1
Довоенное и военное детство 1930–1945 гг
Я родился в 1930 г. в г. Ленинграде (Санкт-Петербурге). Говорят, что меня крестили, но кто (возможно бабушка Фекла) и где (если бабушка, то очевидно в городе Торжке), никто не помнит. Неопределенность сведений о моем крещении связана с тем, что я родился в трудное для российского православия время. Моя мать в год рождения своего сына была комсомолкой. Тогда участие комсомольца в церковной церемонии не приветствовалось, и эта процедура проводилась в условиях определенной конспирации, возможно без участия моих родителей. Так или иначе, но мама оставила мне мой крестик. Зарегистрировали меня в Ленинградском Загсе. Мои родители переехали в Ленинград за несколько недель до моего рождения.
По-видимому, этот переезд был как-то связан с судьбой односельчанина Суриковых Собинова Ф. Е., еще до 1917 г. взявшего фамилию и имя Комарова Н. П. Возможно, именно Собинов-Комаров проторил для Суриковых дорогу в Питер, куда он переехал еще в 1902 г. До 1917 г. он стал солдатом ленинской гвардии. В октябре 1917 г. участвовал в штурме Зимнего дворца, затем стал членом Выборгского райкома РСДРП, а в 1920 г. руководителем Петроградского Губчека. В 1926 г. Комаров избран председателем исполкомов Ленинградского городского и губернского Советов трудящихся. В начале 1930 г. переводится в Москву, где становится народным комиссаром коммунального хозяйства РСФСР. Член Президиума ВЦИК СССР. В 1937 г. расстрелян. Брат Комарова Собинов Е. Е. был председателем первого колхоза в дер. Барыково, родине Суриковых, находящейся недалеко от города Торжок. Потомки Собиновых, как и Суриковых, еще и сейчас живут в Барыково и даже состоят в родстве.
Мой отец, Суриков Михаил Иванович, родился 26 (13 по старому стилю) октября 1903 г. в Барыково в семье солдата Сурикова Ивана Ивановича и его жены Ягненковой Феклы Ивановны в доме своего деда. Именины отца справлялись 21 ноября, а день рождения не справлялся вовсе. Запись о рождении отца я нашел в Метрической книге церкви Михаила Архангела в отделе ЗАГС Горисполкома Торжка. Отец учился в Высшем начальном училище (в 1918 г. в 3-м классе) Торжка. В годы НЭП с 1926 г. работал в Льноводческом кооперативном товариществе Торжка в качестве прессовщика сена. В марте 1928 г. поступил работать в Слесарномеханическую мастерскую Якушева в Торжке в качестве подручного токаря и затем токаря. В декабре 1928 г. уехал работать в Казахстан на станцию Джусалы в качестве слесаря-токаря в Механическом цехе Байконурских Каменноугольных копей Карсакпайского Комбината (недалеко от нынешнего космодрома в Байконуре). Однако уже через полгода уволился и весной 1929 г. вернулся в Торжок, где работал в Военных мастерских в качестве токаря.
В январе 1930 г. отец переехал в Ленинград, а 7 мая (за три недели до моего рождения) в Новоторжском уездном ЗАГСе Торжка зарегистрировал брак с Надеждой Васильевной Сретенской. После этого новая семья перебралась в Ленинград. Насколько я знаю, в Ленинграде мы жили вместе с другими Суриковыми на Большой Вульфовой улице, 2 на Петроградской стороне. До 7 мая мои родители состояли в гражданском браке и жили вместе в Торжке по адресу улица Володарского, 57 (есть запись в старом паспорте об их прописке 19 ноября 1929 г.). Однако их свадьба вроде справлялась в Торжке 17 апреля 1928 г. (именно эту дату отмечали ежегодно мои родители как день свадьбы).
