Военкомат
Проснулся, уже когда мать с отцом ушли на работу. Готовя себе завтрак, слушал сводку по радио. Сообщений было немного и немногословны, идут бои в пограничных районах. Потом сколько потеряли немецкие войска, сколько противник потерял самолетов, сколько мы подбили его танков. О наших потерях тоже сообщалось.
Позавтракав на скорую, побежал на улицу. Там собралась уже почти вся наша компания. Разговоры шли лишь о том, чем бы нам заняться. Все вспомнили нашего военрука, нашего любимца класса, его наставления, его рассказы на уроках военной подготовки. Он должен был явиться в военный комиссариат по прописке на следующий день после объявления войны. Таков есть суровый закон военного времени. Так он нам говорил.
Мы пошли к его дому, надеясь там дождаться его выхода, и расспросить обо всем, что так теперь волновали наши мальчишечьи умы. Подошли, стали ждать. Время шло, а он не появлялся. Мы стали думать, что мы не успели и опоздали. Жребий пал на меня, я должен был подняться и узнать, дома он или уже ушел на войну.
Постучавшись, я услышал его голос спокойный, лишь немного сдавленный.
– Заходите.
Я зашел в комнату и увидел сидящего на чемодане нашего Михаила Васильевича. Рядом на кровате на неубранной постеле сидела его жена с заплаканными глазами. Похоже она уже была совершенно безучастна к происходящему с ними сейчас. А он моему появлению был скорее рад, чем удивлен, резко поднялся и бодро произнес на всю комнату, что вот, и провожатые пожаловали. Потом он поцеловал её.
– Жди, моя любимая!
Взяв чемодан в руки, подхватил свой вещмешок, ловко закинул его за плечи. Посмотрел на меня.
– Пошли!
Наш военкомат находился в поселке Лобня, туда нужно было ехать поездом. Почти вся компания, кто мог, пошли с ним на станцию. Минут через десять подошел поезд. Сели в поезд, Вагон был полон мужчин, женщин почти не было видно. Все говорили про повестки из военкомата, что их еще никому их не прислали, и вообще ничего еще не прислали. С каждой остановкой мужчин становилось всё больше и больше. В вагон, который наполнился почти до предела, продолжали заходить лишь одни мужчины. Вот и станция Лобня. Народ дружно высыпал на перрон и направился в одну сторону, в сторону военкомата.
Ближе к военкомату стали попадаться шедшие навстречу нам другие мужчины, они шли уже поодиночке. Их останавливали расспрашивали, но те, кто распрашивал. затем всё равно шли дальше, продолжая двигаться в сторону военкомата. Что было в их ответах, мы не знали, Мы просто пока шли за нашим военруком.
Наша цель находилась на самом краю поселка. В одноэтажном доме, огороженный забором, и как все военные заборы, выкрашенный зеленым цветом. Там находился Лобненский военный комиссариат. Перед ним, точнее перед этим забором, на огромной площади толпились мужчины с вещевыми мешками на своих спинах. Там же, но чуть в сторонке стояла обособленно небольшая группа женщин.
С трудом протискиваясь сквозь толпу, каждому объясняя, что он имеет предписание, Михаил Васильевич старался пробиться к дежурному. Народ, проникаясь имеющимся у кого-то неоспоримым документом с таким преимуществом перед всеми остальными, послушно расступался, давая ему и нам проход.
Наш учитель подошел к стоящему дежурному офицеру, предъявил свои документы. Тот проверил их, и отдав честь, вернул.
– Проходите, товарищ лейтенант!
Михаил Васильевич пожал каждому из нас руку. Махнул рукой на прощанье.
– Вы уж ребята, не больно балуйтесь тут без меня. До скорой встречи!
И он исчез за калиткой. За зеленым забором была своя секретная жизнь, что и как, нам знать не полагалось.
Обратный путь был проще и короче. Взрослые нас охотно пропускали, добавляя и приговаривая, только вас здесь еще не хватало. А некоторые спрашивали, кого мы провожали, а мы были горды, отвечая, что своего военрука.
Вернулись домой к вечеру. И вновь, как вчера с наступлением темноты на улице становилось всё больше и больше народу. Все чего-то ждали, но ничего опять не происходило. Чего все ждали, что должно было такое произойти никто не знал и не понимал. А для меня, и подавно, ситуация носила характер полной неизвестности и неопределенности. Вот так ничего, и никак. Как будто всех нас неожиданно захватило и унесло неизвестную пустоту безнадежности.