Налет
На тридцатый день войны в 9 часов вечера радио прервало передачу и диктор каким-то металическим голосом произнес.
– Граждане, воздушная тревога.
Это объявление он повторил несколько раз. Но еще до этого, до того спокойно лежащий на своем любимом месте мой пес, вскочил и побежал к двери. Я не мог понять, что происходит. Стало понятно, лишь когда объявляли воздушную тревогу, хотя он вновь и вновь звал меня на улицу. Мы выскочили из дома, Эрик понесся впереди меня в укрытие, где сидел до самого конца воздушного налета, пока не объявили отбой.
А я, несмотря на все протесты взрослых, с ребятами нашего двора, такими же отчаянными сорванцами, с Володькой и Эркой, забрались на крышу и стали наблюдать за происходящим в небе и вокруг.
В ночном небе один за другим стали вспыхивать прожектора и медленно раскачивать свои лучи. Где-то совсем недалеко в районе Химок запылали зарницы выстрелов и с задержкой, как от грозы, мы слышали доходившие до нас их гулкие раскаты. Гул самолета все ближе и ближе к нам. В небе прожектора захватили в перекрестье лучей самолет, и тут же по нему открыли огонь наши зенитки. Разрывы снарядов ложились по курсу самолета то справа, то слева. Все, кто с нами наблюдал за этим, и те взрослые, что тоже были на крыше, не могли понять, что происходит. Они будто на футбольном матче обсуждали своего нападающего мажущего по воротам, тому никак не удается забить гол противнику. Примерно такая же картина была и сейчас. Я попытался им объяснить, что ведется заградительный огонь и существует специальная зона, где ведется огонь на поражение, но мне никто не верил. Объяснять, что если сбить вражеский самолет над важным объектом, он при падении разрушит больше, чем при бомбардировке, и его уводят этим огнем в нужное место, я наверно мог долго, но поняв, что всё тщетно решил помолчать.
Уже в нескольких местах, там на горизонте возникли зарева от пожаров. Налет шел часа полтора – два. Прозвучала команда – отбой. А мы с приятелями еще долго сидели на крыше, обсуждая, как на наших глазах произошло сражение.
Потом налеты немецкой боевой авиации стали каждодневным явлением. Первым о них узнавал Эрик. Своим собачим чутьем он безошибочно определял надвигавшуюся на нас угрозу. Как не жаль было с ним расставаться, но с продуктами становилось все туже, и мне пришлось его отдать зенитчикам на батарею, стоящую около Хлебниковского моста. Он там стал служить воздушным разведчиком. О появлении вражеских самолетов он предупреждал всю батарею за долго до объявления тревоги. Все зенитная батарея была очень довольна своим новым бойцом. Если бы собакой давали звания и ордена, возможно Эрик мог дослужиться до больших чинов и с гордостью носить свои боевые награды.
Враг шел к Москве, еще даже не кончилось лето, прошел лишь месяц, в война уже стояла на нашем пороге, и мы уже почувствовали её неумолимое приближение к нам. Почти у самого нашего дома мы уже наблюдали первые бои.