В Ленинграде с февраля 1930 по февраль 1934 г. отец работал на заводе «Знамя труда» № 1 в качестве токаря 5–7 разряда, далее инструктором в Бюро технических приспособлений, а с 1933 г., после окончания Арматурного техникума, механиком Механического цеха на участке инструментально-хозяйственных приспособлений и ремонтно-монтажного оборудования. На заводе «Знамя труда» он в 1931 г. вступил в ВКП (б). С октября 1930 по июнь 1933 г. отец учился на вечернем отделении Ленинградского Арматурного техникума, получив квалификацию техника-механика. Перед этим он недолгое время был студентом 2-го Государственного рабочего Университета в Ленинграде, вскоре ликвидированного.
В августе 1932 г. комнату на Б. Вульфовой обменяли на две комнаты по улице Пушкинской, 3. В одной из комнат поселилась моя семья вместе с тетей Анной. Далее эту комнату обменяли на комнату на ул. Рылеевой (бывшая Спасская) 21, кв. 54 в доме, который до 1917 г. принадлежал семье великого князя Константина Константиновича Романова (см. книгу А. Дубина Улица Рылеева, Москва, 2008). Константин Константинович был известен в России как поэт, печатавшийся под псевдонимом K.P. Из его произведений особенно популярен текст романса Чайковского «Растворил я окно». K.P. умер в 1915 г., не дожив всего два года до потрясений 1917-го.
В феврале 1934 г. отца мобилизовали работать на Уралвагонстрой (ударная стройка) в город Нижний Тагил, где зачислили временно сменным мастером отдела главного механика. Комната на Рылеевой была забронирована. В 1934 г. семья переехала в Нижний Тагил, где поселилась в двух комнатах трехкомнатной квартиры (третью комнату занимала немка с дочкой) трехэтажного деревянного дома. Помню прогулки в тайгу, золотоискателя, которого мы встретили на берегу ручья, деревянную лошадку, которую мне привез отец из Торжка, подаренный няней самолетик, запускавшийся рогаткой. Помню, как мы с мамой клеили цепи из бумаги на елку, делали флажки из фантиков. Помню детский сад, мои слезы и нежелание расставаться с мамой. Помню, как я чуть не погиб, сидя на груде шпал в тупике узкоколейки, когда на меня неслись оторвавшиеся вагонетки. Я спрыгнул со шпал за несколько секунд до того, как вагонетки разбили тупик. В другой раз я свалился в яму и чуть не утонул. Затем мне разбило голову качающейся доской, под которую я сел. Мама рассказывала, что меня на базаре пытались увести с собою цыгане.
На Уралвагонстрое отец был назначен заведующим группой подготовки производства, далее переведен на должность токарного мастера с окладом 500 р. в месяц. В ноябре 1934 г. его перевели в цех колес Гриффина, затем на должность временно исполняющего обязанности механика этого цеха, помощника механика, а в 1935 г. на должность помощника механика сталелитейного цеха. Парторгом этого цеха был позднее расстрелянный отец поэта Булата Окуджавы. В январе 1936 г. после аварии в цехе мой отец был уволен с формулировкой «за халатное отношение к работе». Еще раньше в августе 1935 г. он был исключен из ВКП (б) во время проверки партийных документов (чистки) за сокрытие биографических данных об отце как кулаке и владельце якобы трактора (на самом деле, дед содержал трактир, но слово трактир переделали на трактор, заменив всего одну букву). В начале 1936 г. отца в Тагиле арестовали по ложному обвинению во вредительстве (статья 58, часть 2 УК РСФСР – экономическая контрреволюция) в связи с аварией в цехе, содержали в тюрьме Свердловска (ныне ему возвращено старое название Екатеринбург), но потом из тюрьмы выпустили. Мать ездила в Свердловск, хлопотала за него. После этого весной 1936 г. мы вернулись с Урала обратно в Ленинград, на Рылееву.
