Глава IV
Итак, я вернулся домой. Однако с первого момента возвращения твердо знал, что у меня в жизни есть единственная миссия и что, раздобыв денег, я обязательно должен вернуться на Уолл-стрит. Это было единственное место в стране, где я мог играть в полную силу. И в один прекрасный день, когда моя игра наладится, мне это место понадобится. Когда человек прав, он хочет получить все необходимое для того, чтобы обеспечить свою правоту.
Без особой надежды я решил снова попытать счастья в тамошних бакет-шопах. Их стало меньше, и в некоторых сменились хозяева. Те, кто меня помнил, не позволяли мне даже переступить порог, как бы я их ни уговаривал. Я говорил им всю правду о том, что в Нью-Йорке потерял все, что привез из дома; что, как оказалось, я понимаю в биржевой игре намного меньше, чем привык думать, поэтому теперь у них нет никаких причин не позволять мне играть наравне с другими. Но они мне не верили. А новые заведения были ненадежны. Их владельцы считали, что клиенту достаточно 20 акций, если у него есть хоть какие-то основания предполагать, что его догадка верна.
Мне нужны были деньги, и у более крупных заведений их было полно – ведь они продолжали хорошо зарабатывать на своих постоянных клиентах. Я попросил своего друга пойти со мной в одно из таких заведений и сыграть за меня. Мы зашли внутрь, и я попытался уговорить клерка принять у меня небольшой заказ – всего на 50 акций. Естественно, мне было отказано. Мы с приятелем разработали систему тайных знаков, чтобы он мог покупать или продавать, когда я подам соответствующий сигнал. Но вся эта затея принесла мне только жалкие крохи. Заведение быстро начало коситься на операции моего приятеля. А когда в один из дней он попытался продать сотню акций St. Paul, ему отказали.
Потом мы выяснили, что один из постоянных клиентов видел, как мы разговаривали на улице, и рассказал об этом в конторе, поэтому, когда мой приятель пришел, чтобы открыть короткую позицию на сотню акций St. Paul, тот ему заявил:
– Мы не принимаем поручений на продажу St. Paul, во всяком случае от вас.
– Но почему? В чем дело, Джо? – удивился мой друг.
– Ни в чем, просто не принимаем, – был ответ.
– Вы не хотите денег? Взгляните на них. Вот они.
И мой приятель протянул ему 100 долларов десятками. Он пытался принять оскорбленный вид, а я стоял неподалеку и безучастно смотрел на все это. Но большинство других клиентов начали подбираться поближе к эпицентру скандала. Их интересовало, в чем там дело и не идет ли речь о неплатежеспособности заведения.
Джо, который был кем-то вроде помощника управляющего, вышел из-за стойки, подошел к моему приятелю и посмотрел сначала на него, а потом на меня.
– Интересно, – медленно сказал он, – это чертовски интересно, что вы никогда не совершаете никаких операций, пока рядом нет вашего друга Ливингстона. Вы просто сидите и часами рассматриваете доску. Ни звука от вас. Но стоит ему появиться, как вы сразу становитесь очень активным. Может, вы и играете самостоятельно, но здесь делать ставки больше не будете. Мы не хотим разориться из-за того, что вам подсказывает Ливингстон.
Таким образом, этот источник карманных денег иссяк. Правда, я успел скопить несколько сотен и теперь размышлял, как бы их выгоднее использовать, поскольку желание заработать побольше денег и вернуться с ними в Нью-Йорк становилось все более острым. Я чувствовал, что, когда вернусь и начну все заново, смогу выиграть. У меня было время поразмышлять над своими ошибками, и вообще, большое лучше видится издалека. Оставалась единственная проблема: где взять денег?
Однажды я общался в холле гостиницы с несколькими знакомыми игроками. Разговор шел о фондовом рынке. Я заметил, что рынок нельзя обыграть, потому что брокеры не успевают вовремя исполнять приказы, особенно если играешь на бирже.
Один из собеседников посмотрел на меня и спросил, каких брокеров я имею в виду.
– Лучших в мире, – ответил я.
Но он продолжал допытываться. Видно, он не поверил, что мне случалось иметь дело с первоклассными брокерскими домами.
