Первая встреча на свободе
Улица Южакова была одна из самых длинных в городе. Она тянулась вдоль берега рек Славки и Весёлки, считавшиеся притоками Волги. На этой улице не было административных зданий и больших строений, кроме почты, несколько магазинов первой необходимости и старого клуба, который переоборудовали в дом пионеров. В основном там был частный сектор и несколько двухэтажных домов, которые называли «Кубиками», принадлежавших ранее Машино Тракторной Станции (МТС) и ремонтным мастерским. Бывший колхоз давно уже переименовали в племенной завод. А МТС и ремонтные мастерские превратили в ЦРМ. Феликс Нильс после освобождения устроится туда работать вначале слесарем – инструментальщиком, но, не проработав и года, вскоре перейдёт в кладовщики. Эта работа ему была по душе. Она давала ему помимо оклада удовольствие и левый заработок. Это была его стихия. Он крутился там умело, главное вовремя производить было списание. До призыва в армию шоферами в ЦРМ работали и его сыновья, Зосим и Иосиф. Старший сын Карп работал на металлургическом заводе в кроватном цеху, который находился не на основной территории, а на берегу реки Весёлки. Он в армии не служил из-за плоскостопия, поэтому женился рано, на дочке заведующего складом ЦРМ Иване Горбунове. Иван Горбунов, – шестидесятилетний мужчина, крепкий на вид, тоже был на фронте и жил в соседях с Чашкиными. Прирождённый охотник, у которого был самый большой арсенал охотничьих ружей, никогда без трофея с охоты не приходил. Поэтому на подворье у них не было скотины, кроме кроликов и уток. А ещё у него было четыре собаки одна сторожевая и три охотничьих, за которыми больше ухаживал Карп Нильс. С этими собаками Иван смело ходил на кабана и лося. Иногда брал с собой на охоту Карпа, которого обучил умелой стрельбе. Этот добродушный увалень нравился Ивану, – беря его с собой на охоту, Иван знал, что после удачного выстрела мог прямо в лесу раздавить бутылку водки. Козу или дикого подсвинка Карп запросто мог взвалить себе на плечо и нести его без отдыха несколько километров. Иван Карпу всегда раньше в шутку говорил:
«Как подстрелишь кабана, так отдам за тебя младшую дочь…»
Кабана Карпу так и не удалось завалить, но как бы то ни было, зятем Ивана Горбунова он стал. Свою младшую дочь Иван отдал за Карпа без разговора. От этого брака у них родился сын.
Иван был многодетный отец, – у него было шестеро детей и все они жили в Перми, кроме младшей дочери. В отличие от Нильса Иван не отличался меркантильностью, но очень любил закладывать за воротник. Рабочий день у него всегда начинался со стакана самогона. В обед он бежал к пивному ларьку, где выпивал две кружки пива. Зимой он заполнял чайник пивом и предварительно разогрев его на плитке, потягивал пивко на складе в своё удовольствие. Не редко летом в обеденное время он примыкал к местным алкашам и просыпался под вечером в густых зарослях репейника или в чьей-нибудь лодке. Около этого питейного заведения Иван и увидит первым Тагана на второй день после освобождения. Тот вышел в обед из дому и, пройдясь по густой траве, дойдёт до пивного ларька. Иван знал, что Глеб на зоне потерял ногу и также слышал от сестры Дарьи, что со дня на день Глеб должен был освободиться, поэтому сразу узнал его. Он приблизился к Тагану вплотную:
– Глеб никак ты! – растопырил для объятия он руки.
– Я Иван, видишь, здоров и невредим, – обнял он своего соседа, – правда, кеглю потерял на кичмане, – показал Глеб на протез. – Обидно конечно, войну прошёл без царапины, а от суки позорной пострадал.
– Главное жив и здоров, а нога новая отрастёт, – взбодрил его подвыпивший Иван.
– Нога, это не гриб, – отрасти, не сможет, – не понял он юмора соседа.
– Хрен с ней с ногой, давай мы с тобой за встречу хряпнем по мерзавчику? – предложил Иван.
Иван купил бутылку Зубровки, ливерной колбасы и пива. После чего они расположатся около обрыва реки. К ним присоединятся ещё трое молодых мужиков с их улицы, которые Глеба не знали раньше, но слышали, что родственник Чашкиных сидит в тюрьме.