Здесь родители отдали меня в детский садик. Я смутно помню, по крайней мере, два адреса, по которым находились мои садики. Один располагался недалеко от угла Кирочной (ул. Салтыкова-Щедрина) и ул. Восстания. Второй находился напротив маленького кинотеатра на улице Восстания. Если мне не изменяет память, то этот кинотеатр назывался «Луч». Мое пребывание в детских садиках оставило у меня неприятные воспоминания, связанные с приемом рыбьего жира. Этот жир давали детям для предупреждения рахита. До сих пор помню самые горестные ощущения, которые я испытывал при приеме рыбьего жира. Он вызывал у меня тошноту и даже рвоту, хотя нам и давали для облегчения нашей участи маленькие кусочки хлеба, чтобы заесть этот жир.
В апреле 1936 г. отец был зачислен инструктором Конструкторско-Испытательного Бюро Центральной Научно-Исследовательской Лаборатории Абразивов и Шлифования г. Ленинграда. В августе 1936 г. мы отдыхали под Москвой в поселке Снегири у тети Кати Победоносцевой. Присутствовали на аэродроме в Тушино на авиационном празднике, где видели в небе краснокрылый самолет АНТ-25 с Чкаловым.
Зимой 1936/1937 г. перед Новым годом мы ездили втроем в Торжок хоронить дедушку Сурикова Ивана Ивановича. Я помню, как лежал на печи и боялся подойти к гробу. Я любил дедушку. При его жизни мы ездили к нему летом отдыхать на Лакалов переулок Торжка. Сюда деда переселила советская власть, экспроприировав принадлежащий ему большой дом на Успенской улице (ныне ул. Володарского,17). Этот дом с участком земли дед купил около 1912 г., когда он содержал в Торжке на Конной улице питейное заведение с бильярдом. Этот двухэтажный деревянный дом до сих пор служит людям. Чуть ли не весь Торжок помнит, что этот дом принадлежал Сурикову И. И., моему деду.
После НЭП дедушка занимался извозом. Однажды он взял меня на пункт прессовки сена. Я сидел на возу с сеном, а потом шел рядом, держась за дедушкину руку. На пункте я потерял поясок, мы его искали вместе с дедом. У дедушки был сад, где росли старые антоновки. Мы, его внуки, любили забираться на дерево, рвать зеленые яблоки и обколачивать их о ствол дерева, от чего они становились мягкими. Из Торжка мы увозили в Ленинград корзину душистой антоновки. Помню бабушку Феклу, которую я звал Свеклой, приносившую нам сласти из кладовой. Из дома деда на Лакаловом переулке мы ездили однажды на телеге в дер. Барыково.
В 1937 г. родился брат Олег. Я помню, как мы с отцом носили маме передачи в роддом на ул. Петра Лаврова. В Ленинграде отец долго хлопотал о восстановлении в ВКП(б) и добился своего. В 1938–1939 гг. он работал токарем, механиком и технологом на Механическом заводе треста «Союзтеплострой». В декабре 1939 г. в конце войны с Финляндией он был призван в армию, но вскоре демобилизовался ввиду окончания войны и в январе 1940 г. поступил работать технологом в НИИ местной промышленности. Далее он работает технологом в 8-м Государственном проектном институте, а в апреле 1940 уже переведен на должность технолога Ленинградского Мотоциклетного завода. Я также помню, что в это время он увлекся сборкой мотоциклов и из нескольких разбитых машин собрал работоспособный Харлей, который был взят безвозвратно в армию с началом ВОВ.
После 1937 г. мы с мамой и братом Олегом ездили отдыхать летом в Торжок, но жили уже не в доме деда, а у Анны Ивановны Суриковой-Гурьяновой, сестры папы. Здесь я играл с двоюродными братьями Колей, Володей Гурьяновыми и Толей Демидовым. Они научили меня плавать и страховали при первом моем заплыве через реку Тверцу выше пешеходного моста. Володя был хороший рыболов. Мы часто ловили рыбу, загоняя ее в проволочную вершу. У Гурьяновых были голуби, которых мы гоняли.