– Я имею в виду любую контору, являющуюся членом Нью-Йоркской фондовой биржи, – пояснил я. – Дело не в том, что они плохо работают или мошенничают. Просто, отдавая приказ о покупке, ты никогда не знаешь, по какой цене эта покупка будет осуществлена, пока не получишь отчет от брокера. Ведь курс меняется, как правило, сразу на 1–2 пункта, а не на 10–15. Но трейдер, находящийся вне торгового зала биржи, не успевает отлавливать маленькие колебания из-за задержки исполнения приказов. Поэтому я предпочел бы изо дня в день играть в бакет-шопах, если бы они позволяли играть по-крупному.
Человека, которому я это все рассказывал, я никогда раньше не видел. Его звали Робертс, и выглядел он весьма дружелюбно. Он отвел меня в сторонку и спросил, случалось ли мне торговать на других биржах. Я ответил «нет». Еще он сказал, что знает фирмы, являющиеся членами Нью-Йоркской хлопковой биржи, Нью-Йоркской продовольственной биржи, а также ряда бирж помельче. Они очень внимательны к клиентам и особенно трепетно относятся к точности и своевременности исполнения их приказов. Мой собеседник сказал, что эти конторы поддерживают доверительные отношения с крупнейшими домами, работающими на Нью-Йоркской фондовой бирже, и, поскольку они являются крупными и важными клиентами этих домов, обеспечивая оборот в сотни тысяч акций ежемесячно, с ними обходятся намного внимательнее и предупредительнее, чем с любым индивидуальным клиентом.
– Они действительно заботливо относятся ко всем клиентам, даже самым мелким, – сказал он. – Эти фирмы специализируются на работе с провинциальной клиентурой и одинаково внимательны и к тем, кто заказывает 10 акций, и к тем, кто заказывает 10 тысяч. Их компетентность и честность выше всяких похвал.
– Да, но, если они платят биржевой компании обычную комиссию в размере восьмой доли пункта, на что они живут?
– Ну да, предполагается, что они выплачивают восьмую часть. Но вы же понимаете! – и он подмигнул мне.
– Понимаю, – кивнул я. – Но штука в том, что ни одна биржевая компания не пойдет на дележ комиссионных. Биржевой комитет скорее согласится, чтобы члены биржи были убийцами, поджигателями и двоеженцами, чем чтобы они обслуживали посторонних меньше чем за кошерную восьмую долю. Сама жизнь фондовой биржи зависит от нерушимости этого правила.
Он, видимо, понял, что я действительно имел дело с фондовой биржей, и сказал:
– Послушайте! Мы чуть не каждый день слышим, как членство той или другой из этих добродетельных биржевых компаний приостанавливается на год за нарушение этого правила, не так ли? Есть масса способов оформить скидку так, что никто и не пикнет. – Увидев на моем лице выражение недоверия, он продолжил: – А кроме того, по некоторым видам сделок эти брокерские конторы, работающие по телеграфу, взимают к одной восьмой дополнительный сбор в одну тридцать вторую. Они в этом смысле весьма деликатны. Дополнительные комиссионные взимаются только в особых ситуациях, в частности только тогда, когда у клиента неактивный счет. Иначе они не получат прибыль, вы же понимаете. Они ведь занимаются делом не просто ради здоровья.
К этому моменту я уже понял, что он пытался навязать мне услуги каких-то лжеброкеров.
– И вы знаете какие-нибудь надежные фирмы такого рода? – спросил я.
– Я знаю самую большую брокерскую фирму в Соединенных Штатах, – ответил он. – Я сам веду через них дела. У них отделения в семидесяти восьми городах США и Канады. Бизнес просто грандиозный. И вряд ли бы они могли так процветать из года в год, если бы не работали на должном уровне, верно ведь?
– Верно, – согласился я. – И у них торгуются те же самые акции, что и на Нью-Йоркской фондовой бирже?
– Конечно. И те, что там, и те, что на всех прочих биржах Америки и Европы. Они работают с зерном, хлопком, продовольствием – всем, что вам угодно. У них повсюду есть партнеры и членство во всех биржах – явное или скрытое.
К этому моменту я уже все понял, но решил вывести его на чистую воду.