У мужиков было два литра самогона и отварная свиная печёнка, завёрнутая в газету. Иван Горбунов не сможет устоять перед таким изобилием спиртного и начнёт пропускать внутрь, беспрерывно стакан за стаканом закусывая, только папиросой. Вскоре он окажется распластанным на зелёной травке. Глеб взвалит Ивана себе на плечо и принесёт к его дому, уложив того на поленнице дров.
Утром Иван Горбунов расскажет, Феликсу Нильсу, про встречу с Глебом. От чего Феликс только перекосится, но промолчит.
Он вспомнил, когда отправляли на этап Тагана: – тогда Феликс был нарядчиком на зоне и вместе с надзирателями пришёл собирать Глеба в дорогу. В тот день вместо прощального рукопожатия Таган чуть своим наспех сделанным местным санитаром протезом не проткнул ему живот.
«Не приближайся ко мне червяк, знать тебя не хочу», – бросит ему Глеб в лицо.
«Глеб я никогда не был тебе врагом, – скажет ему тогда сдержанно Феликс, – и пусть твоя светлая душа, не ищет во мне отхожего места…»
На свободе они впервые встретятся около того же пивного ларька, который стоял на берегу реки окружённым со всех сторон двухэтажными домами и поэтому этот ларёк назывался у горожан, как и вся прилегающая местность «Кубик».
Феликс был в дорогом костюме и лаковых штиблетах. Зачесанные на бок волосы и тонкий пробор на голове, делали его похожим на артиста. Глеб с протезом и клетчатой зелёной рубашке без восхищения посмотрел на ухоженного Феликса, – эту черту хорошо одеваться Глеб помнил со школьной скамьи, но так – же не забыл их первую встречу на делянке у костра. Сравнив того Нильса с прежним модником, он всё равно в душе тайно немного позавидовал ему, но виду не подал. На этот раз не было того приветствия Феликса, когда он Тагана увидал вместе с именитыми ворами у костра. Он вообще не стал протягивать ему руку, потому, что знал, Глеб ему взаимностью не ответит на его приветствие. Так, как он свою досрочную свободу заслужил, работая нарядчиком, о чём хорошо знал Таган. А значит, для него Нильс был той же сукой, из-за, которой он потерял ногу.
– Давно освободился? – только спросил Феликс.
– Я всю жизнь свободный, – спокойно ответил Таган, – так, как мне не приходилось шлифовать сапоги хозяину и одевать лычку на рукав.
– Брось ты Глеб вспоминать трудные годы? – взмолился Нильс, – у меня трое детей росло. Я должен был освободиться раньше. И жизнь сейчас другая на свободе, никак раньше. Никита Хрущ хоть косяков и нарезал, но обогрел не только весь народ, но и про нашего брата не забыл. Давай не будем коситься друг на друга? Сам понимаешь мне глубоко плевать на мнение других о моём прошлом, так – как никто не знает на нашей улице вкуса тюремной пайки, кроме тебя и меня. Тем более я никогда никого не закладывал на зоне. Сидел нормально. Обид на меня блатные не имели. Мало того, я многим твоим друзьям оказывал существенные услуги. Сам посуди, – были немцы, были и полицейские, но многие из них не были подонками. Они помогали свалить фашистский режим, работая на партизан и подполье. Примерно такое же творилось и на зонах. Будь я ярым козлом, давно бы уже кормил червей. Поэтому мне на глаза не давит моё прошлое, ни перед тобой и тем более ни перед земляками. Понимаешь, – ну не знают они вкуса тюремной пайки! – повторил он.
Таган допил пиво и, отдав, пустую кружку буфетчице сказал:
– Ты прав они не знают вкуса пайки, они не знают и что вся система ГУЛАГА перенята от фашистских концлагерей. – Глеб на секунду задумался и посмотрев в упор в глаза Нильса, выразительно добавил. – А я не хочу знать тебя!
Таган без ненависти посмотрел в красивое лицо Феликса и, отвернувшись от него, давая понять, что разговаривать больше с ним не желает, захромал на своём протезе, который, врезаясь в рыхлый песок, заставлял его хромать ещё больше.