В 1938 г. я пошел в 1-й класс школы на Басковом переулке Ленинграда (на этом переулке в доме 15 жила семья нашего Президента В. В. Путина). Далее меня перевели в школу на углу улиц Некрасова и Маяковского, а затем в 3-й класс новой школы на ул. Маяковского. Я был старостой класса. Учился отлично. Перед войной получал грамоты и книги в награду за учебу. Ходил в кружок лепки во Дворце пионеров, к частной учительнице лепки на ул.Маяковского. Пел в хоре Дворца пионеров Ленинграда и однажды репетировал под руководством композитора И.О. Дунаевского.
В 1940 г. мы жили летом на даче на электроподстанции в поселке Вартемяки под Ленинградом, вместе с семьей наших друзей Гусевых. В Вартемяках мы собирали грибы, играли в лапту, крокет. Там я однажды, прыгая с балки сарая в сено, неудачно сделал сальто и упал, согнувшись, на загривок. У меня перехватило дыхание, а потом поднялась температура. Мать возила меня к врачу, но он не нашел никаких повреждений позвоночника. Где-то в 1940 г. или раньше я научился кататься на подаренном мне отцом детском двухколесном велосипеде, разбив однажды правое колено при падении, что в зрелом возрасте обернулось артрозом.
В начале лета 1941 г. наша семья выехала на дачу в Вартемяки, а в июне началась война с Германией. Сначала отец перевез нас в город. Где-то в конце июля нас троих, маму, меня и брата Олега, эвакуировали с Московского вокзала на поезде из Ленинграда. В дороге мы видели разбомбленные поезда. Ехали через Мгу-Сонково-Бологое (дорога Ленинград-Чудово-Бологое уже не использовалась из-за наступления немцев), а прибыли в Торжок к маминой сестре, тете Кате Федухиной на ул. Дзержинского, 34. Осенью за нами приехал отец и повез в город Горький (ныне ему возвращено историческое название Нижний Новгород). Из Торжка до Калинина (ныне и этому городу возвращено историческое название Тверь) мы ехали в товарных вагонах теплушках. Потом плыли до Ярославля по Волге на пароходе. В Ярославле ночевали на берегу на каких-то столах. Наконец, из Ярославля добрались до Горького. Туда эвакуировали мотоциклетный завод отца, слившийся с Горьковским автомобилестроительным заводом (ГАЗ). Мы поселились на ул. Правды в Кунавинской слободе за Окой. Я учился в 4-м классе. Зимой в классе было холодно, замерзали чернила. Здесь я впервые осознал, что я близорукий, хотя и раньше замечал, что вижу неважно. Помню налеты на автозавод немецких самолетов, пожар на заводе, стрельбу зениток. Я собирал осколки бомб и начинку зенитных снарядов.
К весне 1942 г. отец отправил нас с мамой в деревню, в Тоншаевский район Горьковской области. Мама договорилась с председателем какого-то колхоза о ее работе счетоводом. До станции Тоншаево (или Шахуньи) ехали на поезде, на станции нас встретили присланные из колхоза люди и отвезли на санях в деревню Усково (сейчас этой деревни, по-видимому, не существует). В дороге сонный брат Олег вывалился из саней, но все обошлось. Мы поселились в Усково, где мама стала работать счетоводом. Я пошел доучиваться за 4-й класс в школу деревни Богатыри, находившуюся недалеко от Ускова. Закончил класс отлично, получил свидетельство о четырехклассном образовании и грамоту. В ту весну я впервые держался за плуг. Нянчился с Олегом. В деревне было грязно, я ходил по улице на ходулях. Деревенские ребята научили добывать березовый сок. Ходил в лес за грибами, замотавшись от комаров полотенцем. Летом 1942 г. я пытался замещать заболевшего почтальона, но после первого похода за почтой в районный центр Тоншаево в дождь простудился и слег. Так закончилась моя карьера почтальона. Немного работал в колхозе. Сначала мы в Ускове жили на высоком берегу речки, у въезда в деревню. Помню, как я, несмышленый мальчишка, поучал седобородых мужиков относительно правильности политики советской власти в области коллективизации. Позднее мы переехали в другой дом в середине деревни. Зимой 1942/1943 гг. я пытался ходить в 5-й класс за несколько километров от Усково лесной дорогой, но бросил. Тяжело, да и волки пугали. В школе я познакомился с мальчиком, эвакуированным из блокадного Ленинграда. Он рассказал мне об ужасах блокады.