– Да, – сказал я, – но это не отменяет того факта, что мои поручения кто-то должен выполнять непосредственно на месте, и никто на свете не может гарантировать, как поведет себя рынок и насколько цены на тикерной ленте будут близки к ценам торгового зала биржи. Пока ты здесь получишь информацию о котировках, отдашь распоряжение, а потом его телеграфируют в Нью-Йорк, пройдет масса времени. Так что лучше уж я вернусь в Нью-Йорк и буду избавляться от своих денег в почтенной фирме.
– Я ничего не знаю о том, как избавляются от денег. У наших клиентов нет такой привычки. Они деньги получают, а не теряют! Мы заботимся об этом!
– У ваших клиентов?
– Ну, у меня просто есть доля в этой фирме, и, если мне удается найти для них клиентуру, я стараюсь отплатить им добром, потому что они всегда хорошо обращаются со мной и помогли мне заработать немало денег. Если хотите, я могу познакомить вас с их менеджером.
– А как фирма называется? – спросил я.
Он ответил. Я слышал об этой лавочке. Они рекламировали себя во всех газетах, особо обращая внимание читателей на огромные прибыли, получаемые теми клиентами, которые прислушиваются к их инсайдерской информации в отношении активных акций. В этом заключалась особая специализация фирмы. Они были не обычным бакет-шопом, а, скорее, биржевыми надувалами, которые занимались чистой воды мошенничеством, но при этом прибегали к искусному камуфляжу, пытаясь убедить весь мир в том, что занимаются вполне законным бизнесом. В данной категории жульнических фирм эта контора была одной из старейших.
Они являлись прототипом современных лжеброкеров, которые в этом году разоряются пачками. Общие принципы и методы их работы были теми же самыми, хотя конкретные приемы обмана публики несколько отличались от нынешних. Ведь по мере того, как методы жульничества становились общеизвестными, их приходилось менять.
Эти псевдоброкеры высылали клиентам свои рекомендации о покупке или продаже определенных акций: сотни телеграмм, рекомендующих одним клиентам покупать определенные акции, а другим клиентам продавать те же самые акции, – старая уловка ипподромных жучков. После этого от клиентов поступали приказы покупать или продавать. Исполняя эти приказы, контора покупала и продавала, скажем, тысячу акций через солидный биржевой дом и получала стандартный отчет. Это отчет они показывали всем Фомам, которые имели наглость усомниться в действиях конторы.
Псевдоброкеры также прибегали к формированию дискреционных пулов и, как будто делая большое одолжение, предлагали участникам пула расписаться в том, что они наделяют менеджеров фирмы правом распоряжаться по своему усмотрению средствами клиентов от их имени. В этом случае даже самый вздорный клиент не мог прибегнуть к защите закона, когда его деньги исчезали. Фирма завышала курс – на бумаге, науськивала клиентов, а затем в традициях бакет-шопов закрывала сотни позиций и забирала внесенный клиентами залог, как только колебания курса съедали крошечную маржу. Они не щадили никого, и лучшими клиентами были для них женщины, школьные учителя и старики.
– Честно говоря, я уже никаким брокерам не верю, – сказал я зазывале. – Мне нужно все хорошенько обдумать, – и быстро ушел, чтобы прекратить разговор.
Я навел справки об этой фирме и выяснил, что у них сотни клиентов и что при всех их мошеннических приемах не было случая, чтобы клиенту, который выиграл, не выплатили причитающееся. Правда, найти таких, кто выиграл бы в этой конторе, было непросто, но я нашел. В целом фирма выглядела преуспевающей, и я полагал, что они едва ли захотят исчезнуть с моими деньгами, если им вдруг случится проиграть. Разумеется, большинство лавочек такого рода рано или поздно разоряются. Бывают периоды, когда банкротства подобных лжеброкерских контор приобретают характер эпидемии, как это случается с банками, которые начинают лопаться один за другим вследствие паники, возникающей среди клиентов. Вместе с тем в Америке полно отставных хозяев бакет-шопов, которые благополучно доживают своей век, имея хорошую пенсию.
Так или иначе, я не услышал об этой фирме ничего такого, что могло бы меня встревожить, если не считать того очевидного факта, что они все-таки мошенники и доверять им нельзя. Их специализацией было обчищать простаков, которые мечтали быстро разбогатеть. Но при этом они всегда брали у клиентов письменное разрешение отнять у них деньги.
