Нудный
Павла Николаевича никто не любил.
Вечером, при настырном свете вертлявой настольной лампы он с деланым безразличием разглядывал некоторый беспорядок, в котором очутились за день предметы поверхности письменного стола. А вот и пускай так, – с самому неприятной злостью заставил подумать он себя. Книги сбились, искривив стройную пирамидку, обнажив узкие серые острия пыли. Костяной нож для разделки страниц, как стрелка порченого компаса, по чужой воле дернул носом к Западу. Литая голова Добролюбова, завершающая одетую в пиджак чушку пресс-папье, обратила в сторону Павла Николаевича пристальный, едва ли не презрительный взгляд. Ну – как бы говорил пламенный, но ледяной взор, – не выдюжишь, как ни пыжься, уж я вас насквозь знаю, аккуратистов. Ни воли переменить дурные привычки на совершенные недурные, ни сочувствия ближнему знакомому своему, никаких здоровых гражданских эмоций, кроме аппетита.
Конец ознакомительного фрагмента.