еще у меня. Разумеется! – с чувством признательности произнес Индюк. Элмер был так любезен, что не забыл про старого хрыча.
– Ну, а теперь время изъять прибыль и вложить ее опять при откате, – продолжил Элмер с выражением, как будто он предлагал сделать взнос в банк. Не видя признаков энтузиазма в лице облагодетельствованного им Индюка, он продолжил: – Я только что продал все до единой акции!
Судя по голосу и интонациям, можно было считать, что речь по меньшей мере о десяти тысячах акций.
Но мистер Партридж огорченно кивнул и жалобно произнес:
– Нет! Нет! Этого я сделать не могу!
– Почему? – выпалил Элмер.
– Я просто не могу так поступить! – был ответ. Мистер Партридж был в сильном волнении.
– Разве не я дал вам совет купить их?
– Разумеется, вы, мистер Харвуд, и я очень признателен вам. На самом деле признателен, сэр. Но.
– Постойте-ка! Дайте мне сказать! А разве за десять дней эти акции не поднялись на десять пунктов? Разве нет?
– Поднялись, и я очень вам обязан, милый юноша. Но я не могу даже подумать о том, чтобы сейчас продать эти акции.
– Не можете даже подумать? – Похоже, что Элмер начал сомневаться в себе самом. Это обычная история. Как правило, любители давать непрошеные советы обожают их получать.
– Нет, не могу.
– Да почему же? – Элмер придвинулся к нему вплотную.
– Как, но это же рынок быков! – Индюк произнес это так, как будто он дал детальное и исчерпывающее объяснение.
– Это-то верно. – Элмер был разочарован и выглядел рассерженным. – Я знаю не хуже вашего, что сейчас рынок быков. Но лучше бы вам сбросить эти свои акции и опять купить их на откате. Вам это будет выгодно.
– Дорогой мой, – старина Партридж явно был сильно огорчен, – дорогой мой, если я сейчас продам эти акции, я потеряю позицию, и что же тогда мне делать?
Элмер Харвуд всплеснул руками, покачал головой и направился ко мне в поисках сочувствия.
– Ты смог бы его уговорить? – спросил он театральным шепотом. – Я тебя спрашиваю!
Я не ответил. Тогда он продолжил:
– Я дал ему наводку на «Климакс моторс». Он купил пятьсот акций. Он получил прибыли семь пунктов, и я советую ему сбросить их и купить опять на откате, который уже должен был начаться. И что же я слышу в ответ? Он говорит, что если продаст, то останется без работы! Что ты об этом думаешь?
– Прошу прощения, мистер Харвуд, я не говорил, что потеряю работу, – встрял старый Индюк. – Я сказал, что потеряю позицию. Если бы вам было столько же, сколько мне, и вы прошли бы через такое же количество бумов и паник, как и я, вы бы знали, что никто на свете не может рисковать утратой позиции, даже Дж. Д. Рокфеллер. Я надеюсь, что откат наступит и что вы, сэр, сможете выкупить свой пакет акций с немалой скидкой. Но я лично могу вести торговлю только с учетом собственного многолетнего опыта. Я дорого заплатил за него и не хотел бы повторить все это еще разок. Но я чувствую себя обязанным перед вами, как если бы эти деньги уже лежали в банке. Но вы же понимаете, это рынок быков. – И он важно выплыл из комнаты, оставив Элмера в крайнем изумлении.
Слова старого мистера Партриджа не имели для меня никакого смысла до тех пор, пока я не начал размышлять о своей неспособности получать от рынка столько, сколько заслуживали моя правота и понимание. Чем больше я размышлял, тем яснее видел, как прав был этот старый спекулянт. В молодости он явно страдал от тех же самых недостатков и хорошо знал собственные слабости. Он просто не позволял себе поддаться искушению, которому, как он знал из опыта, трудно противиться, но которое всегда обходилось ему слишком дорого. То же самое было и со мной.
Думаю, что я сделал очень большой шаг вперед в своем образовании, когда наконец осознал, что мистер Партридж, говоря другим клиентам: «Вы же понимаете, это ведь рынок быков!», на самом деле имел в виду, что большие деньги делают не на колебаниях курса отдельных акций, а на больших движениях рынка, что главное не чтение ленты, а оценка рынка и его тенденций в целом.
И здесь я хотел бы сказать одну вещь. Я провел на Уолл-стрит много лет, наживал и терял миллионы долларов и хочу подчеркнуть, что большие деньги пришли ко мне не потому, что я был таким умным. Все дело было в моей стойкости. Это понятно? Я всегда держался до конца. Совсем не шутка понимать, что происходит на рынке. На рынке быков всегда полно тех, кто раньше многих начал вздувать цены, а на рынке медведей всегда много таких, кто первым начал играть на понижение. Я знавал многих, кто всегда правильно угадывал переломы рынка и начинал покупать или продавать акции в самый нужный момент, когда уровень цен обещает наивысшую прибыль. И их результаты всегда были такими же, как у меня, – это знание не приносило им настоящих денег. Редко встретишь мужчину, который способен понимать ситуацию и при этом быть стойким в своей правоте. Мне это знание далось труднее всего. Но биржевой спекулянт может делать большие деньги только после того, как он это понял. Можно сказать, что буквально после того, как биржевик научился торговать, миллионы приходят к нему легче, чем приходили сотни, когда он этого не понимал.