Мне рассказывали, что однажды они разослали шестьсот телеграмм, где клиентам рекомендовалось купить некие акции, и шестьсот других телеграмм, настоятельно рекомендовавших другим клиентам продать те же акции.
– Да, я знаю этот трюк, – заметил я рассказчику.
– Это понятно, – кивнул он. – Но на следующий день они отправили тем же людям новые телеграммы, советуя срочно закрыть все открытые позиции, а затем открыть новые позиции по другим акциям. Я спросил одного из хозяев фирмы: «Зачем вы все это делаете? Первую операцию еще можно объяснить, поскольку некоторые из клиентов обречены выиграть, хотя бы временно, даже если потом они все равно все проиграют. Но, рассылая телеграммы такого рода, вы их просто на корню режете. Что за идея?» А он отвечает: «Клиенты в любом случае потеряют свои деньги, что бы они ни покупали и что бы ни продавали, независимо от того, как, где и когда они это делают. И когда клиенты потеряют деньги, они перестанут быть моими клиентами. Поэтому мне нужно постараться как можно быстрее и полнее обчистить их, а потом искать новых клиентов!»
Что ж, должен честно признать, что деловая этика фирмы меня не интересовала. Я уже рассказывал, как был зол на заведение Теллера и как обрадовался, когда мне удалось с ним поквитаться. К этой фирме у меня не было таких чувств. В мои намерения не входило предоставлять им право играть от моего имени, и я не собирался следовать их советам и верить их вранью. Мне нужно было только одно: раздобыть побольше денег и вернуться в Нью-Йорк, где не нужно бояться, что полиция вдруг накроет лавочку, как это регулярно случалось с бакет-шопами, или налетит почтовое ведомство, арестует твои деньги и ты будешь считать, что тебе повезло, если года через полтора вернешь хотя бы восемь центов с каждого доллара.
Та к или иначе, я решил сполна воспользоваться теми преимуществами, которые может дать эта фирма игроку по сравнению с легальными брокерскими конторами. У меня было не так уж много денег для внесения залога, а такие полулегальные фирмы, естественно, были намного либеральнее в этом отношении, и у них на несколько сотен долларов можно было развернуться в гораздо большей мере.
Я зашел к ним и переговорил непосредственно с управляющим. Когда он узнал, что я бывалый спекулянт, что у меня были счета в брокерских домах – членах Нью-Йоркской фондовой биржи и что там я потерял все свои деньги, он тут же оставил попытки заверить меня, что, если я позволю им распоряжаться моими сбережениями, они вмиг сделают меня миллионером. Управляющий тут же решил, что я вечный неудачник, пристрастившийся к игре на биржевом телеграфе и продолжающий играть, несмотря на постоянные проигрыши. Такие, как я, служат источником постоянного дохода для брокеров – как для тех, кто пытается жульничать с вашими заявками, так и для тех, кто скромно довольствуется комиссионным вознаграждением.
Я объяснил менеджеру, что нуждаюсь в точном и своевременном исполнении моих торговых поручений, поскольку мне надоело получать от брокеров отчеты, в которых реальная цена покупки или продажи на полпункта, а то и на целый пункт отличается от цены, указанной на тикерной ленте.
Он дал мне слово чести, что они будут в точности выполнять все мои распоряжения. Я нужен им как клиент, и они покажут мне, что такое брокерские услуги высочайшего класса. У них работают лучшие мастера своего дела. Более того, их фирма как раз и знаменита точностью исполнения приказов. Они хотели бы сотрудничать со мной, чтобы показать, что такое классный брокераж. Если и бывает разница между ценой на ленте и ценой в брокерском отчете, то только в пользу клиента, хотя этого они, естественно, гарантировать не могут. Если я открою брокерский счет у них, то смогу покупать и продавать акции по цене биржевого телеграфа. В этом они абсолютно уверены.