В первой половине 1943 г. мы переехали ближе к районному центру Тоншаево, в деревню Ложкари. Нас поселили у бездетной четы Жарковских. Летом я занимался своим огородом. Участвовал в колхозных работах: погонял лошадь на жатве, теребил лен, метал копну и т. д. Заработал несколько трудодней. Летом 1943 г. ходил за грибами, сдавал их на заготовительный пункт и впервые заработал немного соли. Питались мы в Усково и Ложкарях неважно. В Ложкарях в муку добавляли тертые сухие головки клевера. Часто ели гороховый и овсяный кисель с льняным маслом. В Ложкарях у мамы и у меня были какие-то, видимо трофические язвы на ногах, долго не заживавшие. Мама работала счетоводом. В Ложкари к нам приезжал на несколько дней папа. В 1943 г. его взяли в армию, отправив на какие-то курсы. В Ложкарях я видел, как давят льняное семя и получают масло, гонят мед из сот в крутильном аппарате. Перечитал книги по свиноводству, птицеводству, пчеловодству и другие, бывшие в конторе колхоза. Возможно, все это способствовало тому, что впоследствии я выбрал профессию биолога. Завел кролика и выщипывал у него пух, пока он не сбежал от меня. В 5-й класс я так и не ходил, а сдал экзамены за него экстерном в Тоншаево. Осенью мама пыталась устроить меня на квартиру учительницы в райцентре с тем, чтобы я ходил в 6-й класс. Но я очень скоро ушел домой пешком.
Осенью 1943 г. мы переехали в Торжок. Помню, что на станции Шахунья была очень трудная посадка на поезд. Какие-то аферисты взялись посадить нас и украли некоторые вещи. В Торжке мы поселились у тети Кати Федухиной, маминой сестры, на ул. Дзержинского, 34. Я учился в 6-м классе школы у сквера с памятником Ленину, указующего на тюрьму. В школе один год зубрил немецкий язык. В начале 1944 г. сняли блокаду Ленинграда, а 13 июля мы вернулись после трехлетнего отсутствия домой в свою комнату на Рылеевой. Ленинград поразил тишиной и пустынностью. Как мне показалось, разрушений в городе было не так уж много. Он не производил впечатления лежащего в руинах. Все-таки его удалось не только отстоять, но и сохранить. Разрушенные отдельные дома были на ул. Рылеевой, на Моховой и на других улицах. Они были огорожены заборами и не производили удручающего впечатления.
В нашем доме, как и в других домах Ленинграда, были коммунальные квартиры, все жильцы которых вымерли в годы блокады. Дворники знали такие квартиры, и тогда можно было за небольшую взятку занять квартиру. Но моя мать оказалась недостаточно предприимчивой, чтобы сделать это, и мы остались в маленькой 17-метровой комнате. Мама стала работать экспедитором в столовой Ленэнерго на Марсовом поле. Это позволяло иметь небольшое количество еды помимо продуктовых карточек. Отец был на фронте, часто писал нам письма. С 1944 г. я начал вести дневник, сохранив эту привычку с небольшими перерывами на всю жизнь.
В сентябре я пошел учиться в 7-й класс 203-й школы Ленинграда, а брат Олег в 1-й класс этой же школы. Эта старинная школа возникла еще в 1722 году вслед за другой подобной школой Петершуле в Санкт-Петербурге. Ее основателем был немецкий пастор Иоганн Леонард Шаттер. В 1736 году школа была учреждена официально. Императрица Анна Иоанновна дала на это свое разрешение. Это описано в книге Архангельского «Анненшуле сквозь три столетия», Санкт-Петербург, 2004. Школа в 1944 году находилась (а ее здание находится и сейчас) рядом с кинотеатром Спартак (бывшее здание кирхи Святой Анны).
9 мая 1945 г. закончилась война.