Причина в том, что человек может видеть все прямо и отчетливо, но вдруг его охватят сомнения или он утратит терпение, когда рынок вдруг остановит движение в вычисленном направлении. Вот почему на Уолл-стрит так много мужчин, которые далеко не принадлежат к дилетантам или даже к третьему классу любителей, но все равно теряют деньги. Это не рынок их обыгрывает. Это они обыгрывают сами себя, потому у них есть мозги, но не хватает стойкости и выдержки. Старый Индюк был чертовски прав. У него было не только мужество иметь свой взгляд на вещи, но и разумное терпение, позволявшее ему сохранять стойкость.
Для меня убийственным было то, что я не обращал внимания на большие движения рынка, а все время пытался поймать волну. Никто не может ловить все колебания. На рынке быков игра заключается в том, чтобы купить и держать, пока не поймешь, что время быков идет к концу. Для этого нужно изучать общие условия рынка, а не выслушивать советы или изучать особые факторы, действующие на отдельные акции. Затем нужно сбросить все акции, и сбросить их окончательно! Затем следует ждать, пока не увидишь – или, если угодно, пока не решишь, что увидел, – поворот рынка, то есть начало обращения общих условий. Для этого нужно использовать свои мозги и способность понимать. Для того, кто этого не умеет, мои советы такой же идиотизм, как рекомендация – покупай дешево и продавай дорого. Одна из самых полезных вещей, которой может научиться любой, такова: нужно отказаться от попыток схватить последнюю восьмую – или первую[8]. Это две самые дорогие восьмушки в мире. В совокупности они обошлись биржевикам в такие миллионы, что их хватило бы на строительство бетонной автострады через весь континент.
Изучая задним числом мои игры в конторе Фуллертона, когда я начал вести торговлю уже не так неразумно, я заметил еще, что мои первые действия редко бывали убыточными. И это, естественно, подталкивало меня к наращиванию ставок. Это давало мне веру в правильность своего видения ситуации, и только уж потом я позволял себе быть сбитым с пути чужими советами или порой даже собственным нетерпением. В этой игре ни один мужчина не может далеко пойти без веры в собственную правоту. Вот и все, чему я научился. Нужно изучать общие условия, занимать позицию и стоять на ней. Я умею ждать, не проявляя беспокойства. Я могу столкнуться с неудачей и не дрогнуть, потому что знаю – это временно. Был случай, когда я выставил на продажу без покрытия линию в сто тысяч акций и увидел приближение большого подъема курсов. Я рассчитал, и рассчитал верно, что этот подъем, который мне представлялся неизбежным – и даже полезным, – срежет мою бумажную прибыль[9] на миллион долларов. Тем не менее я не поменял позицию и спокойно смотрел, как исчезла половина моей бумажной прибыли, но ни разу даже не подумал о возможности закрыть позицию и поучаствовать в игре на повышение. Я знал, что если сделаю так, то могу утратить позицию, а с этим и определенную надежду на большую прибыль. Большие деньги делает для нас большой скачок курса.
Всему этому я учился так медленно потому, что учился на собственных ошибках, и порой просто не замечал их, но гораздо чаще мне не удавалось точно установить природу ошибки. При этом жилось мне просто замечательно и я был очень молод, так что все наверстывал в других направлениях. Большую часть выигрышей мне по-прежнему приносило умение читать ленту, потому что в то время рынок был просто создан, чтобы его разрабатывали по моей методе. Мои проигрыши были не столь частыми и не вызывали такого же раздражения, как в начале моей жизни в Нью-Йорке. Здесь нечем особо гордиться, если вспомнить, что менее чем за два года я трижды проигрался дочиста. Но проигрыш, как я уже говорил, очень полезен для повышения образовательного уровня.
Я не слишком быстро наращивал сумму денег в игре, потому что жил в соответствии с положением. Я не отказывал себе во множестве вещей, которые нравятся мужчинам моего возраста и вкусов; держал автомобиль и не видел никакого смысла в экономии расходов, раз уж деньги на них мне давал рынок. Биржевой аппарат, как и положено, замолкал только на воскресенья и праздники. Каждый раз, когда я находил причину проигрыша или выявлял причину, почему сделал ошибку, я прибавлял к своему списку активов новый запрет – так делать нельзя! А лучшим способом капитализации этих активов, естественно, был отказ от экономии на личных расходах. У меня случались очаровательные приключения, бывали и не столь приятные, но если я буду детально обо всем этом рассказывать, то не закончу никогда. На самом деле единственное, что я вспоминаю без особых усилий, – это ситуации, которые меня научили чему-то полезному для моей торговли, которые увеличивали мое понимание игры – и самого себя!