Разумеется, с практической точки зрения все это означало, что тут я смогу торговать так же, как в бакет-шопах, то есть ориентируясь на последние котировки. Я не хотел выказывать своего нетерпения, поэтому сказал, что, скорее всего, сегодня счет открывать не стану, но дам знать, когда надумаю. Управляющий принялся уговаривать меня начать торговлю немедленно, поскольку на рынке складывается оптимальная для этого ситуация. Ситуация была действительно оптимальная – для них. Вялый рынок с мелкими колебаниями котировок – как раз то, что нужно, чтобы заманить клиента, а затем нажиться на нем, когда очередной всплеск цен съест маржу. Отделаться от менеджера было не так просто.
Я назвал ему свое имя и адрес и в тот же день начал получать телеграммы и письма, убеждающие меня купить акции, в отношении которых у них есть точная информация о предстоящем взлете курса на 50 пунктов за счет инсайдерской покупки.
А я в это время старался собрать всю возможную информацию о брокерских конторах подобного типа. Я утвердился в мысли, что единственным реальным способом разжиться хорошими деньгами в моем случае была успешная игра в таких конторах – если, конечно, я могу быть уверенным в том, что сумею вырвать выигрыш из их цепких лап.
Выяснив все, что было возможно, я открыл брокерские счета в трех фирмах. Потом снял маленький офис, имевший прямую телеграфную связь со всеми тремя конторами.
Играть я начал помаленьку, чтобы сразу же их не спугнуть. В целом у меня был положительный баланс, и они не замедлили уведомить меня, что ожидают от клиентов, имеющих с ними прямую телеграфную связь, настоящей, большой игры. Игроки вялые, не желающие рисковать, им были явно не по нутру. Брокерские фирмы рассчитывали, что чем активнее я буду играть, тем больше буду терять, и чем быстрее я прогорю, тем больше им достанется. Эта теория представляется вполне разумной, если принять во внимание, что им приходилось работать в основном с клиентами средней руки, а такие долго не живут – в финансовом смысле, конечно. Обанкротившийся клиент не может торговать и просто сходит со сцены. А клиент, ободранный только наполовину, может начать скулить, выдвигать обвинения и вообще создавать проблемы для бизнеса.
Кроме того, я установил контакты с местной фирмой, у которой была прямая телеграфная связь с нью-йоркским корреспондентом, зарегистрированным на Нью-Йоркской фондовой бирже. Я завел себе тикерный аппарат и начал осторожно торговать. Это было, как я уже говорил, очень похоже на торговлю в бакет-шопе, только все шло чуть медленнее.
В этой игре я мог выигрывать и выигрывал. Я не мог выигрывать десять раз из десяти, но в целом оставался в плюсе, и это продолжалось неделю за неделей. Я опять мог жить на широкую ногу, но всегда откладывал часть выигрышей, чтобы вернуться с Уолл-стрит с пачкой денег потолще. Потом протянул провода еще к двум конторам, доведя их общее число до пяти.
Случалось, что я ошибался в прогнозах и мои акции двигались не так, как им полагалось, то есть не в соответствии с их прежним поведением в аналогичных ситуациях, а в прямо противоположном направлении. Но при этом мои потери были невелики, ведь маржа была мизерной. Отношения с брокерами оставались достаточно дружелюбными. Их записи достигнутых мною результатов не всегда совпадали с моими, и разница всегда оказывалась в их пользу. Занятное совпадение, не так ли? Но я всегда отстаивал правильность своих записей, и обычно мне удавалось добиться своего. Они ведь все еще надеялись вернуть себе все то, что я у них выигрывал. Думаю, они рассматривали мои выигрыши как любезно предоставленные мне временные ссуды.
Честности и благородства от них, разумеется, ждать не приходилось – ведь они не желали ограничиваться комиссионным вознаграждением, как обычные брокерские фирмы, и старались выжимать деньги из клиентов всеми правдами и неправдами.
Поскольку для мелких игроков азартная игра на бирже рано или поздно заканчивается полным проигрышем, большинство контор законными методами помогают клиентам поскорее разориться. Старый, как мир, принцип бизнеса «Стриги клиентов и богатей» этим жуликам, похоже, был не знаком, и они не гнушались чистой воды мошенничества. Эти конторы и меня несколько раз пытались надуть. Пару ударов такого рода я пропустил, потому что не ожидал ничего подобного и был недостаточно внимателен. Причем нельзя сказать, что я их спровоцировал. Я все делал как обычно, а они пытались ставить мне палки в колеса. Я обвинял их в нечистоплотности, если не в чем-то похуже, но они все отрицали, и в итоге я возвращался к обычной игре. Прелесть отношений с шулерами состоит в том, что они не таят на тебя зла, когда ловишь их за руку – лишь бы ты не переставал с ними играть. И ради этого они готовы на любые компромиссы. Какое великодушие!
В конце концов мне это надоело. Я не намеревался позволять им портить мне игру всякими жульническими приемами, поэтому решил преподать им урок. Я выбрал акции, которые одно время ходили в фаворитах у спекулянтов, а потом выпали из их внимания и стали неактивными. Такие акции называют «промокшими». Если бы я выбрал акции, которые вообще не были активными, это могло бы вызвать подозрения. Затем я заказал покупку этих акций всем пяти конторам, с которыми работал, – каждой по сотне. Когда приказы были приняты к исполнению и оставалось только ждать появления очередных котировок на ленте, через биржевой дом, с которым у меня была прямая связь, я заказал короткую продажу сотни этих же акций на рынке. При этом я очень просил их сделать все как можно быстрее. Можно себе представить, что происходило в зале биржи, когда поступил заказ на продажу этих акций: всеми забытые, неактивные акции комиссионный дом почему-то хочет срочно продать по заявке из провинции. В итоге кто-то купил их по дешевке. Но цена сделки отразилась на тикерной ленте, и именно по этой цене было выполнено и мое поручение о покупке 500 акций, которое я дал пяти конторам. Таким образом, у меня на балансе была чистая покупка 400 акций по низкой цене. Брокеры, видя это, поинтересовались, что мне известно об этих акциях, и я ответил, что получил наводку из осведомленных источников. Перед самым закрытием торгов я передал легальной брокерской фирме, имевшей связь с биржей, поручение – не теряя времени, закрыть мою короткую позицию, выкупив обратно сотню акций по любой цене. Они передали заявку в Нью-Йорк, поступивший приказ о выкупе 100 акций сразу взвинтил цены, и я тут же дал распоряжение своим лжеброкерам продать мои 500 акций. Все получилось как нельзя лучше.
Поскольку псевдоброкеры никак не унимались, мне пришлось повторить этот фокус несколько раз. Я не стремился наказывать их так сурово, как они того заслуживали; обычно речь шла об одном-двух пунктах на сотне акций. Но это позволяло мне собрать деньги для очередной попытки покорить Уоллстрит. Иногда я варьировал процесс, играя на понижение, но не злоупотреблял этим, довольствуясь шестью-восемью сотнями долларов чистой выручки от каждой такой операции.
Однажды операция прошла настолько удачно, что курс акций качнулся сразу на 10 пунктов, а это далеко превосходило мои ожидания. К тому же произошло так, что у одного из моих лжеброкеров заказ был на двести акций вместо обычных ста, хотя в остальных четырех конторах я заказал по сто акций. Это было уже слишком. Они ужасно обиделись и начали телеграфировать мне всякие оскорбления. Тогда я отправился на встречу с их менеджером, который всегда так волновался, как бы я не перестал быть их клиентом, что всякий раз, когда я уличал их в каких-либо шалостях, старался уладить дело полюбовно.
– Спрос на эти акции фиктивный, и мы не заплатим вам ни гроша! – заявил он.
– Вы не считали спрос фиктивным, когда приняли мой заказ на покупку. Вы дали мне открыть позицию, а теперь не позволяете ее закрыть? Вы можете назвать это честной игрой?
– Да, могу! – заорал он. – Я могу доказать, что вам кто-то подыграл.
– Кто?
– Кто-то!
– И все-таки кто? – не сдавался я.
– Кто-то из ваших друзей. Это ясно как день, – сказал он.
– Но вы же прекрасно знаете, что я всегда играю в одиночку, – возразил я. – Об этом все знают. Поэтому хочу дать вам дружеский совет: пошлите за деньгами и отдайте их мне. Я не хочу доставлять вам неприятности, поэтому просто сделайте так, как я прошу.
– Не буду платить! Это жульничество! – снова заорал он. Мне эти препирательства надоели, и я сказал:
– Вы заплатите мне здесь и сейчас.
Он еще немного поломался, обзывая меня бесчестным наперсточником, но деньги в конце концов отдал. Остальные брокеры вели себя более смирно. А один из управляющих, как выяснилось, внимательно следил за моими трюками с неактивными акциями, и в этот раз, получив мой заказ, прикупил на одной из бирж немного акций для себя и тоже хорошо заработал. Эти ребята не боялись обвинений в жульничестве со стороны клиентов, потому что заранее заботились о хорошей юридической защите. Но они боялись, что я добьюсь ареста на их мебель и прочее имущество! Деньги в банке арестовать было нельзя, потому что они заранее побеспокоились о том, чтобы не подвергать себя такой опасности. Эти конторы не боялись прослыть жуликоватыми, но репутация людей, отказывающихся возвращать долги, была бы для них убийственной. Клиент, теряющий деньги в брокерской конторе, – явление отнюдь не редкое. Но если клиент сумел выиграть, а ему не вернули деньги, – это наихудшее из преступлений в кодексе спекулянтов.
В конечном счете я получил все причитающиеся мне деньги, но этот скачок курса на 10 пунктов положил конец приятному занятию – обдиранию обдирателей. Теперь они были настороже, опасаясь, что я снова выкину финт, с помощью которого они сами обманывали сотни несчастных клиентов. Я вернулся к своей обычной методике игры, но рынок не всегда был готов подстраиваться под мою систему, да и брокеры подрезали мне крылья, ограничивая размеры ставок, поэтому возможностей сыграть с размахом стало намного меньше.
Всем этим я занимался больше года, используя любые методы, чтобы заработать побольше. Я жил на широкую ногу, купил автомобиль и не ограничивал себя в расходах. Мне нужны были деньги для игры, но ведь на жизнь деньги тоже нужны. Когда мне удавалось правильно предугадать движение акций, я зарабатывал значительно больше, чем мог потратить, и каждый раз что-то откладывал. Если же мне случалось ошибиться, денег я не получал, а значит, и потратить их не мог. Наконец я собрал довольно приличную сумму и решил вернуться в Нью-Йорк, поскольку, как уже было сказано, зарабатывать в пяти лжеброкерских конторах становилось все труднее.
У меня была собственная машина, и я пригласил приятеля, который тоже играл на акциях, прокатиться со мной в Нью-Йорк. Он согласился. По дороге мы остановились перекусить в Нью-Хейвене. В гостиничном ресторане я встретил старого знакомого, тоже игрока, и тот, в частности, рассказал мне, что в городе есть бакет-шоп с телеграфом и торговля там очень бойкая.
Мы покинули ресторан, намереваясь ехать дальше в Нью-Йорк, но я поехал по улице, где располагался бакет-шоп, чтобы посмотреть, как он выглядит снаружи. Обнаружив его, мы не смогли противостоять искушению и зашли внутрь. Интерьер был не слишком роскошный, но котировочная доска находилась на месте, клиентов хватало и игра шла полным ходом.
Тамошний управляющий напоминал не то актера, не то политического оратора. Очень внушительный господин. Он сказал «доброе утро» с таким выражением лица, как будто десять лет изучал доброту этого утра в микроскоп и теперь щедро одаривает вас этим великим открытием, а также небом, солнцем и банковским счетом своей фирмы. Он видел, что мы приехали на спортивном автомобиле, и, поскольку мы выглядели молодыми и беззаботными (мне на вид было не больше двадцати), он, естественно, принял нас за студентов Йельского университета. Я не стал его разубеждать. Не давая нам опомниться, он выступил с пространной речью. Он так рад нас видеть! Не хотим ли мы сесть в эти удобные кресла? Рынок сегодня утром, как мы сможем вскоре сами убедиться, благоприятствует обогащению, как никогда; он, по сути, просто умоляет пополнить карманы господ студентов, ведь известно, что у студентов лишних денег не бывает. Именно здесь и сейчас, благодаря удачно складывающейся рыночной конъюнктуре, даже самые маленькие инвестиции легко обернутся тысячами долларов отдачи. Нам достаточно только руку протянуть, чтобы набить карманы деньгами.
Я решил, что было бы просто невежливо лишить этого милого человека возможности пополнить наши карманы, поэтому сказал, что последую его совету, поскольку наслышан о том, сколь многие люди зарабатывают приличные деньги игрой на бирже.
Я начал играть помаленьку, но по мере того, как выигрывал, увеличивал ставки. Мой друг во всем мне подражал.
Мы остались в Нью-Хейвене на ночь и наутро уже без пяти минут десять снова переступили порог этого гостеприимного бакет-шопа. Оратор был рад нас видеть, рассчитывая, что сегодня он отыграется. Но я содрал с него без малого полторы тысячи. Когда мы снова явились на следующее утро и передали заявку на короткую продажу 500 акций Американской сахарной компании, он явно колебался, но все-таки принял заказ – на этот раз молча. Курс снизился на один пункт, и я закрыл позицию. Внеся пять долларов маржинального залога, я заработал ровно 500. Казалось, деньги приклеились к вспотевшим пальцам управляющего, но он все-таки нашел в себе силы отдать их мне. Скрестив руки на груди, он прикусил нижнюю губу и уставился в окно за моей спиной.
Когда я сказал, что хочу продать в шорт двести акций U.S.Steel, управляющий даже не шелохнулся. Он словно не слышал меня. Я повторил свою заявку, но увеличил ее с 200 до 300. Управляющий повернулся ко мне. Я ждал, когда он что-нибудь скажет. Но он только стоял и смотрел. Потом причмокнул губами и сглотнул, словно собирался начать обличительную речь против продажных политиков. Наконец, махнув рукой в сторону денег, которые я держал в руке, он сказал:
– Убери это с глаз!
– Убрать что? – переспросил я, не вполне понимая, к чему он клонит.
– Куда едешь, студент? – спросил он внушительным тоном.
– В Нью-Йорк, – ответил я.
– Это правильно, – сказал он и кивнул раз двадцать. – Совершенно верное решение. Вы сейчас уедете отсюда, потому что теперь я точно знаю две вещи. Две, студент! Я знаю, кто вы есть и кем вы не являетесь. Да, да, да!
– В самом деле? – очень вежливо сказал я.
– Да. Вы оба… – он сделал паузу, а затем перестал быть похожим на оратора, выступающего в конгрессе, и зарычал: – Вы двое – самые страшные акулы в Соединенных Штатах Америки! Студенты? Как бы не так!
Мы оставили его разговаривать с самим собой. Скорее всего, ему не столько денег было жалко. Ни один профессиональный игрок не стал бы так переживать по поводу проигрыша. Это все-таки азартная игра, а в игре судьба переменчива. Его гордость уязвило то, что он так в нас ошибся.
Вот так я вернулся на Уолл-стрит, чтобы сделать третью попытку. Естественно, я много думал, пытаясь понять, в чем конкретно ошибочность моей системы, из-за чего я систематически проигрывал, торгуя в конторе Фуллертона. Мне было двадцать, когда я заработал свои первые 10 тысяч, а потом их проиграл. Но тогда я знал, как и почему разорился: я играл тогда, когда этого делать не следовало. Когда ситуация не позволяла мне действовать согласно моей системе, я все равно играл, но делал это просто наудачу. Я играл с надеждой на выигрыш, а надо было делать это только тогда, когда твердо знаешь, что не можешь не выиграть. Когда мне исполнилось двадцать два, я заработал 50 тысяч, но все их спустил девятого мая. Но тогда я знал, как и почему это произошло. Главной проблемой в тот день было сильное отставание информации о котировках на ленте биржевого телеграфа от реального движения цен на бирже, да и сами движения в тот день были беспрецедентно резкие. Но я по-прежнему не понимал, почему проигрывал после возвращения из Сент-Луиса и после окончания паники, наблюдавшейся девятого мая. У меня были некоторые теории на этот счет и гипотетические способы решения тех проблем, которые, как я думал, имели место в моей игре, но все это надо было проверить на деле.
Лучший способ понять, чего делать не надо, – это потерять все, что имеешь. И когда ты знаешь, чего не надо делать, чтобы не проигрывать, начинаешь учиться тому, что надо делать, чтобы выигрывать. Поняли? Значит, вы уже начали учиться!